Она понимала, что вазирь хочет дать пример другим и положить конец противостоянию. В то же время он желал как можно больше узнать об Аномиусе. Ценнайру её господин больше не интересовал, и, дорожа дружбой морщинистого старика, она рассказывала ему все, что могла вспомнить о своём создателе и его планах.
— Мне кажется, — сказал Очен однажды, когда они сидели подле костра, — что очень скоро тебе придётся воспользоваться зеркалом.
— Почему ты так говоришь? — резко спросил Брахт с другой стороны костра. — Ты хочешь, чтобы она рассказала своему хозяину о наших намерениях?
— В некотором роде — да. — Лицо Очена по-обезьяньи сморщилось: подозрения кернийца забавляли его. — Я думаю, ты понимаешь, что Аномиуса интересует, где мы и что делаем. И он, наверное, с нетерпением ждёт новостей.
Брахт собирался что-то возразить, но Катя заставила его замолчать, положив ему руку на предплечье и тихо что-то прошептав на ухо. Каландрилл, заинтригованный, жестом попросил Очена продолжать.
— Судя по тому, что Ценнайра рассказала мне про этого колдуна, — заявил Очен, не обращая внимания на поправку Брахта, пробурчавшего: «про своего хозяина», — он долго ждать не будет. Мы преподнесём ему новости, которые на время успокоят его.
— Зачем? — коротко спросил Брахт.
— По нескольким причинам, — терпеливо разъяснил Очен. — Прежде всего, нам надо узнать, где он.
— Какое это имеет значение? — пробурчал керниец.
Очен медленно вздохнул, словно набираясь терпения,
— Может, послушаем, Брахт? — едва слышно пробормотала Катя.
Вазирь благодарно улыбнулся и продолжал:
— Ежели удастся ему освободиться от колдовских уз, кои привязывают его к тирану, ты думаешь, он не бросится сам за «Заветной книгой»? Я бы предпочёл, чтобы он оставался пока в кандалах. Иначе у нас появится ещё один сильный противник.
— Сможет ли Аномиус найти нас, если он на свободе? — спросил Каландрилл.
— Возможно. Мне кажется, что Аномиус обладает большой силой, так что я бы хотел знать точно, где он. Если же он начнёт испытывать нетерпение, то лучше его успокоить, сообщив ему такие новости, какие он желает услышать. Аномиус должен быть уверен в том, что Ценнайра по-прежнему занимается возложенной на неё миссией.
— И ты готов довериться ей? — Голос Брахта был полон сарказма.
— Мой бог поручился за её искренность, — возразил Очен, не обращая внимания на недовольное бурчание кернийца. — Я ей доверяю. Но ради тебя я предлагаю, чтобы она воспользовалась зеркалом под твоим бдительным оком.
— Но тогда Аномиус нас увидит, — возразил Брехт. — ты же знаешь, что он видит при помощи этого проклятого зеркала.
— Он увидит только то, что покажем ему мы, — усмехнулся Очен, как ребёнок радуясь тому, что ему удалось обыграть кернийца. — Мы все будем при этом присутствовать, мы все будем слушать, что говорит ему Ценнайра. — Он помолчал, довольно улыбаясь — Брахт явно ничего не понимал. — Не забывай, — усмехнулся он, — я тоже колдун, и неплохой.
— Загадками ты говорить умеешь, — пробормотал Брахт с недовольным выражением на лице, понимая, что Очен играет с ним.
— Мы будем невидимы, — заявил вазирь, — все, кроме Ценнайры.
Озорно улыбаясь, Очен замолчал.
— И он ничего не узнает? — осторожно спросил Каландрилл. — Не почувствует наше присутствие?
— Нет, — все ещё широко улыбаясь, покачал головой Очен, словно ему доставляла удовольствие мысль, что он проведёт другого колдуна. — Зеркало — это только средство связи, в нем видно только то, что и в любом другом. Не более того. Он увидит лишь Ценнайру и комнату, в которой она будет находиться.
Каландрилл согласно кивнул, Брахт помолчал, поджав губы и недовольно поблёскивая глазами. Катя опять примирительно сказала:
— Неплохой план.
Керниец, сидевший подле неё, что-то проворчал, пожал плечами и принялся точить клинок, давая понять, что не желает участвовать в дискуссии.
— Значит, договорились, — произнёс Очен. — В Ахгра-те Ценнайра станет нашим шпионом.
— Когда это произойдёт? — спросила она.
— Я полагаю, завтра мы будем там, — бодро заявил Очен, — так что завтра.
Ценнайра кивнула, не произнеся ни слова, хотя страшно испугалась; она не сомневалась в том, что Очен сделает их всех невидимыми и проведёт Аномиуса, но за себя не была уверена. Сможет ли она не выдать себя колдуну? Ведь стоит тому почувствовать предательство как он тут же уничтожит её. Ценнайра посмотрела на Каландрилла и поняла, что, как и прежде, вовсе не хочет умирать, только теперь — по другим причинам. В то же время она чувствовала решимость отдать всю себя их делу. Она сделает все, что скажет ей Очен, даже если это будет стоить ей жизни. Странное это было ощущение. До сих пор она не знала альтруизма.
Девушка почувствовала прикосновение и повернулась. Каландрилл улыбался ей, и она поняла, что чувства её отразились у неё на лице: «Бураш! — с удивлением подумала она. — Неужели я так изменилась? И что меня изменило: Хоруль или любовь?» Каландрилл коротко дружески пожал ей руку и пробормотал.
— Ничего не бойся.
Она кивнула, ощущая на себе неодобрительный взгляд Брахта, сидевшего по другую сторону костра, и сказала:
— А я боюсь.
— Доверься Очену, — произнёс Каландрилл, — и Молодым богам.
— Хорошо, — согласилась Ценнайра, но не могла не вспомнить слова Хоруля: на Молодых богах лежат ограничения, кои человек понять не в силах. Он также сказал, что Фарн становится сильнее. По телу её пробежала дрожь. Снова начали досаждать сомнения — Аномиус ведь тоже по-своему служит Фарну, а раз уж она окончательно перешла на сторону Каландрилла, то, значит, выступила против Безумного бога. Посему Фарн может дать Аномиусу знать о том, что она его предала.
Каландрилл убрал руку. А Ценнайре так хотелось, чтобы он гладил и успокаивал её. Она настолько нуждалась в участии, что, не будь рядом Брахта, который неодобрительно смотрел на неё через огонь, и Кати, сидевшей с загадочным лицом, она бы бросилась к Каландриллу и прижала его к себе. «И что потом? — спросила себя Ценнайра. — Обнимет он меня или оттолкнёт?» Она сдержала вздох, готовый сорваться с губ, и вперила взгляд в костёр, борясь что есть мочи со страхами и разочарованиями, овладевшими ею, когда Каландрилл принялся ремонтировать упряжь и доспехи.
На тёмном небе звезды были подёрнуты принесёнными свежим ветром облаками, сквозь которые лишь время от времени проглядывала луна. Как неприятный привкус, в ночном воздухе ощущалось вездесущее присутствие ужаса. Каландрилл боролся с ним заклятиями, коим научил его Очен, но ужас креп день ото дня, с каждой лигой, приближавшей их к схватке. По сравнению с величием их цели смятенные чувства Каландрилла казались мелочью, и все же он не мог не желать успокоения. Но каким-то шестым чувством он понимал, что не познает его до тех пор, пока Ценнайра не вернёт себе сердце и не станет вновь смертной. «Если это удастся, — думал он, — все будет хорошо».
Каландрилл сделал последний стежок и отложил работу, зевая. В лагере стояла тишина, лишь изредка нарушаемая вздохами животных и потрескиванием хвороста в костре. Брахт и Катя уже спали, завернувшись в одеяла, а котузены — кроме часовых, ходивших по периметру бивака, — лежали тёмными молчаливыми тенями на земле. Очен спал несколько в стороне ногами к костру. Ценнайра не шевелилась, но вряд ли она спит, подумал Каландрилл. Он посмотрел на девушку и слабо улыбнулся. Если она видела его улыбку, то не подала вида, и он растянулся на земле, всем своим существом ощущая огромное расстояние, разделявшее их.
Ахгра-те лежала на северной оконечности леса, отмечая границы между лесистой и равнинной местностями. Целых полдня дорога взбиралась вверх на последнюю поросшую деревьями террасу. От противоположной стоны её начиналось тёмное плоскогорье, простиравшееся насколько глаз хватал на восток и запад. Это и была Джессеринская равнина, Ахгра-Данджи, что на джессеритском языке означало «великая стена». Она нависала над городом и над обширной лесистой страной, словно затвердевшая грозовая туча, опустившаяся на землю. Её было видно даже с последнего участка дороги, где деревья уступали место полям и сельскохозяйственным угодьям. Освещённая лучами заходящего солнца, она являла столь же впечатляющую преграду, как и сам Кесс-Имбрун.
Город притулился у самого подножия плоскогорья. Со склонов гор каскадами падала вода, приводя в движение мельничные колёса. За многие годы река пробила себе путь в земле, естественным рвом окружая Axrpa-те с запада, юга и востока. С севера город упирался в подножие Ахгра-Данджи, откуда начинались высокие бревенчатые стены с башнями, поставленными на равном расстоянии друг от друга. Неприступный город, подумал Каландрилл.
Когда они подъехали ближе, он сообразил, что Ахгра-те больше походил на города-государства Лиссе, чем на населённые пункты, кои привык он видеть в этой загадочной земле. Стена перед ними тянулась по меньшей мере на пол-лиги. Приподнявшись на стременах и оглядываясь, как и его товарищ, Каландрилл рассчитал, что восточные и западные стены были такими же. Размеры укреплений, несмотря на подавляющую массу скал, поднимавшихся позади, производили сильное впечатление.
В двух выстрелах из лука от стены Чазали отдал приказание, и двое котузенов галопом поскакали к военному посту на южной стороне рва. Задержавшись там на мгновение, они с грохотом пересекли подъёмный мост и скрылись за стеной. Киривашен придержал коня, и люди его выстроились позади в колонну. Очен встал рядом с Чазали, Брахт — с Катей, а Каландрилл — с Ценнайрой, возвышаясь над её маленькой лошадью. Кандийка с любопытством разглядывала величественную стену.
— Если это для них небольшой город, — сказал Каландрилл, — то какие же тогда большие?
— Они, наверное, огромны, как Нхур-Джабаль, — предположила она.
«Опасается встречи с Аномиусом», — подумал он, а вслух произнёс, стараясь успокоить её:
— Тебе нечего бояться. Делай то, что говорит Очен, и Аномиус ничего не заподозрит.
Ценнайра молча кивнула, и он принялся рассматривать людей, высыпавших на стены Ахгра-те. Всадники, отправленные Чазали, вернулись, вновь прогрохотав по мосту. У ворот выстроились две колонны одетых в неполные доспехи копьеносцев.
— А я думал, все коту на войне, — сказал Каландрилл.
Очен неуклюже повернулся в седле.
— Здесь остались только котуанджи.
Более пространного объяснения вазирь просто не мог себе позволить. Ещё бы чуть-чуть, и он свалился бы с седла — кони их застучали копытами сначала по дереву, затем по камню. На несколько мгновений всадники оказались в полной темноте, а затем выехали на тенистую площадь, где толпились кемби и другие сановники. Чазали с Оченом остановили лошадей, но спешиваться не стали. Депутация, состоявшая из известных людей города, судя по роскошным одеяниям, сомкнула вокруг них круг, низко поклонилась и шумно приветствовала выдающегося киривашена Памур-тенга, почтённого вазиря и их почётных гостей.
Каландрилл сообразил, что Чазали посылал гонцов, чтобы предупредить правителей Ахгра-те о чужеземцах, ехавших вместе с колонной. И все же он то и дело ловил на себе любопытные взгляды. Киривашен ответил, как полагалось, на приветствие, и местные аристократы предложили толпе разойтись, а копьеносцы, выстроившись в почётный караул, повели их в центр города.
Для человека, привыкшего к широким улицам лиссеанских городов и к открытым пространствам, Ахгра-те мог показаться слишком тесным. По узким улицам между жавшимися друг к другу строениями едва могла проехать тележка. Дома были в основном четырехэтажными, По высоте почти достигавшими террасы с внутренней стороны укреплений, так что весь город представлял собой огромную крепость с прорубленными в ней дорожками. Смеркалось, и, несмотря на зажжённые лампы и освещённые окна, улица выглядела мрачной. После чистого воздуха леса в ноздри Каландриллу ударили мириады почти забытых запахов любого города, смешанные с ароматами неизвестных специй, тонких палочек, горевших в дверях, и экзотических блюд. Отовсюду на них смотрели любопытные глаза. Поражённые — если судить по тому, что Каландрилл уже узнал о джессеритской физиогномистике, — тем, что киривашен и вазирь едут в компании чужеземцев.
Он с облегчением вздохнул, когда они выехали на открытую площадь. Вдали над городом нависал Ахгра-Данджи. Но отсюда хотя бы было видно тёмное синее небо с уже зажёгшимися тут и там звёздами. На востоке выглянула луна.
Так же, как и в Гхан-те, площадь здесь окружали храм, конюшни и постоялые дворы. Котуанджи скрылись в самом богатом из них, а кемби и другие аристократы подставили спины путникам, вызвав, как и в Гхан-те, некоторое замешательство среди чужеземцев. Когда Каландриллу удалось наконец соскочить с лошади без посторонней помощи, он увидел, как котуанджи выводят с постоялого двора людей, и догадался, что помещение полностью освободили для них.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
— Мне кажется, — сказал Очен однажды, когда они сидели подле костра, — что очень скоро тебе придётся воспользоваться зеркалом.
— Почему ты так говоришь? — резко спросил Брахт с другой стороны костра. — Ты хочешь, чтобы она рассказала своему хозяину о наших намерениях?
— В некотором роде — да. — Лицо Очена по-обезьяньи сморщилось: подозрения кернийца забавляли его. — Я думаю, ты понимаешь, что Аномиуса интересует, где мы и что делаем. И он, наверное, с нетерпением ждёт новостей.
Брахт собирался что-то возразить, но Катя заставила его замолчать, положив ему руку на предплечье и тихо что-то прошептав на ухо. Каландрилл, заинтригованный, жестом попросил Очена продолжать.
— Судя по тому, что Ценнайра рассказала мне про этого колдуна, — заявил Очен, не обращая внимания на поправку Брахта, пробурчавшего: «про своего хозяина», — он долго ждать не будет. Мы преподнесём ему новости, которые на время успокоят его.
— Зачем? — коротко спросил Брахт.
— По нескольким причинам, — терпеливо разъяснил Очен. — Прежде всего, нам надо узнать, где он.
— Какое это имеет значение? — пробурчал керниец.
Очен медленно вздохнул, словно набираясь терпения,
— Может, послушаем, Брахт? — едва слышно пробормотала Катя.
Вазирь благодарно улыбнулся и продолжал:
— Ежели удастся ему освободиться от колдовских уз, кои привязывают его к тирану, ты думаешь, он не бросится сам за «Заветной книгой»? Я бы предпочёл, чтобы он оставался пока в кандалах. Иначе у нас появится ещё один сильный противник.
— Сможет ли Аномиус найти нас, если он на свободе? — спросил Каландрилл.
— Возможно. Мне кажется, что Аномиус обладает большой силой, так что я бы хотел знать точно, где он. Если же он начнёт испытывать нетерпение, то лучше его успокоить, сообщив ему такие новости, какие он желает услышать. Аномиус должен быть уверен в том, что Ценнайра по-прежнему занимается возложенной на неё миссией.
— И ты готов довериться ей? — Голос Брахта был полон сарказма.
— Мой бог поручился за её искренность, — возразил Очен, не обращая внимания на недовольное бурчание кернийца. — Я ей доверяю. Но ради тебя я предлагаю, чтобы она воспользовалась зеркалом под твоим бдительным оком.
— Но тогда Аномиус нас увидит, — возразил Брехт. — ты же знаешь, что он видит при помощи этого проклятого зеркала.
— Он увидит только то, что покажем ему мы, — усмехнулся Очен, как ребёнок радуясь тому, что ему удалось обыграть кернийца. — Мы все будем при этом присутствовать, мы все будем слушать, что говорит ему Ценнайра. — Он помолчал, довольно улыбаясь — Брахт явно ничего не понимал. — Не забывай, — усмехнулся он, — я тоже колдун, и неплохой.
— Загадками ты говорить умеешь, — пробормотал Брахт с недовольным выражением на лице, понимая, что Очен играет с ним.
— Мы будем невидимы, — заявил вазирь, — все, кроме Ценнайры.
Озорно улыбаясь, Очен замолчал.
— И он ничего не узнает? — осторожно спросил Каландрилл. — Не почувствует наше присутствие?
— Нет, — все ещё широко улыбаясь, покачал головой Очен, словно ему доставляла удовольствие мысль, что он проведёт другого колдуна. — Зеркало — это только средство связи, в нем видно только то, что и в любом другом. Не более того. Он увидит лишь Ценнайру и комнату, в которой она будет находиться.
Каландрилл согласно кивнул, Брахт помолчал, поджав губы и недовольно поблёскивая глазами. Катя опять примирительно сказала:
— Неплохой план.
Керниец, сидевший подле неё, что-то проворчал, пожал плечами и принялся точить клинок, давая понять, что не желает участвовать в дискуссии.
— Значит, договорились, — произнёс Очен. — В Ахгра-те Ценнайра станет нашим шпионом.
— Когда это произойдёт? — спросила она.
— Я полагаю, завтра мы будем там, — бодро заявил Очен, — так что завтра.
Ценнайра кивнула, не произнеся ни слова, хотя страшно испугалась; она не сомневалась в том, что Очен сделает их всех невидимыми и проведёт Аномиуса, но за себя не была уверена. Сможет ли она не выдать себя колдуну? Ведь стоит тому почувствовать предательство как он тут же уничтожит её. Ценнайра посмотрела на Каландрилла и поняла, что, как и прежде, вовсе не хочет умирать, только теперь — по другим причинам. В то же время она чувствовала решимость отдать всю себя их делу. Она сделает все, что скажет ей Очен, даже если это будет стоить ей жизни. Странное это было ощущение. До сих пор она не знала альтруизма.
Девушка почувствовала прикосновение и повернулась. Каландрилл улыбался ей, и она поняла, что чувства её отразились у неё на лице: «Бураш! — с удивлением подумала она. — Неужели я так изменилась? И что меня изменило: Хоруль или любовь?» Каландрилл коротко дружески пожал ей руку и пробормотал.
— Ничего не бойся.
Она кивнула, ощущая на себе неодобрительный взгляд Брахта, сидевшего по другую сторону костра, и сказала:
— А я боюсь.
— Доверься Очену, — произнёс Каландрилл, — и Молодым богам.
— Хорошо, — согласилась Ценнайра, но не могла не вспомнить слова Хоруля: на Молодых богах лежат ограничения, кои человек понять не в силах. Он также сказал, что Фарн становится сильнее. По телу её пробежала дрожь. Снова начали досаждать сомнения — Аномиус ведь тоже по-своему служит Фарну, а раз уж она окончательно перешла на сторону Каландрилла, то, значит, выступила против Безумного бога. Посему Фарн может дать Аномиусу знать о том, что она его предала.
Каландрилл убрал руку. А Ценнайре так хотелось, чтобы он гладил и успокаивал её. Она настолько нуждалась в участии, что, не будь рядом Брахта, который неодобрительно смотрел на неё через огонь, и Кати, сидевшей с загадочным лицом, она бы бросилась к Каландриллу и прижала его к себе. «И что потом? — спросила себя Ценнайра. — Обнимет он меня или оттолкнёт?» Она сдержала вздох, готовый сорваться с губ, и вперила взгляд в костёр, борясь что есть мочи со страхами и разочарованиями, овладевшими ею, когда Каландрилл принялся ремонтировать упряжь и доспехи.
На тёмном небе звезды были подёрнуты принесёнными свежим ветром облаками, сквозь которые лишь время от времени проглядывала луна. Как неприятный привкус, в ночном воздухе ощущалось вездесущее присутствие ужаса. Каландрилл боролся с ним заклятиями, коим научил его Очен, но ужас креп день ото дня, с каждой лигой, приближавшей их к схватке. По сравнению с величием их цели смятенные чувства Каландрилла казались мелочью, и все же он не мог не желать успокоения. Но каким-то шестым чувством он понимал, что не познает его до тех пор, пока Ценнайра не вернёт себе сердце и не станет вновь смертной. «Если это удастся, — думал он, — все будет хорошо».
Каландрилл сделал последний стежок и отложил работу, зевая. В лагере стояла тишина, лишь изредка нарушаемая вздохами животных и потрескиванием хвороста в костре. Брахт и Катя уже спали, завернувшись в одеяла, а котузены — кроме часовых, ходивших по периметру бивака, — лежали тёмными молчаливыми тенями на земле. Очен спал несколько в стороне ногами к костру. Ценнайра не шевелилась, но вряд ли она спит, подумал Каландрилл. Он посмотрел на девушку и слабо улыбнулся. Если она видела его улыбку, то не подала вида, и он растянулся на земле, всем своим существом ощущая огромное расстояние, разделявшее их.
Ахгра-те лежала на северной оконечности леса, отмечая границы между лесистой и равнинной местностями. Целых полдня дорога взбиралась вверх на последнюю поросшую деревьями террасу. От противоположной стоны её начиналось тёмное плоскогорье, простиравшееся насколько глаз хватал на восток и запад. Это и была Джессеринская равнина, Ахгра-Данджи, что на джессеритском языке означало «великая стена». Она нависала над городом и над обширной лесистой страной, словно затвердевшая грозовая туча, опустившаяся на землю. Её было видно даже с последнего участка дороги, где деревья уступали место полям и сельскохозяйственным угодьям. Освещённая лучами заходящего солнца, она являла столь же впечатляющую преграду, как и сам Кесс-Имбрун.
Город притулился у самого подножия плоскогорья. Со склонов гор каскадами падала вода, приводя в движение мельничные колёса. За многие годы река пробила себе путь в земле, естественным рвом окружая Axrpa-те с запада, юга и востока. С севера город упирался в подножие Ахгра-Данджи, откуда начинались высокие бревенчатые стены с башнями, поставленными на равном расстоянии друг от друга. Неприступный город, подумал Каландрилл.
Когда они подъехали ближе, он сообразил, что Ахгра-те больше походил на города-государства Лиссе, чем на населённые пункты, кои привык он видеть в этой загадочной земле. Стена перед ними тянулась по меньшей мере на пол-лиги. Приподнявшись на стременах и оглядываясь, как и его товарищ, Каландрилл рассчитал, что восточные и западные стены были такими же. Размеры укреплений, несмотря на подавляющую массу скал, поднимавшихся позади, производили сильное впечатление.
В двух выстрелах из лука от стены Чазали отдал приказание, и двое котузенов галопом поскакали к военному посту на южной стороне рва. Задержавшись там на мгновение, они с грохотом пересекли подъёмный мост и скрылись за стеной. Киривашен придержал коня, и люди его выстроились позади в колонну. Очен встал рядом с Чазали, Брахт — с Катей, а Каландрилл — с Ценнайрой, возвышаясь над её маленькой лошадью. Кандийка с любопытством разглядывала величественную стену.
— Если это для них небольшой город, — сказал Каландрилл, — то какие же тогда большие?
— Они, наверное, огромны, как Нхур-Джабаль, — предположила она.
«Опасается встречи с Аномиусом», — подумал он, а вслух произнёс, стараясь успокоить её:
— Тебе нечего бояться. Делай то, что говорит Очен, и Аномиус ничего не заподозрит.
Ценнайра молча кивнула, и он принялся рассматривать людей, высыпавших на стены Ахгра-те. Всадники, отправленные Чазали, вернулись, вновь прогрохотав по мосту. У ворот выстроились две колонны одетых в неполные доспехи копьеносцев.
— А я думал, все коту на войне, — сказал Каландрилл.
Очен неуклюже повернулся в седле.
— Здесь остались только котуанджи.
Более пространного объяснения вазирь просто не мог себе позволить. Ещё бы чуть-чуть, и он свалился бы с седла — кони их застучали копытами сначала по дереву, затем по камню. На несколько мгновений всадники оказались в полной темноте, а затем выехали на тенистую площадь, где толпились кемби и другие сановники. Чазали с Оченом остановили лошадей, но спешиваться не стали. Депутация, состоявшая из известных людей города, судя по роскошным одеяниям, сомкнула вокруг них круг, низко поклонилась и шумно приветствовала выдающегося киривашена Памур-тенга, почтённого вазиря и их почётных гостей.
Каландрилл сообразил, что Чазали посылал гонцов, чтобы предупредить правителей Ахгра-те о чужеземцах, ехавших вместе с колонной. И все же он то и дело ловил на себе любопытные взгляды. Киривашен ответил, как полагалось, на приветствие, и местные аристократы предложили толпе разойтись, а копьеносцы, выстроившись в почётный караул, повели их в центр города.
Для человека, привыкшего к широким улицам лиссеанских городов и к открытым пространствам, Ахгра-те мог показаться слишком тесным. По узким улицам между жавшимися друг к другу строениями едва могла проехать тележка. Дома были в основном четырехэтажными, По высоте почти достигавшими террасы с внутренней стороны укреплений, так что весь город представлял собой огромную крепость с прорубленными в ней дорожками. Смеркалось, и, несмотря на зажжённые лампы и освещённые окна, улица выглядела мрачной. После чистого воздуха леса в ноздри Каландриллу ударили мириады почти забытых запахов любого города, смешанные с ароматами неизвестных специй, тонких палочек, горевших в дверях, и экзотических блюд. Отовсюду на них смотрели любопытные глаза. Поражённые — если судить по тому, что Каландрилл уже узнал о джессеритской физиогномистике, — тем, что киривашен и вазирь едут в компании чужеземцев.
Он с облегчением вздохнул, когда они выехали на открытую площадь. Вдали над городом нависал Ахгра-Данджи. Но отсюда хотя бы было видно тёмное синее небо с уже зажёгшимися тут и там звёздами. На востоке выглянула луна.
Так же, как и в Гхан-те, площадь здесь окружали храм, конюшни и постоялые дворы. Котуанджи скрылись в самом богатом из них, а кемби и другие аристократы подставили спины путникам, вызвав, как и в Гхан-те, некоторое замешательство среди чужеземцев. Когда Каландриллу удалось наконец соскочить с лошади без посторонней помощи, он увидел, как котуанджи выводят с постоялого двора людей, и догадался, что помещение полностью освободили для них.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61