Если оторваться от глаз и волос, видно, что лицо у Малькольма очень угловатое, почти деревенское, будто эти углы надо как-то сгладить, чтобы собрать вместе.
В первый раз увидев Малькольма, я сочла его красивым, но, имея даже одну вампирскую метку, я видела лучше. Он гордился тем, что никогда не использует вампирской силы на нас, смертных, но он её достаточно тратил, чтобы придать себе красоты. Этот небольшой трюк с чужим разумом он себе позволял. Суета, все суета.
И ещё я когда-то считала его одним из самых сильных вампиров Сент-Луиса, а сейчас, когда он шёл ко мне, эта сила будто стала меньше. А может, я слишком хорошо закрылась щитами, чтобы его сила на меня действовала. Может быть.
Он протянул вперёд свою большую ладонь — такое впечатление, что она от более мясистого тела, — и протянул её как-то между мной и Зебровски, будто не знает точно, кто тут главный и никого не хочет обижать. В прошлую встречу с Малькольмом он руку мне не протягивал — знал, что я её не приму.
Сегодня я пожала ему руку, потому что Зебровски — всего лишь человек, а ко мне, кто бы я ни была, это определение неприменимо.
Посреди рукопожатия Малькольм запнулся, будто я его удивила, но справился с собой, улыбнулся, и его голубые глаза искрились радостью от представившейся возможности помочь полиции. Это была ложь. Он не хотел, чтобы мы здесь были. И уж точно не хотел, чтобы с его церковью было связано убийство.
Я ничего не ощутила при рукопожатии, кроме того, что он прохладен на ощупь, следовательно, давно не питался. Больше я ничего не ощутила, потому что держала щиты. Последнее время я здорово научилась это делать. И поймала себя на том, что закрываюсь почти изо всех сил после того, как мы с Жан-Клодом и Ричардом так связали себя друг с другом в постели. Не только вины я боялась. Так что рука Малькольма была всего лишь рукой, холоднее, чем у нормального человека, но все равно только рукой. Тоже хорошо.
Наверное, все бы обошлось, если бы Малькольм не попытался чуть-чуть воздействовать на меня вампирской силой. Может быть, я слишком хорошо закрылась, а может, он просто настолько самоуверен. Как бы там ни было, он пустил по руке небольшой импульс силы.
У меня на секунду закружилась голова, и он увидел образ мёртвой женщины в квартире прежде, чем я смогла его оттолкнуть. Я все ещё путаюсь во всей этой экстрасенсорике. А когда мне кажется, что на меня нападают, у меня появляется наклонность давать сдачи с лихвой. Да, конечно, я знаю, это нехорошо. Вот такая я.
Малькольм отшатнулся, и только моя рука удержала его на ногах. Глаза у него расширились, рот приоткрылся буквой «О». Будь он просто сильным вампом, который решил морочить мне мозги, он бы усвоил преподанный урок, и мы бы занялись расследованием, но он был мастером. И в эти несколько секунд я узнала одну вещь, о которой не догадывалась. У каждого человека в церкви был ментор, и, как я до сих пор думала, этот ментор-вампир и обращает подопечного, когда приходит время. Оказалось, менторы действительно берут кровь у своих учеников-людей, но, когда доходит до дела, последние три укуса наносит Малькольм. Именно он и обратил почти все эти сотни народу, лично он. А значит, когда я толкнула его силой, она прошла через него как огромный клинок — через него и во всех прочих.
Стало так, будто я вдруг смогла коснуться их всех, будто моя рука через ладонь Малькольма вошла в них, в их тела. Я ощутила пульс каждого из них, где-то сердца, где-то запястья, где-то шеи. Пульс всех этих вампиров я почувствовала, вялый и медленный-медленный. Давным-давно, давным-давно многие из них не ели так, как им положено. Он не разрешал им охотиться. Он даже не разрешал им ходить по клубам и там выбирать добровольных доноров. Я увидела бесконечную череду членов церкви, одетых в белое, как жертвенные девственницы, подставляющих шеи. Чуть-чуть отпить крови, никогда вдоволь, только так, чтобы не умереть.
Я увидела густой вязкий пунш в чаше в зале собраний, и знала, что в нем — смесь крови как минимум трех вампиров — Малькольм позаботился. Он не хотел рисковать, что кто-то из них случайно даст клятву крови кому-то другому. Но свою кровь он тоже никогда не использовал, опасаясь последствий.
Он отдёрнулся от меня прочь, но было поздно. Больше он мне не был нужен.
Я смотрела мимо него на девушку с чёрными волосами, в очках. Впервые в жизни я видела вампира в очках. Она схватилась за грудь — и я знала, почему. У неё билось сердце. Но я видела и другое. Я видела, что когда-то она была здесь человеком, и встала на колени, отдавая себя церкви, но это были всего лишь целомудренные руки на прикрытых плечах. Никогда её никто не обнимал крепко, не прижимал к телу, не пил так, что тело её содрогалось, так, что секс бледнел по сравнению с этим.
— Прекрати! — выдохнул Малькольм. — Отпусти их!
Я медленно обернулась к нему, и не знаю, что он увидел у меня на лице, но он отшатнулся и сделал шаг назад.
— Ты мне их сам отдал, — произнесла я медленно, голосом, текучим как мёд.
Сила, огромная сила. Только вчера ночью я узнала, что вампиры для меня вроде фамилиаров для ведьмы. Я думала, что это должен быть вампир, с которым у меня есть какая-то связь, но оказалось, это не так. Я могла питаться от них от всех, использовать как гигантский нежитный аккумулятор.
Зебровски подвинулся ко мне, хотя даже он поёжился, оказавшись слишком близко.
— Анита, что происходит?
— Он попытался вампирской силой узнать, что мне известно, — сказала я тем же медленным, изнеженным голосом.
Будто этот голос можно было держать во рту и сосать, как карамельку. Трюк Жан-Клода, подумала я, и этой мысли хватило. Вдруг он ощутил меня и увидел, что происходит. Но ему и следовало знать, что происходит. Мастер Города он, а не Малькольм. Он соблюдал договор, заключённый прежним мастером, но теперь… ладно, потом посмотрим. Сейчас надо расследовать убийство.
— И он тебе как-то повредил? — спросил Зебровски. Спросил так, будто ждал отрицательного ответа, но понимал, что здесь что-то все-таки не так.
— Нет, — ответила я. — Нет, ничего.
И подумала: Я ощущаю их эмоции. Если я могу заглянуть им в лицо и увидеть их воспоминания, что я ещё могу?
«Эвери, Эвери, где ты?» — подумала я. И ощутила ответ — как дуновение ветерка на лице. Я повернулась к ветру, к левому крылу скамей. — Эвери, Эвери, Эвери!
Я произносила его имя все громче и громче — не срываясь на крик, но с силой.
В середине ряда поднялся вампир — среднего роста, со стрижеными каштановыми волосами, с лицом красивым, но не до конца законченным, будто он едва достиг совершеннолетия, когда его убили.
Я протянула к нему руку:
— Иди ко мне, Эвери, иди ко мне!
Он стал протискиваться мимо сидящих, и чья-то рука ухватила его за руку, и голос женщины-человека сказал ему:
— Не ходи.
Он выдернул руку, и я услышала его голос будто совсем рядом:
— Я должен идти, она зовёт меня.
Он повернул ко мне глаза, залитые вампирским светом, сверкающие, как битое бутылочное стекло на солнце, но выражение лица было таким, какое я только у людей видела. У людей, зачарованных вампирами. Людей, которые не могут сказать «нет».
Густой голос Малькольма наполнил зал:
— Дети мои, остановите его, не дайте ему идти на её зов! Она — шлюха Мастера Города. Она развратит нашего брата Эвери.
Должна заметить, что именно слово «шлюха» вывело меня из себя. Я повернулась к Малькольму, не пытаясь скрыть злости:
— Это я их развращу? Бог мой, да ты же их уничтожил! Ты похитил их жизнь смертных — и ради чего, Малькольм? Ради чего ?
Это я уже орала, и в словах полыхал жар, как от кузнечного горна. И все вампирчики, которых я все ещё держала на нитях своей силы, вскрикнули. Я сделала им больно — ненамеренно. И попыталась их успокоить, но беда в том, что злиться-то я отлично умею, а вот успокаивать — не слишком. Зато умеет Жан-Клод. Только вот есть одна старая-старая проблема у него и его линии вампиров. Если единственный твой инструмент — молоток, то все проблемы у тебя будут гвоздями. Если же твои инструменты — только соблазн и террор, а ты пытаешься быть ласковым… в общем, сами понимаете.
Глава шестьдесят пятая
Их пульс я ощущала на языке. Не один пульс, а сотни, как будто мне в рот вдруг сгрузили самосвал конфеток. Конфеток сладких, твёрдых и медленно тающих на языке, но это не была просто вишня, или виноград, или фруктовый сироп. Как будто тысяча различных вкусов заполнили мне рот, и ошеломили.
Я не могла выбрать один вкус, один пульс, чтобы отследить его. В буквальном смысле не могла выбрать, потому что не могла отличить один от другого. Меня душило богатство выбора. А пока я не смогу выбрать одну нить, не смогу проглотить ни одной. Я рухнула на колени, утопая в тысячах различных запахов чужих кож. Я чуяла их, этот чудесный запах кожи на шее сбоку, где слаще всего она пахнет, когда ты влюблён. Но у каждой шеи свой аромат — лосьон, духи, одеколон, мыло, пот. Как будто я подходила к каждому из них одновременно, — наклонялась близко, как для поцелуя, и вдыхала.
Зебровски стоял рядом, уже достав пистолет, но направляя его куда-то в потолок.
— Анита, в чем дело? Он на тебя напал?
Кто? подумала я. Кто это «он»? Слишком много этих «он». Кого имеет в виду Зебровски?
Я пыталась проглотить слюну, но все эти пульсы мешали мне. Откусила кусок — только подавиться.
Голос Жан-Клода у меня в голове:
— Ma petite, ты должна выбрать.
— Не могу , — сумела подумать я.
— Кого ты пришла искать? — спросил он.
Кого я пришла искать? Хороший вопрос. Кого? В том-то все и дело — кого?
Зебровски схватил меня за руку — сильно.
— Анита! Ты мне здесь нужна! Что с тобой?
Я ему нужна. Смит и Маркони уже вытащили оружие. Им я тоже нужна, потому что они этого не чуют. Я должна функционировать, думать, говорить, или события выйдут из-под контроля. Я сегодня федеральный маршал, и должна это помнить. Что-то я должна помнить, что-то, что смыто всеми этими ароматами.
Эвери! Мне нужен Эвери. Я вспомнила имя — и вот, его пульс у меня на языке. Кожа его пахла одеколоном, дорогим, сладким и пушистым, как хорошие духи, только под ним — пот. Он сегодня не был в душе. И вслед за этой мыслью пришла другая: что он ещё не смыл сегодня, кроме пота? Стало так, что снова он оказался ко мне близко, будто моё лицо прямо у него над кожей. Моё дыхание ощущается на ней теплом и сдувает запах мне в нос, в рот. Я не просто ощущала запахи его тела, я ощущала их на вкус. Едва заметный вкус, будто запах важнее, но запах и вкус совпадали, как никогда раньше. Как-то интимнее, что ли. Это была сила уже не Жан-Клода, но Ричарда, и я старалась отогнать мысль о нем, не открывать связи между нами сильнее, чем сейчас. Ричард в голове был мне сейчас совсем не нужен.
Жан-Клод дал мне знать без слов, а если со словами, то слишком быстро, чтобы их осознать, вроде как телепатической стенографией, что он закроет меня от Ричарда. Он не даст мне утонуть в дополнительных ощущениях. Но именно благодаря укреплённой связи с Ричардом я смогла обнюхать и ощутить на вкус все тело Эвери и получить от этого удовольствие… нет, сделать это без отвращения. Волки, как и собаки, по-другому относятся к запахам, чем люди. Им нравится, когда мы пахнем живым. Эвери не вымылся после секса. Меня это не взволновало, скорее, вызвало любопытство, потому что, благодаря меткам Жан-Клода и моей собственной силе, я знала, что Эвери столь же чистоплотен, сколь аккуратно его жильё.
Зебровски сжал мне руку почти до боли.
— Анита, черт побери, мы же не можем в него стрелять! На ордере нет нашего имени, мы не истребители! Анита, очнись!
Я заморгала и увидела Эвери, стоящего по ту сторону от него. Маркони стоял, упираясь пистолетом ему в грудь. Эвери ничего угрожающего не делал, просто стоял и пытался пройти, сдвинув грудью пистолет. Он пытался подойти ко мне. Лицо у него не было пустым, как у зомби, на самом деле он улыбался, был вполне в себе. Просто я позвала его, и даже дуло пистолета против сердца не могло его остановить.
— Стой, — велела я.
Эвери перестал рваться вперёд и остановился, ожидая. Он смотрел на меня так, как лишь лучший друг или любовник имеет право смотреть, но мне было все равно. Я хотела вытащить у него рубашку из штанов и потереться об него кожей. Да, это было сексуально, но это было и то чувство, что заставляет собаку кататься по пахучей дряни. Просто это так хорошо пахнет, и я могу унести этот запах с собой и разобраться с ним на досуге. В этот момент я знала, что собаки и волки коллекционируют запахи, как люди — камни или домашние растения — просто потому, что они их любят и считают очень красивыми. Запах может радовать, как любимый цвет, а над фактом, что пот и старые сексуальные выделения «красивы» для той части моей личности, что принадлежит Ричарду, подумаем как-нибудь в другой раз. Сейчас я только старалась не слишком глубоко в это влезать и не сделать физически то, что уже сделала метафизически.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
В первый раз увидев Малькольма, я сочла его красивым, но, имея даже одну вампирскую метку, я видела лучше. Он гордился тем, что никогда не использует вампирской силы на нас, смертных, но он её достаточно тратил, чтобы придать себе красоты. Этот небольшой трюк с чужим разумом он себе позволял. Суета, все суета.
И ещё я когда-то считала его одним из самых сильных вампиров Сент-Луиса, а сейчас, когда он шёл ко мне, эта сила будто стала меньше. А может, я слишком хорошо закрылась щитами, чтобы его сила на меня действовала. Может быть.
Он протянул вперёд свою большую ладонь — такое впечатление, что она от более мясистого тела, — и протянул её как-то между мной и Зебровски, будто не знает точно, кто тут главный и никого не хочет обижать. В прошлую встречу с Малькольмом он руку мне не протягивал — знал, что я её не приму.
Сегодня я пожала ему руку, потому что Зебровски — всего лишь человек, а ко мне, кто бы я ни была, это определение неприменимо.
Посреди рукопожатия Малькольм запнулся, будто я его удивила, но справился с собой, улыбнулся, и его голубые глаза искрились радостью от представившейся возможности помочь полиции. Это была ложь. Он не хотел, чтобы мы здесь были. И уж точно не хотел, чтобы с его церковью было связано убийство.
Я ничего не ощутила при рукопожатии, кроме того, что он прохладен на ощупь, следовательно, давно не питался. Больше я ничего не ощутила, потому что держала щиты. Последнее время я здорово научилась это делать. И поймала себя на том, что закрываюсь почти изо всех сил после того, как мы с Жан-Клодом и Ричардом так связали себя друг с другом в постели. Не только вины я боялась. Так что рука Малькольма была всего лишь рукой, холоднее, чем у нормального человека, но все равно только рукой. Тоже хорошо.
Наверное, все бы обошлось, если бы Малькольм не попытался чуть-чуть воздействовать на меня вампирской силой. Может быть, я слишком хорошо закрылась, а может, он просто настолько самоуверен. Как бы там ни было, он пустил по руке небольшой импульс силы.
У меня на секунду закружилась голова, и он увидел образ мёртвой женщины в квартире прежде, чем я смогла его оттолкнуть. Я все ещё путаюсь во всей этой экстрасенсорике. А когда мне кажется, что на меня нападают, у меня появляется наклонность давать сдачи с лихвой. Да, конечно, я знаю, это нехорошо. Вот такая я.
Малькольм отшатнулся, и только моя рука удержала его на ногах. Глаза у него расширились, рот приоткрылся буквой «О». Будь он просто сильным вампом, который решил морочить мне мозги, он бы усвоил преподанный урок, и мы бы занялись расследованием, но он был мастером. И в эти несколько секунд я узнала одну вещь, о которой не догадывалась. У каждого человека в церкви был ментор, и, как я до сих пор думала, этот ментор-вампир и обращает подопечного, когда приходит время. Оказалось, менторы действительно берут кровь у своих учеников-людей, но, когда доходит до дела, последние три укуса наносит Малькольм. Именно он и обратил почти все эти сотни народу, лично он. А значит, когда я толкнула его силой, она прошла через него как огромный клинок — через него и во всех прочих.
Стало так, будто я вдруг смогла коснуться их всех, будто моя рука через ладонь Малькольма вошла в них, в их тела. Я ощутила пульс каждого из них, где-то сердца, где-то запястья, где-то шеи. Пульс всех этих вампиров я почувствовала, вялый и медленный-медленный. Давным-давно, давным-давно многие из них не ели так, как им положено. Он не разрешал им охотиться. Он даже не разрешал им ходить по клубам и там выбирать добровольных доноров. Я увидела бесконечную череду членов церкви, одетых в белое, как жертвенные девственницы, подставляющих шеи. Чуть-чуть отпить крови, никогда вдоволь, только так, чтобы не умереть.
Я увидела густой вязкий пунш в чаше в зале собраний, и знала, что в нем — смесь крови как минимум трех вампиров — Малькольм позаботился. Он не хотел рисковать, что кто-то из них случайно даст клятву крови кому-то другому. Но свою кровь он тоже никогда не использовал, опасаясь последствий.
Он отдёрнулся от меня прочь, но было поздно. Больше он мне не был нужен.
Я смотрела мимо него на девушку с чёрными волосами, в очках. Впервые в жизни я видела вампира в очках. Она схватилась за грудь — и я знала, почему. У неё билось сердце. Но я видела и другое. Я видела, что когда-то она была здесь человеком, и встала на колени, отдавая себя церкви, но это были всего лишь целомудренные руки на прикрытых плечах. Никогда её никто не обнимал крепко, не прижимал к телу, не пил так, что тело её содрогалось, так, что секс бледнел по сравнению с этим.
— Прекрати! — выдохнул Малькольм. — Отпусти их!
Я медленно обернулась к нему, и не знаю, что он увидел у меня на лице, но он отшатнулся и сделал шаг назад.
— Ты мне их сам отдал, — произнесла я медленно, голосом, текучим как мёд.
Сила, огромная сила. Только вчера ночью я узнала, что вампиры для меня вроде фамилиаров для ведьмы. Я думала, что это должен быть вампир, с которым у меня есть какая-то связь, но оказалось, это не так. Я могла питаться от них от всех, использовать как гигантский нежитный аккумулятор.
Зебровски подвинулся ко мне, хотя даже он поёжился, оказавшись слишком близко.
— Анита, что происходит?
— Он попытался вампирской силой узнать, что мне известно, — сказала я тем же медленным, изнеженным голосом.
Будто этот голос можно было держать во рту и сосать, как карамельку. Трюк Жан-Клода, подумала я, и этой мысли хватило. Вдруг он ощутил меня и увидел, что происходит. Но ему и следовало знать, что происходит. Мастер Города он, а не Малькольм. Он соблюдал договор, заключённый прежним мастером, но теперь… ладно, потом посмотрим. Сейчас надо расследовать убийство.
— И он тебе как-то повредил? — спросил Зебровски. Спросил так, будто ждал отрицательного ответа, но понимал, что здесь что-то все-таки не так.
— Нет, — ответила я. — Нет, ничего.
И подумала: Я ощущаю их эмоции. Если я могу заглянуть им в лицо и увидеть их воспоминания, что я ещё могу?
«Эвери, Эвери, где ты?» — подумала я. И ощутила ответ — как дуновение ветерка на лице. Я повернулась к ветру, к левому крылу скамей. — Эвери, Эвери, Эвери!
Я произносила его имя все громче и громче — не срываясь на крик, но с силой.
В середине ряда поднялся вампир — среднего роста, со стрижеными каштановыми волосами, с лицом красивым, но не до конца законченным, будто он едва достиг совершеннолетия, когда его убили.
Я протянула к нему руку:
— Иди ко мне, Эвери, иди ко мне!
Он стал протискиваться мимо сидящих, и чья-то рука ухватила его за руку, и голос женщины-человека сказал ему:
— Не ходи.
Он выдернул руку, и я услышала его голос будто совсем рядом:
— Я должен идти, она зовёт меня.
Он повернул ко мне глаза, залитые вампирским светом, сверкающие, как битое бутылочное стекло на солнце, но выражение лица было таким, какое я только у людей видела. У людей, зачарованных вампирами. Людей, которые не могут сказать «нет».
Густой голос Малькольма наполнил зал:
— Дети мои, остановите его, не дайте ему идти на её зов! Она — шлюха Мастера Города. Она развратит нашего брата Эвери.
Должна заметить, что именно слово «шлюха» вывело меня из себя. Я повернулась к Малькольму, не пытаясь скрыть злости:
— Это я их развращу? Бог мой, да ты же их уничтожил! Ты похитил их жизнь смертных — и ради чего, Малькольм? Ради чего ?
Это я уже орала, и в словах полыхал жар, как от кузнечного горна. И все вампирчики, которых я все ещё держала на нитях своей силы, вскрикнули. Я сделала им больно — ненамеренно. И попыталась их успокоить, но беда в том, что злиться-то я отлично умею, а вот успокаивать — не слишком. Зато умеет Жан-Клод. Только вот есть одна старая-старая проблема у него и его линии вампиров. Если единственный твой инструмент — молоток, то все проблемы у тебя будут гвоздями. Если же твои инструменты — только соблазн и террор, а ты пытаешься быть ласковым… в общем, сами понимаете.
Глава шестьдесят пятая
Их пульс я ощущала на языке. Не один пульс, а сотни, как будто мне в рот вдруг сгрузили самосвал конфеток. Конфеток сладких, твёрдых и медленно тающих на языке, но это не была просто вишня, или виноград, или фруктовый сироп. Как будто тысяча различных вкусов заполнили мне рот, и ошеломили.
Я не могла выбрать один вкус, один пульс, чтобы отследить его. В буквальном смысле не могла выбрать, потому что не могла отличить один от другого. Меня душило богатство выбора. А пока я не смогу выбрать одну нить, не смогу проглотить ни одной. Я рухнула на колени, утопая в тысячах различных запахов чужих кож. Я чуяла их, этот чудесный запах кожи на шее сбоку, где слаще всего она пахнет, когда ты влюблён. Но у каждой шеи свой аромат — лосьон, духи, одеколон, мыло, пот. Как будто я подходила к каждому из них одновременно, — наклонялась близко, как для поцелуя, и вдыхала.
Зебровски стоял рядом, уже достав пистолет, но направляя его куда-то в потолок.
— Анита, в чем дело? Он на тебя напал?
Кто? подумала я. Кто это «он»? Слишком много этих «он». Кого имеет в виду Зебровски?
Я пыталась проглотить слюну, но все эти пульсы мешали мне. Откусила кусок — только подавиться.
Голос Жан-Клода у меня в голове:
— Ma petite, ты должна выбрать.
— Не могу , — сумела подумать я.
— Кого ты пришла искать? — спросил он.
Кого я пришла искать? Хороший вопрос. Кого? В том-то все и дело — кого?
Зебровски схватил меня за руку — сильно.
— Анита! Ты мне здесь нужна! Что с тобой?
Я ему нужна. Смит и Маркони уже вытащили оружие. Им я тоже нужна, потому что они этого не чуют. Я должна функционировать, думать, говорить, или события выйдут из-под контроля. Я сегодня федеральный маршал, и должна это помнить. Что-то я должна помнить, что-то, что смыто всеми этими ароматами.
Эвери! Мне нужен Эвери. Я вспомнила имя — и вот, его пульс у меня на языке. Кожа его пахла одеколоном, дорогим, сладким и пушистым, как хорошие духи, только под ним — пот. Он сегодня не был в душе. И вслед за этой мыслью пришла другая: что он ещё не смыл сегодня, кроме пота? Стало так, что снова он оказался ко мне близко, будто моё лицо прямо у него над кожей. Моё дыхание ощущается на ней теплом и сдувает запах мне в нос, в рот. Я не просто ощущала запахи его тела, я ощущала их на вкус. Едва заметный вкус, будто запах важнее, но запах и вкус совпадали, как никогда раньше. Как-то интимнее, что ли. Это была сила уже не Жан-Клода, но Ричарда, и я старалась отогнать мысль о нем, не открывать связи между нами сильнее, чем сейчас. Ричард в голове был мне сейчас совсем не нужен.
Жан-Клод дал мне знать без слов, а если со словами, то слишком быстро, чтобы их осознать, вроде как телепатической стенографией, что он закроет меня от Ричарда. Он не даст мне утонуть в дополнительных ощущениях. Но именно благодаря укреплённой связи с Ричардом я смогла обнюхать и ощутить на вкус все тело Эвери и получить от этого удовольствие… нет, сделать это без отвращения. Волки, как и собаки, по-другому относятся к запахам, чем люди. Им нравится, когда мы пахнем живым. Эвери не вымылся после секса. Меня это не взволновало, скорее, вызвало любопытство, потому что, благодаря меткам Жан-Клода и моей собственной силе, я знала, что Эвери столь же чистоплотен, сколь аккуратно его жильё.
Зебровски сжал мне руку почти до боли.
— Анита, черт побери, мы же не можем в него стрелять! На ордере нет нашего имени, мы не истребители! Анита, очнись!
Я заморгала и увидела Эвери, стоящего по ту сторону от него. Маркони стоял, упираясь пистолетом ему в грудь. Эвери ничего угрожающего не делал, просто стоял и пытался пройти, сдвинув грудью пистолет. Он пытался подойти ко мне. Лицо у него не было пустым, как у зомби, на самом деле он улыбался, был вполне в себе. Просто я позвала его, и даже дуло пистолета против сердца не могло его остановить.
— Стой, — велела я.
Эвери перестал рваться вперёд и остановился, ожидая. Он смотрел на меня так, как лишь лучший друг или любовник имеет право смотреть, но мне было все равно. Я хотела вытащить у него рубашку из штанов и потереться об него кожей. Да, это было сексуально, но это было и то чувство, что заставляет собаку кататься по пахучей дряни. Просто это так хорошо пахнет, и я могу унести этот запах с собой и разобраться с ним на досуге. В этот момент я знала, что собаки и волки коллекционируют запахи, как люди — камни или домашние растения — просто потому, что они их любят и считают очень красивыми. Запах может радовать, как любимый цвет, а над фактом, что пот и старые сексуальные выделения «красивы» для той части моей личности, что принадлежит Ричарду, подумаем как-нибудь в другой раз. Сейчас я только старалась не слишком глубоко в это влезать и не сделать физически то, что уже сделала метафизически.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113