Каландрилл с любопытством огляделся. Город казался ему огромным, и он вновь попытался представить себе размеры тех двух городов, о которых Чазали и Очен говорили с таким почтением. Через толпу он увидел, что из храма вышел священник. Сам храм представлял собой внушительное строение, занимавшее почти всю северную сторону площади. Двери его были осенены лошадиной головой Хоруля в обрамлении золотых листьев и гагата. Священник в богатых серебристых, переливающихся радугой одеждах показался Каландриллу намного моложе, чем Очен. Следом появились шесть служителей в зелено-золотых халатах, каждый с кадилом в руках, коими раскачивали они в унисон. Из кадил поднимались тонкие струйки ароматного дыма. Священник остановился в нескольких шагах от дверей; служители тут же выстроилисьв ровную линию позади него. Воздев руки к небу, священник приветствовал гостей речитативом.
Как объяснил Очен, началась торжественная церемония, во время которой котузены должны отдать дань уважения своему богу.
Каландрилл склонился к вазирю и сказал:
— Мы отведём лошадей в конюшни и будем дожидаться тебя в таверне.
Очен пробормотал слова благодарности и направился к поджидавшему его священнику. Чазали и котузены последовали за ним, передав лошадей котуанджам. Большие животные чужеземцев внушали местным жителям некоторый страх, и никто не стал настаивать на том, чтобы отвести их в конюшни и привести в порядок. Они сами разнуздали лошадей, почистили их и задали корма, а затем отправились на постоялый двор.
Помимо владельца и его прислуги, здесь никого не было. В просторном и низком помещении по периметру стояли длинные столы со складными стульями, обычными для постоялых дворов джессеритов. Многочисленные маленькие квадратные, уже закрытые ставнями окна выходили на площадь. Вдоль стен на равном расстоянии друг от друга горели лампы, но света от них было не больше, чем в форте, так что в зале стоял полумрак. Инстинктивно Каландрилл принялся разглядывать затемнённые углы, Брахт и Катя тоже. Каландрилл улыбнулся и приветствовал хозяина; джессериты вздрогнули, поражённые тем, что чужеземцы говорят на их языке.
— Неужели мы такие странные? — пробормотал Брахт и тут же утвердительно кивнул самому себе: — Да, для них мы странные. — Повернувшись к владельцу постоялого двора и его прислуге, он сказал: — Приветствую вас. Мы скачем вместе с киривашеном Чазали Накоти Макузеном и с вазирем Оченом Тадженом Макузеном из Памур-тенга. Они просили нас подождать здесь.
Хозяин осторожно выступил вперёд и с трудом поклонился — ему мешал огромный живот. Он был лыс, но с усами и бородой. Нервно облизав толстые губы, хозяин срывающимся голосом проговорил:
— Входите, досточтимые гости. Мы рады вашему прибытию, добро пожаловать. Я — Кьяту Гару, владелец этого скромного заведения. Чем могу служить?
— Дай-ка нам элю, если есть, — бодро заявил Брахт не обращая внимания на смущение хозяина двора. — а нет, так тащи вино.
— Я бы прежде помылась, — сказала Катя.
— У нас есть все, — заверил их Кьяту с новым поклоном.
— В таком случае, Катя, вы с Ценнайрой отправляйтесь в баню, — предложил Каландрилл, — а мы с Брахтом подождём вас здесь.
Вануйка кивнула, с некоторым опозданием кивнула и Ценнайра: впервые с тех пор, как она признала себя зомби, она останется с Катей наедине, и ей было боязно. Она проследовала за высокой вануйкой по едва освещённой зале к дверям, на которые указывал Кьяту. Там их дожидалась явно нервничавшая женщина.
Каландрилл тоже попытался представить себе, о чем они будут говорить с Брахтом, впервые после признания Ценнайры оставшись вдвоём. Он решил воспользоваться этим моментом для того, чтобы открыто поговорить о разделявших их противоречиях. Каландриллу вдруг стало не по себе. С тех пор как к нему явился Хоруль, они с Брахтом почти не общались, и он опасался, что открытый разговор может отдалить их ещё больше. Он прошёл за кернийцем к столу около стены и сел под лампой. Кьяту принёс им эль.
Брахт отпил большой глоток и одобрительно крякнул. Каландрилл потягивал эль не торопясь, размышляя о том, стоит ли вообще начинать разговор о Ценнайре. Но тут заговорил керниец.
— Мы мало беседовали — ты и я, — заявил он, взглянув сначала на Каландрилла, затем на кружку.
К своему удивлению, Каландрилл заметил, что Брахт смущён, и сказал:
— Да, с тех пор как…
Брахт сделал ещё глоток и закончил за Каландрилла:
— …тебе явился Хоруль.
Каландрилл повернулся к кернийцу.
— Ты веришь, что он мне явился? Ты веришь, что это не было колдовством?
— Мы много говорили с Катей, — негромко ответил Брахт, хмуро глядя в кружку с элем, — и она убедила меня в том, что тебе явился Хоруль. Очен тоже в этом убеждён. И ты не сомневаешься. Так что…
Он не закончил, пожав плечами. Каландрилл сказал:
— Это был бог, Брахт, в чем я ничуть не сомневаюсь. Как и в том, что он мне сказал.
— Что Ценнайра — наш союзник? — Брахт вновь пожал плечами, хмурясь ещё больше. — Возможно, но я не могу забыть, кто она и кем создана, как и того, что ты любишь её несмотря ни на что.
Каландрилл помолчал и кивнул:
— Ты прав, но это беспокоит и меня… — Голос его замер. Он бессильно покачал головой. — Дера, я и сам не знаю, любить мне её или ненавидеть. Хоруль сказал, чтобы я забыл её прошлое и следовал своему сердцу. Он сказал, что она переродилась и что следует простить ей все, что она сделала. Но как это забыть? У меня не получается.
— Да, это непросто. — Брахт допил эль и попросил ещё кубок. — А я в последние дни думал только о своих чувствах, а не о твоих.
В голосе его прозвучала просьба об извинении, и Каландрилл понимающе улыбнулся.
— Я тоже не могу в них разобраться. Знаю только одно: я её люблю, — едва слышно пробормотал он. — Убийство — да, это я ей могу простить, по крайней мере мне так кажется. Она действовала под страхом смерти, под давлением Аномиуса, да и сам я пролил немало крови по этой дороге.
— Но не невинной, — возразил Брахт.
— Возможно, — вздохнул Каландрилл. — Но я считаю, что сие решать богам.
Брахт уверенно заявил:
— Молодые боги ни в чем не могут тебя обвинить, друг мой. Ахрд, ты убивал ради нашей цели.
— А теперь Ценнайра стала одной из нас, — вставил Каландрилл.
— Так утверждал Хоруль. Очен придерживается того же мнения. И все же, кто теперь я, если люблю женщину без сердца?
— К твоему несчастью, — заметил Брахт, невесело улыбаясь.
— Если бы только она могла получить назад сердце и опять стать женщиной, — пробормотал Каландрилл, — мне стало бы легче.
— Может, Очен что-нибудь придумает? — предположил Брахт.
Каландрилл внимательно посмотрел на кернийца.
— Что ты имеешь в виду? Мои переживания ничего не значат. Главное — добраться до Анвар-тенга и взять верх над Рхыфамуном.
— А после? Если мы победим, конечно, — усмехнулся Брахт. — Если же нет, все наши переживания потеряют всякое значение.
Каландрилл кивнул и ухмыльнулся чёрному юмору приятеля.
— Истинно. А до тех пор останется ли между нами все по-прежнему, или ты согласен назвать Ценнайру союзницей?
Брахт ответил не сразу. Покрутив в руках кубок, он наконец произнёс:
— Катя глубоко убеждена, что Очен настоящий друг. В этом она убедила и меня. Полагаю, сомнения мои были порождены злостью. Ахрд, да я и джессеритов считал врагами до тех пор, пока не познакомился с ними ближе. Я ошибался тогда — возможно, я ошибаюсь и сейчас.
Каландрилл смотрел на кернийца, пытаясь понять, на самом ли деле он так думает или просто хочет залатать их дружбу.
Брахт пожал плечами, отпил эля и продолжал:
— Не хочу сказать, что мне нравится то, что она натворила, или что я ей доверяю. Но между нами уже нет согласия, а это ставит под угрозу нашу миссию. И я не желаю, чтобы противостояние усиливалось. Посему говорю: если гиджана, к которой мы пойдём, внушит мне доверие и если она объявит Ценнайру нашим союзником, то союзником назову её и я.
Большего от кернийца Каландрилл и не ждал. Брахт был гордым и суровым человеком, и Каландрилл с благодарностью принял его извинения, радуясь, что они переступили через разделявшую их пропасть.
— Но если окажется, что она лжёт, — хмуро добавил Брахт, — я убью её, если это будет в моих силах.
— Истинно, — произнёс Каландрилл, соглашаясь. — Но до тех пор, до Памур-тенга, будешь ли ты обращаться с ней как с другом?
Брахт кивнул.
— Не могу обещать, что закрою глаза на то, кто она, — сказал он, — но даю слово, я постараюсь быть более вежливым.
— Благодарю, — сказал Каландрилл.
— Ахрд, да разве могут товарищи вроде нас с тобой разругаться из-за женщины? — усмехнулся керниец, настроение его явно поднялось. — Даже если у неё нет сердца. Ну что, может, ещё элю?
— Конечно. — Каландрилл попросил, чтобы им принесли новые кубки, чувствуя, как огромная тяжесть свалилась у него с плеч.
Вскоре к ним присоединились Катя и Ценнайра, и по выражению лица кандийки и по тому, как девушки общались между собой, Каландрилл понял, что в бане произошёл подобный же разговор. Он радовался тому, что им удалось преодолеть противоречия, хотя и понимал, что с собой ему предстоит бороться ещё долго. То, что Брахт и Катя приняли Ценнайру, — это только полдела. Надо ещё разобраться с собственными чувствами. Как мог он полюбить женщину, живущую силой колдовства?
Однако сейчас он не мог об этом думать. Одной улыбки Ценнайры было достаточно, чтобы заставить сердце его сильно биться. Он восхищался её прекрасным лицом, блестящими локонами иссиня-чёрных волос и вновь и вновь искал убежища в куртуазных манерах, вскоре появились Очен, Чазали и котузены, и обстановка в таверне разрядилась. Кьяту и его персонал тоже повеселели, хотя и не смогли скрыть своего удивления тем, вазирь и киривашен запросто общаются с чужеземцами и даже говорят с ними как со старыми друзьями.
Повинуясь врождённому чувству дисциплины, столь характерному для джессеритов, Кьяту внимательно наблюдал за тем, чтобы им вовремя и правильно подавали блюда, хотя частенько взгляд его задерживался на чужеземцах, и он вздрагивал всякий раз, как кто-то из них заговаривал на его языке.
Накормили их отменно. Это было настоящей роскошью после стольких дней пути. Подавали кусочки острой рыбы, хорошо прожаренную свинину и оленину с неведомыми им травами и подливой, пахнущей вином. Они с удовольствием ели, слушая новости о войне на севере. Осада Анвар-тенга продолжалась. Новость эта распространилась по всей стране, несмотря на усилия колдунов, стоявших на стороне восставших. Священник рассказал Очену, что войска Памур-тенга и Озали-тенга отправились на север, а восставшие котузены из Бачан-тенга оставались в своём городе, готовые помешать их продвижению. Вестей о сколь-нибудь значимой битве пока не поступало. Основные силы восставших все ещё были на пути к озеру Галиль, где неприступной крепостью стоял Анвар-тенг.
— А Рхыфамун? — спросил Каландрилл. — Известно ли что-нибудь о нем?
Очен и Чазали обменялись взглядами, и вазирь хмуро кивнул. Киривашен тоже хмурился.
— Десять дней назад здесь объявился котуандж, — сказал Очен. — Он рассказал, что послан из форта в Памур-тенг. Пересел на свежую лошадь и тут же отправился на север.
— И священник не разгадал его? — удивился Каландрилл.
— Нет. — Очен с сожалением покачал головой. — У него не было оснований подозревать этого человека, и он только пожелал ему доброго пути.
Брахт выругался. Каландрилл вздохнул и пробормотал:
— Десять дней назад! Дера, как он далеко впереди!
— Зато он сказал, как его зовут, — примирительно сказал Очен. — Джабу Орати Макузен.
— Какой нам от этого прок? — отмахнулся Каландрилл.
Очен слабо улыбнулся:
— Все-таки что-то. Теперь мы знаем, к какому клану он принадлежит.
— Как нам это может помочь? — спросил Брахт.
Чазали угрюмо пояснил:
— Ежели попытается он влиться в армию Памур-тенга ему для начала придётся объяснить, как он там оказался и почему не остался в форте. Если ему это удастся, то он будет вынужден продолжать свою игру, и тогда его припишут к колонне рода Орати.
— Ахрд, уж не думаешь ли ты, что он выступит вперёд, когда мы назовём его имя? — пробормотал Брахт, медленно покачав головой. — Или что весь род его будет стоять навытяжку перед Ценнайрой, пока она будет осматривать их одного за другим?
Чазали не обиделся горькому юмору кернийца, а только пожал плечами и бессильно развёл руками.
— Мы можем догнать колонну, — заявил он. — Хотя бы это. Затем я поговорю с киривашеном Орати, а он хорошо знает своих людей.
— К тому времени Рхыфамун уже переселится в другое тело, — сказал Каландрилл, — или вообще не подойдёт к войскам.
— Ему надо войти в Анвар-тенг, чтобы приблизиться к воротам, — спокойно произнёс Очен. — Или ехать прямо к Боррхун-Маджу.
— А Анвар-тенг пока сопротивляется, — добавил Чазали. — И до Боррхун-Маджа очень далеко.
— Но Рхыфамун на десять дней впереди нас, — вставил Брахт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61