— вопросом ответил Очен. — Разве в Секке гадалка предупреждала Каландрилла об Аномиусе? А в Харасуле вам кто-нибудь сказал о Джехенне ни Ларрхын? А ты, — голос его зазвучал мучительно, — разве подумал о том, чтобы рассказать своим товарищам о взаимоотношениях с этой женщиной?
Брахт смутился. Очен продолжал:
— Ценнайра в тот момент была совсем другой. Будущее — это дорога с бесчисленным количеством ответвлений. Любое может привести к цели, совершенно отличной от основной. Разобраться в этом очень непросто. К тому же не забывайте: когда вы говорили с гадалками, сны Фарна заволакивали оккультные планы, усложняли им видение. Я уверен, Ценнайру они видеть не могли.
Катя, нахмурившись, спросила:
— Так ты хочешь сказать, что Ценнайре предстоит сыграть определённую роль в нашем путешествии?
— Именно это я и говорю, — кивнул Очен. — И твёрдо в этом уверен. Но какую именно, честно говоря, я и сам не знаю.
— Почему мы должны тебе верить?
— Теперь она та, кто есть, — пояснил вазирь, — и останется такой до тех пор, пока сердце её лежит в Нхур-Джабале. Нынче гадалки её увидят. Так что я предлагаю — идём в Памур-тенг и там поговорим с гиджаной.
— Ты же можешь повлиять на неё, — с сомнением в голосе произнёс Брахт.
— Этого не могут сделать даже вазирь-нарумасу, — рассмеялся Очен, качая головой. — Эх, воин, да будь у меня время, я бы тебе все объяснил, но боюсь, ты меня все равно не поймёшь.
— И посему я должен слепо тебе верить?
— А есть ли у тебя выбор? — спросил Очен, вновь сердясь. — Или ты серьёзно полагаешь, что я вознамерился выкрасть «Заветную книгу» и пробудить Безумного бога?
— Я в это не верю, — заявила Катя и повернулась к кернийцу: — Убери кортик, Брахт. Очен говорит разумно.
Керниец с мгновение смотрел ей в глаза, затем хмыкнул и спрятал кортик в ножны.
— А это, — он кивнул в сторону завёрнутого в тряпки зеркала, — что мы будем делать с этим?
— Возьми его, — впервые заговорила Ценнайра, почувствовав, как в ней возрождается надежда.
Брахт покачал головой:
— Только не я. С творениями Аномиуса я не хочу иметь ничего общего.
— Дай его мне, — предложила Катя и улыбнулась. — Если ты ещё мне доверяешь.
— Возьми, — Брахт передал ей маленький свёрток. — Тебе я доверяю, но…
Он посмотрел на Ценнайру и Очена. Катя сунула зеркало под кольчугу и повернулась к зомби.
— Если ты нам воспротивишься, я разобью его, — предупредила она, — и, если это будет в моих силах, убью и тебя.
Ценнайра согласно кивнула. Огромная тяжесть свалилась с её плеч, хотя Каландрилл по-прежнему избегал её взгляда.
— Я вас не предам, — сказала она, обращаясь скорее к Каландриллу. — Я многому у вас научилась и буду помогать, чем смогу. Даже если это приведёт меня к смерти. Я постараюсь вернуть себе сердце, если такое возможно. Вы можете не доверять мне, но я ещё раз повторяю: я вас не предам. Даю слово.
— Слово?
Голос Брахта разбил зарождающуюся надежду, и Ценнайра, ищя поддержки, повернулась к Каландриллу. Тот мрачно смотрел в землю. Ей стало совсем обидно.
Глава одиннадцатая
Чазали позвал Очена к погребальным кострам. Троим друзьям и Ценнайре представлялась возможность поговорить с глазу на глаз, но Каландрилл был настолько смущён, что ему было не до беседы. Ему хотелось побыть одному или ещё послушать колдуна, дабы разобраться в том хаосе, что царил у него в голове. Он не мог отрицать, что любит Ценнайру. И это — единственный факт, за который можно было твёрдо ухватиться. О возможных последствиях Каландрилл предпочитал не размышлять. Во что превращала его столь странная любовь? В чудище, в некрофила? Да, верно, Очен утверждает, что Ценнайра из плоти, что в жилах её течёт кровь, что она обладает человеческими чувствами. И все же кровь бьётся у неё в жилах благодаря колдовству Аномиуса, а кости и мускулы, скрытые под плотью, обладают невероятной силой. Губы её мягкие и живые, но что, если и это — результат колдовства? Она обещает ему помощь, несмотря на месть её создателя и на риск быть уничтоженной. Но можно ли ей доверять? Брахт говорит, что Каландрилл заколдован. Может, он прав? Может, Каландрилл позволил ей обмануть себя? Отчаяние, серое и бесцветное, вдруг овладело им, как тогда в форте, когда Рхыфамун украл у него цель и лишил его решимости. Он почему-то вспомнил трактаты, прочитанные им в Секке, и диссертации, которые листал в дворцовых библиотеках. Он вспомнил о вампирах, о том, как они поступают с людьми.
Может, и он позволил себя очаровать? Может, чувства, влёкшие его к Ценнайре, — это колдовство? Каландрилл заставил себя поднять на неё взгляд и увидел перед собой только красивую женщину с огромными карими глазами, которые смотрели на него с испугом. Чего она боится? Конечно же, не меча — к нему она уже прикасалась, и меч не причинил ей вреда. И магии Очена ей опасаться ни к чему. Вазирь может её уничтожить. Но он поддержал её. И все же она подавлена и смущена Каландрилл видел в ней только женщину, измученную, перепуганную женщину. И он пожалел о том, что не может улыбнуться.
Юноша вздрогнул, когда Брахт позвал его в сторону.
— Может, поговорим с глазу на глаз?
Каландрилл обвёл рукой лагерь котузенов, столпившихся вокруг погребальных костров и распевавших молитвы вместе с Оченом, и сказал:
— Мы и так одни.
— Правда?
Брахт холодно посмотрел на Ценнайру; та встала и тихо произнесла:
— Я не буду вам мешать.
Поправив грязные кожаные доспехи, она отошла — одинокая, с опущенной головой. Брахт несколько мгновений глядел ей вслед, затем встал и поманил Каландрилла и Катю за собой. Он подвёл их к лошадям, щипавшим траву, и вороной жеребец приветственно заржал, когда керниец погладил его лоснящуюся шею.
Не спуская глаз с Ценнайры, Брахт тихо спросил:
— Она нас слышит?
— Она видит сквозь ночь, — сказала Катя, — думаю, и слышит не хуже.
— Да какая разница? — глухо вмешался Каландрилл.
— Она знает каждый наш шаг, — проговорил керниец, — и я до сих пор не уверен, можем ли мы доверять колдуну.
— Дера! — тяжело вздохнул Каландрилл. — Он прав: у нас нет выбора.
— Именно об этом я и хочу поговорить, — заявил Брахт. — Мне наше положение вовсе не нравится.
«Мне тоже, — подумал Каландрилл. — Я бы предпочёл, чтобы Ценнайра была обыкновенной женщиной, а не творением магии. Дера! Было бы лучше, если бы мы вообще её не встретили или я бы её не полюбил. Но я люблю и боюсь, тут уж ничего не поделаешь». Вслух же он спросил:
— Что ты предлагаешь?
— Надо уходить, — сказал Брахт.
— И заблудиться? В этой незнакомой стороне? — Катя покачала головой. — Очену я доверяю. Я считаю, он говорил правду про войну. В Анвар-тенг мы сможем пройти только с ним.
— И не забывай ещё про гиджану, — заметил Каландрилл. — Если в Памур-тенге нам удастся побеседовать с гиджаной, то она, возможно, развеет наши сомнения.
— А кто сказал, что мы можем доверять гиджане? — возразил Брахт. — Ценнайра — творение Аномиуса, он сделал её такой, какая она есть. А Аномиус наш враг. Очен знал это, но скрыл.
Каландрилл кивнул, борясь с охватившим его отчаянием.
— А что случилось бы, — спросил он, — если бы Очен сразу нам все рассказал?
Брахт нахмурился, сжав эфес меча. Катя медленно произнесла:
— Мы бы бросили её или попытались убить.
— Так и надо было поступить, — сквозь зубы пробормотал керниец.
— Очен считает, что ей отведена определённая роль, — пожал плечами Каландрилл, — и, каковы бы ни были её причины, она спасла меня.
— Ахрд! — Брахт сердито рубанул рукой воздух. Жеребец всхрапнул, раздув ноздри. — Мы уже об этом говорили — она повинуется своему хозяину, не более того.
Гнедой прикоснулся сзади к волосам Каландрилла. Ласка животного придала юноше сил, и Каландрилл погладил его по бархатистой морде.
— Может быть, а может, и нет. В одном я уверен: я ей глубоко признателен. Кто знает, может, она руководствовалась… — он помолчал, — любовью?
— Да как может любить бессердечное создание? — воскликнул Брахт.
— Очен настаивает, что Ценнайра обладает чувствами — сказала Катя. — Даже если она спасла Каландрилла по приказу Аномиуса, после того она могла убежать. Подумай об этом, Брахт. Ценнайра знала, что разоблачает себя.
— Ты хочешь сказать, ты ей доверяешь? — спросил керниец.
— Я хочу сказать, что не уверена, — ответила вануйка. — В искренность Очена я верю, а он считает, что ей уготована определённая роль. И я не могу не думать о том, что он может быть прав и что Ценнайре и впрямь суждено сыграть свою роль в нашем путешествии.
Брахт в отчаянии покачал головой:
— А я настаиваю: нельзя верить ни тому, ни другому, — заявил он.
— Ты хочешь, чтобы мы продолжали без них? — поинтересовалась Катя. — Только мы втроём по бескрайним землям джессеритов? Сквозь воюющие армии? Боюсь, нам далеко не уйти.
— А если мои сомнения имеют под собой основания? — Брахт сердито посмотрел на неё. — Далеко ли мы уйдём в этом случае?
Катя ответила не сразу. Повернувшись к Каландриллу, она спросила:
— Что скажешь ты?
Каландрилл пожал плечами, сожалея о том, что все это происходит с ним. Как бы он хотел оказаться подальше отсюда, и от этих сомнений, и от необходимости принимать решения и делать выбор. Но он, к сожалению, здесь, и ему надо отвечать.
— Я думаю, — медленно начал он, болезненно собирая вместе разлетающиеся, как ослеплённые светом мотыльки, мысли, — что без Очена и котузенов нам не справиться. А магия Очена, соединённая с силой Ценнайры, спасла меня от увагов и от Рхыфамуна. Без них я бы погиб. Так что нам ничего не остаётся, как ехать с ними и дальше.
— Ты доверяешь Очену? — подивился Брахт.
Каландрилл подумал и кивнул:
— Да. Даже если под твоими сомнениями есть основания, он заинтересован в том, чтобы доставить нас до цели в целости и сохранности. Мы трое — едины, если, конечно, гадалки и Молодые боги не обманули нас. Мы есть та троица, о которой говорят все предсказания. Посему, если Очен и задумал предательство, суть коего я не понимаю и в кое не верю, у него нет другого выхода, кроме как доставить нас до места.
Кернийца его слова не убедили.
— Это — логика, Брахт, — сказала Катя, — неопровержимая логика. Я, как и Каландрилл, верю Очену. Но даже если предположить, что колдун предатель, он вынужден нам помогать. Мы нужны и Очену, и Аномиусу. Без нас им «Заветной книги» не видать.
Брахт несколько мгновений задумчиво смотрел на друзей, гладя жеребца по гриве, затем кивнул.
— Да будет так, — согласился он. — В том, что вы говорите, есть рациональное зерно. И я постараюсь хотя бы на какое-то время поверить колдуну.
— А Ценнайре? — спросил Каландрилл.
— Ей я не поверю никогда, — заверил его керниец. — Больше того: пусть только попробует нам воспротивиться, и я собственноручно твоим мечом проткну её, с благословения Деры.
Каландрилл посмотрел в холодные немигающие глаза кернийца и опустил голову.
— В этом не будет необходимости, — хрипло сказал он. — Если она предательница, я сам её убью.
На лице Брахта отразилось сомнение, но Катя жестом попросила его молчать и положила Каландриллу на плечо руку.
— Будем надеяться на богов. И на то, что в уничтожении Ценнайры не будет необходимости.
Голос её звучал мягко. Каландрилл посмотрел в серые глаза и благодарно улыбнулся, хотя и понимал, что за сей симпатией стоит решимость, столь же непоколебимая, как и решимость Брахта. Если случится худшее, ему не придётся поднимать на Ценнайру руку. Товарищи его, свободные от привязанности к ней, колебаться не станут.
Он кивнул и пробормотал:
— Боюсь, меня ждёт несладкое путешествие.
Брахт промолчал, Катя сказала:
— Хочется думать, оно продлится недолго. Возможно сомнения наши будут развеяны уже в Памур-тенге.
«Ваши — может быть, — подумал Каландрилл. — а мои? Подтверди гиджана, что Ценнайра предана нам, вы вздохнёте свободней, а я? Что делать мне с любовью к женщине, воскрешённой из мёртвых?»
Он отвернулся, не желая больше терпеть Катино сострадание, вернулся к костру и налил себе чая, чтобы хоть чем-то себя занять. Но как занять свои мысли? Как развеять сомнения, походившие на грифов в ожидании смерти ослабленного животного? А если ему это не удастся, то дальнейшая дорога станет просто невыносимой.
Резкая боль пронзила его руку — чашка рассыпалась на мелкие кусочки, и из пальцев закапала кровь. Каландрилл разжал кулак и принялся вытаскивать осколки фарфора из ладони.
— Я помогу.
Ценнайра присела перед ним на корточки и начала осторожно, нежно прикасаясь к его коже, вытаскивать осколки. Первым его порывом было выдернуть руку, но Ценнайра посмотрела на него с такой мольбой, что он не осмелился. Она с грустной улыбкой склонилась над его рукой, и поднимающееся солнце заискрилось на её иссиня-чёрных волосах. Он вдохнул запах её волос, и голова у него чуть не закружилась.
Каландрилл не шевелился. Подошли Брахт и Катя. В глазах кернийца Каландрилл прочитал отвращение, словно перед ним был вампир, ласкавший свою жертву.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
Брахт смутился. Очен продолжал:
— Ценнайра в тот момент была совсем другой. Будущее — это дорога с бесчисленным количеством ответвлений. Любое может привести к цели, совершенно отличной от основной. Разобраться в этом очень непросто. К тому же не забывайте: когда вы говорили с гадалками, сны Фарна заволакивали оккультные планы, усложняли им видение. Я уверен, Ценнайру они видеть не могли.
Катя, нахмурившись, спросила:
— Так ты хочешь сказать, что Ценнайре предстоит сыграть определённую роль в нашем путешествии?
— Именно это я и говорю, — кивнул Очен. — И твёрдо в этом уверен. Но какую именно, честно говоря, я и сам не знаю.
— Почему мы должны тебе верить?
— Теперь она та, кто есть, — пояснил вазирь, — и останется такой до тех пор, пока сердце её лежит в Нхур-Джабале. Нынче гадалки её увидят. Так что я предлагаю — идём в Памур-тенг и там поговорим с гиджаной.
— Ты же можешь повлиять на неё, — с сомнением в голосе произнёс Брахт.
— Этого не могут сделать даже вазирь-нарумасу, — рассмеялся Очен, качая головой. — Эх, воин, да будь у меня время, я бы тебе все объяснил, но боюсь, ты меня все равно не поймёшь.
— И посему я должен слепо тебе верить?
— А есть ли у тебя выбор? — спросил Очен, вновь сердясь. — Или ты серьёзно полагаешь, что я вознамерился выкрасть «Заветную книгу» и пробудить Безумного бога?
— Я в это не верю, — заявила Катя и повернулась к кернийцу: — Убери кортик, Брахт. Очен говорит разумно.
Керниец с мгновение смотрел ей в глаза, затем хмыкнул и спрятал кортик в ножны.
— А это, — он кивнул в сторону завёрнутого в тряпки зеркала, — что мы будем делать с этим?
— Возьми его, — впервые заговорила Ценнайра, почувствовав, как в ней возрождается надежда.
Брахт покачал головой:
— Только не я. С творениями Аномиуса я не хочу иметь ничего общего.
— Дай его мне, — предложила Катя и улыбнулась. — Если ты ещё мне доверяешь.
— Возьми, — Брахт передал ей маленький свёрток. — Тебе я доверяю, но…
Он посмотрел на Ценнайру и Очена. Катя сунула зеркало под кольчугу и повернулась к зомби.
— Если ты нам воспротивишься, я разобью его, — предупредила она, — и, если это будет в моих силах, убью и тебя.
Ценнайра согласно кивнула. Огромная тяжесть свалилась с её плеч, хотя Каландрилл по-прежнему избегал её взгляда.
— Я вас не предам, — сказала она, обращаясь скорее к Каландриллу. — Я многому у вас научилась и буду помогать, чем смогу. Даже если это приведёт меня к смерти. Я постараюсь вернуть себе сердце, если такое возможно. Вы можете не доверять мне, но я ещё раз повторяю: я вас не предам. Даю слово.
— Слово?
Голос Брахта разбил зарождающуюся надежду, и Ценнайра, ищя поддержки, повернулась к Каландриллу. Тот мрачно смотрел в землю. Ей стало совсем обидно.
Глава одиннадцатая
Чазали позвал Очена к погребальным кострам. Троим друзьям и Ценнайре представлялась возможность поговорить с глазу на глаз, но Каландрилл был настолько смущён, что ему было не до беседы. Ему хотелось побыть одному или ещё послушать колдуна, дабы разобраться в том хаосе, что царил у него в голове. Он не мог отрицать, что любит Ценнайру. И это — единственный факт, за который можно было твёрдо ухватиться. О возможных последствиях Каландрилл предпочитал не размышлять. Во что превращала его столь странная любовь? В чудище, в некрофила? Да, верно, Очен утверждает, что Ценнайра из плоти, что в жилах её течёт кровь, что она обладает человеческими чувствами. И все же кровь бьётся у неё в жилах благодаря колдовству Аномиуса, а кости и мускулы, скрытые под плотью, обладают невероятной силой. Губы её мягкие и живые, но что, если и это — результат колдовства? Она обещает ему помощь, несмотря на месть её создателя и на риск быть уничтоженной. Но можно ли ей доверять? Брахт говорит, что Каландрилл заколдован. Может, он прав? Может, Каландрилл позволил ей обмануть себя? Отчаяние, серое и бесцветное, вдруг овладело им, как тогда в форте, когда Рхыфамун украл у него цель и лишил его решимости. Он почему-то вспомнил трактаты, прочитанные им в Секке, и диссертации, которые листал в дворцовых библиотеках. Он вспомнил о вампирах, о том, как они поступают с людьми.
Может, и он позволил себя очаровать? Может, чувства, влёкшие его к Ценнайре, — это колдовство? Каландрилл заставил себя поднять на неё взгляд и увидел перед собой только красивую женщину с огромными карими глазами, которые смотрели на него с испугом. Чего она боится? Конечно же, не меча — к нему она уже прикасалась, и меч не причинил ей вреда. И магии Очена ей опасаться ни к чему. Вазирь может её уничтожить. Но он поддержал её. И все же она подавлена и смущена Каландрилл видел в ней только женщину, измученную, перепуганную женщину. И он пожалел о том, что не может улыбнуться.
Юноша вздрогнул, когда Брахт позвал его в сторону.
— Может, поговорим с глазу на глаз?
Каландрилл обвёл рукой лагерь котузенов, столпившихся вокруг погребальных костров и распевавших молитвы вместе с Оченом, и сказал:
— Мы и так одни.
— Правда?
Брахт холодно посмотрел на Ценнайру; та встала и тихо произнесла:
— Я не буду вам мешать.
Поправив грязные кожаные доспехи, она отошла — одинокая, с опущенной головой. Брахт несколько мгновений глядел ей вслед, затем встал и поманил Каландрилла и Катю за собой. Он подвёл их к лошадям, щипавшим траву, и вороной жеребец приветственно заржал, когда керниец погладил его лоснящуюся шею.
Не спуская глаз с Ценнайры, Брахт тихо спросил:
— Она нас слышит?
— Она видит сквозь ночь, — сказала Катя, — думаю, и слышит не хуже.
— Да какая разница? — глухо вмешался Каландрилл.
— Она знает каждый наш шаг, — проговорил керниец, — и я до сих пор не уверен, можем ли мы доверять колдуну.
— Дера! — тяжело вздохнул Каландрилл. — Он прав: у нас нет выбора.
— Именно об этом я и хочу поговорить, — заявил Брахт. — Мне наше положение вовсе не нравится.
«Мне тоже, — подумал Каландрилл. — Я бы предпочёл, чтобы Ценнайра была обыкновенной женщиной, а не творением магии. Дера! Было бы лучше, если бы мы вообще её не встретили или я бы её не полюбил. Но я люблю и боюсь, тут уж ничего не поделаешь». Вслух же он спросил:
— Что ты предлагаешь?
— Надо уходить, — сказал Брахт.
— И заблудиться? В этой незнакомой стороне? — Катя покачала головой. — Очену я доверяю. Я считаю, он говорил правду про войну. В Анвар-тенг мы сможем пройти только с ним.
— И не забывай ещё про гиджану, — заметил Каландрилл. — Если в Памур-тенге нам удастся побеседовать с гиджаной, то она, возможно, развеет наши сомнения.
— А кто сказал, что мы можем доверять гиджане? — возразил Брахт. — Ценнайра — творение Аномиуса, он сделал её такой, какая она есть. А Аномиус наш враг. Очен знал это, но скрыл.
Каландрилл кивнул, борясь с охватившим его отчаянием.
— А что случилось бы, — спросил он, — если бы Очен сразу нам все рассказал?
Брахт нахмурился, сжав эфес меча. Катя медленно произнесла:
— Мы бы бросили её или попытались убить.
— Так и надо было поступить, — сквозь зубы пробормотал керниец.
— Очен считает, что ей отведена определённая роль, — пожал плечами Каландрилл, — и, каковы бы ни были её причины, она спасла меня.
— Ахрд! — Брахт сердито рубанул рукой воздух. Жеребец всхрапнул, раздув ноздри. — Мы уже об этом говорили — она повинуется своему хозяину, не более того.
Гнедой прикоснулся сзади к волосам Каландрилла. Ласка животного придала юноше сил, и Каландрилл погладил его по бархатистой морде.
— Может быть, а может, и нет. В одном я уверен: я ей глубоко признателен. Кто знает, может, она руководствовалась… — он помолчал, — любовью?
— Да как может любить бессердечное создание? — воскликнул Брахт.
— Очен настаивает, что Ценнайра обладает чувствами — сказала Катя. — Даже если она спасла Каландрилла по приказу Аномиуса, после того она могла убежать. Подумай об этом, Брахт. Ценнайра знала, что разоблачает себя.
— Ты хочешь сказать, ты ей доверяешь? — спросил керниец.
— Я хочу сказать, что не уверена, — ответила вануйка. — В искренность Очена я верю, а он считает, что ей уготована определённая роль. И я не могу не думать о том, что он может быть прав и что Ценнайре и впрямь суждено сыграть свою роль в нашем путешествии.
Брахт в отчаянии покачал головой:
— А я настаиваю: нельзя верить ни тому, ни другому, — заявил он.
— Ты хочешь, чтобы мы продолжали без них? — поинтересовалась Катя. — Только мы втроём по бескрайним землям джессеритов? Сквозь воюющие армии? Боюсь, нам далеко не уйти.
— А если мои сомнения имеют под собой основания? — Брахт сердито посмотрел на неё. — Далеко ли мы уйдём в этом случае?
Катя ответила не сразу. Повернувшись к Каландриллу, она спросила:
— Что скажешь ты?
Каландрилл пожал плечами, сожалея о том, что все это происходит с ним. Как бы он хотел оказаться подальше отсюда, и от этих сомнений, и от необходимости принимать решения и делать выбор. Но он, к сожалению, здесь, и ему надо отвечать.
— Я думаю, — медленно начал он, болезненно собирая вместе разлетающиеся, как ослеплённые светом мотыльки, мысли, — что без Очена и котузенов нам не справиться. А магия Очена, соединённая с силой Ценнайры, спасла меня от увагов и от Рхыфамуна. Без них я бы погиб. Так что нам ничего не остаётся, как ехать с ними и дальше.
— Ты доверяешь Очену? — подивился Брахт.
Каландрилл подумал и кивнул:
— Да. Даже если под твоими сомнениями есть основания, он заинтересован в том, чтобы доставить нас до цели в целости и сохранности. Мы трое — едины, если, конечно, гадалки и Молодые боги не обманули нас. Мы есть та троица, о которой говорят все предсказания. Посему, если Очен и задумал предательство, суть коего я не понимаю и в кое не верю, у него нет другого выхода, кроме как доставить нас до места.
Кернийца его слова не убедили.
— Это — логика, Брахт, — сказала Катя, — неопровержимая логика. Я, как и Каландрилл, верю Очену. Но даже если предположить, что колдун предатель, он вынужден нам помогать. Мы нужны и Очену, и Аномиусу. Без нас им «Заветной книги» не видать.
Брахт несколько мгновений задумчиво смотрел на друзей, гладя жеребца по гриве, затем кивнул.
— Да будет так, — согласился он. — В том, что вы говорите, есть рациональное зерно. И я постараюсь хотя бы на какое-то время поверить колдуну.
— А Ценнайре? — спросил Каландрилл.
— Ей я не поверю никогда, — заверил его керниец. — Больше того: пусть только попробует нам воспротивиться, и я собственноручно твоим мечом проткну её, с благословения Деры.
Каландрилл посмотрел в холодные немигающие глаза кернийца и опустил голову.
— В этом не будет необходимости, — хрипло сказал он. — Если она предательница, я сам её убью.
На лице Брахта отразилось сомнение, но Катя жестом попросила его молчать и положила Каландриллу на плечо руку.
— Будем надеяться на богов. И на то, что в уничтожении Ценнайры не будет необходимости.
Голос её звучал мягко. Каландрилл посмотрел в серые глаза и благодарно улыбнулся, хотя и понимал, что за сей симпатией стоит решимость, столь же непоколебимая, как и решимость Брахта. Если случится худшее, ему не придётся поднимать на Ценнайру руку. Товарищи его, свободные от привязанности к ней, колебаться не станут.
Он кивнул и пробормотал:
— Боюсь, меня ждёт несладкое путешествие.
Брахт промолчал, Катя сказала:
— Хочется думать, оно продлится недолго. Возможно сомнения наши будут развеяны уже в Памур-тенге.
«Ваши — может быть, — подумал Каландрилл. — а мои? Подтверди гиджана, что Ценнайра предана нам, вы вздохнёте свободней, а я? Что делать мне с любовью к женщине, воскрешённой из мёртвых?»
Он отвернулся, не желая больше терпеть Катино сострадание, вернулся к костру и налил себе чая, чтобы хоть чем-то себя занять. Но как занять свои мысли? Как развеять сомнения, походившие на грифов в ожидании смерти ослабленного животного? А если ему это не удастся, то дальнейшая дорога станет просто невыносимой.
Резкая боль пронзила его руку — чашка рассыпалась на мелкие кусочки, и из пальцев закапала кровь. Каландрилл разжал кулак и принялся вытаскивать осколки фарфора из ладони.
— Я помогу.
Ценнайра присела перед ним на корточки и начала осторожно, нежно прикасаясь к его коже, вытаскивать осколки. Первым его порывом было выдернуть руку, но Ценнайра посмотрела на него с такой мольбой, что он не осмелился. Она с грустной улыбкой склонилась над его рукой, и поднимающееся солнце заискрилось на её иссиня-чёрных волосах. Он вдохнул запах её волос, и голова у него чуть не закружилась.
Каландрилл не шевелился. Подошли Брахт и Катя. В глазах кернийца Каландрилл прочитал отвращение, словно перед ним был вампир, ласкавший свою жертву.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61