О таком ведь не станешь рассказывать соседкам, верно? Она пишет, что познакомилась там со славными девушками – Илэйн и Мин…
– Да, я их тоже знаю. Они и вправду славные.
Много ли рассказала Эгвейн матери в этих письмах? Скорее всего, нет. Ну да ладно, он тоже не будет распускать язык и зря пугать почтенную женщину. Что было, то было, а сейчас Эгвейн в безопасности.
Спохватившись, Перрин представил хозяевам своего спутника. Услышав, что Гаул – айилец. Бран заморгал, хмуро поглядывая на копья и свисавшую на грудь черную вуаль. Жена его, однако же, просто и радушно сказала:
– Добро пожаловать в Эмондов Луг и в нашу гостиницу, мастер Гаул.
– Да будет у тебя вода и прохлада, хозяйка крова, – церемонно промолвил Гаул. – Позволь мне защищать твой кров и очаг. Видно было, что достойная хозяйка не сразу нашлась, что ответить. И то сказать, такое не каждый день услышишь.
– Благодарю за любезное предложение, – промолвила она наконец, – надеюсь, однако, что мне самой будет позволено решать, когда это потребуется.
– Как скажешь, хозяйка крова. Твоя честь – моя честь. – Гаул вынул из-за пазухи золотую солонку – лев, на спине которого стояла маленькая чаша, – и протянул ей:
– Я предлагаю этот маленький дар твоему очагу.
Марин ал'Вир приняла подарок, не выказывая удивления, хотя, как подумал Перрин, во всем Двуречье едва ли сыщется вторая столь же дорогая вещица. Ведь это золото! В здешних краях и монеты-то золотые попадались нечасто, а о безделушках и говорить нечего. Перрин надеялся, что хозяйка никогда не узнает, что этот подарок – из сокровищницы Тира. Сам он готов был биться в том об заклад.
– Сынок, – промолвил Бран, – может быть, правильнее было бы прежде всего сказать "добро пожаловать домой", но я все же спрошу – почему ты вернулся?
– Я прослышал о Белоплащниках, – просто ответил Перрин.
Мэр и его жена обменялись хмурыми взглядами.
– И все-таки, почему ты вернулся? Ты не в силах ничему помешать, сынок, и не можешь ничего изменить. Лучше тебе уехать. Если у тебя нет лошади, возьми мою. А если есть, садись-ка в седло и скачи на север. Я думал, что Белоплащники караулят Таренский Перевоз… Это они тебе физиономию разукрасили?
– Нет, это…
– Неважно. Коли ты смог незаметно для них пробраться сюда, сумеешь и уехать. Их главный лагерь в Сторожевом Холме, но разъезды они рассылают повсюду. Уезжай, сынок.
– Не мешкай, – тихо, но твердо добавила госпожа ал Вир. Когда она говорила таким тоном, люди обычно делали, что сказано. – Не задерживайся даже на час. Я соберу тебе припасов в дорогу – хлеба, сыра, ветчины, жареного мяса и соленых огурчиков. Уезжай, Перрин.
Они ничего не сказали по поводу его глаз, даже не спросили, уж не болен ли он. Госпожа ал'Вир явно не была удивлена. Они знали.
– Если я им сдамся, кое-что изменится. Я смогу уберечь свою семью…
Он подпрыгнул, когда дверь со стуком распахнулась и вошла Фэйли, а следом за ней Байн и Чиад.
Мастер ал'Вир провел ладонью по взмокшей лысине.
По одежде Дев он сообразил, что они одного племени с Гаулом, и, кажется, был лишь слегка удивлен тем, что эти воительницы – женщины. Скорее он был раздосадован неожиданным вторжением.
Царапч встрепенулся, сел и с подозрением уставился на чужаков. Интересно, подумал Перрин, он и меня принимает за чужака? И еще любопытно – как они меня нашли и где сейчас Лойал? Он готов был размышлять о чем угодно, только не о том, как управиться с Фэйли.
Но она и не оставила ему времени на размышление. Вызывающе подбоченясь, Фэйли остановилась перед ним. Каким-то образом – такое умеют только женщины – Фэйли, когда сердилась, становилась выше ростом.
– Сдаться задумал! Сдаться! Ты это с самого начала замыслил? Так или нет?! Ты полный идиот! У тебя мозги вконец усохли, Перрин Айбара. И раньше-то умом не блистал – одни мускулы да шерсть, а нынче и вконец спятил. Раз Белоплащники охотятся за тобой, то как только ты им сдашься, они тебя и вздернут. И вообще, с какой стати они тебя ищут?
– Потому что я убивал Белоплащников, – ответил он, глядя в глаза Фэйли, и, не обращая внимания на испуганное восклицание госпожи ал'Вир, продолжил:
– В ту ночь, когда мы встретились с тобой, а двоих еще раньше. О тех двоих им известно. И еще они считают меня Приспешником Темного.
Она бы узнала об этом достаточно скоро, останься они наедине. Приперла бы его к стенке и все выведала. По крайней мере двое – Джефрам Борнхальд и Джарет Байар – знают о его связи с волками. Не слишком много, но для них и того достаточно. Человек, который водится с волками, не может не быть Приспешником Темного. Может, с этими Белоплащниками явился кто-то из них.
– Они в этом уверены.
– Ты такой же Приспешник Темного, как и я, – прошептала Фэйли. – Скорее уж к Темному в Приспешники можно зачислить солнце.
– Какая разница, Фэйли. Я просто должен сделать это. Вынужден.
– Болван ты пустоголовый! Ничего подобного ты делать не должен. Гусак безмозглый! Попробуй только, и я сама тебя вздерну!
– Перрин, – негромко произнесла госпожа ал'Вир, – может быть, ты познакомишь меня с этой молодой женщиной, которая о тебе столь высокого мнения.
Только сейчас Фэйли поняла, что совершенно проигнорировала хозяев. Залившись краской, она принялась приседать, кланяться и цветисто извиняться. Байн и Чиад, как ранее Гаул, попросили разрешения защищать кров госпожи ал'Вир и преподнесли в дар маленькую, искусно сработанную из золотых лепестков чашку и покрытую изысканной гравировкой серебряную мельницу для перца размером в два Перриновых кулака, на крышке которой красовалась фигурка какого-то диковинного животного – полулошади-полурыбы.
Бран ал'Вир насупил брови, почесал голову и пробормотал что-то себе под нос. Перрин разобрал только слово "айил". Мэр то и дело с беспокойством поглядывал на окно, но едва ли из-за того, что опасался появления новых айильцев. Скорее его тревожило, не нагрянут ли ненароком Белоплащники. Марин ал'Вир, напротив, если и была удивлена тем, что на нее свалилось, справилась с потрясением без видимых усилий. С Фэйли, Байн и Чиад она повела себя точно так же, как с любыми другими молодыми женщинами, заехавшими в трактир, – сочувственно поохала по поводу трудностей долгого пути, весьма кстати похвалила дорожное платье Фэйли из темно-синего шелка и выразила восхищение цветом и блеском волос обеих Дев. Как подозревал Перрин, Байн и Чиад не знали, что о ней и подумать, но хозяйка взяла бразды правления в свои руки – с мягкой материнской властностью усадила молодых женщин за стол, предложила им влажные полотенца, чтобы отереть дорожную пыль с лиц и ладоней, и принялась потчевать их чаем из большого, в красную полоску чайника. Перрин помнил его с детства.
Забавно было видеть, как эти воинственные женщины – а к таковым он, конечно же, причислял и Фэйли – принялись нахваливать угощение, вызываться помочь хозяйке на кухне и заверять, что они не стоят ее хлопот. Точнее, было бы забавно, когда бы она не взяла в оборот и их с Гаулом – усадила за стол и заставила отереть руки, перед тем как они получили по чашке чая. Все это время с губ Гаула не сходила легкая улыбка – что ни говори, а чувство юмора у него своеобразное.
Удивительно, что госпожа Марин, кажется, вовсе не глядела ни на лук, ни на топор, ни на оружие айильцев. Двуреченцы редко носили даже охотничьи луки, а в трактире было заведено, садясь за стол, оставлять оружие в стороне. Хозяйка всегда настаивала на этом, но сегодня не проронила ни слова. Еще больше Перрин подивился тому, что Бран поставил перед ним серебряный кубок с яблочным бренди. Не маленькую стопочку, в которой и налито-то на донышке, а настоящий кубок, наполненный чуть ли не наполовину. В ту пору, когда он уезжал из Двуречья, ему предложили бы в лучшем случае сидра, а то и молока, а если вина, то уж непременно изрядно разбавленного водой. Юноше было приятно чувствовать, что к нему относятся как ко взрослому, однако пить он не торопился. За последнее время вино стало для него привычным напитком, но что-нибудь покрепче он пробовал редко.
– Перрин, – промолвил мэр, присаживаясь на стул рядом с женой, – никто не верит в то, что ты Приспешник Темного, ни один человек, если только он совсем из ума не выжил. Тебе незачем идти на верную смерть.
Фэйли энергично закивала, но Перрин оставил это без внимания.
– Я не могу отступить, мастер ал'Вир. Белоплащникам нужен я, и коли они меня не заполучат, то обрушатся на всех Айбара, до кого только доберутся. А они скоры на суд и расправу.
– Это уж точно, – тихонько промолвила госпожа ал'Вир.
Ее муж уставился на лежавшие на столе руки и, помявшись, выдавил из себя:
– Перрин, твоей семьи нет на ферме.
– Нет? Вы хотите сказать, что нашу ферму уже спалили? – Перрин сжал в кулаке серебряный кубок. – А я-то надеялся, что поспею вовремя. Мне следовало предвидеть это. Но что поделать – я узнал слишком поздно. Может, я еще помогу им отстроиться? У кого они укрылись? Мне бы для начала хоть повидаться с ними.
У Брана задергалась щека, и жена успокаивающе погладила его по плечу. Но странное дело – смотрела она при этом на Перрина. Смотрела сочувственно и печально.
– Они погибли, сынок, – собравшись с духом, выпалил Бран.
– Погибли? Нет! Не может быть! – Перрин нахмурился и уставился на искореженный кубок, словно дивясь, откуда он взялся. Неожиданно у него вспотели ладони.
Он попытался вернуть сплюснутому кубку прежнюю форму, но из этого, разумеется, ничего не вышло. Бережно поставив посудину на середину стола, он промямлил:
– Я вам другой… я…
Вытерев ладони о кафтан, он вдруг принялся поглаживать висевший у пояса топор. И почему все так странно на него смотрят?
– Это правда? – Голос юноши звучал глухо, будто доносился издалека. – Все? Адора и Диселле? Пэт? Мама?
– Все, – ответил Бран, – и тетушки, и дядюшки, и двоюродные братья и сестры. Все Айбара похоронены на том пологом холме, где растут яблони.
Перрин сунул палец в рот. Надо же, как глупо получилось – порезался о собственный топор.
– Мама так любит яблоневый цвет… Белоплащники… Но почему? Почему, чтоб мне сгореть? Пэту было всего девять. Девочкам…
– Это сделали троллоки, Перрин, – поспешно промолвила Марин, – они появились снова. Но теперь они действуют не так, как в прошлый раз, когда тебе пришлось бежать. В деревню не суются, а зверствуют по хуторам да выселкам. Почти все фермы, что на отшибе, заброшены. Ночью никто на улицу носу не кажет, даже в деревне. И так обстоят дела от Дивен Райд до Сторожевого Холма, а может, и до Таренского Перевоза. А Белоплащники, как они ни плохи, нынче для нас единственная защита. Они уже спасли две семьи, когда троллоки напали на их фермы.
– Я думал… я надеялся… – Перрин никак не мог вспомнить, на что он надеялся. Что-то насчет троллоков? Впрочем, вспоминать ему не хотелось. Белоплащники защищают Двуречье! Он чуть не расхохотался. – А Рандов отец? Ферма Тэма? Это тоже троллоки?
Госпожа ал'Вир открыла было рот, но Бран не дал ей сказать.
– Он заслуживает правды, Марин. Это сделали Белоплащники. И у ал'Торов, и у Коутонов. – Значит, и Мэтова родня тоже… Мои родные, и Ранда, и Мэта… – Странно – он говорил таким тоном, будто рассуждал о погоде. – И они тоже все погибли?
– Нет, сынок, нет. Абелл и Тэм прячутся где-то в Западном Лесу. Ну а матушка и сестры Мэта… они тоже живы.
– Скрываются?
– Нет нужды об этом распинаться, – встряла в разговор госпожа ал'Вир. – Ты, Бран, лучше принес бы ему еще бренди.
Однако муж ее остался на месте. Марин бросила на него хмурый взгляд и продолжила:
– Я бы предложила тебе переночевать у нас, но это небезопасно. У нас найдутся доброхоты, которые, коли узнают, где ты, тут же со всех ног побегут к лорду Борнхальду. Эвард Конгар и Хари Коплин повсюду таскаются за Белоплащниками, словно псы, да и Кенн Буйе ненамного лучше. А у Вита Конгара язык без костей, если что прознает, тут же начнет болтать почем зря, пока его Дейз не окоротит. Она теперь наша Мудрая. Перрин, как ни крути, а лучше тебе уехать. Поверь мне.
Юноша медленно покачал головой. Слишком много на него навалилось, сразу во всем и не разберешься. Дейз Конгар – Мудрая? Эта корова? Белоплащники защищают Двуречье, а Хари, Эвард и Вит бегают к ним с доносами. Это, может, и не диво – чего ждать от Конгаров и Коплинов, но вот Кенн Буйе… Он ведь как-никак член Совета. И еще – она назвала имя лорда Борнхальда. Стало быть, Джефрам Борнхальд здесь.
– По твоему лицу, Бранделвин ал'Вир, – промолвил Гаул, – я вижу, что сказано еще не все.
– Это правда, – согласился Бран. – Нет, Марин, – добавил он твердо, когда жена покачала головой, – мальчик заслуживает того, чтобы знать всю правду.
Госпожа ал'Вир со вздохом сложила руки на груди: она добивалась своего почти всегда, за исключением тех случаев, когда лицо Брана становилось таким, каким оно было сейчас.
– Какую правду? – спросил Перрин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175
– Да, я их тоже знаю. Они и вправду славные.
Много ли рассказала Эгвейн матери в этих письмах? Скорее всего, нет. Ну да ладно, он тоже не будет распускать язык и зря пугать почтенную женщину. Что было, то было, а сейчас Эгвейн в безопасности.
Спохватившись, Перрин представил хозяевам своего спутника. Услышав, что Гаул – айилец. Бран заморгал, хмуро поглядывая на копья и свисавшую на грудь черную вуаль. Жена его, однако же, просто и радушно сказала:
– Добро пожаловать в Эмондов Луг и в нашу гостиницу, мастер Гаул.
– Да будет у тебя вода и прохлада, хозяйка крова, – церемонно промолвил Гаул. – Позволь мне защищать твой кров и очаг. Видно было, что достойная хозяйка не сразу нашлась, что ответить. И то сказать, такое не каждый день услышишь.
– Благодарю за любезное предложение, – промолвила она наконец, – надеюсь, однако, что мне самой будет позволено решать, когда это потребуется.
– Как скажешь, хозяйка крова. Твоя честь – моя честь. – Гаул вынул из-за пазухи золотую солонку – лев, на спине которого стояла маленькая чаша, – и протянул ей:
– Я предлагаю этот маленький дар твоему очагу.
Марин ал'Вир приняла подарок, не выказывая удивления, хотя, как подумал Перрин, во всем Двуречье едва ли сыщется вторая столь же дорогая вещица. Ведь это золото! В здешних краях и монеты-то золотые попадались нечасто, а о безделушках и говорить нечего. Перрин надеялся, что хозяйка никогда не узнает, что этот подарок – из сокровищницы Тира. Сам он готов был биться в том об заклад.
– Сынок, – промолвил Бран, – может быть, правильнее было бы прежде всего сказать "добро пожаловать домой", но я все же спрошу – почему ты вернулся?
– Я прослышал о Белоплащниках, – просто ответил Перрин.
Мэр и его жена обменялись хмурыми взглядами.
– И все-таки, почему ты вернулся? Ты не в силах ничему помешать, сынок, и не можешь ничего изменить. Лучше тебе уехать. Если у тебя нет лошади, возьми мою. А если есть, садись-ка в седло и скачи на север. Я думал, что Белоплащники караулят Таренский Перевоз… Это они тебе физиономию разукрасили?
– Нет, это…
– Неважно. Коли ты смог незаметно для них пробраться сюда, сумеешь и уехать. Их главный лагерь в Сторожевом Холме, но разъезды они рассылают повсюду. Уезжай, сынок.
– Не мешкай, – тихо, но твердо добавила госпожа ал Вир. Когда она говорила таким тоном, люди обычно делали, что сказано. – Не задерживайся даже на час. Я соберу тебе припасов в дорогу – хлеба, сыра, ветчины, жареного мяса и соленых огурчиков. Уезжай, Перрин.
Они ничего не сказали по поводу его глаз, даже не спросили, уж не болен ли он. Госпожа ал'Вир явно не была удивлена. Они знали.
– Если я им сдамся, кое-что изменится. Я смогу уберечь свою семью…
Он подпрыгнул, когда дверь со стуком распахнулась и вошла Фэйли, а следом за ней Байн и Чиад.
Мастер ал'Вир провел ладонью по взмокшей лысине.
По одежде Дев он сообразил, что они одного племени с Гаулом, и, кажется, был лишь слегка удивлен тем, что эти воительницы – женщины. Скорее он был раздосадован неожиданным вторжением.
Царапч встрепенулся, сел и с подозрением уставился на чужаков. Интересно, подумал Перрин, он и меня принимает за чужака? И еще любопытно – как они меня нашли и где сейчас Лойал? Он готов был размышлять о чем угодно, только не о том, как управиться с Фэйли.
Но она и не оставила ему времени на размышление. Вызывающе подбоченясь, Фэйли остановилась перед ним. Каким-то образом – такое умеют только женщины – Фэйли, когда сердилась, становилась выше ростом.
– Сдаться задумал! Сдаться! Ты это с самого начала замыслил? Так или нет?! Ты полный идиот! У тебя мозги вконец усохли, Перрин Айбара. И раньше-то умом не блистал – одни мускулы да шерсть, а нынче и вконец спятил. Раз Белоплащники охотятся за тобой, то как только ты им сдашься, они тебя и вздернут. И вообще, с какой стати они тебя ищут?
– Потому что я убивал Белоплащников, – ответил он, глядя в глаза Фэйли, и, не обращая внимания на испуганное восклицание госпожи ал'Вир, продолжил:
– В ту ночь, когда мы встретились с тобой, а двоих еще раньше. О тех двоих им известно. И еще они считают меня Приспешником Темного.
Она бы узнала об этом достаточно скоро, останься они наедине. Приперла бы его к стенке и все выведала. По крайней мере двое – Джефрам Борнхальд и Джарет Байар – знают о его связи с волками. Не слишком много, но для них и того достаточно. Человек, который водится с волками, не может не быть Приспешником Темного. Может, с этими Белоплащниками явился кто-то из них.
– Они в этом уверены.
– Ты такой же Приспешник Темного, как и я, – прошептала Фэйли. – Скорее уж к Темному в Приспешники можно зачислить солнце.
– Какая разница, Фэйли. Я просто должен сделать это. Вынужден.
– Болван ты пустоголовый! Ничего подобного ты делать не должен. Гусак безмозглый! Попробуй только, и я сама тебя вздерну!
– Перрин, – негромко произнесла госпожа ал'Вир, – может быть, ты познакомишь меня с этой молодой женщиной, которая о тебе столь высокого мнения.
Только сейчас Фэйли поняла, что совершенно проигнорировала хозяев. Залившись краской, она принялась приседать, кланяться и цветисто извиняться. Байн и Чиад, как ранее Гаул, попросили разрешения защищать кров госпожи ал'Вир и преподнесли в дар маленькую, искусно сработанную из золотых лепестков чашку и покрытую изысканной гравировкой серебряную мельницу для перца размером в два Перриновых кулака, на крышке которой красовалась фигурка какого-то диковинного животного – полулошади-полурыбы.
Бран ал'Вир насупил брови, почесал голову и пробормотал что-то себе под нос. Перрин разобрал только слово "айил". Мэр то и дело с беспокойством поглядывал на окно, но едва ли из-за того, что опасался появления новых айильцев. Скорее его тревожило, не нагрянут ли ненароком Белоплащники. Марин ал'Вир, напротив, если и была удивлена тем, что на нее свалилось, справилась с потрясением без видимых усилий. С Фэйли, Байн и Чиад она повела себя точно так же, как с любыми другими молодыми женщинами, заехавшими в трактир, – сочувственно поохала по поводу трудностей долгого пути, весьма кстати похвалила дорожное платье Фэйли из темно-синего шелка и выразила восхищение цветом и блеском волос обеих Дев. Как подозревал Перрин, Байн и Чиад не знали, что о ней и подумать, но хозяйка взяла бразды правления в свои руки – с мягкой материнской властностью усадила молодых женщин за стол, предложила им влажные полотенца, чтобы отереть дорожную пыль с лиц и ладоней, и принялась потчевать их чаем из большого, в красную полоску чайника. Перрин помнил его с детства.
Забавно было видеть, как эти воинственные женщины – а к таковым он, конечно же, причислял и Фэйли – принялись нахваливать угощение, вызываться помочь хозяйке на кухне и заверять, что они не стоят ее хлопот. Точнее, было бы забавно, когда бы она не взяла в оборот и их с Гаулом – усадила за стол и заставила отереть руки, перед тем как они получили по чашке чая. Все это время с губ Гаула не сходила легкая улыбка – что ни говори, а чувство юмора у него своеобразное.
Удивительно, что госпожа Марин, кажется, вовсе не глядела ни на лук, ни на топор, ни на оружие айильцев. Двуреченцы редко носили даже охотничьи луки, а в трактире было заведено, садясь за стол, оставлять оружие в стороне. Хозяйка всегда настаивала на этом, но сегодня не проронила ни слова. Еще больше Перрин подивился тому, что Бран поставил перед ним серебряный кубок с яблочным бренди. Не маленькую стопочку, в которой и налито-то на донышке, а настоящий кубок, наполненный чуть ли не наполовину. В ту пору, когда он уезжал из Двуречья, ему предложили бы в лучшем случае сидра, а то и молока, а если вина, то уж непременно изрядно разбавленного водой. Юноше было приятно чувствовать, что к нему относятся как ко взрослому, однако пить он не торопился. За последнее время вино стало для него привычным напитком, но что-нибудь покрепче он пробовал редко.
– Перрин, – промолвил мэр, присаживаясь на стул рядом с женой, – никто не верит в то, что ты Приспешник Темного, ни один человек, если только он совсем из ума не выжил. Тебе незачем идти на верную смерть.
Фэйли энергично закивала, но Перрин оставил это без внимания.
– Я не могу отступить, мастер ал'Вир. Белоплащникам нужен я, и коли они меня не заполучат, то обрушатся на всех Айбара, до кого только доберутся. А они скоры на суд и расправу.
– Это уж точно, – тихонько промолвила госпожа ал'Вир.
Ее муж уставился на лежавшие на столе руки и, помявшись, выдавил из себя:
– Перрин, твоей семьи нет на ферме.
– Нет? Вы хотите сказать, что нашу ферму уже спалили? – Перрин сжал в кулаке серебряный кубок. – А я-то надеялся, что поспею вовремя. Мне следовало предвидеть это. Но что поделать – я узнал слишком поздно. Может, я еще помогу им отстроиться? У кого они укрылись? Мне бы для начала хоть повидаться с ними.
У Брана задергалась щека, и жена успокаивающе погладила его по плечу. Но странное дело – смотрела она при этом на Перрина. Смотрела сочувственно и печально.
– Они погибли, сынок, – собравшись с духом, выпалил Бран.
– Погибли? Нет! Не может быть! – Перрин нахмурился и уставился на искореженный кубок, словно дивясь, откуда он взялся. Неожиданно у него вспотели ладони.
Он попытался вернуть сплюснутому кубку прежнюю форму, но из этого, разумеется, ничего не вышло. Бережно поставив посудину на середину стола, он промямлил:
– Я вам другой… я…
Вытерев ладони о кафтан, он вдруг принялся поглаживать висевший у пояса топор. И почему все так странно на него смотрят?
– Это правда? – Голос юноши звучал глухо, будто доносился издалека. – Все? Адора и Диселле? Пэт? Мама?
– Все, – ответил Бран, – и тетушки, и дядюшки, и двоюродные братья и сестры. Все Айбара похоронены на том пологом холме, где растут яблони.
Перрин сунул палец в рот. Надо же, как глупо получилось – порезался о собственный топор.
– Мама так любит яблоневый цвет… Белоплащники… Но почему? Почему, чтоб мне сгореть? Пэту было всего девять. Девочкам…
– Это сделали троллоки, Перрин, – поспешно промолвила Марин, – они появились снова. Но теперь они действуют не так, как в прошлый раз, когда тебе пришлось бежать. В деревню не суются, а зверствуют по хуторам да выселкам. Почти все фермы, что на отшибе, заброшены. Ночью никто на улицу носу не кажет, даже в деревне. И так обстоят дела от Дивен Райд до Сторожевого Холма, а может, и до Таренского Перевоза. А Белоплащники, как они ни плохи, нынче для нас единственная защита. Они уже спасли две семьи, когда троллоки напали на их фермы.
– Я думал… я надеялся… – Перрин никак не мог вспомнить, на что он надеялся. Что-то насчет троллоков? Впрочем, вспоминать ему не хотелось. Белоплащники защищают Двуречье! Он чуть не расхохотался. – А Рандов отец? Ферма Тэма? Это тоже троллоки?
Госпожа ал'Вир открыла было рот, но Бран не дал ей сказать.
– Он заслуживает правды, Марин. Это сделали Белоплащники. И у ал'Торов, и у Коутонов. – Значит, и Мэтова родня тоже… Мои родные, и Ранда, и Мэта… – Странно – он говорил таким тоном, будто рассуждал о погоде. – И они тоже все погибли?
– Нет, сынок, нет. Абелл и Тэм прячутся где-то в Западном Лесу. Ну а матушка и сестры Мэта… они тоже живы.
– Скрываются?
– Нет нужды об этом распинаться, – встряла в разговор госпожа ал'Вир. – Ты, Бран, лучше принес бы ему еще бренди.
Однако муж ее остался на месте. Марин бросила на него хмурый взгляд и продолжила:
– Я бы предложила тебе переночевать у нас, но это небезопасно. У нас найдутся доброхоты, которые, коли узнают, где ты, тут же со всех ног побегут к лорду Борнхальду. Эвард Конгар и Хари Коплин повсюду таскаются за Белоплащниками, словно псы, да и Кенн Буйе ненамного лучше. А у Вита Конгара язык без костей, если что прознает, тут же начнет болтать почем зря, пока его Дейз не окоротит. Она теперь наша Мудрая. Перрин, как ни крути, а лучше тебе уехать. Поверь мне.
Юноша медленно покачал головой. Слишком много на него навалилось, сразу во всем и не разберешься. Дейз Конгар – Мудрая? Эта корова? Белоплащники защищают Двуречье, а Хари, Эвард и Вит бегают к ним с доносами. Это, может, и не диво – чего ждать от Конгаров и Коплинов, но вот Кенн Буйе… Он ведь как-никак член Совета. И еще – она назвала имя лорда Борнхальда. Стало быть, Джефрам Борнхальд здесь.
– По твоему лицу, Бранделвин ал'Вир, – промолвил Гаул, – я вижу, что сказано еще не все.
– Это правда, – согласился Бран. – Нет, Марин, – добавил он твердо, когда жена покачала головой, – мальчик заслуживает того, чтобы знать всю правду.
Госпожа ал'Вир со вздохом сложила руки на груди: она добивалась своего почти всегда, за исключением тех случаев, когда лицо Брана становилось таким, каким оно было сейчас.
– Какую правду? – спросил Перрин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175