— Ты себя опустошил ради меня.
— Ради твоего душевного спокойствия, — прошептал он, и его голос прокатился у меня по позвоночнику капелькой воды, щекочущей все ниже и ниже.
— Тебе нужно есть, — сказала я.
Он слегка кивнул; мои пальцы ощутили движение прохладной кожи. А у меня в голове он шепнул:
— Если я должен держать Примо под контролем, то да.
— Ты не о крови, — сказала я.
— Не о крови, — подтвердил он и другой рукой коснулся моей заклеенной щеки. — Ты ранена?
— Не сильно, — ответила я уже почти своим голосом. Я поняла, что он отодвинулся, давая мне подумать. Не то чтобы он должен был это сделать, но он хорошо меня знал. Если бы он сейчас не дал мне думать, я бы разозлилась. Потом.
— Ты не про то, что мы делали, когда в городе были члены совета? Ты чего-то другого просишь.
Голос у меня в голове:
— Что-то случилось из-за твоей связи с Натэниелом и Дамианом. Во всем стало больше силы, но и нужно её тоже больше. Я слишком долго себе отказывал, ma petite.
Его ладони скользнули вдоль линии моего подбородка, взяли моё лицо лодочкой, и пальцы ушли в теплоту волос. Я услышала его мысль, что он греет руки в моих волосах. Так ему было пусто, холодно, голодно. Никогда я его таким не видела. Никогда.
Это был не его голод. Я повернулась посмотреть на Натэниела, который отошёл прислониться к стене. Он был не настолько близко, чтобы так излучать голод. И посмотрел на меня чистым взглядом лавандовых глаз. В голове я его не ощущала, были только Жан-Клод и я, но даже при этом голод его ощущался как голод Натэниела или Дамиана по прикосновению.
Поглядев в эти невероятно тёмные синие глаза, я шепнула:
— Тебе достался их голод.
А он сказал вслух:
— Боюсь, что да.
— Что можно сделать? — спросила я.
— Впусти меня, ma petite, впусти за свои прекрасные щиты.
Голос его прошелестел по коже, будто атласом по голому телу.
Я поёжилась, и только холодное прикосновение его рук помогло мне справиться с подкосившимися коленями. Глядя в эти глаза, в это лицо, я шепнула:
— Да.
Его лицо заполнило мои глаза, и губы его коснулись моих. Я ждала, что он схватит меня в объятия и поцелует со всем неистовством своего голода, но этого не случилось. Он лишь касался меня ртом, и едва-едва. Я сама прижалась к нему, подняла руку его коснуться, но он положил руку мне на плечо, удерживая. Через секунду я поняла, почему он так поступил: потому что вся душа моя выплеснулась в губы, вся моя суть превратилась во вкус на губах. Сила, магия, моё сердце и душа — все было в этом лёгком касании губ. Я раньше думала, что мы утоляли ardeur друг другом, но ошибалась. Он едва-едва пил с моих губ, осторожно, и хотел куда большего. Я ощущала это, чувствовала его голод. Но он сдерживал меня руками, лежавшими на моих плечах, хоть я и стремилась сократить расстояние. И я знала его знанием, что голая кожа — это голая кожа, и полное прикосновение может меня просто осушить.
Такого осторожного поцелуя я в жизни своей не знала, и такого неутолённого желания поцелуя — тоже. Я слегка постанывала, потому что хотела куда большего. Намного большего.
Когда он отодвинулся, пятнышко помады алело у него на губах. И на щеках появилась едва заметная краска. Он был как холод зимы, едва тронутый легчайшим прикосновением марта, когда тепло ещё только обещается, не всерьёз, не сейчас, а лишь далёкая надежда. Но надежда лучше её отсутствия.
Он судорожно сглотнул слюну, веки его затрепетали, на миг закрывшись, и тогда он выпрямился, твёрдо удерживая меня за плечи.
— Это лишь лёгкая проба того, что мне нужно, ma petite.
— Не останавливайся, — попросила я.
Он улыбнулся, но печально.
— Пусть ослабеют все эффекты, а потом ты мне скажешь, получу ли я больше.
Я покачала головой. О чем это он? Конечно, конечно получит!
— Это моя вина, ma petite. Я попросил тебя впустить меня за твои щиты. Я не думал, что ты снимешь всю защиту своего достаточно существенного арсенала. И это ошеломило нас обоих. — Он смотрел на меня, будто увидел во мне что-то новое — или кого-то нового. — Я должен заняться нашей почтеннейшей публикой.
Он чуть не прикоснулся ко мне снова прощальным поцелуем, но отодвинулся и велел кому-то:
— Кто-нибудь, побудьте с ней, пока она не придёт в себя совсем. Нет, не ты, она ещё не совсем в себе. Я думать боюсь, что она может сделать, если ты сейчас её коснёшься.
Голос его, когда зазвучал снова, заполнил весь клуб, отдался в самых тёмных уголках — и при этом казался интимным, будто что-то шептал тебе, и только тебе.
— Примо прошёл сквозь кровь и огонь, чтобы возродиться сегодня для вас. На ваших глазах он превратился из воина кошмаров в любовника грёз.
— Слишком они напуганы, никто не поверит.
Это был голос Натэниела. Я повернулась на голос, но лицо было другое. Натэниел стоял чуть поодаль, а Байрон — настолько близко, что меня это испугало. Ему ещё и трехсот лет не было, и обычно он передвигался как человек. Силы у него большой не было и никогда не будет, но сегодня я даже не знала, что он так близко от меня. И это меня отрезвило больше, чем что-либо другое. Я не услышала слабейшего из новых вампиров, которых пригласил в город Жан-Клод. Плохой некромант. Двойка.
— Ты никогда его не видел, когда он вот так напитается, — сказал Байрон. — Смотри.
Я подавила в себе желание посмотреть на Жан-Клода и стала смотреть на публику. Глаза расширенные, лица бледные или раскрасневшиеся. Кто-то из посетительниц ещё прятался под столами. Если бы драка не отрезала их от выхода, они бы удрали. Не хватало только таблички над ними «Напуганные до смерти». Наверное, дело в таком количестве пролитой крови, какой им в жизни видеть не приходилось. Действительно, страшновато выглядит.
Глядя на публику, я соглашалась с Натэниелом, но когда я глянула в спину Жан-Клода, обращающегося к ним, то… ну, в общем, я отвернулась. Мне пришлось отвернуться, потому что тяга к нему никуда не делась. Мне говорили, что эта тяга касаться его — обычная тяга слуги к мастеру, но я в это до конца не верила. А вот сейчас — да.
Я стала смотреть на Примо. Он ещё стоял на коленях, с глуповатым видом, окружённый полукругом охранников в чёрных рубахах. Он глядел на меня, и в глазах его было страдание. Когда он заговорил, его не услышали за столами — только я и охранники, да ещё вампир и леопард у меня за спиной.
— Ты меня поймала.
Я открыла рот, чтобы сказать, что я не нарочно, но кто-то тронул меня за левое запястье, и я дёрнулась от острой мгновенной боли. Повернувшись, я увидела, что это Байрон.
— Отпусти.
Он разжал пальцы, выпуская мою руку, и шепнул:
— У тебя идёт кровь. Жан-Клод велел мне быть при тебе. Позволь перевязать твою рану.
Лицо у него было ещё моложе и невиннее, чем у Натэниела. Ему, видно, ещё и двадцати не было, когда его обратил его прежний мастер. Волосы у него были светло-каштановые, и спадали свободными локонами, открывая шею и клин белой кожи на груди. Я вспомнила, что кто-то говорил, будто студенты колледжа хотят устроить Байрону обструкцию. Значит, это он был тогда на сцене.
Он был ниже меня ростом и худ — как юноша, ещё не возмужавший, и теперь ему уже не возмужать никогда. Стали бы у него шире плечи, вырос бы он ещё — теперь никто не узнает. Он мог бы поднимать тяжести и прибавить, он даже это делал, по настоянию Жан-Клода, но никогда ему не иметь такого тела, какое было бы, если бы убивший его вампир подождал ещё годик-другой.
Глаза у него были серые и занимали почти все лицо — огромные глаза цвета самого густого тумана, непроницаемой туманной стены.
Мне пришлось встряхнуть головой и податься назад — вот черт! Байрон почти подчинил меня глазами. А это должно было быть невозможным. Жан-Клод сказал, что я убрала все свои защиты. Я этого не собиралась делать. Скорее, это Жан-Клод убрал все мои защиты. Но Байрон все же не Жан-Клод. Его я могу держать на расстоянии.
Я закрыла глаза и стала делать недавно усвоенные дыхательные упражнения. Сосредоточься в середине собственного тела. Соберись в одну точку и спустись по линии, уходящей в самую землю. Марианна называла это «заземлиться», и слово это точное. Заземлиться, приземлиться, надёжно стоять на земле.
Но трудно было сохранять сосредоточенность, когда звучал голос Жан-Клода, и, закрывая глаза, я от него не избавлялась.
— Кто из вас не желал бы укротить дикарское сердце? Взять мужчину и преобразить его до неузнаваемости? Превратить его в того, кого вы желаете видеть? Примо склоняет колени перед вашей красотой, и он — тот, кого вы из него сделаете. Он вознесётся и падёт по вашему желанию.
Я почувствовала, как Жан-Клод подошёл и встал между мной и Примо. Даже с закрытыми глазами, ища нематериальной опоры, я ощущала его присутствие, и он развеивал мою сосредоточенность, как развеивает дым машущая рука. Открыв глаза, я увидела, как он легчайшими прикосновениями трогает лицо Примо.
— Покажи им это великолепное тело.
Примо покачал головой. Он не хотел играть в эту игру.
Я ощутила, как изогнулась воля Жан-Клода, охватывая Примо как питон. Вспышка тепла пронизала Примо, выпущенная Жан-Клодом. Я даже шагнула к ним ближе, и Байрон оттянул меня обратно.
— Я бы не советовал, — сказал он, и снова я ощутила тягу этих серых глаз, будто меня завернули в теплейшее одеяло.
Примо встал, и я не смогла не обернуться к ним снова. Великан вцепился ручищами в чёрную рубаху, пропитанную кровью, и разорвал её как бумагу. Обнажённый до пояса, он был великолепен — если вам нравятся гиганты. Это не была массивность, которую даёт поднятие тяжестей — это такой он был.
— Кому же достанется первый его поцелуй? — спросил Жан-Клод.
Я ощутила движение ещё раньше, чем повернулась к публике. Страха уже не было — его унёс голос Жан-Клода. Я видела лишь воодушевление и разве что неуверенность, но потом взметнулось несколько рук, держащих деньги, и тут же следующие, следующие. Первым быть никто не рвался, но никто и не хотел оставаться в стороне.
Байрон вежливо потянул меня за плечо:
— Анита, эту рану надо перевязать. Пойдём за сцену.
— Он прав, — сказал Натэниел, оказавшийся уже ближе. Настолько близко, что я увидела брызги крови на лавандовой рубашке. Очевидно, он был ближе к Примо, чем мне помнилось. Но у меня мысли путались, будто я несколько сама не своя с самого прихода сюда. Что же это со мной?
— Ладно, — кивнула я.
Байрон с Натэниелом отвели меня за кулисы, но глаза мои смотрели в зал. Шатенка из переулка гладила кожу Примо ладонью, и эта кожа была гладкой и чистой, без крови, без следов борьбы. Она его лапала, но смотрел он на меня. Глаза его молча молили о помощи, но я не понимала, почему.
Жан-Клод коснулся его голой спины, и лицо Примо обратилось опять к этой женщине. Теперь на нем не было смущения. Была одна только похоть, и в этот момент я поняла: им управлял Жан-Клод. Он манипулировал вампиром не меньше, чем публикой. Женщины пришли за толикой сладострастного развлечения, Примо явился, чтобы стать Мастером Города, а вместо этого превратился в актёра «Запретного плода». Он поцеловал шатенку, будто хотел выпить её до дна, будто в этом поцелуе была вся его жизнь. Когда он отпустил её, и ближайший охранник помог трепещущей даме сесть на стул, руки с деньгами взметнулись по всему залу. «Милости просим в шоу-бизнес, Примо», — подумала я.


Глава тридцать шестая

Закрылась дверь, и стало тихо, как по волшебству. Закулисное пространство звукоизолированно, но сегодня дело было не только в этом. Как будто после этого я смогла думать — думать нормально. Я знала, что иногда мне мешает мыслить близкое присутствие Жан-Клода, обычно — прикосновение. Сегодня достаточно было быть в одном помещении.
— Что творится? — спросила я.
— У нас тут есть аптечка в гримуборной, — сказал Байрон и попытался вывести меня в дверь направо.
Я отобрала у него руку и посмотрела на Натэниела:
— Я правильно слышала, что Жан-Клод сказал тебе меня не трогать?
Он кивнул.
— Он не знает, чем это может обернуться.
Лицо его было очень мрачно, серьёзно. Он снова стал осторожен в моем присутствии, и я не знала, почему.
— Я что-то пропустила? — спросила я.
— У тебя капает кровь, — сказал Байрон, показывая на мою руку.
Струйка крови — кап-кап-кап — стекала на белый пол. Так здесь было все бело и пусто, что алое пятнышко казалось громким, будто цвет был звуком.
— Что-то здесь не так.
— Ты потеряла больше крови, чем думаешь, — объяснил Байрон.
— Анита! — позвал Натэниел, и я почему-то слишком медленно повернулась к нему. — Анита, пойдём в гримуборную. Там мы тобой займёмся.
Я кивнула и подняла руку на уровень плеч, чтобы унять кровь. Рукав жакета превратился в кровавую тряпку, а я только сейчас заметила. Что-то было жуть до чего неправильно, и я никак не могла понять, что. Я знала, что причиной могло быть создание нового триумвирата с Дамианом и Натэниелом, но это отвечало на вопрос «почему», а не «что».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113