Однажды где-то на юге проплыла тёмная туча, однажды выпал снег, но тут же растаял, напомнив о приближающейся зиме. Вокруг не было и намёка на жильё: ни деревень, ни крестьянских усадеб. Джессеринская равнина словно вымерла. Пейзаж был гнетущим. Изредка Каландрилл позволял себе вглядеться в оккультный мир, и тогда в ноздри ему била ужасная вонь зла. По мере их продвижения вперёд зловоние усиливалось, словно они подбирались все ближе и ближе к склепу, где гнило множество трупов. Очен продолжал обучать Каландрилла искусству магии, и занятия эти, продолжавшиеся далеко за полночь, были для него своего рода отдушиной. Он с трудом добирался до одеяла и быстро засыпал от изнеможения, несмотря на близость Ценнайры. В те короткие мгновения, что выпадали им для разговора, они больше не вспоминали о сердце, словно сговорившись, хотя обоих страшила возможность того, что Ценнайра никогда более не станет обыкновенным человеком, а может, и погибнет при попытке вернуть себе сердце.
Наконец в один сумрачный день, когда на сером небе висела тёмная туча, они увидели Памур-тенг.
Город возвышался посреди широкой долины, окружённой с севера и юга цепочками округлых холмов. С большого расстояния он походил на форт у Дагган-Вхе: квадратный, приземистый, желтоватый и хмурый под низкими тучами. Но когда они с грохотом приблизились к городу, Каландрилл понял, что сходство ограничивалось лишь формой. Город был намного больше Секки: огромный, кубический, он не походил ни на один из городов, виденных им прежде. Ни внешней стены, как в городах Лиссе, ни рва с водой, ни башен. Как и Ахгра-те, Памур-тенг являл собой город-крепость. Внешние оборонительные сооружения представляли неотъемлемую часть внутренних строений. Огромный монолитный блок. В южной стене, со стороны которой они приближались к городу, по центру стояли огромные двойные ворота, обитые снаружи чеканным железом со знаками рода Макузен. С более близкого расстояния Каландрилл увидел амбразуры, смотревшие на них из камня, как внимательные глаза. Они располагались высоко в стене и бежали ровной линией с обеих сторон от ворот. На длинных толстых брусах, закреплённых на стене, висели металлические клетки. Оказалось, что в них сидят узники. Некоторые походили на обтянутые кожей скелеты, что заставило Каландрилла задуматься о природе джессеритской справедливости.
По команде Чазали двое всадников выехали из колонны, подскакали к воротам и начали изо всей силы барабанить в металлическую обивку. Створки неторопливо раскрылись, обнажая въезд в чёрный как ночь тоннель, из пасти которого с пиками наперевес выбежали котуанджи и выстроились в две линии. Когда Чазали и Очен подъехали к первым копьеносцам, котуанджи подняли оружие и в приветствии ударили толстой стороной пики о землю. В тоннеле раздался оглушительный грохот.
Тоннель шириной в два здания выходил на затенённую площадь, окружённую квадратными шестиэтажными зданиями, из окон и дверей которых на чужеземцев смотрели удивлённые лица. Друг от друга дома отделялись узкими переулками. Тяжёлый камень и гладкая поверхность высоких фасадов были устрашающими, давящими; они напоминали Каландриллу огромный муравейник.
Они ехали в центр города по гладкой дороге с тротуарами по обеим сторонам, на которых толпились приветствовавшие их горожане; другие глазели на них из окон и с балконов, и небо словно потерялось за этим скопищем людей и зданий. Первое впечатление Каландрилла оказалось правильным: Памур-тенг являл собой город и крепость одновременно. Его было легко защищать и почти невозможно взять. Переходя с улицы на площадь, с площади на улицу, они словно ныряли то в день, то в ночь. Площади здесь все были квадратные, геометрически выверенные, и приветственные возгласы горожан эхом отскакивали от окружавших их стен. Наконец одна из улочек привела их к металлическим воротам. В маленьких оконцах в стене и над воротами мелькнули тёмные лица. Чазали остановил коня и поднял руку, колонна встала. Очен неуклюже развернулся в седле и пояснил, что они прибыли в дом киривашена.
Два пожилых котуанджа открыли ворота, и всадники въехали во второй тоннель, который вывел их во внутренний двор, не похожий ни на что, ранее виденное Каландриллом.
Вода плескалась в мраморном фонтане посредине крытого портика, по размерам своим походившего на городскую площадь Лиссе. Пол был выстлан квадратными бело-чёрными плитами. Массивные колонны, окружавшие дворик, поддерживали крышу. Сразу над их головами начинались длинные балконы, стоявшие на них мужчины и женщины в роскошных одеждах с любопытством разглядывали вновь прибывших. Каландрилл только сейчас сообразил, что здесь, по всей видимости, жил весь клан Накоти, что это был город в городе. Он осмотрелся и увидел конюшни, кузницы, мастерские, арсеналы, и отовсюду на них с приветливой улыбкой смотрели джессериты.
Слуги, выбежавшие им навстречу, помогли котузенам спешиться. По резкой команде Чазали четверо бросившихся к чужеземцам джессеритов тут же остановились. Из толпы вышла женщина с тремя детьми: невысокая, хрупкая, словно фарфоровая куколка, с чёрными волосами, раскосыми подведёнными глазами и ярко-красными от помады губами. Длинные ногти её тоже были выкрашены красным лаком. На ней был светло-синий халат, на отворотах и по краям расшитый золотыми нитями. Она подошла ближе, и из-под халата её мелькнули золотистые остроконечные туфельки. Две девочки были одеты в подобие халата взрослой женщины. На мальчике красовались шаровары из чёрного шелка и ярко-красная туника, на ногах — ботинки из чёрной кожи. На поясе в ножнах болтался детский кортик. Женщина низко поклонилась, дети последовали её примеру. Чазали поклонился в ответ, снял шлем и с широченной улыбкой на устах раскрыл объятия. Женщина со смехом бросилась ему на шею.
— Госпожа Ника Накоти Макузен, — пробормотал Очен в качестве объяснения, — а девочки — Таджа и Венда, мальчика зовут Раве.
Формальности закончились. Со всех сторон двора к котузенам с шумом и смехом бежали люди, слуги забирали у них лошадей и отводили в конюшни, каковые, как сообразил Каландрилл, занимали целую сторону двора. Несколько слуг нерешительно подошли к чужеземцам, но Каландрилл объяснил, что своими животными они займутся сами.
Чазали отпустил жену и по очереди поднял на руки детей. Лицо его потеряло обычное бесстрастное выражение и светилось радостной улыбкой. Поздоровавшись со всеми, он повернулся и жестом попросил семью поприветствовать гостей.
Госпожа Ника низко поклонилась и приветствовала их в доме Накоти, а дети с любопытством разглядывали. Когда киривашен предложил девочкам выйти вперёд и поклониться, как их учили, они, нервно хихикая, сделали два шага вперёд и тут же бросились к матери. Раве, явно поражённый ростом чужеземцев и их странными одеяниями, подошёл к ним с прямой спиной, поклонился, словно сложившись пополам, и громко поприветствовал их в доме своего отца.
— Ты правильно поступил, — заявил Чазали, с гордостью глядя на сына, затем, повысив голос, произнёс, обращаясь ко всем: — Обращайтесь с ними почтительно. Они друзья рода Макузен, друзья всей нашей страны и нашего бога. Считайте их родственниками по крови, служите им хорошо, пока они в нашем тенге.
— Как долго вы останетесь здесь? — спросила его .жена, и Чазали, покачав головой, сказал:
— Боюсь, недолго. Нас зовёт война, и мы выступаем на рассвете.
Ника кивнула, словно и не ожидала другого ответа, и ни один мускул не дрогнул у неё на лице, но в глазах женщины Каландрилл разглядел грусть. Она повернулась к Очену, поклонилась и сказала:
— Добро пожаловать, вазирь.
— Приветствую тебя, госпожа, — поклоном на поклон ответил старец, — и прошу прощения за то, что наш визит будет столь скоротечным. Более того, нам многое предстоит успеть, пока мы здесь.
— Пусть визит ваш будет коротким, но мир долгим, — пробормотала Ника и перевела взгляд рыжеватых глаз на чужеземцев. — Бани и опочивальни готовы. Надеюсь, платья придутся вам по вкусу.
Каландрилл улыбнулся:
— Мы твои должники, госпожа Ника.
— Ну нет, — она покачала головой, — скорее это мы ваши должники, вы много для нас делаете. Оставьте лошадей, за ними хорошо присмотрят.
— Ничуть не сомневаюсь, — с улыбкой сказал Каландрилл, — но я подозреваю, что ваши слуги предпочли бы оставить это нам. К тому же таков наш обычай.
— Да будет так. — Улыбка настолько молодила Нику, что казалось, у неё не могло быть трех детей. — Ваши кони огромны, особенно вороной. Они вселяют страх в наших людей. Так что, ежели таков ваш обычай, занимайтесь ими сами, а я приставлю к вам человека, и когда вы закончите, он проводит вас в бани и в опочивальни.
— Благодарю, — ответил Каландрилл и вновь поклонился.
Женщина хлопнула в ладоши, и тут же явился слуга в тунике из красновато-коричневого шелка и в жёлтых шароварах. Она отдала ему короткие приказания, слуга поклонился, повернулся к гостям и вежливо посмотрел на них с таким видом, словно чужеземцы, свободно говорящие на его языке, появлялись у них каждый день.
— Пойдёмте, уважаемые господа, — проговорил он. Каландрилл посмотрел на Очена, вазирь кивнул и сказал, что сам найдёт свою опочивальню и встретится с ними позже, чтобы отвести к гиджане.
Устроив лошадей в конюшне, друзья отправились за слугой, который, проведя их через двор, через низкую дверь ввёл в залу, откуда по слабо освещённой лестнице все пятеро поднялись под самую крышу. Слуга — его звали Коре — указал каждому его опочивальню и остался терпеливо дожидаться в коридоре, пока они раскладывали свои пожитки по шкафам, облицованным красновато-жёлтой древесиной. Потом он провёл их в разные ванные комнаты со стеклянным потолком. Нежась в горячей, почти кипящей воде, они наслаждались видом неба. Пахнущее сандаловым деревом мыло легко смывало глубоко въевшуюся в кожу грязь. Когда они выбрались из горячей ванны, слуги в коротких белых накидках облили каждого холодной водой и передали огромные полотенца из мягкого хлопка. И даже предложили вытереть их, но Каландрилл и Брахт предпочли сделать это сами.
Когда они вышли в предбанник, то одежды своей не нашли. Коре пояснил, что кожаные доспехи забрали почистить, а бельё выстирать, дабы оно высохло до наступления ночи. Взамен он предложил им широкие халаты темно-синего цвета и мягкие тапочки, в которых они отправились к себе в опочивальни.
— Если одеяния, подобранные госпожой Никой, вам не подойдут, — пробормотал Коре у двери, — скажите, я принесу что-нибудь другое. Если вам вообще что-нибудь понадобится, позовите меня. Я дожидаюсь ваших распоряжений.
Слуга поклонился, и они разошлись по своим комнатам.
Каландрилл осмотрелся. К его удивлению, внутреннее убранство джессеритских помещений сильно отличалось от непритязательного наружного вида. Пол из до блеска натёртого дерева был покрыт ярким ковром. Широкая кровать с сине-бордовым покрывалом занимала центр комнаты, в ногах стоял пуфик, чуть дальше — умывальник и небольшой столик из коричневого дерева с такими же узорами как на шкафах. На нем стоял графин и четыре кубка из тонкого красного хрусталя. Стены, обитые мягким зелёным шёлком, придавали комнате воздушный вид. Не будь здесь так сумрачно, можно было бы принять её за шатёр. Освещалась комната единственной лампой, свисавшей с лепного потолка, и дневным светом, проникавшим в опочивальню через высокие стеклянные балконные двери. Каландрилл с бьющимся сердцем вышел на балкон и отметил про себя, что с него можно пройти в опочивальню Ценнайры. Тут же он открыл, что на крыше над двором был разбит настоящий сад с невысокими экзотическими деревцами, кустарниками и виноградом, увивавшим маленькие беседки. Каландрилл вернулся к себе, чтобы переодеться, размышляя о том, насколько архитектура джессеритов отражает внутренний мир этого загадочного народа.
Одевшись в чужеземное платье, он внимательно осмотрел себя в зеркале, встроенном в шкаф. Как и в форте, ему предложили рубашку, тунику, шаровары и туфли. Только здесь, в доме Чазали, одеяния были даже богаче, чем у Дагган-Вхе: рубашка из шелка такой белизны, что переливалась даже при скудном освещении комнаты; шаровары темно-синие, обувь из мягкой чёрной кожи, расшитой серебряными нитками и с загнутыми носами; туника зелёная с подложными плечами и золотистый кушак. В ярко-красном кругу на груди и спине была вышита чёрная лошадь, вокруг красовались знаки Накоти и Макузена. Каландрилл настолько свыкся с кожаными доспехами, что ему стало не по себе в столь роскошном одеянии.
В дверь постучали, Каландрилл отошёл от зеркала. В комнату вошёл керниец. На нем красовался точно такой же наряд, и чувствовал он себя в нем столь же неловко.
— В моих одеяниях мне было бы удобнее, — пробормотал Брахт, подходя к столику и наливая себе из графина. — Но вино у них отменное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
Наконец в один сумрачный день, когда на сером небе висела тёмная туча, они увидели Памур-тенг.
Город возвышался посреди широкой долины, окружённой с севера и юга цепочками округлых холмов. С большого расстояния он походил на форт у Дагган-Вхе: квадратный, приземистый, желтоватый и хмурый под низкими тучами. Но когда они с грохотом приблизились к городу, Каландрилл понял, что сходство ограничивалось лишь формой. Город был намного больше Секки: огромный, кубический, он не походил ни на один из городов, виденных им прежде. Ни внешней стены, как в городах Лиссе, ни рва с водой, ни башен. Как и Ахгра-те, Памур-тенг являл собой город-крепость. Внешние оборонительные сооружения представляли неотъемлемую часть внутренних строений. Огромный монолитный блок. В южной стене, со стороны которой они приближались к городу, по центру стояли огромные двойные ворота, обитые снаружи чеканным железом со знаками рода Макузен. С более близкого расстояния Каландрилл увидел амбразуры, смотревшие на них из камня, как внимательные глаза. Они располагались высоко в стене и бежали ровной линией с обеих сторон от ворот. На длинных толстых брусах, закреплённых на стене, висели металлические клетки. Оказалось, что в них сидят узники. Некоторые походили на обтянутые кожей скелеты, что заставило Каландрилла задуматься о природе джессеритской справедливости.
По команде Чазали двое всадников выехали из колонны, подскакали к воротам и начали изо всей силы барабанить в металлическую обивку. Створки неторопливо раскрылись, обнажая въезд в чёрный как ночь тоннель, из пасти которого с пиками наперевес выбежали котуанджи и выстроились в две линии. Когда Чазали и Очен подъехали к первым копьеносцам, котуанджи подняли оружие и в приветствии ударили толстой стороной пики о землю. В тоннеле раздался оглушительный грохот.
Тоннель шириной в два здания выходил на затенённую площадь, окружённую квадратными шестиэтажными зданиями, из окон и дверей которых на чужеземцев смотрели удивлённые лица. Друг от друга дома отделялись узкими переулками. Тяжёлый камень и гладкая поверхность высоких фасадов были устрашающими, давящими; они напоминали Каландриллу огромный муравейник.
Они ехали в центр города по гладкой дороге с тротуарами по обеим сторонам, на которых толпились приветствовавшие их горожане; другие глазели на них из окон и с балконов, и небо словно потерялось за этим скопищем людей и зданий. Первое впечатление Каландрилла оказалось правильным: Памур-тенг являл собой город и крепость одновременно. Его было легко защищать и почти невозможно взять. Переходя с улицы на площадь, с площади на улицу, они словно ныряли то в день, то в ночь. Площади здесь все были квадратные, геометрически выверенные, и приветственные возгласы горожан эхом отскакивали от окружавших их стен. Наконец одна из улочек привела их к металлическим воротам. В маленьких оконцах в стене и над воротами мелькнули тёмные лица. Чазали остановил коня и поднял руку, колонна встала. Очен неуклюже развернулся в седле и пояснил, что они прибыли в дом киривашена.
Два пожилых котуанджа открыли ворота, и всадники въехали во второй тоннель, который вывел их во внутренний двор, не похожий ни на что, ранее виденное Каландриллом.
Вода плескалась в мраморном фонтане посредине крытого портика, по размерам своим походившего на городскую площадь Лиссе. Пол был выстлан квадратными бело-чёрными плитами. Массивные колонны, окружавшие дворик, поддерживали крышу. Сразу над их головами начинались длинные балконы, стоявшие на них мужчины и женщины в роскошных одеждах с любопытством разглядывали вновь прибывших. Каландрилл только сейчас сообразил, что здесь, по всей видимости, жил весь клан Накоти, что это был город в городе. Он осмотрелся и увидел конюшни, кузницы, мастерские, арсеналы, и отовсюду на них с приветливой улыбкой смотрели джессериты.
Слуги, выбежавшие им навстречу, помогли котузенам спешиться. По резкой команде Чазали четверо бросившихся к чужеземцам джессеритов тут же остановились. Из толпы вышла женщина с тремя детьми: невысокая, хрупкая, словно фарфоровая куколка, с чёрными волосами, раскосыми подведёнными глазами и ярко-красными от помады губами. Длинные ногти её тоже были выкрашены красным лаком. На ней был светло-синий халат, на отворотах и по краям расшитый золотыми нитями. Она подошла ближе, и из-под халата её мелькнули золотистые остроконечные туфельки. Две девочки были одеты в подобие халата взрослой женщины. На мальчике красовались шаровары из чёрного шелка и ярко-красная туника, на ногах — ботинки из чёрной кожи. На поясе в ножнах болтался детский кортик. Женщина низко поклонилась, дети последовали её примеру. Чазали поклонился в ответ, снял шлем и с широченной улыбкой на устах раскрыл объятия. Женщина со смехом бросилась ему на шею.
— Госпожа Ника Накоти Макузен, — пробормотал Очен в качестве объяснения, — а девочки — Таджа и Венда, мальчика зовут Раве.
Формальности закончились. Со всех сторон двора к котузенам с шумом и смехом бежали люди, слуги забирали у них лошадей и отводили в конюшни, каковые, как сообразил Каландрилл, занимали целую сторону двора. Несколько слуг нерешительно подошли к чужеземцам, но Каландрилл объяснил, что своими животными они займутся сами.
Чазали отпустил жену и по очереди поднял на руки детей. Лицо его потеряло обычное бесстрастное выражение и светилось радостной улыбкой. Поздоровавшись со всеми, он повернулся и жестом попросил семью поприветствовать гостей.
Госпожа Ника низко поклонилась и приветствовала их в доме Накоти, а дети с любопытством разглядывали. Когда киривашен предложил девочкам выйти вперёд и поклониться, как их учили, они, нервно хихикая, сделали два шага вперёд и тут же бросились к матери. Раве, явно поражённый ростом чужеземцев и их странными одеяниями, подошёл к ним с прямой спиной, поклонился, словно сложившись пополам, и громко поприветствовал их в доме своего отца.
— Ты правильно поступил, — заявил Чазали, с гордостью глядя на сына, затем, повысив голос, произнёс, обращаясь ко всем: — Обращайтесь с ними почтительно. Они друзья рода Макузен, друзья всей нашей страны и нашего бога. Считайте их родственниками по крови, служите им хорошо, пока они в нашем тенге.
— Как долго вы останетесь здесь? — спросила его .жена, и Чазали, покачав головой, сказал:
— Боюсь, недолго. Нас зовёт война, и мы выступаем на рассвете.
Ника кивнула, словно и не ожидала другого ответа, и ни один мускул не дрогнул у неё на лице, но в глазах женщины Каландрилл разглядел грусть. Она повернулась к Очену, поклонилась и сказала:
— Добро пожаловать, вазирь.
— Приветствую тебя, госпожа, — поклоном на поклон ответил старец, — и прошу прощения за то, что наш визит будет столь скоротечным. Более того, нам многое предстоит успеть, пока мы здесь.
— Пусть визит ваш будет коротким, но мир долгим, — пробормотала Ника и перевела взгляд рыжеватых глаз на чужеземцев. — Бани и опочивальни готовы. Надеюсь, платья придутся вам по вкусу.
Каландрилл улыбнулся:
— Мы твои должники, госпожа Ника.
— Ну нет, — она покачала головой, — скорее это мы ваши должники, вы много для нас делаете. Оставьте лошадей, за ними хорошо присмотрят.
— Ничуть не сомневаюсь, — с улыбкой сказал Каландрилл, — но я подозреваю, что ваши слуги предпочли бы оставить это нам. К тому же таков наш обычай.
— Да будет так. — Улыбка настолько молодила Нику, что казалось, у неё не могло быть трех детей. — Ваши кони огромны, особенно вороной. Они вселяют страх в наших людей. Так что, ежели таков ваш обычай, занимайтесь ими сами, а я приставлю к вам человека, и когда вы закончите, он проводит вас в бани и в опочивальни.
— Благодарю, — ответил Каландрилл и вновь поклонился.
Женщина хлопнула в ладоши, и тут же явился слуга в тунике из красновато-коричневого шелка и в жёлтых шароварах. Она отдала ему короткие приказания, слуга поклонился, повернулся к гостям и вежливо посмотрел на них с таким видом, словно чужеземцы, свободно говорящие на его языке, появлялись у них каждый день.
— Пойдёмте, уважаемые господа, — проговорил он. Каландрилл посмотрел на Очена, вазирь кивнул и сказал, что сам найдёт свою опочивальню и встретится с ними позже, чтобы отвести к гиджане.
Устроив лошадей в конюшне, друзья отправились за слугой, который, проведя их через двор, через низкую дверь ввёл в залу, откуда по слабо освещённой лестнице все пятеро поднялись под самую крышу. Слуга — его звали Коре — указал каждому его опочивальню и остался терпеливо дожидаться в коридоре, пока они раскладывали свои пожитки по шкафам, облицованным красновато-жёлтой древесиной. Потом он провёл их в разные ванные комнаты со стеклянным потолком. Нежась в горячей, почти кипящей воде, они наслаждались видом неба. Пахнущее сандаловым деревом мыло легко смывало глубоко въевшуюся в кожу грязь. Когда они выбрались из горячей ванны, слуги в коротких белых накидках облили каждого холодной водой и передали огромные полотенца из мягкого хлопка. И даже предложили вытереть их, но Каландрилл и Брахт предпочли сделать это сами.
Когда они вышли в предбанник, то одежды своей не нашли. Коре пояснил, что кожаные доспехи забрали почистить, а бельё выстирать, дабы оно высохло до наступления ночи. Взамен он предложил им широкие халаты темно-синего цвета и мягкие тапочки, в которых они отправились к себе в опочивальни.
— Если одеяния, подобранные госпожой Никой, вам не подойдут, — пробормотал Коре у двери, — скажите, я принесу что-нибудь другое. Если вам вообще что-нибудь понадобится, позовите меня. Я дожидаюсь ваших распоряжений.
Слуга поклонился, и они разошлись по своим комнатам.
Каландрилл осмотрелся. К его удивлению, внутреннее убранство джессеритских помещений сильно отличалось от непритязательного наружного вида. Пол из до блеска натёртого дерева был покрыт ярким ковром. Широкая кровать с сине-бордовым покрывалом занимала центр комнаты, в ногах стоял пуфик, чуть дальше — умывальник и небольшой столик из коричневого дерева с такими же узорами как на шкафах. На нем стоял графин и четыре кубка из тонкого красного хрусталя. Стены, обитые мягким зелёным шёлком, придавали комнате воздушный вид. Не будь здесь так сумрачно, можно было бы принять её за шатёр. Освещалась комната единственной лампой, свисавшей с лепного потолка, и дневным светом, проникавшим в опочивальню через высокие стеклянные балконные двери. Каландрилл с бьющимся сердцем вышел на балкон и отметил про себя, что с него можно пройти в опочивальню Ценнайры. Тут же он открыл, что на крыше над двором был разбит настоящий сад с невысокими экзотическими деревцами, кустарниками и виноградом, увивавшим маленькие беседки. Каландрилл вернулся к себе, чтобы переодеться, размышляя о том, насколько архитектура джессеритов отражает внутренний мир этого загадочного народа.
Одевшись в чужеземное платье, он внимательно осмотрел себя в зеркале, встроенном в шкаф. Как и в форте, ему предложили рубашку, тунику, шаровары и туфли. Только здесь, в доме Чазали, одеяния были даже богаче, чем у Дагган-Вхе: рубашка из шелка такой белизны, что переливалась даже при скудном освещении комнаты; шаровары темно-синие, обувь из мягкой чёрной кожи, расшитой серебряными нитками и с загнутыми носами; туника зелёная с подложными плечами и золотистый кушак. В ярко-красном кругу на груди и спине была вышита чёрная лошадь, вокруг красовались знаки Накоти и Макузена. Каландрилл настолько свыкся с кожаными доспехами, что ему стало не по себе в столь роскошном одеянии.
В дверь постучали, Каландрилл отошёл от зеркала. В комнату вошёл керниец. На нем красовался точно такой же наряд, и чувствовал он себя в нем столь же неловко.
— В моих одеяниях мне было бы удобнее, — пробормотал Брахт, подходя к столику и наливая себе из графина. — Но вино у них отменное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61