Натэниел гладил волосы Дамиана, гладил и гладил, как утешают плачущего ребёнка.
Он все ещё бормотал её имя, проклиная её в буквальном смысле, когда мир вдруг утонул в страхе. Как если бы ужас стал воздухом и надо было им дышать, чтобы не умереть, но дышать — тоже значит умереть. Все это была смерть. Все — страх. Он ревел у меня в мозгу, бездумный, бесформенный, страх настолько яростный, что на миг остановил мне сердце, заставил его застыть, будто сейчас оно остановится навеки. Умирать от страха — это не фигура речи. Был миг, когда я ждала, что решит моё сердце — биться дальше или замолчать, только бы уйти от страха. Только бы уйти.
Опора руки Ричарда исчезла, и я ощутила прикосновение к спине холодного стекла, будто он подставил мне дверь для опоры, чтобы больше не прикасаться.
Дыхание вырвалось у меня прерывистым выдохом, сердце подпрыгнуло и забилось с такой болью, будто набило себе синяки о ребра. Болела грудь, болело горло, и воздух все ещё был страхом, который стал явью. Каждый вдох втягивал его в меня все глубже. Потому что это была она. Она, Немхаин, Моровен, создательница Дамиана и Перрина тоже. Насчёт того, что нельзя произносить её имя — это не просто предрассудок. Звук истинного имени Моровен пробудил её силу, привлёк к нам её внимание. Я ожидала голоса, соответствующего ужасу, но слышала только тишину, такую оглушительную, что слышно было, как кровь колотится в жилах. Сердце грохотало в теле, потом я услышала другое сердцебиение, быстрее, ещё более испуганное, чем моё. Как он мог жить в таком страхе?
Я медленно повернула голову, потому что ничего другого сделать не могла. Я заставила себе повернуться вопреки страху и взглянуть на Натэниела. У него глаза так раскрылись, что сверкали белки, и он хватал ртом воздух, будто не мог продохнуть. Будто его душил страх.
Дамиан лежал у меня на коленях как мёртвый. Глаза его закрылись, и он не дышал. И сердцебиения не слышно было. Пришла мысль: «Она забрала то, что дала ему», — но вслед за этой мыслью пришла другая: «Он мой. Я заставляю биться его сердце. Я заставляю кровь течь по его жилам. Он мой. Не твой. Больше не твой. Мой».
Пальцы Натэниела впились мне в руку, будто чья-то невидимая рука душила его, заставляя ловить ртом воздух. Я встретила его полный ужаса взгляд и попыталась назвать по имени, но не могла издать ни звука. Я пыталась призвать силу, но не могла думать. Страх похитил мои мысли, логику, силу… нет, в самой глубине души я знала, что это не так. Она обыкновенный вампир. Просто вампир. Я — некромант. Она со мной так сделать не может. Отчасти я в это верила, но больше всего была занята тем, чтобы сделать вдох.
Если бы мне хватило воздуху, я бы закричала. Не от страха — от досады, от бессилия. Я не знала, как с этим бороться. Она не пыталась пометить кого-либо из нас как слугу, или соблазнить, или подчинить. Она просто посылала страх как невидимый ветер, чтобы он убил нас, если сможет. Сможет или нет — ей было все равно. Я не ощущала никакой злобы, никаких вообще сильных эмоций, кроме страха, а страх был послан. Сама она ничего не чувствовала. Совсем ничего.
Как бороться против ничего, я не знала. Не знала, что делать. Мы умирали, и я не знала, что делать.
Глава двадцатая
В голове прозвучал голос Жан-Клода:
— Ma petite…
Но страх взмыл вверх и накрыл его слова. Я знала, что он что-то мне мысленно говорит, но не могла понять. Страх заглушал его, как одна радиостанция заглушает другую. Слова были как призрачные звуки далёкой радиостанции, а слышать, ощущать я могла только страх от Моровен.
Натэниел свалился на меня, с открытым ртом, хватая воздух, ставший вдруг слишком густым для дыхания. Я умру — это одно дело, но мной не ограничится. Натэниел и Дамиан лежали у меня на коленях, и волосы их переплелись тёмными и светлыми лентами.
Грегори присел напротив меня — я почти забыла, что он здесь. Обычно мне трудно было понять выражение его лица, когда он в облике леопарда, но это выражение я поняла. Даже сквозь мех и жёлтые кошачьи глаза проступал голод. Не вожделение, а голод. Он сказал, порыкивая:
— Они пахнут как еда.
— Я знаю.
Голос Ричарда, и я повернулась к нему. Протянула руку. Однажды он вытащил нас из памяти Дамиана, может быть, он сможет это сделать опять.
Он глядел… недовольно, зло. Я стала опускать руку, но он подхватил её в последнюю минуту — взял мою руку в свои. В тот же миг появился запах леса, мускуса, меха. Страх чуть отступил, как волна прибоя, но уже нарастала следующая волна, и знаешь, что она вот-вот придёт.
Я могла уже говорить, и я сказала:
— Помоги.
Зазвучал голос Жан-Клода, отталкивая страх настолько, что я могла расслышать слова.
— Ты должна вызвать ardeur, ma petite, должна. Она не понимает, что такое чистое вожделение без боли и ужаса. Воспользуйся нашим Ричардом, и я смогу соединить свои силы с твоими, и мы её победим.
Я глядела в лицо мужчины, которого Жан-Клод так небрежно назвал «нашим», и знала, что это не так. Я чуяла восхитительный запах мускуса, покой сосновой подстилки и опавших листьев, но выражение его лица спокойным никто бы не назвал. Карие глаза были полны откровенной, дрожащей злобы. Касаясь его руки в такие минуты, я обычно чувствовала, как пляшет по коже его злость, но сейчас — нет. Я ощущала только силу Моровен, нависшую надо мной как буря. И единственная эмоция, наполнявшая меня, это был ужас.
— Ma petite, ты меня слышишь?
— Да, — сумела я шепнуть.
— Так что же тебе не нравится?
Хотелось мне спросить: так что, мне валить Ричарда на пол и насиловать? Но сумела я сказать одно:
— Не могу. Не могу.
— Не можешь — что, ma petite?
— Не могу кормиться от Ричарда.
Это казалось глупо — говорить это вслух, глядя в это красивое и разозлённое лицо, но я не могла сосредоточиться, чтобы произнести это молча. И так трудно было говорить.
— Ричард согласился, ma petite.
Я затрясла головой:
— Не верю, он злится.
Ричард стал с виду ещё злее, но произнёс — вслух:
— Жан-Клод говорит правду, Анита. Я согласился питать ardeur.
Лицо его потемнело и кривилось от злости. Он согласился, но очень нехотя. Если на то пошло, то и мне не хотелось. Не хотелось мне снова ходить по этой метафизической дорожке. Мы так старались отделиться друг от друга, а секс с Ричардом снова свяжет нас вместе. Я этого не хотела, не думала, что моё сердце переживёт ещё раз разбиться. У человека в сердце кончаются запасы клея, и разбитое остаётся разбитым.
— Я не могу удерживать страх Моровен вечно, ma petite. Ты должна действовать, пока моя сила не подломилась и не погубила нас всех.
— Тебе легко говорить, — сказала я почти своим обычным голосом — не придыхающим от ужаса, но с тонким сарказмом. — Не твоя лилейная задница на крючке.
— Если бы я мог к тебе прилететь, я бы прилетел, но сейчас светлый день, и я не могу. Вы с Ричардом должны это сделать, я уже проигрываю Моровен. Я чувствую, как все ближе подступает её кошмар, и когда он подойдёт слишком близко, я сбегу спасаться в надежде, что к наступлению темноты ещё останется, что спасать. Но если вы с Ричардом поступите именно так, как я боюсь, то темнота настанет слишком поздно — для Дамиана, для Натэниела, и если ты не переживёшь гибель своего слуги и своего зверя, то и мы с Ричардом можем не увидеть следующий восход луны. Неужто так ужасно кормиться от Ричарда, ma petite? Это действительно участь хуже смерти?
Если так ставится вопрос, то нет, но… а, черт побери! Почему всегда все приходит к сексу? Почему никогда не бывает другого способа драться?
Жан-Клод ответил у меня в голове:
— Потому что мы можем сражаться лишь теми средствами, которыми располагаем. Я — инкуб, ma petite, и соблазнять — и моё проклятие, и самая большая моя сила. Если бы у меня была другая магия, я бы предложил её тебе, но я знаю только то, что знаю. И это почти все, что я знаю.
— Если у тебя единственный инструмент — молоток, то любая проблема начинает выглядеть гвоздём, — сказала я.
Жан-Клод начал что-то спрашивать, но его смело в сторону. Все смело в сторону волной ужаса. Сердце заколотилось в горле, будто я проглотила живую рыбу. Кожа похолодела от ледяной силы Моровен. Страх, неодолимый страх.
Ричард отдёрнул руку, отодвинулся от меня, и я не могла теперь понять выражения его лица. Это не была злость.
Грегори наклонился поближе, вытянулся над Натэниелом и Дамианом, потянулся полулеопардовой мордой к моему лицу, понюхал воздух.
— Ах, как вкусно пахнет, ням-ням! Мясо и страх. — Он испустил долгий вздох, пощекотавший мне кожу. — Мясо и страх.
Грегори я не боялась, я это знала, но страх жил во мне, и он не хотел оставаться бесформенным. Когда Грегори оскалил зубы вроде как в улыбке, я ахнула. Страх стал сгущаться вокруг блеска клыков, голодных искр в жёлтых глазах. Вдруг оказалось, что я не просто боюсь, а боюсь именно Грегори. Его когтей, его зубов. Боюсь так, как никогда не боялась ни его, ни кого-нибудь вообще из моих леопардов. Он лизнул меня в лицо быстрым движением.
Я пискнула — тихо, высоко, испуганно.
— А ну, ещё раз так сделай, — попросил Грегори басом.
Ричард схватил его и оттащил от меня.
— Не лезь к ней.
Грегори остался стоять пригнувшись, будто думал, не затеять ли драку по этому поводу. Но потом сказал:
— Ладно, не буду к ней лезть.
Он повернулся к Натэниелу и щёлкнул зубами рядом с его лицом. Натэниел вскрикнул. Наш страх нашёл себе причину. Логики в этом не было. Любое страшное подошло бы, просто под руку подвернулся леопард-оборотень.
Грегори захохотал.
Ричард дёрнул его и оттащил чуть ли не к стенке.
— Я тебе сказал, чтобы ты к ним не лез!
— Ты сказал, чтобы я не лез к ней. Я и не лез.
— Оставь их всех в покое, — велел Ричард.
Грегори встал. В образе зверя он был не ниже Ричарда.
— Ты мне говоришь, что их я тоже не должен трогать?
— Именно. Мне тоже хочется, но я этого не делаю.
— А почему? — удивился Грегори.
— Потому что друзей не мучают, Грегори, — сказал с порога Мика, вошедший вместе с последней подружкой Ричарда.
Она была примерно моего роста, темно-каштановые волосы до плеч. Одета в светло-синюю юбку и белую блузку с синими цветочками. Сандалии и тщательно отполированные ногти на ногах завершали убор. Она цеплялась двумя руками за руку Мики. Обычно так висят только на своём парне. Оказалось, что есть эмоция, которая пробивается у меня сквозь страх — это ревность. Какого черта она на Мике виснет?
Она задрожала в дверях, глаза её разбежались, будто она слышала что-то, неслышимое другим.
— Что это? — спросила она шёпотом.
— Страх, — ответил Грегори.
— А! — тихо сказала она и отодвинулась от Мики.
Подошла к нам, уставилась, потом отвернулась. Покраснела, встретила взгляд Ричарда и покраснела сильнее.
Грегори подошёл к ней, навис своим звериным обликом.
— Тебе тоже хочется с ними поиграть?
Она снова посмотрела на нас, и глаза её уже не были человеческими. Я этот фокус видала тысячу раз, но сейчас завопила. Завопила как туристка, а Натэниел прижался ко мне, будто хотел вылезти с другой стороны. Дамиан лежал у меня на коленях неподвижно, будто страх уже убил его.
— Уведи Клер, — сказал Ричард, и в его голосе послышался первый едва заметный намёк на рычание. — Она слишком новенькая, и если вызвать вот так её зверя, она кому-нибудь кровь пустит.
Я испустила тихий, беспомощный звук.
Мика взял Клер под руку и повёл к двери. Она не сопротивлялась, просто ему приходилось слегка тянуть, а её звериные глаза на хорошеньком личике смотрели на нас. Она уже не смущалась — ничего не осталось в ней человеческого, чтобы смущаться наготой.
— Что с ними происходит? — спросил Мика.
— Первый мастер Дамиана пытается их убить, — объяснил Ричард.
— Как?
Я не поняла, спрашивает он, как это случилось или как она это пытается сделать.
— Напугав до смерти.
Мика почти уже довёл Клер до двери.
— Как ей можно помешать?
Ричард посмотрел на него:
— Если Анита станет на мне кормиться, а Жан-Клод прискачет на выручку.
Рычащие нотки уже не слышались в его голосе, осталась только усталость и что-то вроде мировой скорби, будто он слишком много видел, слишком много сделал и больше уже ничего не хочет.
Мика и Ричард секунду посмотрели друг на друга, потом Мика слегка кивнул.
— Сохрани всех в живых, — сказал он и вывел Клер в двери.
Она ухватилась за косяк:
— Как они сладко пахнут!
Мика перебросил её через плечо, и это резкое движение застало её врасплох. Она выпустила дверь, и Мика унёс её. Долетели только её слова:
— Нет, нет, я хочу остаться!
Ричард попытался одной рукой расстегнуть джинсы, но это не выходило.
— Грегори, мне нужна твоя помощь.
Леопард посмотрел на него:
— Хочешь потрахаться, раз есть шанс?
Ричард зарычал, я пискнула. Натэниел захныкал. Я умом понимала, что это глупо. Что Ричард никогда не причинит мне вреда — в этом смысле. Но у страха свой разум. Натэниел — леопард-оборотень, и он тоже был в ужасе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
Он все ещё бормотал её имя, проклиная её в буквальном смысле, когда мир вдруг утонул в страхе. Как если бы ужас стал воздухом и надо было им дышать, чтобы не умереть, но дышать — тоже значит умереть. Все это была смерть. Все — страх. Он ревел у меня в мозгу, бездумный, бесформенный, страх настолько яростный, что на миг остановил мне сердце, заставил его застыть, будто сейчас оно остановится навеки. Умирать от страха — это не фигура речи. Был миг, когда я ждала, что решит моё сердце — биться дальше или замолчать, только бы уйти от страха. Только бы уйти.
Опора руки Ричарда исчезла, и я ощутила прикосновение к спине холодного стекла, будто он подставил мне дверь для опоры, чтобы больше не прикасаться.
Дыхание вырвалось у меня прерывистым выдохом, сердце подпрыгнуло и забилось с такой болью, будто набило себе синяки о ребра. Болела грудь, болело горло, и воздух все ещё был страхом, который стал явью. Каждый вдох втягивал его в меня все глубже. Потому что это была она. Она, Немхаин, Моровен, создательница Дамиана и Перрина тоже. Насчёт того, что нельзя произносить её имя — это не просто предрассудок. Звук истинного имени Моровен пробудил её силу, привлёк к нам её внимание. Я ожидала голоса, соответствующего ужасу, но слышала только тишину, такую оглушительную, что слышно было, как кровь колотится в жилах. Сердце грохотало в теле, потом я услышала другое сердцебиение, быстрее, ещё более испуганное, чем моё. Как он мог жить в таком страхе?
Я медленно повернула голову, потому что ничего другого сделать не могла. Я заставила себе повернуться вопреки страху и взглянуть на Натэниела. У него глаза так раскрылись, что сверкали белки, и он хватал ртом воздух, будто не мог продохнуть. Будто его душил страх.
Дамиан лежал у меня на коленях как мёртвый. Глаза его закрылись, и он не дышал. И сердцебиения не слышно было. Пришла мысль: «Она забрала то, что дала ему», — но вслед за этой мыслью пришла другая: «Он мой. Я заставляю биться его сердце. Я заставляю кровь течь по его жилам. Он мой. Не твой. Больше не твой. Мой».
Пальцы Натэниела впились мне в руку, будто чья-то невидимая рука душила его, заставляя ловить ртом воздух. Я встретила его полный ужаса взгляд и попыталась назвать по имени, но не могла издать ни звука. Я пыталась призвать силу, но не могла думать. Страх похитил мои мысли, логику, силу… нет, в самой глубине души я знала, что это не так. Она обыкновенный вампир. Просто вампир. Я — некромант. Она со мной так сделать не может. Отчасти я в это верила, но больше всего была занята тем, чтобы сделать вдох.
Если бы мне хватило воздуху, я бы закричала. Не от страха — от досады, от бессилия. Я не знала, как с этим бороться. Она не пыталась пометить кого-либо из нас как слугу, или соблазнить, или подчинить. Она просто посылала страх как невидимый ветер, чтобы он убил нас, если сможет. Сможет или нет — ей было все равно. Я не ощущала никакой злобы, никаких вообще сильных эмоций, кроме страха, а страх был послан. Сама она ничего не чувствовала. Совсем ничего.
Как бороться против ничего, я не знала. Не знала, что делать. Мы умирали, и я не знала, что делать.
Глава двадцатая
В голове прозвучал голос Жан-Клода:
— Ma petite…
Но страх взмыл вверх и накрыл его слова. Я знала, что он что-то мне мысленно говорит, но не могла понять. Страх заглушал его, как одна радиостанция заглушает другую. Слова были как призрачные звуки далёкой радиостанции, а слышать, ощущать я могла только страх от Моровен.
Натэниел свалился на меня, с открытым ртом, хватая воздух, ставший вдруг слишком густым для дыхания. Я умру — это одно дело, но мной не ограничится. Натэниел и Дамиан лежали у меня на коленях, и волосы их переплелись тёмными и светлыми лентами.
Грегори присел напротив меня — я почти забыла, что он здесь. Обычно мне трудно было понять выражение его лица, когда он в облике леопарда, но это выражение я поняла. Даже сквозь мех и жёлтые кошачьи глаза проступал голод. Не вожделение, а голод. Он сказал, порыкивая:
— Они пахнут как еда.
— Я знаю.
Голос Ричарда, и я повернулась к нему. Протянула руку. Однажды он вытащил нас из памяти Дамиана, может быть, он сможет это сделать опять.
Он глядел… недовольно, зло. Я стала опускать руку, но он подхватил её в последнюю минуту — взял мою руку в свои. В тот же миг появился запах леса, мускуса, меха. Страх чуть отступил, как волна прибоя, но уже нарастала следующая волна, и знаешь, что она вот-вот придёт.
Я могла уже говорить, и я сказала:
— Помоги.
Зазвучал голос Жан-Клода, отталкивая страх настолько, что я могла расслышать слова.
— Ты должна вызвать ardeur, ma petite, должна. Она не понимает, что такое чистое вожделение без боли и ужаса. Воспользуйся нашим Ричардом, и я смогу соединить свои силы с твоими, и мы её победим.
Я глядела в лицо мужчины, которого Жан-Клод так небрежно назвал «нашим», и знала, что это не так. Я чуяла восхитительный запах мускуса, покой сосновой подстилки и опавших листьев, но выражение его лица спокойным никто бы не назвал. Карие глаза были полны откровенной, дрожащей злобы. Касаясь его руки в такие минуты, я обычно чувствовала, как пляшет по коже его злость, но сейчас — нет. Я ощущала только силу Моровен, нависшую надо мной как буря. И единственная эмоция, наполнявшая меня, это был ужас.
— Ma petite, ты меня слышишь?
— Да, — сумела я шепнуть.
— Так что же тебе не нравится?
Хотелось мне спросить: так что, мне валить Ричарда на пол и насиловать? Но сумела я сказать одно:
— Не могу. Не могу.
— Не можешь — что, ma petite?
— Не могу кормиться от Ричарда.
Это казалось глупо — говорить это вслух, глядя в это красивое и разозлённое лицо, но я не могла сосредоточиться, чтобы произнести это молча. И так трудно было говорить.
— Ричард согласился, ma petite.
Я затрясла головой:
— Не верю, он злится.
Ричард стал с виду ещё злее, но произнёс — вслух:
— Жан-Клод говорит правду, Анита. Я согласился питать ardeur.
Лицо его потемнело и кривилось от злости. Он согласился, но очень нехотя. Если на то пошло, то и мне не хотелось. Не хотелось мне снова ходить по этой метафизической дорожке. Мы так старались отделиться друг от друга, а секс с Ричардом снова свяжет нас вместе. Я этого не хотела, не думала, что моё сердце переживёт ещё раз разбиться. У человека в сердце кончаются запасы клея, и разбитое остаётся разбитым.
— Я не могу удерживать страх Моровен вечно, ma petite. Ты должна действовать, пока моя сила не подломилась и не погубила нас всех.
— Тебе легко говорить, — сказала я почти своим обычным голосом — не придыхающим от ужаса, но с тонким сарказмом. — Не твоя лилейная задница на крючке.
— Если бы я мог к тебе прилететь, я бы прилетел, но сейчас светлый день, и я не могу. Вы с Ричардом должны это сделать, я уже проигрываю Моровен. Я чувствую, как все ближе подступает её кошмар, и когда он подойдёт слишком близко, я сбегу спасаться в надежде, что к наступлению темноты ещё останется, что спасать. Но если вы с Ричардом поступите именно так, как я боюсь, то темнота настанет слишком поздно — для Дамиана, для Натэниела, и если ты не переживёшь гибель своего слуги и своего зверя, то и мы с Ричардом можем не увидеть следующий восход луны. Неужто так ужасно кормиться от Ричарда, ma petite? Это действительно участь хуже смерти?
Если так ставится вопрос, то нет, но… а, черт побери! Почему всегда все приходит к сексу? Почему никогда не бывает другого способа драться?
Жан-Клод ответил у меня в голове:
— Потому что мы можем сражаться лишь теми средствами, которыми располагаем. Я — инкуб, ma petite, и соблазнять — и моё проклятие, и самая большая моя сила. Если бы у меня была другая магия, я бы предложил её тебе, но я знаю только то, что знаю. И это почти все, что я знаю.
— Если у тебя единственный инструмент — молоток, то любая проблема начинает выглядеть гвоздём, — сказала я.
Жан-Клод начал что-то спрашивать, но его смело в сторону. Все смело в сторону волной ужаса. Сердце заколотилось в горле, будто я проглотила живую рыбу. Кожа похолодела от ледяной силы Моровен. Страх, неодолимый страх.
Ричард отдёрнул руку, отодвинулся от меня, и я не могла теперь понять выражения его лица. Это не была злость.
Грегори наклонился поближе, вытянулся над Натэниелом и Дамианом, потянулся полулеопардовой мордой к моему лицу, понюхал воздух.
— Ах, как вкусно пахнет, ням-ням! Мясо и страх. — Он испустил долгий вздох, пощекотавший мне кожу. — Мясо и страх.
Грегори я не боялась, я это знала, но страх жил во мне, и он не хотел оставаться бесформенным. Когда Грегори оскалил зубы вроде как в улыбке, я ахнула. Страх стал сгущаться вокруг блеска клыков, голодных искр в жёлтых глазах. Вдруг оказалось, что я не просто боюсь, а боюсь именно Грегори. Его когтей, его зубов. Боюсь так, как никогда не боялась ни его, ни кого-нибудь вообще из моих леопардов. Он лизнул меня в лицо быстрым движением.
Я пискнула — тихо, высоко, испуганно.
— А ну, ещё раз так сделай, — попросил Грегори басом.
Ричард схватил его и оттащил от меня.
— Не лезь к ней.
Грегори остался стоять пригнувшись, будто думал, не затеять ли драку по этому поводу. Но потом сказал:
— Ладно, не буду к ней лезть.
Он повернулся к Натэниелу и щёлкнул зубами рядом с его лицом. Натэниел вскрикнул. Наш страх нашёл себе причину. Логики в этом не было. Любое страшное подошло бы, просто под руку подвернулся леопард-оборотень.
Грегори захохотал.
Ричард дёрнул его и оттащил чуть ли не к стенке.
— Я тебе сказал, чтобы ты к ним не лез!
— Ты сказал, чтобы я не лез к ней. Я и не лез.
— Оставь их всех в покое, — велел Ричард.
Грегори встал. В образе зверя он был не ниже Ричарда.
— Ты мне говоришь, что их я тоже не должен трогать?
— Именно. Мне тоже хочется, но я этого не делаю.
— А почему? — удивился Грегори.
— Потому что друзей не мучают, Грегори, — сказал с порога Мика, вошедший вместе с последней подружкой Ричарда.
Она была примерно моего роста, темно-каштановые волосы до плеч. Одета в светло-синюю юбку и белую блузку с синими цветочками. Сандалии и тщательно отполированные ногти на ногах завершали убор. Она цеплялась двумя руками за руку Мики. Обычно так висят только на своём парне. Оказалось, что есть эмоция, которая пробивается у меня сквозь страх — это ревность. Какого черта она на Мике виснет?
Она задрожала в дверях, глаза её разбежались, будто она слышала что-то, неслышимое другим.
— Что это? — спросила она шёпотом.
— Страх, — ответил Грегори.
— А! — тихо сказала она и отодвинулась от Мики.
Подошла к нам, уставилась, потом отвернулась. Покраснела, встретила взгляд Ричарда и покраснела сильнее.
Грегори подошёл к ней, навис своим звериным обликом.
— Тебе тоже хочется с ними поиграть?
Она снова посмотрела на нас, и глаза её уже не были человеческими. Я этот фокус видала тысячу раз, но сейчас завопила. Завопила как туристка, а Натэниел прижался ко мне, будто хотел вылезти с другой стороны. Дамиан лежал у меня на коленях неподвижно, будто страх уже убил его.
— Уведи Клер, — сказал Ричард, и в его голосе послышался первый едва заметный намёк на рычание. — Она слишком новенькая, и если вызвать вот так её зверя, она кому-нибудь кровь пустит.
Я испустила тихий, беспомощный звук.
Мика взял Клер под руку и повёл к двери. Она не сопротивлялась, просто ему приходилось слегка тянуть, а её звериные глаза на хорошеньком личике смотрели на нас. Она уже не смущалась — ничего не осталось в ней человеческого, чтобы смущаться наготой.
— Что с ними происходит? — спросил Мика.
— Первый мастер Дамиана пытается их убить, — объяснил Ричард.
— Как?
Я не поняла, спрашивает он, как это случилось или как она это пытается сделать.
— Напугав до смерти.
Мика почти уже довёл Клер до двери.
— Как ей можно помешать?
Ричард посмотрел на него:
— Если Анита станет на мне кормиться, а Жан-Клод прискачет на выручку.
Рычащие нотки уже не слышались в его голосе, осталась только усталость и что-то вроде мировой скорби, будто он слишком много видел, слишком много сделал и больше уже ничего не хочет.
Мика и Ричард секунду посмотрели друг на друга, потом Мика слегка кивнул.
— Сохрани всех в живых, — сказал он и вывел Клер в двери.
Она ухватилась за косяк:
— Как они сладко пахнут!
Мика перебросил её через плечо, и это резкое движение застало её врасплох. Она выпустила дверь, и Мика унёс её. Долетели только её слова:
— Нет, нет, я хочу остаться!
Ричард попытался одной рукой расстегнуть джинсы, но это не выходило.
— Грегори, мне нужна твоя помощь.
Леопард посмотрел на него:
— Хочешь потрахаться, раз есть шанс?
Ричард зарычал, я пискнула. Натэниел захныкал. Я умом понимала, что это глупо. Что Ричард никогда не причинит мне вреда — в этом смысле. Но у страха свой разум. Натэниел — леопард-оборотень, и он тоже был в ужасе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113