И как это больно? Ни родных, ни друзей…
Я не знал. Но мне вдруг ужасно захотелось хоть как-то облегчить его боль. Я встал за его спиной:
– Если это вам поможет, я готов быть вашим другом. И не только…
– Спасибо. – Он развернулся так стремительно, что чуть не ударил меня локтем в грудь. – В таком случае…
Он стремительно перехватил мои запястья одной рукой. Я не успел и пикнуть, как он достал нож.
– Что вы хотите сделать?
– Пошли.
Сопротивляться было бесполезно – Вэл тащил меня за собой, как мальчишку. Больше всего на свете я боялся, что сейчас нас заметят и пойдут сплетни и слухи. Но, хотя мы и выбрались из здания школы и направились через парк к пруду, на нас никто не обращал внимания. Ночь Бельтана сделала свое дело – и дети, и взрослые были так заняты собой, что не смотрели по сторонам.
Вэл привел меня к берегу пруда и опустился коленями на мокрый песок у самой воды, заставив меня сделать то же самое. От воды тянуло сыростью. Освободив одну руку, Черный ножом вырыл в песке ямку и перевернул мою руку запястьем кверху.
– Надеюсь, ты не будешь орать, – проворчал он и сделал надрез.
Я закусил губу и отвернулся, чтобы не смотреть.
– Под этими звездами, над этой водой, – нараспев зазвучал голос Черного Вэла, – клянусь всегда и всюду быть с тобой. Твои беды – мои беды. Мои беды – твои беды. Моя радость – твое счастье. Твоя радость – моя судьба… Повтори!
Я подчинился трясущимися губами. При этом я не выдержал и взглянул на свою руку, и увидел, что Вэл и себе сделал надрез, так что наша кровь смешалась и вместе капала в ямку.
Когда я кое-как договорил, Вэл ножом разровнял ее, засыпав кровь, и встал, отряхивая штаны от песка. Я тоже поднялся на ноги.
– Зачем вы это сделали?
– Понимаешь, – Вэл осматривал свой наряд с таким тщанием, словно ему еще предстояло идти на прием в королевский дворец, – ты сын моей Женевьевы. Я до сих пор не могу забыть твою мать, и, когда смотрю на тебя, мне кажется, что вижу ее. Я мечтал отдать жизнь ради ее счастья…
– Вы и так спасли мне жизнь, – сказал я.
– Мне этого мало. Женевьева, она…
– Расскажите мне о моих родителях, – попросил я.
– Хорошо. Только вернемся ко мне. Выпьем чего-нибудь. А то ты весь дрожишь. Замерз?
Меня действительно била нервная дрожь, но отнюдь не от холода – просто я на самом деле какое-то время был уверен в том, что Черный Вэл хочет моей смерти. И тем не менее я послушно последовал за этим человеком.
Мы расположились в его каморке. Когда Черный зажег в жаровне угли и придвинул к ним высокий стул для меня, сам расположившись на низенькой скамеечке и разлив по бокалам Мед Поэзии, в ней стало так уютно, несмотря на скудную обстановку и обшарпанные стены. Грея в руках бокал с Медом, Вэл негромким голосом, глядя куда-то внутрь себя, начал рассказ. Как, сбежав из детского дома и скитаясь по вокзалам, он случайно увидел в толпе мою мать – и еще прежде, чем она обратила на него внимание, понял, что готов на все ради ее глаз. А когда она заговорила с ним и предложила следовать за собой, пошел безропотно. И никогда впоследствии не спорил, если она приказывала что-нибудь. Он принял учение Белого Мигуна именно потому, что его прежде приняла она. И сражался не столько за своего гуру, сколько за нее. Ему было наплевать, что все остальные так или иначе были влюблены в мою мать. Он был уверен, что однажды она изберет его… Но появился мой отец. И все-таки для Черного оставалась надежда – до самых последних мгновений.
Мягкий голос убаюкивал. Я сперва слушал, по капле смакуя Мед, но сам не заметил, как уснул на середине рассказа.
А когда проснулся, был уже белый день.
Яркий солнечный луч проникал в подвальное помещение и падал как раз мне на лицо. Я лежал на узком топчане, укрытый пледом, а Черный Вэл устроился на стуле, положив ногу на ногу.
– Сколько времени? – спросил я.
– Почти полдень. Ну, Максимилиан, ты и здоров спать! Тебя и пушкой не разбудишь.
Полдень! Мои звери в живом уголке до сих пор не кормлены! Я рванулся вскочить – и сообразил, что совершенно раздет. Ну просто до белья. Это сразу заставило мои мысли двигаться в определенном направлении, тем более что сам Черный Вэл успел переодеться в свой всегдашний черный наряд.
– Вэл? Что это значит? Что… что-нибудь было?
– Ты о чем? – вскинул он одну бровь.
– Не притворяйтесь! Я хочу сказать, что проснулся в вашей постели, в таком виде и…
– Ах, вот ты о чем! – Он запрокинул голову и рассмеялся от души, хотя мне было не до смеха. – Уверяю тебя, твои опасения напрасны!
– Напрасны? – взвился я. – Нас выгонят из школы, если узнают, что мы…
– Не выгонят! – Вэл выглядел таким довольным, что мне захотелось врезать ему как следует. – Потому что все в курсе – я ничего не смогу тебе сделать! И не только потому, что ты – сын Женевьевы. Я ДЕЙСТВИТЕЛЬНО стерилен! Моя жена, – он скривился, как от зубной боли, – слишком ненавидела меня, чтобы допустить, что меня хоть когда-нибудь смогут полюбить и что я смогу быть счастлив. И она наложила на меня заклятие. Я ничего – абсолютно ничего! – не могу! Кроме того, то, что ты переночевал у меня, еще не скандал. Было бы хуже, если бы здесь переночевал какой-нибудь ученик или ученица.
– Вероника! – вырвалось у меня прежде, чем я вспомнил, что должен держать язык за зубами. Вэл потрепал меня по плечу:
– Все в порядке. Я знаю.
– Что?
– Про тебя и девушку. Это я дал ей любовный эликсир и научил им пользоваться.
– Вы с ума сошли! – Я рванулся вскочить, но Вэл придержал меня за плечи. – Зачем вы хотели влюбить меня в ученицу? Вы хоть понимаете, что чуть было не натворили?
– Понимаю. – Вэл был таким спокойным, что я больше, чем когда-либо, желал придушить его, – Ты был в опасности. Белый Мигун готовил на тебя покушение, использовал любые средства, чтобы выбить тебя из колеи и сделать легкой добычей. Его магия сильна, она опасна для такого, как ты. Я, лишенный магии, не мог тебя защитить, а остальные наши коллеги относились к угрозе слишком поверхностно. Большинство магов считает, что Хранитель Тайны уже защищен самой Тайной. И мало кто понимает, что Хранителя надо защищать.
– Но я же не… – Мой воинственный пыл угасал. Я уже жалел о своей вспышке гнева – ведь Вэл действительно спас мне жизнь.
– Я не мог защитить тебя своей магией, но есть в мире силы, которые сравнимы с самыми могучими чарами, – продолжал Вэл. – Это сила любви. Тот, кого любят, защищен любовью. А если он любит в ответ, защита становится более сильной. Ты ДОЛЖЕН был влюбиться, причем взаимно, чтобы Белый Мигун не смог до тебя добраться. И когда я случайно подслушал признания Вероники – она плакалась подружкам, – я понял, что надо делать. Вспомни, пока в твоей душе жили первые ростки любви – и Белый Мигун бездействовал. Его надпись кровью «Отдайте Мортона!» была криком отчаяния – он НЕ МОГ тебя одолеть! Поэтому просил. И стоило тебе начать бороться против своей любви, как он взял реванш. Если бы ты хоть немного помедлил, позволил чувствам восторжествовать, у меня было бы время, чтобы самостоятельно выйти на Белого Мигуна.
– Он был в теле Даниила Мельхиора.
– И это я знаю. Я хотел поставить мальчика на грань жизни и смерти. Знаешь, как посвящают в маги?… Соискатель должен рискнуть жизнью – рискнуть всерьез, тогда его сознание деформируется, и он становится магом. Так я думал, что в нужный момент Мигун испугается за жизнь этого тела и проявит себя. Однако ты мне помешал – ты поторопился выйти из-под защиты любви. И я чуть было не опоздал.
– Но в конце концов все закончилось хорошо, – решил я подбодрить Вэла, – Белый Мигун нейтрализован, я жив и здоров, Тайна укрыта в надежном месте до лучших времен, а вы вернули себе магию.
– Да. – Вэл прикрыл глаза и улыбнулся своим мыслям. – Я прошел Посвящение второй раз. Мигун мог меня убить, если бы я не ВСПОМНИЛ. Я вспомнил магию… Всю магию, – добавил он с горечью, и я понял, что он имел в виду лежащее на нем заклятие.
– Вэл… – Я осторожно встал. К моей радости, оказалось, что моя обычная одежда уже лежит на скамеечке у постели и больше не надо напяливать на себя маскарадный костюм. – Теперь, раз у вас есть магия, вы могли бы…
– Ты невнимательно слушал курс теории магии, – скривился Вэл, – заклятие может снять только тот, кто его наложил… или смерть чародея. А убивать женщину… Нет, я не настолько ненавижу женщин. Вот ведь ирония, – добавил он, – в моей жизни было всего две женщины – и каждая сыграла роковую роль.
– Где две, там и три, – попробовал утешить я его.
– Нет, – голос Черного Вэла опять стал скрипучим и неприятным, – третьей не будет. Никогда.
Снаружи действительно был день. Школа еще не отошла от праздника – даже в парке среди деревьев еще оставались неубранные столики с остатками угощений, а в траве тут и там валялись коробки от фейерверков, мишура и обрывки гирлянд. Никто не заметил, как я поднялся к себе в живой уголок – проходившие мимо дети и взрослые здоровались со мной так, словно ничего не случилось. Но у меня на душе почему-то было неспокойно.
Через две недели после Бельтана начались экзамены. Последние дни я потратил на то, чтобы написать билеты, – восемьдесят шесть билетов по нежитеведению и сто четырнадцать по магическим животным, не считая опросников для письменного экзамена у третьего и четвертого курсов. Я работал как одержимый, иногда чуть ли не засыпая над конспектами, чтобы не думать о том, что будет потом. Ведь сразу после экзаменов, едва отгремит выпускной вечер, я должен явиться в Инквизиторский Совет.
Экзамены в любой школе – горячая пора. Младшие курсы обычно сдают их письменно, а у старших устный опрос. Мне предстояло принять восемь экзаменов – четыре у третьего и четвертого курсов и четыре у шестого. Вместо экзаменов у седьмого курса должно было состояться Посвящение в маги. Совет педагогов решил освободить от экзаменов Эмиля Голду, переведя его на четвертый курс по усредненной оценке его однокурсников, но остальным ребятам предстояло пройти тернистыми дорогами знаний безо всяких поблажек.
Я сидел в одиночестве в своем кабинете и проверял письменные работы девочек третьего курса, когда дверь отворилась и без стука вошли пятеро инквизиторов. От неожиданности перо выпало у меня из руки, и я молча наблюдал, как двое заняли места у дверей, внешней и внутренней, а трое остальных подошли ко мне. Из них двое казались глубокими старцами – пергаментная кожа, узловатые, с прожилками синих вен, руки, морщины и ввалившиеся тусклые глаза, – а третий оказался настолько молод, что я почувствовал смущение от встречи со своим ровесником.
– Максимилиан Мортон, – произнес один из старших, садясь напротив меня. – Здравствуйте! Меня можете звать братом Альбертом. У нас к вам есть несколько вопросов. Ваш директор уже осведомлен о нашем визите. Обещаем, что не будем отнимать ваше время.
– Если вы сами не будете упорствовать, – добавил второй старец. – Наш брат Май проследит за этим. – Он указал на молодого инквизитора. Тот остался стоять столбом возле кафедры.
Я только кивнул. Что я мог сказать? Они предвосхитили почти все мои вопросы.
– Наши братья не сумели побеседовать с вами весной, поелику вы чувствовали себя не лучшим образом, – продолжал брат Альберт. – Да и журналисты могли растрезвонить по миру о нашем внимании к вам. Сейчас шумиха поутихла, и мы можем побеседовать спокойно.
Спокойно, скажут тоже! Да меня била мелкая дрожь. Я был один среди пяти инквизиторов – не самая лучшая компания для мага любого возраста и ранга.
– Первый вопрос, – прозвучал голос брата Альберта, – знали ли вы близко Белого Мигуна?
– Нет, – ответил я. – Мне было два года, когда секту разгромили. Я и родителей-то своих не помню.
– Вопрос второй, – инквизиторы никак не показали, понравился ли им мой ответ, – поддерживали ли вы связь с кем-то из соратников своих родителей?
– Нет. О том, что у моих родителей были соратники, я узнал слишком поздно. Гораздо позднее, чем свое настоящее имя.
– Вопрос третий, – похоже, они действовали автоматически, не думая над произносимыми словами. – Как вы отнеслись к тому, что ваши родители были связаны с Белым Мигуном?
– Не помню. Никак.
– А все-таки? Не думали ли вы, что они совершили ошибку или, напротив, что их дело достойно подражания?
– Я думал только об одном – что в результате остался сиротой у чужих людей и не знал даже свое имени.
– Так вы завидовали своим родителям или осуждали их?
– Не понимаю вас, – огрызнулся я. – Какое это имеет отношение к настоящим событиям?
– Он упорствует. – Инквизиторы переглянулись не то с удивлением, не то с восторгом. Молодой брат Май сделал шаг ко мне.
– Отнюдь, – пошел я на попятную, – я просто хочу понять, являюсь ли обвиняемым, свидетелем или потерпевшим?
– Это будет зависеть от ваших ответов.
Меня прошиб холодный пот. Выходит, меня еще могут подвергнуть наказанию за то, что на меня охотился международный преступник?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
Я не знал. Но мне вдруг ужасно захотелось хоть как-то облегчить его боль. Я встал за его спиной:
– Если это вам поможет, я готов быть вашим другом. И не только…
– Спасибо. – Он развернулся так стремительно, что чуть не ударил меня локтем в грудь. – В таком случае…
Он стремительно перехватил мои запястья одной рукой. Я не успел и пикнуть, как он достал нож.
– Что вы хотите сделать?
– Пошли.
Сопротивляться было бесполезно – Вэл тащил меня за собой, как мальчишку. Больше всего на свете я боялся, что сейчас нас заметят и пойдут сплетни и слухи. Но, хотя мы и выбрались из здания школы и направились через парк к пруду, на нас никто не обращал внимания. Ночь Бельтана сделала свое дело – и дети, и взрослые были так заняты собой, что не смотрели по сторонам.
Вэл привел меня к берегу пруда и опустился коленями на мокрый песок у самой воды, заставив меня сделать то же самое. От воды тянуло сыростью. Освободив одну руку, Черный ножом вырыл в песке ямку и перевернул мою руку запястьем кверху.
– Надеюсь, ты не будешь орать, – проворчал он и сделал надрез.
Я закусил губу и отвернулся, чтобы не смотреть.
– Под этими звездами, над этой водой, – нараспев зазвучал голос Черного Вэла, – клянусь всегда и всюду быть с тобой. Твои беды – мои беды. Мои беды – твои беды. Моя радость – твое счастье. Твоя радость – моя судьба… Повтори!
Я подчинился трясущимися губами. При этом я не выдержал и взглянул на свою руку, и увидел, что Вэл и себе сделал надрез, так что наша кровь смешалась и вместе капала в ямку.
Когда я кое-как договорил, Вэл ножом разровнял ее, засыпав кровь, и встал, отряхивая штаны от песка. Я тоже поднялся на ноги.
– Зачем вы это сделали?
– Понимаешь, – Вэл осматривал свой наряд с таким тщанием, словно ему еще предстояло идти на прием в королевский дворец, – ты сын моей Женевьевы. Я до сих пор не могу забыть твою мать, и, когда смотрю на тебя, мне кажется, что вижу ее. Я мечтал отдать жизнь ради ее счастья…
– Вы и так спасли мне жизнь, – сказал я.
– Мне этого мало. Женевьева, она…
– Расскажите мне о моих родителях, – попросил я.
– Хорошо. Только вернемся ко мне. Выпьем чего-нибудь. А то ты весь дрожишь. Замерз?
Меня действительно била нервная дрожь, но отнюдь не от холода – просто я на самом деле какое-то время был уверен в том, что Черный Вэл хочет моей смерти. И тем не менее я послушно последовал за этим человеком.
Мы расположились в его каморке. Когда Черный зажег в жаровне угли и придвинул к ним высокий стул для меня, сам расположившись на низенькой скамеечке и разлив по бокалам Мед Поэзии, в ней стало так уютно, несмотря на скудную обстановку и обшарпанные стены. Грея в руках бокал с Медом, Вэл негромким голосом, глядя куда-то внутрь себя, начал рассказ. Как, сбежав из детского дома и скитаясь по вокзалам, он случайно увидел в толпе мою мать – и еще прежде, чем она обратила на него внимание, понял, что готов на все ради ее глаз. А когда она заговорила с ним и предложила следовать за собой, пошел безропотно. И никогда впоследствии не спорил, если она приказывала что-нибудь. Он принял учение Белого Мигуна именно потому, что его прежде приняла она. И сражался не столько за своего гуру, сколько за нее. Ему было наплевать, что все остальные так или иначе были влюблены в мою мать. Он был уверен, что однажды она изберет его… Но появился мой отец. И все-таки для Черного оставалась надежда – до самых последних мгновений.
Мягкий голос убаюкивал. Я сперва слушал, по капле смакуя Мед, но сам не заметил, как уснул на середине рассказа.
А когда проснулся, был уже белый день.
Яркий солнечный луч проникал в подвальное помещение и падал как раз мне на лицо. Я лежал на узком топчане, укрытый пледом, а Черный Вэл устроился на стуле, положив ногу на ногу.
– Сколько времени? – спросил я.
– Почти полдень. Ну, Максимилиан, ты и здоров спать! Тебя и пушкой не разбудишь.
Полдень! Мои звери в живом уголке до сих пор не кормлены! Я рванулся вскочить – и сообразил, что совершенно раздет. Ну просто до белья. Это сразу заставило мои мысли двигаться в определенном направлении, тем более что сам Черный Вэл успел переодеться в свой всегдашний черный наряд.
– Вэл? Что это значит? Что… что-нибудь было?
– Ты о чем? – вскинул он одну бровь.
– Не притворяйтесь! Я хочу сказать, что проснулся в вашей постели, в таком виде и…
– Ах, вот ты о чем! – Он запрокинул голову и рассмеялся от души, хотя мне было не до смеха. – Уверяю тебя, твои опасения напрасны!
– Напрасны? – взвился я. – Нас выгонят из школы, если узнают, что мы…
– Не выгонят! – Вэл выглядел таким довольным, что мне захотелось врезать ему как следует. – Потому что все в курсе – я ничего не смогу тебе сделать! И не только потому, что ты – сын Женевьевы. Я ДЕЙСТВИТЕЛЬНО стерилен! Моя жена, – он скривился, как от зубной боли, – слишком ненавидела меня, чтобы допустить, что меня хоть когда-нибудь смогут полюбить и что я смогу быть счастлив. И она наложила на меня заклятие. Я ничего – абсолютно ничего! – не могу! Кроме того, то, что ты переночевал у меня, еще не скандал. Было бы хуже, если бы здесь переночевал какой-нибудь ученик или ученица.
– Вероника! – вырвалось у меня прежде, чем я вспомнил, что должен держать язык за зубами. Вэл потрепал меня по плечу:
– Все в порядке. Я знаю.
– Что?
– Про тебя и девушку. Это я дал ей любовный эликсир и научил им пользоваться.
– Вы с ума сошли! – Я рванулся вскочить, но Вэл придержал меня за плечи. – Зачем вы хотели влюбить меня в ученицу? Вы хоть понимаете, что чуть было не натворили?
– Понимаю. – Вэл был таким спокойным, что я больше, чем когда-либо, желал придушить его, – Ты был в опасности. Белый Мигун готовил на тебя покушение, использовал любые средства, чтобы выбить тебя из колеи и сделать легкой добычей. Его магия сильна, она опасна для такого, как ты. Я, лишенный магии, не мог тебя защитить, а остальные наши коллеги относились к угрозе слишком поверхностно. Большинство магов считает, что Хранитель Тайны уже защищен самой Тайной. И мало кто понимает, что Хранителя надо защищать.
– Но я же не… – Мой воинственный пыл угасал. Я уже жалел о своей вспышке гнева – ведь Вэл действительно спас мне жизнь.
– Я не мог защитить тебя своей магией, но есть в мире силы, которые сравнимы с самыми могучими чарами, – продолжал Вэл. – Это сила любви. Тот, кого любят, защищен любовью. А если он любит в ответ, защита становится более сильной. Ты ДОЛЖЕН был влюбиться, причем взаимно, чтобы Белый Мигун не смог до тебя добраться. И когда я случайно подслушал признания Вероники – она плакалась подружкам, – я понял, что надо делать. Вспомни, пока в твоей душе жили первые ростки любви – и Белый Мигун бездействовал. Его надпись кровью «Отдайте Мортона!» была криком отчаяния – он НЕ МОГ тебя одолеть! Поэтому просил. И стоило тебе начать бороться против своей любви, как он взял реванш. Если бы ты хоть немного помедлил, позволил чувствам восторжествовать, у меня было бы время, чтобы самостоятельно выйти на Белого Мигуна.
– Он был в теле Даниила Мельхиора.
– И это я знаю. Я хотел поставить мальчика на грань жизни и смерти. Знаешь, как посвящают в маги?… Соискатель должен рискнуть жизнью – рискнуть всерьез, тогда его сознание деформируется, и он становится магом. Так я думал, что в нужный момент Мигун испугается за жизнь этого тела и проявит себя. Однако ты мне помешал – ты поторопился выйти из-под защиты любви. И я чуть было не опоздал.
– Но в конце концов все закончилось хорошо, – решил я подбодрить Вэла, – Белый Мигун нейтрализован, я жив и здоров, Тайна укрыта в надежном месте до лучших времен, а вы вернули себе магию.
– Да. – Вэл прикрыл глаза и улыбнулся своим мыслям. – Я прошел Посвящение второй раз. Мигун мог меня убить, если бы я не ВСПОМНИЛ. Я вспомнил магию… Всю магию, – добавил он с горечью, и я понял, что он имел в виду лежащее на нем заклятие.
– Вэл… – Я осторожно встал. К моей радости, оказалось, что моя обычная одежда уже лежит на скамеечке у постели и больше не надо напяливать на себя маскарадный костюм. – Теперь, раз у вас есть магия, вы могли бы…
– Ты невнимательно слушал курс теории магии, – скривился Вэл, – заклятие может снять только тот, кто его наложил… или смерть чародея. А убивать женщину… Нет, я не настолько ненавижу женщин. Вот ведь ирония, – добавил он, – в моей жизни было всего две женщины – и каждая сыграла роковую роль.
– Где две, там и три, – попробовал утешить я его.
– Нет, – голос Черного Вэла опять стал скрипучим и неприятным, – третьей не будет. Никогда.
Снаружи действительно был день. Школа еще не отошла от праздника – даже в парке среди деревьев еще оставались неубранные столики с остатками угощений, а в траве тут и там валялись коробки от фейерверков, мишура и обрывки гирлянд. Никто не заметил, как я поднялся к себе в живой уголок – проходившие мимо дети и взрослые здоровались со мной так, словно ничего не случилось. Но у меня на душе почему-то было неспокойно.
Через две недели после Бельтана начались экзамены. Последние дни я потратил на то, чтобы написать билеты, – восемьдесят шесть билетов по нежитеведению и сто четырнадцать по магическим животным, не считая опросников для письменного экзамена у третьего и четвертого курсов. Я работал как одержимый, иногда чуть ли не засыпая над конспектами, чтобы не думать о том, что будет потом. Ведь сразу после экзаменов, едва отгремит выпускной вечер, я должен явиться в Инквизиторский Совет.
Экзамены в любой школе – горячая пора. Младшие курсы обычно сдают их письменно, а у старших устный опрос. Мне предстояло принять восемь экзаменов – четыре у третьего и четвертого курсов и четыре у шестого. Вместо экзаменов у седьмого курса должно было состояться Посвящение в маги. Совет педагогов решил освободить от экзаменов Эмиля Голду, переведя его на четвертый курс по усредненной оценке его однокурсников, но остальным ребятам предстояло пройти тернистыми дорогами знаний безо всяких поблажек.
Я сидел в одиночестве в своем кабинете и проверял письменные работы девочек третьего курса, когда дверь отворилась и без стука вошли пятеро инквизиторов. От неожиданности перо выпало у меня из руки, и я молча наблюдал, как двое заняли места у дверей, внешней и внутренней, а трое остальных подошли ко мне. Из них двое казались глубокими старцами – пергаментная кожа, узловатые, с прожилками синих вен, руки, морщины и ввалившиеся тусклые глаза, – а третий оказался настолько молод, что я почувствовал смущение от встречи со своим ровесником.
– Максимилиан Мортон, – произнес один из старших, садясь напротив меня. – Здравствуйте! Меня можете звать братом Альбертом. У нас к вам есть несколько вопросов. Ваш директор уже осведомлен о нашем визите. Обещаем, что не будем отнимать ваше время.
– Если вы сами не будете упорствовать, – добавил второй старец. – Наш брат Май проследит за этим. – Он указал на молодого инквизитора. Тот остался стоять столбом возле кафедры.
Я только кивнул. Что я мог сказать? Они предвосхитили почти все мои вопросы.
– Наши братья не сумели побеседовать с вами весной, поелику вы чувствовали себя не лучшим образом, – продолжал брат Альберт. – Да и журналисты могли растрезвонить по миру о нашем внимании к вам. Сейчас шумиха поутихла, и мы можем побеседовать спокойно.
Спокойно, скажут тоже! Да меня била мелкая дрожь. Я был один среди пяти инквизиторов – не самая лучшая компания для мага любого возраста и ранга.
– Первый вопрос, – прозвучал голос брата Альберта, – знали ли вы близко Белого Мигуна?
– Нет, – ответил я. – Мне было два года, когда секту разгромили. Я и родителей-то своих не помню.
– Вопрос второй, – инквизиторы никак не показали, понравился ли им мой ответ, – поддерживали ли вы связь с кем-то из соратников своих родителей?
– Нет. О том, что у моих родителей были соратники, я узнал слишком поздно. Гораздо позднее, чем свое настоящее имя.
– Вопрос третий, – похоже, они действовали автоматически, не думая над произносимыми словами. – Как вы отнеслись к тому, что ваши родители были связаны с Белым Мигуном?
– Не помню. Никак.
– А все-таки? Не думали ли вы, что они совершили ошибку или, напротив, что их дело достойно подражания?
– Я думал только об одном – что в результате остался сиротой у чужих людей и не знал даже свое имени.
– Так вы завидовали своим родителям или осуждали их?
– Не понимаю вас, – огрызнулся я. – Какое это имеет отношение к настоящим событиям?
– Он упорствует. – Инквизиторы переглянулись не то с удивлением, не то с восторгом. Молодой брат Май сделал шаг ко мне.
– Отнюдь, – пошел я на попятную, – я просто хочу понять, являюсь ли обвиняемым, свидетелем или потерпевшим?
– Это будет зависеть от ваших ответов.
Меня прошиб холодный пот. Выходит, меня еще могут подвергнуть наказанию за то, что на меня охотился международный преступник?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56