Если бы ты боялась, пока я буду тебя трахать… это бы…
— Как раз было бы то, что ты хочешь, — договорила я.
Он повернулся ко мне. Глаза его были пусты, будто что-то в них умерло.
— Вот именно.
— Ричард, все ликантропы, которых я знаю, слегка путают секс, еду и реакцию страха.
Он затряс головой, и, наверное, слишком резко, потому что он поморщился от боли.
— Но ни один из моих знакомых ликантропов, кроме Райны и Габриэля, не считал страх афродизиаком.
— Поскольку я знаю некоторых ликантропов, которых знаешь ты, то могу точно сказать: это не так. А правда то, что только Габриэль и Райна готовы были признаться в этом где угодно и кому угодно.
— Нет-нет, — возразил он, чуть пододвигаясь ко мне, и его гнев стал подниматься щекочущей волной. — Никто другой не хотел того, чего хотели они. Так, как они этого хотели. По-настоящему.
— Ага! — сказала я и тут же за это «ага» извинилась. — Вот в этом и ключ: «по-настоящему». Я много видала оборотней, которые увлекаются сценами связывания и подчинения, но у этой игры есть правила. Они обеспечивают безопасность, разумность и согласие. Есть защитные слова, и когда условленное заранее слово произносится, то все. Сцена прекращается.
— Никакое слово не могло бы тебя спасти от Райны и Габриэля.
— Вот именно, Ричард, вот именно. Но этой игрой можно наслаждаться, не делая того, что делали они.
Он протянул ко мне руки, и я попыталась уклониться, но у меня лишь тень его скорости, все-таки. Он поймал меня за одно запястье, не за два, но все же поймал. И чуть дёрнул меня на себя, не сильно, но настолько, что я упёрлась ногами, чтобы меня не притянули поближе. Это принцип, инстинкт, ничего личного.
— А что если мне нужно по-настоящему, Анита? Если я так нравился Райне потому, что на неё похож?
Он не делал мне ничего плохого, вообще ничего не делал, только держал за руку, удерживал меня, и освободиться мне было бы нелегко, если вообще возможно. Я сильнее обычного человека, но далеко не так сильна, как настоящий ликантроп.
Я продолжала дышать ровно, и голос звучал нормально, но выдержать этого я не могла и начала со слов:
— Ричард, отпусти меня.
— Ты меня боишься.
— Нет, но ты мне больше не бойфренд. У тебя нет права касаться меня без разрешения.
— То, что ты пытаешься освободиться, а я знаю, что ты не можешь — это меня возбуждает.
Было время, когда я бы заспорила, но поспорим потом, если надо будет. Я не стала повторять просьбу, потому что не знала, как на него подействует, если я подкреплю её физической силой. Проверять мне не хотелось, и потому я продолжала говорить.
— Все, что тебе нужно — это своя покорная подруга, которая любит играть в такие игры, и все будет в порядке, но я тебе не подруга и вообще никто, поэтому отпусти мою руку.
Он отпустил так резко, что я покачнулась. Наверное, тянула руку наружу сильнее, чем я думала. Забавно. Я подавила желание потереть запястье. Никогда не давай заметить, что тебе сделали больно — правило такое.
— В тебе ничего нет от Райны, Ричард.
— Есть.
— Вспомни, во мне есть её мунин, она у меня в голове переливается всеми цветами техниколора, и у тебя в голове я тоже бывала. Поверь мне, Ричард, ты мыслишь совсем не так, как она.
— Иногда у меня бывают страшные фантазии, Анита.
Хотелось мне на это сказать, что я ему не мать-исповедница, но я не стала, потому что к кому мне было его послать для подобного разговора? Кому я могла бы доверить? Да никому. Ладно, черт с ним.
— Как у всех нас, Ричард, только важно не то, что мы думаем, а что мы по этому поводу делаем. Почти все мы знаем разницу между фантазиями — и реальностью. И знаем, что пригодное для фантазий не пригодно для реального мира.
— А что если мне хочется такого, отчего другим будет больно?
Очень уж мне не хотелось вести этот разговор, но, глядя в его лицо, я понимала, что сейчас говорю — хотя бы отчасти — с тем демоном, что чуть не довёл Ричарда до самоуничтожения — а потому и нашего уничтожения.
— Если это навсегда изувечит, изуродует или просто убьёт кого-то, ты этого не делаешь. Вне этих параметров можешь поговорить с партнёром и выслушать ответ. На что твой партнёр согласен.
Он посмотрел на меня, нахмурясь:
— Без увечий, уродств и убийства, а все остальное — ладно? Так просто?
Я покачала головой:
— Нет. Все остальное — это то, на что скажет «да» твой партнёр, тогда это ладно. Если ты сверху, если ты доминируешь, то ты контролируешь процесс и гарантируешь, что все будет безопасно и не слишком страшно.
— А я хочу страшного.
Я пожала плечами:
— Я сказала: «не слишком страшно». С помощью моих… друзей я начинаю понимать, что небольшой страх вполне вписывается в прелюдию.
— Могла бы прямо говорить «Натэниела» вместо «моих друзей».
— Если бы я имела в виду только Натэниела, я бы так и сказала — Натэниела. Он не может меня научить, как вести себя наверху. Чтобы научиться быть доминантом, надо говорить с доминантом, а не с подчинённым.
— Говоришь так, будто ты это изучила.
— Почти все леопарды в моем парде занимаются связыванием и подчинением. Плохая была бы я Нимир-Ра, если бы их не понимала.
Он посмотрел на меня, что-то соображая. Не знаю точно, о чем он думал, зато он сейчас не печалился и не злился, а я уже готова была на любую эмоцию, кроме этих двух.
— Я знаю, что до сегодняшней ночи ты с Натэниелом не трахалась. Я тоже видел твоё сознание, и я знаю. Тебе действительно пришлось поизучать вопрос, чтобы понимать своих леопардов. Ты это делала не только ради своего любовника.
— Ты удивлён?
— Райна очень долго была нашей лупой, и многие вервольфы тоже увлекаются садомазохизмом, но я все, что хотел знать о нем, узнал от Райны, Габриэля и их соучастников.
Я чуть было не промолчала, но он же пришёл ко мне за правдой. Сейчас посмотрим, хочет он всю правду или только её часть.
— Ричард, ты сказал, что любишь страх в сексе. Ты любишь игру в страх, и любишь грубый секс.
Он смотрел на меня, и взгляд его предупреждал. Эти карие глаза не хотели, чтобы я договорила, но если я ему не скажу, кто тогда скажет?
— Тебе тоже нравятся эти сцены, Ричард.
— Я не…
Я подняла руку:
— Ты не делаешь того, что делали Габриэль, Райна и ещё кое-кто, но немножко этого делать можно, и не быть при том сексуальным садистом. Некоторые вообще считают, что зубы и ногти в момент секса — это уже садизм.
Он затряс головой, и хотя царапины на лице должны были болеть, он на этот раз не перестал.
— То, что я люблю, когда ногти и зубы, ещё не значит, что я такой, как они. Я не такой.
— Если ты имеешь в виду Райну и Габриэля — то да, ты не такой. Но ты удрал от меня не потому, что счёл меня кровожадной. Удрал ты потому, что со мной не мог притворяться.
— Притворяться кем? Я никем не притворяюсь.
— Не только ты притворяешься, Ричард.
— Чем притворяюсь?
Его гнев заполнял комнату, горячий и удушающий, как собирающаяся гроза.
— Я люблю в сексе зубы и ногти. Черт побери, да я даже просто кусаться люблю без особого секса. Нравится ощущение плоти между зубами.
Он отвернулся:
— Это я виноват, и Жан-Клод. Это у тебя наш голод.
— Может быть, но он во мне есть, и он доставляет мне удовольствие. Может, мне никогда не будет так уютно в такой ситуации, как Натэниелу, и это меня беспокоит, потому что, если он мой, то я хочу, чтобы он был счастлив. Но мне пришлось бросить притворяться, будто я не люблю грубый секс. Джейсон сказал, что я люблю доминантных мужчин, потому что они берут командование на себя, а у меня не остаётся выбора. Вот почему я могла так долго уклоняться от Натэниела, пока он старался, чтобы все нужные шаги сделала я. Мне нужна некоторая игра в доминантность, иначе я не играю. Я тогда подумала, что Джейсон порет чушь, но случились у меня напряжённые сутки, и я вроде как устала убегать.
Он посмотрел на меня:
— Убегать? От чего убегать?
— От того же, что и ты. От себя.
— Ты же не…
Я снова остановила его выставленной ладонью.
— Да, убегала. Может быть, и до сих пор убегаю. Есть в моей жизни уголки, куда я не хочу заглядывать. Кто-то мне говорил, что вполне ничего, если мне нравится быть в постели с двумя мужчинами. Я тогда спорила, Ричард. Я спорила, что мне вовсе это не нравится. — Я шагнула к нему. — Но ведь глупо было спорить, правда?
— Не понимаю, о чем ты.
— Я встречаюсь сейчас с Жан-Клодом и Ашером. Я встречалась с тобой и Жан-Клодом.
— Не одновременно.
Я отмахнулась:
— Ладно, оставим тебя в стороне. Но с Жан-Клодом и Ашером я встречаюсь сейчас. Я живу и делю ложе с Микой и Натэниелом. Да, это вроде как случайно получилось. Я не старалась нарочно попасть в эту ситуацию, но попала. И теперь ещё Дамиан и Натэниел, ещё один тройственный союз, где я — единственная женщина. Не нарочно, но, Ричард, теперь спорить, что мне нравится иметь в постели двух мужчин, было бы с моей стороны глупо.
— А тебе нравится?
Отвечать ему я не была обязана, но, наверное, обязана ответить самой себе.
— Да, быть зажатой между двух мужчин — это на меня действует. Ощущать их по обе стороны от меня — это действует.
Я ожидала, что начну краснеть или хотя бы мне будет неловко, но ничего такого. Я сказала правду, и все в порядке. В порядке. И в моей жизни есть мужчины, для которых это тоже в порядке.
Ричард уставился на пол, будто увидев у меня в лице такое, чего видеть не хотел. Или в его лице было что-то, чего он не хотел мне показывать.
— Я бы никогда не смог.
— Тебя никто не просил.
Он поднял голову, и его гнев плеснул наружу, будто горячий кнут по коже.
— Ой! — сказала я.
— Извини, я не хотел тебе делать больно. Только зря ты говоришь, что никто меня не просил.
— Ладно. Насколько мне известно, никто тебя не просил.
— Каждый, каждый среди общины противоестественных, какого бы вида он ни был, думает, что я трахался с тобой и Жан-Клодом. Что мы — нормальный счастливый mиnage б trois.
— Доходил до меня этот слух, — сказала я. — Ты сам знаешь, с кем и с чем ты спишь, так какая тебе разница?
Он испустил жалкую тень того нечленораздельного крика, который я слышала раньше.
— Анита, как ты думаешь, каково мне, когда почти любой лидер в этом городе, с которым приходится иметь дело, думает, что я трахаю Мастера Города?
— Ты хочешь сказать, что раз тебя считают бисексуалом, это вредит твоей позиции вождя?
— Да.
— А Жан-Клоду это не мешает.
— Это другое.
— Не вижу разницы.
Он сжал кулаки, до боли, потому что снова издал какой-то звук.
— Ты не понимаешь, Анита. Ты женщина, и ты не понимаешь.
— Я женщина, и я не понимаю. Что это должно значить?
— Это значит, что бисексуальность до сих пор социально более приемлема для женщин, чем для мужчин.
— Кто это тебе сказал?
— Все говорят! — Гнев Ричарда рванулся наружу кипятком почти до пояса и продолжал подниматься.
— Ты гомофоб, — сказала я.
— Вовсе нет.
— Да. Если бы тебя так не беспокоило, что люди сочтут тебя бисексуалом, ты бы меньше внимания обращал на слухи. — Я придвинулась к нему, протолкнулась сквозь жар его силы, гнева, досады. — И вообще, что плохого в том, чтобы быть бисексуалом, или гомосексуалистом или кем там ещё? Какая разница, Ричард, если тебя это устраивает и никому от этого не плохо?
— Ты не понимаешь.
Я стояла так близко, что можно было дотронуться. На таком расстоянии его сила кусала и жгла мне кожу, будто и халата на мне не было. Боже, какой он сильный, куда сильнее, чем в прошлый раз, когда я его силы касалась. Он набрал силу вместе со мной и Жан-Клодом. Если бы мы сумели заставить наш триумвират работать как надо, нас бы никто и тронуть не посмел.
А эта мысль была не совсем моя. Жан-Клод ещё не проснулся, я бы почувствовала, но мысль скорее принадлежала ему, чем мне. Я вспомнила прошлую ночь, клуб, как мы соединялись так тесно, как никогда раньше. Я делала такое, что невозможно было бы раньше. Я достигла нового уровня силы с Жан-Клодом и с собственными способностями. Ещё я занималась сексом с вампиром, с которым не была знакома и двух недель, и только джентльменское поведение Реквиема не дало числу вампиров увеличиться до двух. Все это на меня не похоже, как и то, что стоя так близко от Ричарда, я думаю о силе, а не о том, чего она ему стоила. Но и то, и другое очень в духе Жан-Клода.
— В чем дело? — спросил Ричард. — Ты о чем-то задумалась.
— Просто интересно стало, что ещё от Жан-Клода я таскаю в себе.
— Ты мне говорила. Ardeur, жажду крови.
Я покачала головой.
— Я никогда не была слишком практичной в отношениях, в сексе, а последние сутки все время это за собой замечаю. По крайней мере, я стала куда более практична, чем раньше.
— Это правда, что ты вчера ночью занималась сексом с двумя новыми вампирами из Великобритании?
— Ну-ну. Быстро вертится мельница слухов.
Он выдохнул, напряжение его слегка ослабело.
— Значит, это просто слухи.
Я вздохнула, хотя мне уже это делать надоело, но Ричард будто все время заставлял меня вздыхать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
— Как раз было бы то, что ты хочешь, — договорила я.
Он повернулся ко мне. Глаза его были пусты, будто что-то в них умерло.
— Вот именно.
— Ричард, все ликантропы, которых я знаю, слегка путают секс, еду и реакцию страха.
Он затряс головой, и, наверное, слишком резко, потому что он поморщился от боли.
— Но ни один из моих знакомых ликантропов, кроме Райны и Габриэля, не считал страх афродизиаком.
— Поскольку я знаю некоторых ликантропов, которых знаешь ты, то могу точно сказать: это не так. А правда то, что только Габриэль и Райна готовы были признаться в этом где угодно и кому угодно.
— Нет-нет, — возразил он, чуть пододвигаясь ко мне, и его гнев стал подниматься щекочущей волной. — Никто другой не хотел того, чего хотели они. Так, как они этого хотели. По-настоящему.
— Ага! — сказала я и тут же за это «ага» извинилась. — Вот в этом и ключ: «по-настоящему». Я много видала оборотней, которые увлекаются сценами связывания и подчинения, но у этой игры есть правила. Они обеспечивают безопасность, разумность и согласие. Есть защитные слова, и когда условленное заранее слово произносится, то все. Сцена прекращается.
— Никакое слово не могло бы тебя спасти от Райны и Габриэля.
— Вот именно, Ричард, вот именно. Но этой игрой можно наслаждаться, не делая того, что делали они.
Он протянул ко мне руки, и я попыталась уклониться, но у меня лишь тень его скорости, все-таки. Он поймал меня за одно запястье, не за два, но все же поймал. И чуть дёрнул меня на себя, не сильно, но настолько, что я упёрлась ногами, чтобы меня не притянули поближе. Это принцип, инстинкт, ничего личного.
— А что если мне нужно по-настоящему, Анита? Если я так нравился Райне потому, что на неё похож?
Он не делал мне ничего плохого, вообще ничего не делал, только держал за руку, удерживал меня, и освободиться мне было бы нелегко, если вообще возможно. Я сильнее обычного человека, но далеко не так сильна, как настоящий ликантроп.
Я продолжала дышать ровно, и голос звучал нормально, но выдержать этого я не могла и начала со слов:
— Ричард, отпусти меня.
— Ты меня боишься.
— Нет, но ты мне больше не бойфренд. У тебя нет права касаться меня без разрешения.
— То, что ты пытаешься освободиться, а я знаю, что ты не можешь — это меня возбуждает.
Было время, когда я бы заспорила, но поспорим потом, если надо будет. Я не стала повторять просьбу, потому что не знала, как на него подействует, если я подкреплю её физической силой. Проверять мне не хотелось, и потому я продолжала говорить.
— Все, что тебе нужно — это своя покорная подруга, которая любит играть в такие игры, и все будет в порядке, но я тебе не подруга и вообще никто, поэтому отпусти мою руку.
Он отпустил так резко, что я покачнулась. Наверное, тянула руку наружу сильнее, чем я думала. Забавно. Я подавила желание потереть запястье. Никогда не давай заметить, что тебе сделали больно — правило такое.
— В тебе ничего нет от Райны, Ричард.
— Есть.
— Вспомни, во мне есть её мунин, она у меня в голове переливается всеми цветами техниколора, и у тебя в голове я тоже бывала. Поверь мне, Ричард, ты мыслишь совсем не так, как она.
— Иногда у меня бывают страшные фантазии, Анита.
Хотелось мне на это сказать, что я ему не мать-исповедница, но я не стала, потому что к кому мне было его послать для подобного разговора? Кому я могла бы доверить? Да никому. Ладно, черт с ним.
— Как у всех нас, Ричард, только важно не то, что мы думаем, а что мы по этому поводу делаем. Почти все мы знаем разницу между фантазиями — и реальностью. И знаем, что пригодное для фантазий не пригодно для реального мира.
— А что если мне хочется такого, отчего другим будет больно?
Очень уж мне не хотелось вести этот разговор, но, глядя в его лицо, я понимала, что сейчас говорю — хотя бы отчасти — с тем демоном, что чуть не довёл Ричарда до самоуничтожения — а потому и нашего уничтожения.
— Если это навсегда изувечит, изуродует или просто убьёт кого-то, ты этого не делаешь. Вне этих параметров можешь поговорить с партнёром и выслушать ответ. На что твой партнёр согласен.
Он посмотрел на меня, нахмурясь:
— Без увечий, уродств и убийства, а все остальное — ладно? Так просто?
Я покачала головой:
— Нет. Все остальное — это то, на что скажет «да» твой партнёр, тогда это ладно. Если ты сверху, если ты доминируешь, то ты контролируешь процесс и гарантируешь, что все будет безопасно и не слишком страшно.
— А я хочу страшного.
Я пожала плечами:
— Я сказала: «не слишком страшно». С помощью моих… друзей я начинаю понимать, что небольшой страх вполне вписывается в прелюдию.
— Могла бы прямо говорить «Натэниела» вместо «моих друзей».
— Если бы я имела в виду только Натэниела, я бы так и сказала — Натэниела. Он не может меня научить, как вести себя наверху. Чтобы научиться быть доминантом, надо говорить с доминантом, а не с подчинённым.
— Говоришь так, будто ты это изучила.
— Почти все леопарды в моем парде занимаются связыванием и подчинением. Плохая была бы я Нимир-Ра, если бы их не понимала.
Он посмотрел на меня, что-то соображая. Не знаю точно, о чем он думал, зато он сейчас не печалился и не злился, а я уже готова была на любую эмоцию, кроме этих двух.
— Я знаю, что до сегодняшней ночи ты с Натэниелом не трахалась. Я тоже видел твоё сознание, и я знаю. Тебе действительно пришлось поизучать вопрос, чтобы понимать своих леопардов. Ты это делала не только ради своего любовника.
— Ты удивлён?
— Райна очень долго была нашей лупой, и многие вервольфы тоже увлекаются садомазохизмом, но я все, что хотел знать о нем, узнал от Райны, Габриэля и их соучастников.
Я чуть было не промолчала, но он же пришёл ко мне за правдой. Сейчас посмотрим, хочет он всю правду или только её часть.
— Ричард, ты сказал, что любишь страх в сексе. Ты любишь игру в страх, и любишь грубый секс.
Он смотрел на меня, и взгляд его предупреждал. Эти карие глаза не хотели, чтобы я договорила, но если я ему не скажу, кто тогда скажет?
— Тебе тоже нравятся эти сцены, Ричард.
— Я не…
Я подняла руку:
— Ты не делаешь того, что делали Габриэль, Райна и ещё кое-кто, но немножко этого делать можно, и не быть при том сексуальным садистом. Некоторые вообще считают, что зубы и ногти в момент секса — это уже садизм.
Он затряс головой, и хотя царапины на лице должны были болеть, он на этот раз не перестал.
— То, что я люблю, когда ногти и зубы, ещё не значит, что я такой, как они. Я не такой.
— Если ты имеешь в виду Райну и Габриэля — то да, ты не такой. Но ты удрал от меня не потому, что счёл меня кровожадной. Удрал ты потому, что со мной не мог притворяться.
— Притворяться кем? Я никем не притворяюсь.
— Не только ты притворяешься, Ричард.
— Чем притворяюсь?
Его гнев заполнял комнату, горячий и удушающий, как собирающаяся гроза.
— Я люблю в сексе зубы и ногти. Черт побери, да я даже просто кусаться люблю без особого секса. Нравится ощущение плоти между зубами.
Он отвернулся:
— Это я виноват, и Жан-Клод. Это у тебя наш голод.
— Может быть, но он во мне есть, и он доставляет мне удовольствие. Может, мне никогда не будет так уютно в такой ситуации, как Натэниелу, и это меня беспокоит, потому что, если он мой, то я хочу, чтобы он был счастлив. Но мне пришлось бросить притворяться, будто я не люблю грубый секс. Джейсон сказал, что я люблю доминантных мужчин, потому что они берут командование на себя, а у меня не остаётся выбора. Вот почему я могла так долго уклоняться от Натэниела, пока он старался, чтобы все нужные шаги сделала я. Мне нужна некоторая игра в доминантность, иначе я не играю. Я тогда подумала, что Джейсон порет чушь, но случились у меня напряжённые сутки, и я вроде как устала убегать.
Он посмотрел на меня:
— Убегать? От чего убегать?
— От того же, что и ты. От себя.
— Ты же не…
Я снова остановила его выставленной ладонью.
— Да, убегала. Может быть, и до сих пор убегаю. Есть в моей жизни уголки, куда я не хочу заглядывать. Кто-то мне говорил, что вполне ничего, если мне нравится быть в постели с двумя мужчинами. Я тогда спорила, Ричард. Я спорила, что мне вовсе это не нравится. — Я шагнула к нему. — Но ведь глупо было спорить, правда?
— Не понимаю, о чем ты.
— Я встречаюсь сейчас с Жан-Клодом и Ашером. Я встречалась с тобой и Жан-Клодом.
— Не одновременно.
Я отмахнулась:
— Ладно, оставим тебя в стороне. Но с Жан-Клодом и Ашером я встречаюсь сейчас. Я живу и делю ложе с Микой и Натэниелом. Да, это вроде как случайно получилось. Я не старалась нарочно попасть в эту ситуацию, но попала. И теперь ещё Дамиан и Натэниел, ещё один тройственный союз, где я — единственная женщина. Не нарочно, но, Ричард, теперь спорить, что мне нравится иметь в постели двух мужчин, было бы с моей стороны глупо.
— А тебе нравится?
Отвечать ему я не была обязана, но, наверное, обязана ответить самой себе.
— Да, быть зажатой между двух мужчин — это на меня действует. Ощущать их по обе стороны от меня — это действует.
Я ожидала, что начну краснеть или хотя бы мне будет неловко, но ничего такого. Я сказала правду, и все в порядке. В порядке. И в моей жизни есть мужчины, для которых это тоже в порядке.
Ричард уставился на пол, будто увидев у меня в лице такое, чего видеть не хотел. Или в его лице было что-то, чего он не хотел мне показывать.
— Я бы никогда не смог.
— Тебя никто не просил.
Он поднял голову, и его гнев плеснул наружу, будто горячий кнут по коже.
— Ой! — сказала я.
— Извини, я не хотел тебе делать больно. Только зря ты говоришь, что никто меня не просил.
— Ладно. Насколько мне известно, никто тебя не просил.
— Каждый, каждый среди общины противоестественных, какого бы вида он ни был, думает, что я трахался с тобой и Жан-Клодом. Что мы — нормальный счастливый mиnage б trois.
— Доходил до меня этот слух, — сказала я. — Ты сам знаешь, с кем и с чем ты спишь, так какая тебе разница?
Он испустил жалкую тень того нечленораздельного крика, который я слышала раньше.
— Анита, как ты думаешь, каково мне, когда почти любой лидер в этом городе, с которым приходится иметь дело, думает, что я трахаю Мастера Города?
— Ты хочешь сказать, что раз тебя считают бисексуалом, это вредит твоей позиции вождя?
— Да.
— А Жан-Клоду это не мешает.
— Это другое.
— Не вижу разницы.
Он сжал кулаки, до боли, потому что снова издал какой-то звук.
— Ты не понимаешь, Анита. Ты женщина, и ты не понимаешь.
— Я женщина, и я не понимаю. Что это должно значить?
— Это значит, что бисексуальность до сих пор социально более приемлема для женщин, чем для мужчин.
— Кто это тебе сказал?
— Все говорят! — Гнев Ричарда рванулся наружу кипятком почти до пояса и продолжал подниматься.
— Ты гомофоб, — сказала я.
— Вовсе нет.
— Да. Если бы тебя так не беспокоило, что люди сочтут тебя бисексуалом, ты бы меньше внимания обращал на слухи. — Я придвинулась к нему, протолкнулась сквозь жар его силы, гнева, досады. — И вообще, что плохого в том, чтобы быть бисексуалом, или гомосексуалистом или кем там ещё? Какая разница, Ричард, если тебя это устраивает и никому от этого не плохо?
— Ты не понимаешь.
Я стояла так близко, что можно было дотронуться. На таком расстоянии его сила кусала и жгла мне кожу, будто и халата на мне не было. Боже, какой он сильный, куда сильнее, чем в прошлый раз, когда я его силы касалась. Он набрал силу вместе со мной и Жан-Клодом. Если бы мы сумели заставить наш триумвират работать как надо, нас бы никто и тронуть не посмел.
А эта мысль была не совсем моя. Жан-Клод ещё не проснулся, я бы почувствовала, но мысль скорее принадлежала ему, чем мне. Я вспомнила прошлую ночь, клуб, как мы соединялись так тесно, как никогда раньше. Я делала такое, что невозможно было бы раньше. Я достигла нового уровня силы с Жан-Клодом и с собственными способностями. Ещё я занималась сексом с вампиром, с которым не была знакома и двух недель, и только джентльменское поведение Реквиема не дало числу вампиров увеличиться до двух. Все это на меня не похоже, как и то, что стоя так близко от Ричарда, я думаю о силе, а не о том, чего она ему стоила. Но и то, и другое очень в духе Жан-Клода.
— В чем дело? — спросил Ричард. — Ты о чем-то задумалась.
— Просто интересно стало, что ещё от Жан-Клода я таскаю в себе.
— Ты мне говорила. Ardeur, жажду крови.
Я покачала головой.
— Я никогда не была слишком практичной в отношениях, в сексе, а последние сутки все время это за собой замечаю. По крайней мере, я стала куда более практична, чем раньше.
— Это правда, что ты вчера ночью занималась сексом с двумя новыми вампирами из Великобритании?
— Ну-ну. Быстро вертится мельница слухов.
Он выдохнул, напряжение его слегка ослабело.
— Значит, это просто слухи.
Я вздохнула, хотя мне уже это делать надоело, но Ричард будто все время заставлял меня вздыхать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113