— Я думал, ты понимаешь. Боги спят не так, как люди, — тихо проговорил он. — Фарн пребывает в забытьи, он спит, это верно. Но во сне он видит сны и чует кровь, струящуюся в физическом плане. Войны между людьми, их жажда завоеваний — все это укрепляет и питает его. И даже сны его воздействуют на наши дела. Возможно, он тоже пытается расшатать врата Анвар-тенга. Возможно, он предупреждает Рхыфамуна, и посему вазирь-нарумасу вынуждены отдавать все свои силы защите ворот. Ну а теперь достаточно вопросов. Займёмся уроком. Пожалей измученного седлом колдуна.
— Я уже все спросил, — сказал Каландрилл. — Остаётся только вопрос про Ценнайру.
Очен вздохнул. Каландриллу стало не по себе.
Сначала урок , — заявил вазирь. — Затем, если мы ещё будем в состоянии, поговорим о Ценнайре и её сердце.
В голосе его прозвучало что-то такое, отчего Каландриллом овладело дурное предчувствие.
Глава четырнадцатая
— Некромантия в том виде, в каком воспользовался ею Аномиус, — сказал Очен, когда урок закончился и Каландрилл вновь вернулся к теме сердца Ценнайры, — здесь не практикуется, как и вообще среди цивилизованных народов, посему я мало с ней знаком. Если бы не Ценнайра, я бы предпочёл на эту тему не говорить.
— Ты сказал, что она может получить сердце назад! — возразил Каландрилл, все более и более нервничая.
— Это возможно. — Очен протестующе поднял руки. — Но…
Он замолчал, и Каландрилл перестал дышать. Сомнение, прозвучавшее в голосе колдуна, заставило его — живое — сердце биться как молот. Внутри у него все кипело от волнения.
— Но?.. — спросил он.
Очен вздохнул и переплёл руки в широких рукавах зеленого халата. На мгновение он вперил взгляд в тёмное звёздное небо, в серп луны, а затем вновь посмотрел на Каландрилла.
— Ты заслуживаешь правды, — наконец хмуро сказал он, — чистой правды, и ты её услышишь. Но прежде я хочу тебя предупредить: эта правда может тебе не понравиться. Нет, помолчи, — быстро вставил он, когда Каландрилл открыл было рот. — Выслушай меня, но сделай скидку на то, что я говорю о худшем варианте, а также на то, что я не очень хорошо разбираюсь в этом деле. Будем надеяться, что с помощью Хоруля и его божественных братьев вам удастся избежать худшего. Будем надеяться на исполнение желаний твоего и её сердец.
Каландрилл кивнул, но плотно поджал губы. По спине у него побежали мурашки.
— Итак, — тихо продолжал Очен, — общая ситуация такова. Для того чтобы Ценнайра вновь стала смертной, нужно высвободить её сердце из лап Аномиуса. Для чего необходимо забрать шкатулку из Нхур-Джабаля. А я не сомневаюсь, что Аномиус охраняет её мощным колдовством. И поскольку цитадели не знает никто, то уже эта задача может стать чрезвычайно опасной. Однако если Ценнайра опишет цитадель в мельчайших подробностях, то её можно будет отыскать.
Он замолчал и кивнул сам себе. Под ложечкой у Каландрилла засосало.
— Но вся схема может оказаться другой, — вновь заговорил Очен. — Я тебя предупреждал, что заглядывать в будущее не моё призвание. Я также говорил о своей уверенности, что во всем этом присутствует божественный замысел. Вполне вероятно, Балатур, как и его брат, видит сны, кои помогают тебе. Возможно, во всем этом присутствует рука тех сил, кои управляют Молодыми богами. Наверняка я утверждать не вправе, но мне кажется, Ценнайре было предписано присоединиться к вам и стать вашим союзником.
— В таком случае, — не выдержал Каландрилл, — Балатур и Молодые боги, и все те силы, которые стоят за ними, должны нам помочь.
— Не исключено, — медленно проговорил Очен, — но подумай вот о чем. Ежели Ценнайре было предписано стать частью этого дела, значит, ей предписано было стать зомби. Возможно, ей также предписано оставаться зомби до тех пор, пока вы не добьётесь своего.
— Нет! — в отчаянии воскликнул Каландрилл. — Этого не может быть!
— Что может, а чего не может быть — решать богам и судьбе, — возразил вазирь, — а не простым смертным. Но пойми меня правильно: я не утверждаю, что это будет так, и только так. Вполне вероятно, твои желания исполнятся.
— А вероятно, и нет, — пробормотал Каландрилл с горечью в голосе.
— А вероятно, и нет, — подтвердил колдун. — Но если это так, отвернёшься ли ты от своего предназначения?
Каландрилл, не понимая, уставился на него, а затем замотал головой.
— Нет, — ответил он. — В Тезин-Даре я — мы трое поклялись довести это дело до конца. Я не откажусь от своего слова, что бы ни случилось. И все же мне бы хотелось, чтобы Ценнайра вновь обрела сердце.
— А ежели этому не суждено случиться? — настаивал Очен.
Каландрилл отвернулся от вазиря и посмотрел в небо, чувствуя, что ещё немного, и слезы потекут у него по щекам. Он заскрежетал зубами и в отчаянии сжал кулаки. Дера, как же это тяжело. Брахт совершенно прав, когда утверждает, что оккультный мир — сплошные загадки. Ни одного чёткого ответа, сплошная паутина всяких возможностей. Он глубоко вздохнул, пытаясь взять себя в руки, разжал кулаки и провёл рукой по глазам.
— Значит, не суждено, — сказал он, изо всех сил стараясь скрыть дрожь в голосе, — и я должен с этим смириться. Но решимость моя тверда.
— Будь Ценнайра смертной, ты был бы уже мёртв, — заметил Очен, чтобы хоть как-то успокоить его.
— Ты раскрыл часть этого умысла, — пробормотал Каландрилл.
— Истинно, — сказал вазирь. — Мне кажется, что одно здесь нанизывается на другое в определённой последовательности: Аномиус посылает Ценнайру на охоту, тогда она ещё была его созданием; она встречает тебя, и сердце её — прости меня — перерождается. Твоё влияние оказывает на неё такое воздействие, что она готова пожертвовать собой ради тебя, она становится твоим верным союзником. Но ничего бы этого не случилось, не будь она зомби. Посему я полагаю, ей судьбой предписано оставаться зомби.
— Но не дольше, чем продлится наше путешествие, — возразил Каландрилл. — Когда мы добьёмся успеха, её миссия будет исполнена, и вазирь-нарумасу не откажутся вернуть ей сердце.
Он замолчал, ожидая ответа Очена.
— Я не сомневаюсь, — тщательно взвешивая слова сказал колдун, — что они по крайней мере попытаются.
От такого ответа во рту у Каландрилла пересохло, сомнения с новой силой навалились на него. Неуверенность Очена настораживала, и он жестом попросил старца продолжать.
— То, что ты просишь, сделать нелегко, — медленно и задумчиво произнёс Очен. — Пересилить магию Аномиуса, расколдовать его заклятия… если это вообще возможно, то все вместе вазирь-нарумасу… истинно, они могут.
— Только могут? — срывающимся от ужаса голосом спросил он.
— Я ничего не буду тебе обещать. — Очен вздохнул и опустил голову, словно не желая смотреть Каландриллу в глаза. — Подобная магия опасна, она способна лишить Ценнайру всякой жизни, способна превратить её в бессердечную оболочку.
— Дера! — пробормотал Каландрилл.
— Я не хочу утверждать за вазирь-нарумасу. Не исключена вероятность, что все гораздо проще, но в одном я уверен: это крайне рискованно. — Вазирь посмотрел ему прямо в глаза и, высвободив руку из рукава, бессильно ею взмахнул. — Я предупреждал, что буду говорить прямо.
— И тебе это удалось. — Каландрилл горько усмехнулся.
— Ты должен узнать правду сейчас, — сказал Очен, — а не тогда, когда мы достигнем Анвар-тенга. Там ты должен быть во всеоружии.
Каландрилл опустил голову, плечи его обмякли. Он молча смотрел в чёрную землю. Затем поднял глаза и с усилием улыбнулся.
— Ты прав, — прошептал он как вздохнул. — Я должен подготовиться к худшему.
— Худшее — это успех Рхыфамуна, — мягко возразил колдун. — Худшее — это пробуждение Фарна. Если такое случится, тебе больше ни о чем не придётся беспокоиться.
— Истинно, — устало, но твёрдо заявил Каландрилл. — Пойдём спать или продолжим урок?
— Мы сегодня много занимались, — сказал Очен. — Чазали разбудит нас с первыми лучами солнца. Так что…
Он со стоном поднялся, держась за поясницу и бормоча проклятия лошадям, сёдлам и старческой плоти. Каландрилл, хотя и был расстроен, улыбнулся, чего видимо, и добивался колдун.
За исключением часовых, все спали. Каландрилл и Катя лежали по одну сторону костра, Ценнайра по другую. Каландрилл устроился рядом. Спит она или нет? — подумал он. Стоит ли поведать ей о мрачных мыслях Очена? Он решил молчать до тех пор, пока она сама не спросит. Лучше, чтобы между ними не было секретов.
И тут Каландрилл увидел её широко раскрытые глаза. В них отражалось пламя костра. Ценнайра выпростала из-под одеяла руку, он взял её, наслаждаясь прикосновением нежной кожи, и его захлестнула волна желания. Она едва слышно прошептала:
— Что он сказал?
Так же тихо, чтобы не разбудить товарищей, Каландрилл поведал ей все. Лицо Ценнайры стало серьёзным, пальцы вжались ему в руку.
— Да будет так, — пробормотала она, когда он закончил. — Я буду молить богов, чтобы они вернули мне сердце, но ежели этому не суждено случиться…
— Мои чувства к тебе останутся неизменны, — заверил её Каландрилл.
— Мои тоже. И все же мне бы хотелось обладать сердцем, — сказала она и едва слышно рассмеялась. А затем с озадаченной улыбкой добавила: — Я и не предполагала, что буду так этого желать. Но тогда я не знала тебя.
Каландрилл поднёс её руку к губам и нежно поцеловал пальцы, но тут же оттолкнул её от себя, чувствуя, что ещё немного — и он уже не сможет себя сдержать и прижмётся к ней. «Дера, — подумал он, — неужели Брахт и Катя испытывают такую муку каждую ночь? Я и подумать не мог, что это так трудно».
— Как же тяжело, — прошептал он.
— Да, — выдохнула Ценнайра, — но мы дали обет.
— Истинно, — простонал он, и Брахт тут же зашевелился, открыл глаза и схватился за эфес меча, лежавшего у него на груди. Приподнявшись на локте, он посмотрел на Каландрилла, что-то хрюкнул и опять закрыл глаза.
— Спи, — сказала Ценнайра, и Каландрилл, кивнув, отпустил её руку.
Он не сразу уснул, размышляя о Ценнайре и обо всем, что рассказал ему Очен. Мысли громоздились одна на другую, но постепенно сон, полный страсти и отчаяния, овладел им.
Каландрилл проснулся с первыми лучами рассвета. Глаза у него слезились, во рту было сухо, одеяло после беспокойной ночи сбилось в комок. Он пинком отшвырнул его от себя и, зевая, осмотрелся. Солнце ещё не поднялось над горизонтом. Небо, там, где оно всходило, было ещё молочным. Несмотря на унылую картину, птицы уже распевали вовсю. Он умылся и принялся кинжалом соскребать со щёк и подбородка щетину. Котузены собирались, как обычно, быстро и молча. Они кипятили воду и готовили лошадей. Катя хлопотала у костра, Ценнайра помогала ей, Брахт занимался утренним туалетом жеребца. Каландрилл улыбнулся женщинам и удалился из виду, дабы удовлетворить свои потребности. Затем он вернулся к костру, принял от Ценнайры чай, мясо и кусок хлеба, который Катя разогрела над костром.
Позавтракав, путники оседлали лошадей, затушили костры и выехали из-под укрытия холма. Как только они оказались на открытой местности, в лицо им ударил сильный северный ветер, растрепавший гривы лошадей. Каландрилл вдохнул воздух, и ему показалось, что он учуял запах надвигающегося снега. Чем дальше на север, тем ближе зима. Солнце, выбравшееся из-за восточной оконечности мира, ярко засверкало на лазурно-синем небе, по которому конскими хвостами неслись белые перистые облака, но грело слабо.
Чазали, скакавший впереди, задавал все тот же ровный, быстрый темп, как и прежде. И так они скакали до тех пор, пока солнце не взошло у них высоко над головой Тогда всадники остановились в тени ещё одного холма с источником. Они пили кристально чистую холодную воду и торопливо жевали холодное мясо и хлеб, а затем вновь продолжили путь.
К сумеркам возвышавшиеся тут и там на плоскогорье холмы поредели, а потом и вовсе остались позади. Ничто не нарушало унылый пейзаж, если не считать редких оврагов и приземистых изогнутых деревьев, росших вопреки сухой земле и никогда не утихавшему ветру. Они остановились под прикрытием низкорослой рощицы, когда сумерки переросли в ночь. Дров было мало, и костры их горели слабо. Ветер, не встречая преград, с рёвом носился над ровной землёй и грохотал ветвями, выбивая искры из колышущихся языков пламени.
— Ты был прав, — заметил Брахт за ужином. Каландрилл, не понимая, нахмурился, и керниец продолжал: — Угрюмое место.
— Бывает и хуже, — возразил Очен, сидевший рядом. — В Боррхун-Мадже земля ещё суровее.
— Но там хотя бы горы, — с тоской в голосе произнесла Катя.
— Будем надеяться, мы скоро их увидим, — с ухмылкой сказал Брахт. — Повеселеешь ли ты тогда?
Катя улыбнулась:
— Я бы предпочла оказаться среди моих гор, гор Вану, с «Заветной книгой» в руках.
Дни шли за днями; как голодный набросившийся на еду человек, они пожирали лигу за лигой. Равнина уступила место невысоким холмам и узким долинам. Среди небольших перелесков низкорослых чахлых деревьев потекли ручейки и реки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61