— спросил Брахт. — Если Рхыфамун до сих пор в теле Джаба Орати и все ещё находится в этом лагере?
Очен взглянул на кернийца и невесело улыбнулся.
— Тогда нам остаётся только надеяться на то, что его скоро найдут, — ответил он. — Будем всю ночь начеку, но я вряд ли ошибаюсь.
— Ты, пожалуй, прав, — впервые заговорила Катя, — ты прав во всем, что делаешь.
Очен благодарно кивнул, но Каландрилл понял, что слова девушки ничуть его не успокоили. Он лихорадочно пытался разрешить загадку, мучавшую вазиря, но не находил ответа.
— Остановить Рхыфамуна, победить Безумного бога — задача куда как более важная, чем твой долг перед родом. Это долг перед Хорулем, перед Молодыми богами. Дера, если Фарн пробудится, макузены вообще могут исчезнуть с лица земли. Если победим мы, весь мир будет перед нами в долгу, — сказал Каландрилл.
Это было единственное утешение, которое пришло ему в голову.
— И все же, — едва слышно произнёс Очен, — во мне течёт джессеритская кровь, и я всю жизнь служил макузенам. Мне тяжело обманывать свой народ.
— Ты никого не обманываешь, — заявила Катя. — Брахт прав, Рхыфамун ещё может пребывать в рядах макузенов. Так что ты правильно поступил, потребовав устроить поиски.
— Боюсь только, что они напрасны, — возразил Очен. — Я по-прежнему убеждён, что его здесь нет.
— Два дня вряд ли изменят ход войны, — заявил Брахт. — Ты берёшь на себя слишком большую вину.
— Возможно, — Очен пожал плечами. — Но мне следовало честно объясниться со своим народом.
— Нет, — возразил керниец, но вазирь поднял ладонь и с усталой улыбкой произнёс:
— Хватит, друзья, я понимаю, вы хотите меня успокоить, но это дело моей совести, и больше ничьей. Я сам должен во всем разобраться, а я страшно устал. Давайте спать.
Брахт собрался было добавить что-то ещё, но Катя взяла его за руку и отвела в сторону.
— До утра, — сказал Каландрилл, предложил руку Ценнайре и галантно довёл её до перегородки, разделявшей две спальни. Он хотел её поцеловать, но все пологи были открыты, так что он ограничился поклоном и пожеланием спокойной ночи. Она ответила тем же и, войдя в спальню, опустила за собой полог. Он с мгновение постоял, хмурясь, а затем пошёл к Брахту.
В их половине шатра жаровни не было, и она пребывала в полумраке, парусина слегка колебалась под дуновением ветра. С улицы доносился шум огромного лагеря. Каландрилл зевнул, стянул пояс с мечом и поставил ножны у изголовья. Скинув сапоги, он пошёл к умывальнику и начал умываться.
— Ахрд, мне жаль старика, — раздался сзади него голос Брахта. — Он страдает, а я успел его полюбить.
— Да, — согласился Каландрилл, растягиваясь на кровати. Подушка была жёсткой, но после стольких ночей, проведённых под открытым небом с седлом под головой, даже она показалась ему роскошью. Веки его отяжелели. — Очен — настоящий друг.
Брахт сказал что-то ещё, но Каландрилл уже его не слышал. Сон навалился на него, и он едва сумел произнести обереги.
Рассвет выдался ярким, солнце золотистым диском висело над самым горизонтом. Небо ещё не решило, каким ему стать: голубым или серым. Ветер улёгся, воздух был свеж и прохладен. Бесчисленное множество столбов дыма поднималось над лагерем. Запах пищи смешивался с запахом миндаля — вазири искали. Чазали не явился в шатёр, и путники позавтракали с Оченом.
Сразу после завтрака им принесли все, что могло понадобиться в пути до Анвар-тенга. Никто не стал вспоминать о сомнениях Очена, а сам старец выглядел несколько подавленным. Когда Каландрилл заботливо поинтересовался причиной, колдун пояснил, что потратил немало колдовских сил на очистку дороги от снега и устал.
— Будем надеяться, что Хоруль подморозит тропу настолько, что мне не придётся больше прибегать к колдовству, — сказал он, неуклюже вскакивая на коня. И, ухмыльнувшись, добавил: — Хотя я и не уверен, что моим старым костям будет удобно на этом животном.
— Ну что, может, я впереди? — предложил Брахт, и Очен кивнул, оглядывая лагерь, словно прощаясь со своими родственниками и друзьями.
Керниец пришпорил жеребца, и они рысью направились мимо шатров и людей, лошадей и повозок, расположившихся словно на зимовку.
Чтобы выехать из лагеря, им понадобился почти целый час, а затем они поскакали по нетронутому, наметённому ветром снегу. Там, где снег был замёрзший, они продвигались быстро. Там, где лошади проваливались в сугробы, приходилось замедлять шаг.
К полудню, когда солнце повисло у них над головой, как бесстрастное внимательное око, огромный лагерь пропал из виду. Впереди, насколько хватало глаз, поблёскивала снежная целина. Несмотря на бледное солнце, она слепила путников, и Брахт предложил сделать привал. Они вскипятили чай и перекусили, и керниец вытащил из костра обуглившиеся сучья, сунул их в снег, остужая, а затем нарисовал вокруг глаз чёрные круги. Он поделал это с каждым из путников, и они не могли смотреть друг на друга без смеха.
— Дера, мы похожи на стаю филинов, — с усмешкой заявил Каландрилл. — Может, нам передастся что-то от их легендарной мудрости?
— В Кандахаре филин — символ смерти, — заметила Ценнайра и тут же пожалела о своих словах.
— Здесь такие очки могут спасти нам жизнь, — сказал Брахт и отбросил ветку. — Ослепнув, мы вряд ли чего-нибудь добьёмся.
Эту и все последующие пятнадцать ночей путники разбивали лагерь прямо на снегу и ночевали в шатрах: Катя и Ценнайра в одном, трое мужчин в другом. Большого костра не разжигали и потому сильно мёрзли в тяжёлых накидках, которыми их снабдил Чазали, — одеялами они укрывали на ночь лошадей. Хорошо уже и то, что им не докучал ветер. За несколько дней они словно пережили целое время года от конца осени до конца зимы. Темнело рано, светало поздно, воздух стоял неподвижный, холодный. Днём небо было таким бледным, что казалось почти белым, сливаясь с заснеженной землёй. Ночью царил такой мрак, что сквозь него еле пробивались луна и звезды. Несмотря на обереги, Каландрилл уже не мог полностью оградить себя от трупного запаха Фарна, который не давал ему покоя. Вонь настолько усилилась, что находила малейшие лазейки в его защитной ауре, и чувство опустошённости вновь навалилось на Каландрилла, грозя в любой момент парализовать волю. Его не покидало впечатление, будто земля уже сдалась на милость победителя — Безумного бога.
Утром шестнадцатого дня они с трудом забрались на покрытую снегом вершину невысокого горного кряжа, который пересекал их путь, как хребет огромного похороненного в этой земле чудища. После стольких дней пути по белой слепящей равнине серый камень вершины казался чем-то неестественным. Кряж отмечал некую невидимую границу. Снег здесь кончался. По ту сторону кряжа земля была покрыта посеревшей за зиму травой. По узкой долине текла широкая серо-голубая река, начинавшая свой бег от огромной массы воды, на севере которой маленькой точкой темнел город. На травянистой равнине перед цитаделью по обоим берегам реки и частично вдоль берега озера раскинулось бесчисленное количество шатров. Там бродили стреноженные лошади и, видимо, люди, но на таком расстоянии их не было видно.
— Анвар-тенг, — сказал Очен.
— До него будет непросто добраться, — пробормотал Брахт.
— Если те всадники, — заметила Ценнайра, обладавшая самым острым зрением, — не скачут к нам с помощью.
Глава шестнадцатая
Путники спустились с кряжа. Из лагеря обнаружить их было невозможно. Так что они решили обезопасить тылы и повернулись спиной к горной цепи.
— Ты уверена? — спросил Брахт.
— Их двадцать, — сказала Ценнайра. — Судя по доспехам, это котузены, и они несутся к нам во весь опор.
Керниец выругался, Очен произнёс:
— Магия! Вазири-перебежчики следят за всеми подступами к лагерю, да прокляни их Хоруль.
— Может, если мы поедем вдоль хребта, то избежим встречи с ними? Может, нам повезёт и мы доберёмся до Анвар-тенга прежде, чем они нас догонят?
— Их гонит вперёд колдовство, — пояснил Очен. — Скорее всего, они последуют за нами, куда бы мы ни направились.
Брахт уже вытаскивал из чехла лук и пристраивал колчан к седлу.
— Значит, придётся драться, — заявил он.
Очен рассеянно кивнул и повернулся к Ценнайре.
— Больше никого нет? — спросил он.
Она отрицательно покачала головой.
— Нет, только они. Двадцать всадников.
Вазирь с минуту подумал и сказал:
— Поскакали вдоль хребта до озера Галиль, в драку вступаем только при крайней необходимости.
Брахт взглянул на небо и проговорил:
— Стемнеет нескоро. А при свете они имеют преимущество.
Каландрилл и Катя вытащили луки и натянули тетиву. Очен твёрдо произнёс:
— Скачем к Анвар-тенгу. Надо как можно ближе подъехать к городу. Будем надеяться, нам помогут оттуда.
— Чего мы тогда стоим здесь и обсуждаем? — спросил Брахт. — Вперёд!
Они поскакали. Вначале вниз по склону холма, затем по твёрдой под травой земле, благодаря богов за то, что им не приходится передвигаться по снегу. Впереди на чёрном распластавшемся жеребце мчался Брахт. Сразу за ним — Катя, затем Очен, раскачиваясь в седле и произнося проклятия, далее Ценнайра и Каландрилл.
Ценнайра посмотрела на север и крикнула:
— Они сменили направление! Скачут нам наперерез.
— Как далеко? — спросил Каландрилл.
— Около лиги.
«У них свежие лошади, — подумал он. — Они быстро нас догонят». Река слегка изгибалась, поворачивая на север, а затем сходила на нет, превращаясь в поросший травой берег озера. Там стояли шатры восставших. «Из огня да в полымя», — заметил про себя Каландрилл. Шансов добраться до Анвар-тенга у них не оставалось почти никаких — и ещё меньше с боями пробиться через расположение осаждающих цитадель войск. «Дера, Хоруль! ~ взмолился он. — Помогите нам. Мы уже почти у цели. Неужели погибнем здесь?»
А вместо ответа — только яростный перестук копыт и шумное дыхание едва не загнанных лошадей. Солнце безразлично смотрело на них сверху вниз с бледного неба; трупный запах усилился, словно предсказывая их судьбу. Котузены приблизились настолько, что теперь и он их видел — двадцать чёрных теней, мчавшихся во весь опор им наперерез.
Они подскакали к тому месту, где кончался кряж, и Брахт резко натянул удила — жеребец возмущённо заржал, но остановился. Катя, не ожидавшая такого манёвра, едва не натолкнулась на кернийца.
— В чем дело? — спросила она, с трудом останавливая сивого и возвращаясь к кернийцу.
Брахт луком указал на расстилавшуюся впереди равнину, на которой тёмными пятнами выделялись шатры.
— Там нас ждёт ловушка. Встретим врагов здесь. — Он хищно улыбнулся. — Их всего двадцать. Здесь мы на возвышенности, у нас преимущество.
— Сможем ли мы взять над ними верх? — спросил Каландрилл, останавливая гнедого. — Даже если нам это удастся, что потом? На нас пошлют целый отряд.
— Надо продержаться до сумерек, в темноте будет легче. — Брахт соскочил на землю и отцепил от луки колчан.
Каландрилл нерешительно взглянул на вазиря. Тот осмотрел простиравшуюся перед ними землю и кивнул.
— Брахт разбирается в ратном деле лучше меня, — произнёс старик. — А раз уж нас увидели восставшие, то, думаю, и вазирь-нарумасу тоже.
— А можешь ли ты воспользоваться колдовством? — спросила Катя.
— Лучше пока этого не делать, — сказал Очен. — Вполне возможно, они приняли нас за разведчиков. Попытайтесь разделаться с ними без моей помощи.
— Спрячем лошадей среди скал. — Голубые глаза кернийца сверкали в предвкушении битвы. — Пешком до Анвар-тенга добираться будет трудно.
Не дожидаясь ответа, он повёл жеребца в скалы, отмечавшие окончание кряжа, и спутал ему ноги, остальные последовали его примеру.
Брахт отправил Катю и Каландрилла к тому месту, где камни уступали место траве. Ценнайра и Очен прятались чуть в стороне. Каландрилл взглянул на кандийку и улыбнулся, она помахала ему рукой, хотя в глазах её стояло беспокойство.
Они выбрали хорошее место для обороны: уклон, хоть не крутой, замедлит всадников, а если они выберут в качестве оружия луки, то им придётся драться без щитов Если же предпочтут мечи, то прежде им предстоит преодолеть уклон под стрелами противника. Каландрилл приставил колчан к валуну так, чтобы он был у него под рукой, и натянул тетиву.
Вскоре появились двадцать котузенов. Они приближались галопом, но, заметив, что путники исчезли из виду, натянули удила и остановились, разглядывая склон. На них были темно-красные доспехи с клановыми знаками на груди и спине. Луки пока что зачехлены и пристёгнуты к сёдлам, но у всех были мечи, а у двоих ещё и военные топоры на длинных ручках. Котузены посовещались, внимательно всматриваясь в вершину кряжа. Лиц их за железной вуалью друзья разглядеть не могли. Один из тех, кто имел топор, взмахнул рукой, и остальные выстроились в линию по обеим сторонам от него. На мгновение, показавшееся Каландриллу вечностью, установилась мёртвая тишина. Каландрилл вставил в лук стрелу. Раздался окрик, за которым последовал воинственный клич, и всадники бросились вперёд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
Очен взглянул на кернийца и невесело улыбнулся.
— Тогда нам остаётся только надеяться на то, что его скоро найдут, — ответил он. — Будем всю ночь начеку, но я вряд ли ошибаюсь.
— Ты, пожалуй, прав, — впервые заговорила Катя, — ты прав во всем, что делаешь.
Очен благодарно кивнул, но Каландрилл понял, что слова девушки ничуть его не успокоили. Он лихорадочно пытался разрешить загадку, мучавшую вазиря, но не находил ответа.
— Остановить Рхыфамуна, победить Безумного бога — задача куда как более важная, чем твой долг перед родом. Это долг перед Хорулем, перед Молодыми богами. Дера, если Фарн пробудится, макузены вообще могут исчезнуть с лица земли. Если победим мы, весь мир будет перед нами в долгу, — сказал Каландрилл.
Это было единственное утешение, которое пришло ему в голову.
— И все же, — едва слышно произнёс Очен, — во мне течёт джессеритская кровь, и я всю жизнь служил макузенам. Мне тяжело обманывать свой народ.
— Ты никого не обманываешь, — заявила Катя. — Брахт прав, Рхыфамун ещё может пребывать в рядах макузенов. Так что ты правильно поступил, потребовав устроить поиски.
— Боюсь только, что они напрасны, — возразил Очен. — Я по-прежнему убеждён, что его здесь нет.
— Два дня вряд ли изменят ход войны, — заявил Брахт. — Ты берёшь на себя слишком большую вину.
— Возможно, — Очен пожал плечами. — Но мне следовало честно объясниться со своим народом.
— Нет, — возразил керниец, но вазирь поднял ладонь и с усталой улыбкой произнёс:
— Хватит, друзья, я понимаю, вы хотите меня успокоить, но это дело моей совести, и больше ничьей. Я сам должен во всем разобраться, а я страшно устал. Давайте спать.
Брахт собрался было добавить что-то ещё, но Катя взяла его за руку и отвела в сторону.
— До утра, — сказал Каландрилл, предложил руку Ценнайре и галантно довёл её до перегородки, разделявшей две спальни. Он хотел её поцеловать, но все пологи были открыты, так что он ограничился поклоном и пожеланием спокойной ночи. Она ответила тем же и, войдя в спальню, опустила за собой полог. Он с мгновение постоял, хмурясь, а затем пошёл к Брахту.
В их половине шатра жаровни не было, и она пребывала в полумраке, парусина слегка колебалась под дуновением ветра. С улицы доносился шум огромного лагеря. Каландрилл зевнул, стянул пояс с мечом и поставил ножны у изголовья. Скинув сапоги, он пошёл к умывальнику и начал умываться.
— Ахрд, мне жаль старика, — раздался сзади него голос Брахта. — Он страдает, а я успел его полюбить.
— Да, — согласился Каландрилл, растягиваясь на кровати. Подушка была жёсткой, но после стольких ночей, проведённых под открытым небом с седлом под головой, даже она показалась ему роскошью. Веки его отяжелели. — Очен — настоящий друг.
Брахт сказал что-то ещё, но Каландрилл уже его не слышал. Сон навалился на него, и он едва сумел произнести обереги.
Рассвет выдался ярким, солнце золотистым диском висело над самым горизонтом. Небо ещё не решило, каким ему стать: голубым или серым. Ветер улёгся, воздух был свеж и прохладен. Бесчисленное множество столбов дыма поднималось над лагерем. Запах пищи смешивался с запахом миндаля — вазири искали. Чазали не явился в шатёр, и путники позавтракали с Оченом.
Сразу после завтрака им принесли все, что могло понадобиться в пути до Анвар-тенга. Никто не стал вспоминать о сомнениях Очена, а сам старец выглядел несколько подавленным. Когда Каландрилл заботливо поинтересовался причиной, колдун пояснил, что потратил немало колдовских сил на очистку дороги от снега и устал.
— Будем надеяться, что Хоруль подморозит тропу настолько, что мне не придётся больше прибегать к колдовству, — сказал он, неуклюже вскакивая на коня. И, ухмыльнувшись, добавил: — Хотя я и не уверен, что моим старым костям будет удобно на этом животном.
— Ну что, может, я впереди? — предложил Брахт, и Очен кивнул, оглядывая лагерь, словно прощаясь со своими родственниками и друзьями.
Керниец пришпорил жеребца, и они рысью направились мимо шатров и людей, лошадей и повозок, расположившихся словно на зимовку.
Чтобы выехать из лагеря, им понадобился почти целый час, а затем они поскакали по нетронутому, наметённому ветром снегу. Там, где снег был замёрзший, они продвигались быстро. Там, где лошади проваливались в сугробы, приходилось замедлять шаг.
К полудню, когда солнце повисло у них над головой, как бесстрастное внимательное око, огромный лагерь пропал из виду. Впереди, насколько хватало глаз, поблёскивала снежная целина. Несмотря на бледное солнце, она слепила путников, и Брахт предложил сделать привал. Они вскипятили чай и перекусили, и керниец вытащил из костра обуглившиеся сучья, сунул их в снег, остужая, а затем нарисовал вокруг глаз чёрные круги. Он поделал это с каждым из путников, и они не могли смотреть друг на друга без смеха.
— Дера, мы похожи на стаю филинов, — с усмешкой заявил Каландрилл. — Может, нам передастся что-то от их легендарной мудрости?
— В Кандахаре филин — символ смерти, — заметила Ценнайра и тут же пожалела о своих словах.
— Здесь такие очки могут спасти нам жизнь, — сказал Брахт и отбросил ветку. — Ослепнув, мы вряд ли чего-нибудь добьёмся.
Эту и все последующие пятнадцать ночей путники разбивали лагерь прямо на снегу и ночевали в шатрах: Катя и Ценнайра в одном, трое мужчин в другом. Большого костра не разжигали и потому сильно мёрзли в тяжёлых накидках, которыми их снабдил Чазали, — одеялами они укрывали на ночь лошадей. Хорошо уже и то, что им не докучал ветер. За несколько дней они словно пережили целое время года от конца осени до конца зимы. Темнело рано, светало поздно, воздух стоял неподвижный, холодный. Днём небо было таким бледным, что казалось почти белым, сливаясь с заснеженной землёй. Ночью царил такой мрак, что сквозь него еле пробивались луна и звезды. Несмотря на обереги, Каландрилл уже не мог полностью оградить себя от трупного запаха Фарна, который не давал ему покоя. Вонь настолько усилилась, что находила малейшие лазейки в его защитной ауре, и чувство опустошённости вновь навалилось на Каландрилла, грозя в любой момент парализовать волю. Его не покидало впечатление, будто земля уже сдалась на милость победителя — Безумного бога.
Утром шестнадцатого дня они с трудом забрались на покрытую снегом вершину невысокого горного кряжа, который пересекал их путь, как хребет огромного похороненного в этой земле чудища. После стольких дней пути по белой слепящей равнине серый камень вершины казался чем-то неестественным. Кряж отмечал некую невидимую границу. Снег здесь кончался. По ту сторону кряжа земля была покрыта посеревшей за зиму травой. По узкой долине текла широкая серо-голубая река, начинавшая свой бег от огромной массы воды, на севере которой маленькой точкой темнел город. На травянистой равнине перед цитаделью по обоим берегам реки и частично вдоль берега озера раскинулось бесчисленное количество шатров. Там бродили стреноженные лошади и, видимо, люди, но на таком расстоянии их не было видно.
— Анвар-тенг, — сказал Очен.
— До него будет непросто добраться, — пробормотал Брахт.
— Если те всадники, — заметила Ценнайра, обладавшая самым острым зрением, — не скачут к нам с помощью.
Глава шестнадцатая
Путники спустились с кряжа. Из лагеря обнаружить их было невозможно. Так что они решили обезопасить тылы и повернулись спиной к горной цепи.
— Ты уверена? — спросил Брахт.
— Их двадцать, — сказала Ценнайра. — Судя по доспехам, это котузены, и они несутся к нам во весь опор.
Керниец выругался, Очен произнёс:
— Магия! Вазири-перебежчики следят за всеми подступами к лагерю, да прокляни их Хоруль.
— Может, если мы поедем вдоль хребта, то избежим встречи с ними? Может, нам повезёт и мы доберёмся до Анвар-тенга прежде, чем они нас догонят?
— Их гонит вперёд колдовство, — пояснил Очен. — Скорее всего, они последуют за нами, куда бы мы ни направились.
Брахт уже вытаскивал из чехла лук и пристраивал колчан к седлу.
— Значит, придётся драться, — заявил он.
Очен рассеянно кивнул и повернулся к Ценнайре.
— Больше никого нет? — спросил он.
Она отрицательно покачала головой.
— Нет, только они. Двадцать всадников.
Вазирь с минуту подумал и сказал:
— Поскакали вдоль хребта до озера Галиль, в драку вступаем только при крайней необходимости.
Брахт взглянул на небо и проговорил:
— Стемнеет нескоро. А при свете они имеют преимущество.
Каландрилл и Катя вытащили луки и натянули тетиву. Очен твёрдо произнёс:
— Скачем к Анвар-тенгу. Надо как можно ближе подъехать к городу. Будем надеяться, нам помогут оттуда.
— Чего мы тогда стоим здесь и обсуждаем? — спросил Брахт. — Вперёд!
Они поскакали. Вначале вниз по склону холма, затем по твёрдой под травой земле, благодаря богов за то, что им не приходится передвигаться по снегу. Впереди на чёрном распластавшемся жеребце мчался Брахт. Сразу за ним — Катя, затем Очен, раскачиваясь в седле и произнося проклятия, далее Ценнайра и Каландрилл.
Ценнайра посмотрела на север и крикнула:
— Они сменили направление! Скачут нам наперерез.
— Как далеко? — спросил Каландрилл.
— Около лиги.
«У них свежие лошади, — подумал он. — Они быстро нас догонят». Река слегка изгибалась, поворачивая на север, а затем сходила на нет, превращаясь в поросший травой берег озера. Там стояли шатры восставших. «Из огня да в полымя», — заметил про себя Каландрилл. Шансов добраться до Анвар-тенга у них не оставалось почти никаких — и ещё меньше с боями пробиться через расположение осаждающих цитадель войск. «Дера, Хоруль! ~ взмолился он. — Помогите нам. Мы уже почти у цели. Неужели погибнем здесь?»
А вместо ответа — только яростный перестук копыт и шумное дыхание едва не загнанных лошадей. Солнце безразлично смотрело на них сверху вниз с бледного неба; трупный запах усилился, словно предсказывая их судьбу. Котузены приблизились настолько, что теперь и он их видел — двадцать чёрных теней, мчавшихся во весь опор им наперерез.
Они подскакали к тому месту, где кончался кряж, и Брахт резко натянул удила — жеребец возмущённо заржал, но остановился. Катя, не ожидавшая такого манёвра, едва не натолкнулась на кернийца.
— В чем дело? — спросила она, с трудом останавливая сивого и возвращаясь к кернийцу.
Брахт луком указал на расстилавшуюся впереди равнину, на которой тёмными пятнами выделялись шатры.
— Там нас ждёт ловушка. Встретим врагов здесь. — Он хищно улыбнулся. — Их всего двадцать. Здесь мы на возвышенности, у нас преимущество.
— Сможем ли мы взять над ними верх? — спросил Каландрилл, останавливая гнедого. — Даже если нам это удастся, что потом? На нас пошлют целый отряд.
— Надо продержаться до сумерек, в темноте будет легче. — Брахт соскочил на землю и отцепил от луки колчан.
Каландрилл нерешительно взглянул на вазиря. Тот осмотрел простиравшуюся перед ними землю и кивнул.
— Брахт разбирается в ратном деле лучше меня, — произнёс старик. — А раз уж нас увидели восставшие, то, думаю, и вазирь-нарумасу тоже.
— А можешь ли ты воспользоваться колдовством? — спросила Катя.
— Лучше пока этого не делать, — сказал Очен. — Вполне возможно, они приняли нас за разведчиков. Попытайтесь разделаться с ними без моей помощи.
— Спрячем лошадей среди скал. — Голубые глаза кернийца сверкали в предвкушении битвы. — Пешком до Анвар-тенга добираться будет трудно.
Не дожидаясь ответа, он повёл жеребца в скалы, отмечавшие окончание кряжа, и спутал ему ноги, остальные последовали его примеру.
Брахт отправил Катю и Каландрилла к тому месту, где камни уступали место траве. Ценнайра и Очен прятались чуть в стороне. Каландрилл взглянул на кандийку и улыбнулся, она помахала ему рукой, хотя в глазах её стояло беспокойство.
Они выбрали хорошее место для обороны: уклон, хоть не крутой, замедлит всадников, а если они выберут в качестве оружия луки, то им придётся драться без щитов Если же предпочтут мечи, то прежде им предстоит преодолеть уклон под стрелами противника. Каландрилл приставил колчан к валуну так, чтобы он был у него под рукой, и натянул тетиву.
Вскоре появились двадцать котузенов. Они приближались галопом, но, заметив, что путники исчезли из виду, натянули удила и остановились, разглядывая склон. На них были темно-красные доспехи с клановыми знаками на груди и спине. Луки пока что зачехлены и пристёгнуты к сёдлам, но у всех были мечи, а у двоих ещё и военные топоры на длинных ручках. Котузены посовещались, внимательно всматриваясь в вершину кряжа. Лиц их за железной вуалью друзья разглядеть не могли. Один из тех, кто имел топор, взмахнул рукой, и остальные выстроились в линию по обеим сторонам от него. На мгновение, показавшееся Каландриллу вечностью, установилась мёртвая тишина. Каландрилл вставил в лук стрелу. Раздался окрик, за которым последовал воинственный клич, и всадники бросились вперёд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61