– не мог быть вечно с тобой. Он остался на этом свете, чтобы защищать тебя от опасностей, но сегодняшние события… Ты знаешь, что сегодня произошло?
– Да, – кивнул мальчик, – кто-то нарисовал на арке в холле Знак секты Белого Мигуна.
– Вот как? – Я удивился. Мы же ничего не объясняли детям! – Откуда ты знаешь?
– Просто знаю, и все, – буркнул Даниил, но потом все-таки ответил: – У нас дома он был нарисован на стене. Мама и папа всегда завешивали его картиной, когда к нам приходил инспектор от Инквизиции.
– К вам приходили инквизиторы?
– Да. Раз в месяц. Папа говорил – проверить, как мы живем, потому что они думали, что мои родители… ну, до сих пор не забыли… ну, вы понимаете?
Я кивнул. То, что инквизиторы не оставляют своим вниманием бывших сектантов, для меня было новостью. Но почему ничего подобного не сообщил Вэл? Почему, в конце концов, к нам домой не ходили инспекторы? Ведь на воспитании Графов находился я – сын духовной дочери самого гуру! Или все-таки приходили, но я был слишком мал и не запомнил?
Мотылек слегка пошевелил усами. Он попытался приподняться, но слабые лапки его не слушались. Даниил жадно следил за ним.
– Мы можем что-нибудь для него сделать? – прошептал он. – Может быть, заклинание…
– Вряд ли. Прости, Даниил, но Знак Мигуна… Мигун был очень сильным магом. Сильным и опасным. Думаю, твой отец пытался защитить тебя от него. Но раз здесь появился его Знак, то…
– Мой отец сражался с ним и проиграл?
– Да.
– Мне страшно, – прошептал Даниил.
Я обхватил его за плечи, и мальчик прижался ко мне, вздрагивая, словно за дверями уже стоял кто-то пришедший по его душу.
Мотылек все еще шевелился. Я присмотрелся к его движениям. Насекомое явно пыталось дать нам какой-то знак? Или это просто агония?
– Он умирает, – всхлипнул мальчик.
– Да.
– И мы ничем не можем ему помочь?
– Думаю, можем, – сказал я. – Мы должны позволить ему умереть.
Даниил с испугом воззрился на меня. Какой-то миг мне казалось, что он вот-вот схватит мотылька и убежит.
– Понимаешь, – торопливо заговорил я, – твой отец уже все равно мертв. Его душа вернулась в этот мир, чтобы защищать тебя, и он был при тебе так долго, как мог. Но мотыльки недолговечны. Обычное насекомое давно бы уже умерло – его поддерживает воля твоего отца. Вселись он в какое-нибудь другое существо, с более долгой жизнью, он бы и прожил в этом облике дольше. Но мотыльку – настоящему мотыльку – пора умирать. Ради любви к твоему отцу мы не имеем права заставлять его дольше мучиться. Поверь, он будет тебе только благодарен за то, что ты позволишь ему обрести покой.
– Нет! – вскрикнул Даниил. – Вы говорите это нарочно! Я знаю! Это не покой! ТАМ нет покоя! ТАМ нет вообще ничего! Тот свет – сказка, обман! Я не хочу, чтобы он умирал! Нельзя, чтобы умирали! Смерть – это же так страшно! Я видел, как умирала мама! Я не хочу! Не хочу!
– Замолчи! Мне, между прочим, пришлось хуже. Мои родители тоже умерли! Но твой отец хотя бы некоторое время оставался подле тебя, а мои бросили меня. Они не приходили даже во сне, и тем более в мотыльках! Они оставили меня на произвол судьбы. Но если бы это зависело от меня, я бы подарил им посмертный покой. И ты должен это сделать. Это твой долг.
Мальчик некоторое время стоял и смотрел в пол. Потом шмыгнул носом, вытер рукавом глаза и пробурчал:
– Что надо делать?
– Не знаю. Просто раздавить насекомое нельзя. Надо сперва освободить из него душу твоего отца… Наверное, есть какие-то пентаграммы со знаками смерти. Мы можем спросить у мессира Леонарда. Директор…
– Не надо, – вдруг прервал меня Даниил, – посторонние не должны при этом присутствовать. Я сам.
Я удивился такому ответу, но удивление мое стало еще больше, когда мальчик достал из кармана кусок мела и, опустившись на колени, стал чертить на полу классной комнаты пентаграмму. Движения его были поначалу медленные и осторожные, но после нескольких первых линий он обрел уверенность.
– Что ты делаешь? – поинтересовался я, отходя в сторону. – Откуда ты это знаешь?
– Я… – Даниил захлопал ресницами. Он стоял на коленях в середине недорисованной пентаграммы. – Я проходил это в школе. В Полых Холмах.
– Я, конечно, не специалист, но, по-моему, это черная магия.
– Ага. Мы же там изучали черную магию. Эта пентаграмма наиболее подходящая, как мне кажется.
– «Как тебе кажется!» – передразнил я. – Откуда ты ее взял-то?
– Из учебника, – последовал короткий ответ.
Мне оставалось только удивляться. Получив конкретное задание, Даниил перестал распускать нюни и работал спокойно и сосредоточенно. К тому времени, как приготовления были закончены – пришлось пожертвовать несколько свечей и устроить маленькое кровопускание самцу-единорогу, – мотылек уже почти перестал подавать признаки жизни. Он лежал у меня на ладони, как меховая тряпочка, и только по клочкам ауры можно было догадаться, что жизнь еще не покинула крошечное тельце.
Даниил критически осмотрел свое творение, потом взял у меня мотылька, погладил его и, тяжело вздохнув, положил в центре пентаграммы.
– Что дальше? – шепотом поинтересовался я.
– Не знаю. – Даниил пожал плечами. – Я думал, вы мне поможете!
Я уже собрался было возмутиться, но тут заметил, что мотылек шевельнулся. Тельце его окутала странная дымка. Зажженные по углам пентаграммы свечи дрогнули, выбрасывая клубы дыма.
– Тс-с, – сжал я локоть Даниила. – Кажется, началось…
Мальчик ахнул. От тела насекомого отделялась серая дымка. Оно как бы таяло, плавилось, превращая в дым, который, поднимаясь вверх, постепенно обретал очертания человеческой фигуры.
– Папа, – прошептал Даниил. – Папа!
Силуэт вздрогнул. Человек в пентаграмме повел головой по сторонам.
– Кто здесь?
– Папа, это я! Я здесь! – Даниил подпрыгнул, взмахнул руками, и я еле удержал мальчишку от того, чтобы он не прыгнул в пентаграмму. Страшно даже представить, что ждало бы его в этом случае. Но дух Йозефа заметил мальчика.
– Дэниэль, – выдохнул он. – Сынок… Это ты! Живой?
– Живой, папа. А почему…
– Цена слишком велика. Я готов был на все, но я не хотел отдавать тебя. Прости. Я должен был сделать выбор, и я его сделал.
– О чем это он? – Даниил повернулся ко мне.
– Спроси его сам, – шепнул я. – Меня он просто не услышит.
– Что ты говоришь? Какой выбор? Куда ты должен был меня отдать и почему ты умер?
– Белый Мигун, – последовал ответ. – Я верно служил ему. Я помнил его и не оставлял надежды, что он вернется. Но добыть ему свободу было слишком тяжело. Твоя мама отдала свою жизнь, чтобы узнать, как это можно сделать. Своей смертью она заплатила за знание. А я должен был воплотить это знание в жизнь. Свобода для гуру – в обмен на самое дорогое, что у меня есть. Я не смог отдать тебя, Дэниэль. Я ушел за ним сам. Прости меня.
Даниил попятился, отступая от пентаграммы, и наткнулся на меня. Я обхватил мальчика за плечи, но мне самому требовалось утешение. Двадцать лет прошло, а последователи Белого Мигуна до сих пор живут на свете и, несмотря ни на какие ухищрения инквизиции, ждут возвращения своего гуру.
– Прости меня, Дэниэль, – повторил призрак.
Я потормошил мальчика:
– Спроси у него, где сейчас Белый Мигун. Он знает?
– Нет, – прошелестел призрак, услышав вопрос из уст своего сына. – Прости. Ты не должен… не должен был… не дол…
Голос его истончился, по телу пробежала рябь, и призрак растаял. На полу в центре пентаграммы осталось лежать тело мотылька – или, вернее, полурассыпавшийся трупик. Даниил, опустив голову, стоял столбом. Когда я тронул его за плечо, он вдруг вскрикнул, оттолкнул мою руку и бросился прочь.
Дня два после этого я ходил как в воду опущенный. Мне не давало покоя то, что я услышал от призрака Йозефа Мельхиора. Получалось, что Даниил мог умереть ради того, чтобы Мигун выбрался на свободу. Его отец должен был отдать самое дорогое… Но его любовь была слишком сильна, и даже преданность гуру оказалась бессильной перед отцовским чувством? Хм, мои родители явно любили меня гораздо меньше, если предпочли самоубийство. И не права ли дама Морана в отношении Черного Вэла? Ведь он был одним из боевиков секты. А что, если и он, по примеру четы Мельхиор, тоже приближал возвращение Мигуна?
Терзаемый этими мыслями, я по полночи ворочался в постели и иногда до рассвета лежал, не сомкнув глаз. Мне все казалось, что, стоит мне задремать, как зелейник придет по мою душу. К концу второй бессонной ночи я уже желал, чтобы его поскорее уволили.
К сожалению, пока что вину Черного Вэла доказать было невозможно. Берегиня и ее ученики трудились не покладая рук, разбирая доспехи в холле и школьном музее и перебирая их заново, и в конце концов все они обрели фантастический вид, но дух Рыцаря вместо того, чтобы попасть в подготовленную ловушку, испарился совершенно. Обычно призраки исчезали на три дня, а то и на пару недель. В прежнее время отсутствия Оживающего Доспеха никто бы не заметил, но сейчас это выводило всех из терпения.
На третью ночь бессонница все-таки дала о себе знать, и я заснул около полуночи. А когда проснулся, выяснил, что проспал завтрак.
Готовый ко всему, я с тяжелой головой выполз из своей комнаты и сразу понял, что оправдались мои самые дурные предчувствия. Ибо от волнения и удивления гудел уже наш четвертый этаж, а именно его центральная часть, где находилась учительская.
Ожидая увидеть там все, что угодно, я помчался сломя голову и, еще подбегая, увидел столпившихся детей и взрослых, разглядывавших написанную на стене аршинными буквами надпись:
«ОТДАЙТЕ ЛОРДА МОРТОНА!»
Кто– то обернулся, заметил меня, потормошил соседа. Все зашевелились, расступаясь и освобождая мне дорогу. Гул голосов понемногу стих, и к стене я подошел в гробовом молчании.
Огромные буквы были написаны на высоте человеческого роста, и написаны они были кровью.
Рядом что-то задвигалось, и меня ухватили за локоть. От неожиданности я вскрикнул и схватился за амулет, но это оказался Спурий. Учитель-оборотень тяжело дышал после быстрого бега, от него пахло морозом и зверем.
– Я из свинарника, – прохрипел он, хватая полным ртом воздух. – Зарезан кабан Скринфакси.
Спурий воровато обернулся и, приблизив губы к моему уху, прошептал:
– У него разорвано горло! Я полузверь, я знаю, что говорю.
– Так может быть…
– Ты что, совсем того? – зашипел он. – Полнолуние только через неделю!
Учителя постепенно выходили из ступора. Детей – большинство из них уже пришло из столовой на уроки – кое-как загнали в классы, а двери, ведущие на этаж, перекрыли, чтобы новость не распространялась дальше по школе.
Придя в класс, я молча сел за стол. Девушки шестого курса, одиннадцать пар глаз, молча смотрели на меня. Я чувствовал разлитое в воздухе напряжение. Кровавые надписи кого угодно способны вывести из себя.
– Все в порядке – Я с усилием встал. – Начнем урок. Сегодняшняя тема…
– Значит, это правда? – послышался дрожащий от волнения голос.
– Что правда? – поискав глазами говорившую, я наткнулся на Ингу. Под моим взглядом девушка покраснела.
– Ну, это правда, что вы – это вы?
– Что вы – тот самый Мортон? – подала голос Вероника. – Или вы его однофамилец? Понимаете, мы давно спорили, вы это или не вы, а спросить не решались.
Я набрал полную грудь воздуха.
– Да. Я – это я.
Класс оживился. Девушки шушукались, переглядывались, толкали друг друга локтями. На меня уставились обожающие, восторженные, любопытные взгляды.
– Расскажите, – попросила Кристина.
– Что рассказать?
– Ну, все. Как вы… ну, жили? И вообще?
– Да я ничего не знаю. Понимаете, то, что я Максимилиан Мортон, я узнал всего год назад. До этого меня звали Эмилем Графом, и я воспитывался в другой семье. У меня было обычное детство – родители, брат и сестра. Я жил так же, как все мальчишки. И ни разу со мной не произошло чего-то из ряда вон выходящего. У меня даже нет никакого шрама или там, например, родинки. Правда-правда!
Девушки захихикали. Видимо, мои слова насчет родинок и шрамов показались им забавными.
– Но вы же должны были знать! – не сдавалась Кристина.
– Что? Про Мортонов? Да, мы проходили о них по Истории Магии, но это было так давно. Я даже не думал, что легенда о сыне Мерлина имеет ко мне какое-то отношение. Я же тогда был Эмилем Графом!
– И вас не насторожило, что три поколения Мортонов во время разгула мракобесия прожили под чужими именами?
– Но мне-то никто не говорил в детстве, что я не Эмиль Граф. Я вообще, если хотите знать, пару раз прогулял этот предмет. Мы тогда с ребятами отправились в Милоград в зооцирк. А вы, по-моему, сами все знаете лучше меня. Так, может быть, это не я, а вы должны мне рассказать правду о роде Мортонов?
– Но это же все написано в учебнике! – не сдавались девчонки.
– Да, но я так давно последний раз держал учебник в руках!
– Ой, да это мы сейчас!
Пошептавшись, девушки отправили двоих разведчиц в библиотеку, и вскоре в мои руки лег учебник по Истории Магии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
– Да, – кивнул мальчик, – кто-то нарисовал на арке в холле Знак секты Белого Мигуна.
– Вот как? – Я удивился. Мы же ничего не объясняли детям! – Откуда ты знаешь?
– Просто знаю, и все, – буркнул Даниил, но потом все-таки ответил: – У нас дома он был нарисован на стене. Мама и папа всегда завешивали его картиной, когда к нам приходил инспектор от Инквизиции.
– К вам приходили инквизиторы?
– Да. Раз в месяц. Папа говорил – проверить, как мы живем, потому что они думали, что мои родители… ну, до сих пор не забыли… ну, вы понимаете?
Я кивнул. То, что инквизиторы не оставляют своим вниманием бывших сектантов, для меня было новостью. Но почему ничего подобного не сообщил Вэл? Почему, в конце концов, к нам домой не ходили инспекторы? Ведь на воспитании Графов находился я – сын духовной дочери самого гуру! Или все-таки приходили, но я был слишком мал и не запомнил?
Мотылек слегка пошевелил усами. Он попытался приподняться, но слабые лапки его не слушались. Даниил жадно следил за ним.
– Мы можем что-нибудь для него сделать? – прошептал он. – Может быть, заклинание…
– Вряд ли. Прости, Даниил, но Знак Мигуна… Мигун был очень сильным магом. Сильным и опасным. Думаю, твой отец пытался защитить тебя от него. Но раз здесь появился его Знак, то…
– Мой отец сражался с ним и проиграл?
– Да.
– Мне страшно, – прошептал Даниил.
Я обхватил его за плечи, и мальчик прижался ко мне, вздрагивая, словно за дверями уже стоял кто-то пришедший по его душу.
Мотылек все еще шевелился. Я присмотрелся к его движениям. Насекомое явно пыталось дать нам какой-то знак? Или это просто агония?
– Он умирает, – всхлипнул мальчик.
– Да.
– И мы ничем не можем ему помочь?
– Думаю, можем, – сказал я. – Мы должны позволить ему умереть.
Даниил с испугом воззрился на меня. Какой-то миг мне казалось, что он вот-вот схватит мотылька и убежит.
– Понимаешь, – торопливо заговорил я, – твой отец уже все равно мертв. Его душа вернулась в этот мир, чтобы защищать тебя, и он был при тебе так долго, как мог. Но мотыльки недолговечны. Обычное насекомое давно бы уже умерло – его поддерживает воля твоего отца. Вселись он в какое-нибудь другое существо, с более долгой жизнью, он бы и прожил в этом облике дольше. Но мотыльку – настоящему мотыльку – пора умирать. Ради любви к твоему отцу мы не имеем права заставлять его дольше мучиться. Поверь, он будет тебе только благодарен за то, что ты позволишь ему обрести покой.
– Нет! – вскрикнул Даниил. – Вы говорите это нарочно! Я знаю! Это не покой! ТАМ нет покоя! ТАМ нет вообще ничего! Тот свет – сказка, обман! Я не хочу, чтобы он умирал! Нельзя, чтобы умирали! Смерть – это же так страшно! Я видел, как умирала мама! Я не хочу! Не хочу!
– Замолчи! Мне, между прочим, пришлось хуже. Мои родители тоже умерли! Но твой отец хотя бы некоторое время оставался подле тебя, а мои бросили меня. Они не приходили даже во сне, и тем более в мотыльках! Они оставили меня на произвол судьбы. Но если бы это зависело от меня, я бы подарил им посмертный покой. И ты должен это сделать. Это твой долг.
Мальчик некоторое время стоял и смотрел в пол. Потом шмыгнул носом, вытер рукавом глаза и пробурчал:
– Что надо делать?
– Не знаю. Просто раздавить насекомое нельзя. Надо сперва освободить из него душу твоего отца… Наверное, есть какие-то пентаграммы со знаками смерти. Мы можем спросить у мессира Леонарда. Директор…
– Не надо, – вдруг прервал меня Даниил, – посторонние не должны при этом присутствовать. Я сам.
Я удивился такому ответу, но удивление мое стало еще больше, когда мальчик достал из кармана кусок мела и, опустившись на колени, стал чертить на полу классной комнаты пентаграмму. Движения его были поначалу медленные и осторожные, но после нескольких первых линий он обрел уверенность.
– Что ты делаешь? – поинтересовался я, отходя в сторону. – Откуда ты это знаешь?
– Я… – Даниил захлопал ресницами. Он стоял на коленях в середине недорисованной пентаграммы. – Я проходил это в школе. В Полых Холмах.
– Я, конечно, не специалист, но, по-моему, это черная магия.
– Ага. Мы же там изучали черную магию. Эта пентаграмма наиболее подходящая, как мне кажется.
– «Как тебе кажется!» – передразнил я. – Откуда ты ее взял-то?
– Из учебника, – последовал короткий ответ.
Мне оставалось только удивляться. Получив конкретное задание, Даниил перестал распускать нюни и работал спокойно и сосредоточенно. К тому времени, как приготовления были закончены – пришлось пожертвовать несколько свечей и устроить маленькое кровопускание самцу-единорогу, – мотылек уже почти перестал подавать признаки жизни. Он лежал у меня на ладони, как меховая тряпочка, и только по клочкам ауры можно было догадаться, что жизнь еще не покинула крошечное тельце.
Даниил критически осмотрел свое творение, потом взял у меня мотылька, погладил его и, тяжело вздохнув, положил в центре пентаграммы.
– Что дальше? – шепотом поинтересовался я.
– Не знаю. – Даниил пожал плечами. – Я думал, вы мне поможете!
Я уже собрался было возмутиться, но тут заметил, что мотылек шевельнулся. Тельце его окутала странная дымка. Зажженные по углам пентаграммы свечи дрогнули, выбрасывая клубы дыма.
– Тс-с, – сжал я локоть Даниила. – Кажется, началось…
Мальчик ахнул. От тела насекомого отделялась серая дымка. Оно как бы таяло, плавилось, превращая в дым, который, поднимаясь вверх, постепенно обретал очертания человеческой фигуры.
– Папа, – прошептал Даниил. – Папа!
Силуэт вздрогнул. Человек в пентаграмме повел головой по сторонам.
– Кто здесь?
– Папа, это я! Я здесь! – Даниил подпрыгнул, взмахнул руками, и я еле удержал мальчишку от того, чтобы он не прыгнул в пентаграмму. Страшно даже представить, что ждало бы его в этом случае. Но дух Йозефа заметил мальчика.
– Дэниэль, – выдохнул он. – Сынок… Это ты! Живой?
– Живой, папа. А почему…
– Цена слишком велика. Я готов был на все, но я не хотел отдавать тебя. Прости. Я должен был сделать выбор, и я его сделал.
– О чем это он? – Даниил повернулся ко мне.
– Спроси его сам, – шепнул я. – Меня он просто не услышит.
– Что ты говоришь? Какой выбор? Куда ты должен был меня отдать и почему ты умер?
– Белый Мигун, – последовал ответ. – Я верно служил ему. Я помнил его и не оставлял надежды, что он вернется. Но добыть ему свободу было слишком тяжело. Твоя мама отдала свою жизнь, чтобы узнать, как это можно сделать. Своей смертью она заплатила за знание. А я должен был воплотить это знание в жизнь. Свобода для гуру – в обмен на самое дорогое, что у меня есть. Я не смог отдать тебя, Дэниэль. Я ушел за ним сам. Прости меня.
Даниил попятился, отступая от пентаграммы, и наткнулся на меня. Я обхватил мальчика за плечи, но мне самому требовалось утешение. Двадцать лет прошло, а последователи Белого Мигуна до сих пор живут на свете и, несмотря ни на какие ухищрения инквизиции, ждут возвращения своего гуру.
– Прости меня, Дэниэль, – повторил призрак.
Я потормошил мальчика:
– Спроси у него, где сейчас Белый Мигун. Он знает?
– Нет, – прошелестел призрак, услышав вопрос из уст своего сына. – Прости. Ты не должен… не должен был… не дол…
Голос его истончился, по телу пробежала рябь, и призрак растаял. На полу в центре пентаграммы осталось лежать тело мотылька – или, вернее, полурассыпавшийся трупик. Даниил, опустив голову, стоял столбом. Когда я тронул его за плечо, он вдруг вскрикнул, оттолкнул мою руку и бросился прочь.
Дня два после этого я ходил как в воду опущенный. Мне не давало покоя то, что я услышал от призрака Йозефа Мельхиора. Получалось, что Даниил мог умереть ради того, чтобы Мигун выбрался на свободу. Его отец должен был отдать самое дорогое… Но его любовь была слишком сильна, и даже преданность гуру оказалась бессильной перед отцовским чувством? Хм, мои родители явно любили меня гораздо меньше, если предпочли самоубийство. И не права ли дама Морана в отношении Черного Вэла? Ведь он был одним из боевиков секты. А что, если и он, по примеру четы Мельхиор, тоже приближал возвращение Мигуна?
Терзаемый этими мыслями, я по полночи ворочался в постели и иногда до рассвета лежал, не сомкнув глаз. Мне все казалось, что, стоит мне задремать, как зелейник придет по мою душу. К концу второй бессонной ночи я уже желал, чтобы его поскорее уволили.
К сожалению, пока что вину Черного Вэла доказать было невозможно. Берегиня и ее ученики трудились не покладая рук, разбирая доспехи в холле и школьном музее и перебирая их заново, и в конце концов все они обрели фантастический вид, но дух Рыцаря вместо того, чтобы попасть в подготовленную ловушку, испарился совершенно. Обычно призраки исчезали на три дня, а то и на пару недель. В прежнее время отсутствия Оживающего Доспеха никто бы не заметил, но сейчас это выводило всех из терпения.
На третью ночь бессонница все-таки дала о себе знать, и я заснул около полуночи. А когда проснулся, выяснил, что проспал завтрак.
Готовый ко всему, я с тяжелой головой выполз из своей комнаты и сразу понял, что оправдались мои самые дурные предчувствия. Ибо от волнения и удивления гудел уже наш четвертый этаж, а именно его центральная часть, где находилась учительская.
Ожидая увидеть там все, что угодно, я помчался сломя голову и, еще подбегая, увидел столпившихся детей и взрослых, разглядывавших написанную на стене аршинными буквами надпись:
«ОТДАЙТЕ ЛОРДА МОРТОНА!»
Кто– то обернулся, заметил меня, потормошил соседа. Все зашевелились, расступаясь и освобождая мне дорогу. Гул голосов понемногу стих, и к стене я подошел в гробовом молчании.
Огромные буквы были написаны на высоте человеческого роста, и написаны они были кровью.
Рядом что-то задвигалось, и меня ухватили за локоть. От неожиданности я вскрикнул и схватился за амулет, но это оказался Спурий. Учитель-оборотень тяжело дышал после быстрого бега, от него пахло морозом и зверем.
– Я из свинарника, – прохрипел он, хватая полным ртом воздух. – Зарезан кабан Скринфакси.
Спурий воровато обернулся и, приблизив губы к моему уху, прошептал:
– У него разорвано горло! Я полузверь, я знаю, что говорю.
– Так может быть…
– Ты что, совсем того? – зашипел он. – Полнолуние только через неделю!
Учителя постепенно выходили из ступора. Детей – большинство из них уже пришло из столовой на уроки – кое-как загнали в классы, а двери, ведущие на этаж, перекрыли, чтобы новость не распространялась дальше по школе.
Придя в класс, я молча сел за стол. Девушки шестого курса, одиннадцать пар глаз, молча смотрели на меня. Я чувствовал разлитое в воздухе напряжение. Кровавые надписи кого угодно способны вывести из себя.
– Все в порядке – Я с усилием встал. – Начнем урок. Сегодняшняя тема…
– Значит, это правда? – послышался дрожащий от волнения голос.
– Что правда? – поискав глазами говорившую, я наткнулся на Ингу. Под моим взглядом девушка покраснела.
– Ну, это правда, что вы – это вы?
– Что вы – тот самый Мортон? – подала голос Вероника. – Или вы его однофамилец? Понимаете, мы давно спорили, вы это или не вы, а спросить не решались.
Я набрал полную грудь воздуха.
– Да. Я – это я.
Класс оживился. Девушки шушукались, переглядывались, толкали друг друга локтями. На меня уставились обожающие, восторженные, любопытные взгляды.
– Расскажите, – попросила Кристина.
– Что рассказать?
– Ну, все. Как вы… ну, жили? И вообще?
– Да я ничего не знаю. Понимаете, то, что я Максимилиан Мортон, я узнал всего год назад. До этого меня звали Эмилем Графом, и я воспитывался в другой семье. У меня было обычное детство – родители, брат и сестра. Я жил так же, как все мальчишки. И ни разу со мной не произошло чего-то из ряда вон выходящего. У меня даже нет никакого шрама или там, например, родинки. Правда-правда!
Девушки захихикали. Видимо, мои слова насчет родинок и шрамов показались им забавными.
– Но вы же должны были знать! – не сдавалась Кристина.
– Что? Про Мортонов? Да, мы проходили о них по Истории Магии, но это было так давно. Я даже не думал, что легенда о сыне Мерлина имеет ко мне какое-то отношение. Я же тогда был Эмилем Графом!
– И вас не насторожило, что три поколения Мортонов во время разгула мракобесия прожили под чужими именами?
– Но мне-то никто не говорил в детстве, что я не Эмиль Граф. Я вообще, если хотите знать, пару раз прогулял этот предмет. Мы тогда с ребятами отправились в Милоград в зооцирк. А вы, по-моему, сами все знаете лучше меня. Так, может быть, это не я, а вы должны мне рассказать правду о роде Мортонов?
– Но это же все написано в учебнике! – не сдавались девчонки.
– Да, но я так давно последний раз держал учебник в руках!
– Ой, да это мы сейчас!
Пошептавшись, девушки отправили двоих разведчиц в библиотеку, и вскоре в мои руки лег учебник по Истории Магии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56