Случайное прикосновение кончиками пальцев говорит ему о человеке больше, чем все остальные когда-нибудь узнают. Берт, вероятно, протянет руку для пожатия, и сделка не состоится. Я ведь только подозреваю, каков Берт на самом деле. Одно прикосновение — и Эванс это будет знать точно. Если он не убежит с воплем, это уже будет для меня приятным сюрпризом. Я бы лично никогда не стала пожимать руку Эвансу. Во-первых, к ясновидцу-осязателю с протянутой лапой не лезут — дурной тон. Во-вторых, Эванс меня как-то случайно коснулся, и не был в восторге от увиденного. Так кто я такая, чтобы кидать камнями в Берта? Он-то, может, даже не будет отмечен у Эванса на радаре, а я рухну в языках кровавого пламени.
Глава тридцать вторая
С остальными клиентами была скука смертная по сравнению с Браунами — слава те, Господи. Натэниел тихо сидел в уголочке во время всех встреч — на всякий случай. Берт уже не спорил. Среди клиентов было два адвоката — обсуждение завещаний и других конфиденциальных материалов. Они возразили было против присутствия Натэниела, но я напомнила им, что по закону я сама не связана никакой конфиденциальностью, так какое им дело? С точки зрения закона я была права, а юристы терпеть не могут, когда не юрист прав. Может быть, просто мне другие юристы не попадались. Поэтому они оба поинтересовались, кто он такой и зачем он должен присутствовать на их встрече со мной.
Первому я сказала: вы хотите, чтобы я с вами говорила, или нет? И он оставил тему. Второй оказался настойчивей. Сорванные ногти у меня ныли адски. Ныла ущемлённая гордость после секса в офисе. Я была очень недовольна жизнью, и потому сказала правду:
— Он здесь на тот случай, если мне понадобится секс.
Я произнесла это с улыбкой, сама зная, что глаза у меня не улыбаются, но мне было плевать.
Натэниел заржал и изо всех сил постарался изобразить, что это кашель.
Адвокат мне, разумеется, не поверил.
— Миз Блейк, это был вполне законный вопрос. Я имею все права защищать интересы моего клиента. Вам нет необходимости нас оскорблять смехотворной ложью.
Так что я перестала оскорблять его ложью, и мы перешли к делу.
Каждый клиент — или группа клиентов — должен был спросить про Натэниела. Я попробовала все ответы от домашней прислуги до любовника, от рассыльного при офисе до личного помощника. Ни один ответ не понравился, и я перестала обращать на это внимание куда раньше, чем клиенты кончились. Наконец я стала снова говорить правду, и две новых группы, услышав её, оскорбились. Оскорбительная ложь, как они сказали. Вот так; скажи только правду, и никто тебе не поверит.
Единственная же тема, на которую мне хотелось говорить, это был мой зверь. У меня прямо рядом сидел ликантроп, и не было даже пяти минут свободных, чтобы начать обсуждение. Море вопросов, и ни минуты, чтобы их задать. Может, потому я так неприветлива была с клиентами. Может быть, а может, я вообще неприветлива. Сама по временам не знаю.
В семь вечера, как раз вовремя, мы сели в мой джип. Берт даже без моей просьбы передал мою встречу на кладбище в 19:30 Мэнни, да ещё извинился, что перегрузил меня заказами. Перегружает он меня всегда, и до сих пор никогда не извинялся. Наверное, когда он понял, что я действительно могу поставить на голосование вопрос и дать ему под зад, то решил быть хорошим мальчиком. А может, до него дошло, что такое голосование может потребовать каждый из нас. Уж если у Берта есть какие-то слабые места в бизнесе, то только одно: он уверен, что те из нас, у кого нет диплома по бизнесу, в этом ничего не понимают. Немножко страха — это не всегда плохо. На некоторых оказывает даже терапевтическое действие. Вряд ли положительная модификация Берта продержится долго, но будем радоваться, пока она есть.
Я уже вывернула на Олив в сторону города. Времени как раз хватало забросить Натэниела в «Запретный плод» и только на пятнадцать минут опоздать на первую свою работу на кладбище.
— Куда ты едешь? — спросил Натэниел.
— В «Запретный плод».
— Тебе сперва поесть надо.
Я покосилась на него, тормозя у светофора.
— Времени нет.
— Ты знаешь, что если не утолить один голод, все другие обостряются?
Он сказал это очень мягко, но я уже не доверяла этой мягкости тона. Обычно это значило, что он хочет на что-то обратить моё внимание, и при этом прав, и если я только не буду злиться, то сама пойму, что он прав. Обычно это значило, что спор проигран ещё до его начала. Но я никогда не считала неминуемое поражение причиной отказа от битвы.
— Да, знаю. Если я не утолю ardeur, то зверь хочет больше мяса или вампир хочет больше крови. Все это я знаю.
— Так что будет, если ты не накормишь свой человеческий желудок? Ты же будешь голодной?
Светофор мигнул, и я поехала. Вечернее субботнее движение на Олив — не заскучаешь.
— Ага.
Я искала подвоха, и пока его не видела.
— Если твоё тело проголодается по обычной еде, это разве не значит, что всякий другой голод тоже обострится?
Я чуть не врезалась в машину перед нами, потому что уставилась на него. Пришлось врезать по тормозам и выдержать какофонию сигналов, а если бы не было так темно, то и много жестов руками.
— Как ты сказал?
— Ты слышала, Анита.
Я вздохнула и попыталась больше внимания обращать на дорогу. Но про себя я давала себе хороших пинков, потому что все было так просто, так до ужаса просто.
— Когда я работаю, регулярно питаться не получается, и выходит, что каждый раз, когда я приезжаю домой, мною овладевает ardeur.
— Иногда два раза за ночь, — сказал он. — Сколько ты ела в те ночи, Анита? Я про обычную еду.
Я попыталась вспомнить и должна была честно признать:
— Иногда ничего.
— Интересно было бы, если бы ты вела дневник приёма пищи. Можно было бы посмотреть, есть ли корреляция между голодом твоего человеческого тела и другими видами голода.
— Ты так говоришь, будто знаешь ответ.
— Ты разве не заметила, что ликантропы любят готовить и есть?
Я пожала плечами:
— Не задумывалась как-то.
И задумалась. Ричард готовил, и всегда либо звал меня куда-нибудь поужинать, либо готовил для меня. Мика готовит, хотя в основном этим занят Натэниел. Обычно у нас в доме собирается полно леопардов-оборотней хотя бы на завтрак, либо на обед, либо на ужин.
— Ты хочешь сказать, что не без причины мужчины-ликантропы, с которыми я встречалась, имели склонность к домашнему хозяйству?
Он кивнул.
— Нам нужна отлично сбалансированная диета, с хорошим содержанием белков. Помогает держать зверя в узде.
Я посмотрела на него — в свете улицы он был почти в тени. Лавандовая рубашка была самым светлым пятном на нем.
— А почему мне никто до сих пор такого не говорил?
— Мы считали тебя в основном человеком, Анита. Но после того, что я сегодня видел… — Он помолчал, подбирая слова. — Если бы я не знал, что ты — человек, и не умеешь на самом деле выскользнуть из кожи и стать леопардом, я бы решил, что ты из наших. Твои ощущения, как ты отбивалась, как ты пахла — все было от оборотня. Ты совсем не как человек себя вела. Сверни сюда на стоянку.
— Зачем? — спросила я.
— Надо поговорить.
Мне не понравилось, как это прозвучало, но я свернула на стоянку в торговый квартал и припарковалась на первом же свободном месте, что было довольно далеко от всех забегаловок. Магазины почти все были закрыты. Я выключила двигатель, и мир внезапно затих. Где-то рокотала Олив, и доносилась музыка из ресторанов, но в машине было тихо, как бывает тихо только в машине после наступления темноты. Один поворот ключа — и тишина, уединение, интимность.
Я повернулась к Натэниелу, натягивая ремень, но сидеть в машине без ремня — мне не по себе от этого.
— Ладно, говори, — сказала я, и голос у меня прозвучал почти обыденно.
Он повернулся на сиденье, насколько позволял ремень — он знал мой пунктик на этот счёт. Сидел он лицом ко мне, коленом упираясь в панель.
— Мы с тобой обращались так, будто ты человек, и теперь я думаю, правы ли мы были.
— Ты хочешь сказать, я теперь перекинусь, потому что мы стали триумвиратом?
Он покачал головой, длинная коса шелохнулась на коленях, как тяжёлая кошка.
— Может быть, это как-то усугубит ситуацию, но я думаю, одна из причин, почему ты никак не можешь подчинить себе ardeur, — в том, что почти все советы тебе даёт вампир. А ему еда не нужна, Анита. Для Жан-Клода есть только жажда крови и ardeur. А ликантроп не может перестать быть человеком. Все равно приходится есть по-человечески — просто добавляется голод зверя, но именно добавляется, а не заменяет.
Я подумала.
— То есть, когда я подавляю приступы нормального голода, мне становится тяжелее подавлять ardeur?
Он кивнул, и снова волосы проехались по коленям, будто коса подползала ко мне.
— Да.
Я ещё раз подумала, и не нашла брешей в этой логике.
— Ладно, допустим, ты прав. Так что мне делать? Я все равно сегодня опаздываю, как обычно.
— Подъедем к окошку для машин. Возьмёшь себе что-нибудь лёгкое, что можно съесть за рулём, а я возьму салат.
Я нахмурилась:
— Ты что? Салаты в драйв-апах никуда не годятся.
— Мне надо поесть перед выступлением.
— Чтобы лучше держать своего зверя?
— Да.
— Но зачем салат? Я думала, тебе что-нибудь белковое нужно.
— Если бы тебе предстояло раздеваться перед незнакомыми, ты бы тоже взяла салат.
— Один гамбургер за несколько часов до выступления — от этого ты вес не наберёшь.
— Нет, но пузо вздуется.
— Я думала, это только с девушками случается.
— Нет.
— Значит, ты ешь салат, чтобы хорошо сегодня выглядеть.
Он кивнул, и волосы его свалились с ноги, перевалили через рычаг передач. Очень тянуло потрогать эту густую косу. Голосочек в голове спросил: «А что такого?» После того, что мы днём устроили, что может значить волосок? Логично, но логика мало общего имеет с моим поведением по отношению к Натэниелу.
Я сцепила руки на коленях, не давая себе до него дотронуться, и почувствовала себя дурой. Что это я вообще творю? Я протянула руку к тяжёлому витку волос, погладила его, будто это было что-то более интимное, чем коса. Волосы были мягкие, тёплые. Я гладила их, пока говорила.
— Зверя никогда не раздирают противоречия?
— Нет, — сказал он, и голос его в тёмной тишине прозвучал и тихо, и отчётливо.
Я осторожно стала вытягивать его косу, обмотанную вокруг него.
— Но ты же борешься не с голодом по мясу и крови?
— Нет, не с ним.
Я добралась до конца косы, взяла его в руки.
— Я думала, что этот голод — зверь. Жажда погони и еды, и все.
— А сейчас как ты думаешь?
Я погладила себя по ладони кончиком косы, и по коже пробежала дрожь. Голос мой сорвался, когда я ответила:
— Ричард всегда говорил о своём звере так, будто это его самые низменные побуждения — ну, похоть, леность, традиционные грехи, — но грех подразумевает знание добра и зла. А здесь не было добра или зла, ничего похожего на обычные мысли. Я до сих пор не понимала, насколько мои мысли держатся на реалиях. Всегда думала о том, как одна реалия влияет на другую. О последствиях своих действий.
Я взяла на руки ещё кусок его косы, будто змею — толстую, мягкую змею. Собрала его волосы в охапку и позволила себе прижать их к груди. Меня ограничивал ремень сиденья, а мне хотелось быть ближе к Натэниелу.
Прижимая ворох его волос к себе, я сказала:
— Я перестала думать о горе Браунов, об их погибшем сыне. Не то чтобы я решила это игнорировать. Я не была чёрствой — просто это мне на ум не приходило. Просто они сделали мне больно, и я взбесилась, а бешенство немедленно перешло в голод. Если я их убью и съем, они мне больше больно не сделают, а я голодна.
Произнеся последнее слово, я посмотрела ему в глаза.
Они на миг вспыхнули от какой-то игры отражённого света, как глаза кота в свете фонарика. Он отвернул голову, и блеск исчез — глаза Натэниела снова скрылись в тени. От поворота головы волосы натянулись, и у меня была секунда, чтобы решить — держать или выпустить. Я удержала косу, и ощущение было такое, будто тянешь туго привязанную верёвку.
Голос его прозвучал чуть-чуть с придыханием:
— При первой перемене тобой всегда овладевает голод, особенно если ты новичок.
— А как же ты тогда удерживаешь себя, чтобы не бросится в клубе рвать публику? — спросила я, и у меня самой голос звучал неровно.
Он отклонился от меня назад, и я сильнее, жёстче потянула косу.
— Переводишь голод в другой канал — секс вместо еды. Партнёров по спариванию не едят. То, что можно трахнуть, — то не пища.
Голос прозвучал ниже. Он не стал грудным — именно что понизился.
— Так почему же я никого не съела? Насчёт секса с Браунами я даже не думала.
— Сперва в тебе нет ничего, кроме голода, но после нескольких полнолуний начинаешь думать, но думаешь не как личность, а как животное. Ещё несколько полнолуний — и ты можешь, если хочешь, думать по-человечески даже в животном виде.
— Если хочешь? — переспросила я и потянула его к себе за косу как за верёвку, но эта верёвка была приделана к черепу, и Натэниел не поддался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
Глава тридцать вторая
С остальными клиентами была скука смертная по сравнению с Браунами — слава те, Господи. Натэниел тихо сидел в уголочке во время всех встреч — на всякий случай. Берт уже не спорил. Среди клиентов было два адвоката — обсуждение завещаний и других конфиденциальных материалов. Они возразили было против присутствия Натэниела, но я напомнила им, что по закону я сама не связана никакой конфиденциальностью, так какое им дело? С точки зрения закона я была права, а юристы терпеть не могут, когда не юрист прав. Может быть, просто мне другие юристы не попадались. Поэтому они оба поинтересовались, кто он такой и зачем он должен присутствовать на их встрече со мной.
Первому я сказала: вы хотите, чтобы я с вами говорила, или нет? И он оставил тему. Второй оказался настойчивей. Сорванные ногти у меня ныли адски. Ныла ущемлённая гордость после секса в офисе. Я была очень недовольна жизнью, и потому сказала правду:
— Он здесь на тот случай, если мне понадобится секс.
Я произнесла это с улыбкой, сама зная, что глаза у меня не улыбаются, но мне было плевать.
Натэниел заржал и изо всех сил постарался изобразить, что это кашель.
Адвокат мне, разумеется, не поверил.
— Миз Блейк, это был вполне законный вопрос. Я имею все права защищать интересы моего клиента. Вам нет необходимости нас оскорблять смехотворной ложью.
Так что я перестала оскорблять его ложью, и мы перешли к делу.
Каждый клиент — или группа клиентов — должен был спросить про Натэниела. Я попробовала все ответы от домашней прислуги до любовника, от рассыльного при офисе до личного помощника. Ни один ответ не понравился, и я перестала обращать на это внимание куда раньше, чем клиенты кончились. Наконец я стала снова говорить правду, и две новых группы, услышав её, оскорбились. Оскорбительная ложь, как они сказали. Вот так; скажи только правду, и никто тебе не поверит.
Единственная же тема, на которую мне хотелось говорить, это был мой зверь. У меня прямо рядом сидел ликантроп, и не было даже пяти минут свободных, чтобы начать обсуждение. Море вопросов, и ни минуты, чтобы их задать. Может, потому я так неприветлива была с клиентами. Может быть, а может, я вообще неприветлива. Сама по временам не знаю.
В семь вечера, как раз вовремя, мы сели в мой джип. Берт даже без моей просьбы передал мою встречу на кладбище в 19:30 Мэнни, да ещё извинился, что перегрузил меня заказами. Перегружает он меня всегда, и до сих пор никогда не извинялся. Наверное, когда он понял, что я действительно могу поставить на голосование вопрос и дать ему под зад, то решил быть хорошим мальчиком. А может, до него дошло, что такое голосование может потребовать каждый из нас. Уж если у Берта есть какие-то слабые места в бизнесе, то только одно: он уверен, что те из нас, у кого нет диплома по бизнесу, в этом ничего не понимают. Немножко страха — это не всегда плохо. На некоторых оказывает даже терапевтическое действие. Вряд ли положительная модификация Берта продержится долго, но будем радоваться, пока она есть.
Я уже вывернула на Олив в сторону города. Времени как раз хватало забросить Натэниела в «Запретный плод» и только на пятнадцать минут опоздать на первую свою работу на кладбище.
— Куда ты едешь? — спросил Натэниел.
— В «Запретный плод».
— Тебе сперва поесть надо.
Я покосилась на него, тормозя у светофора.
— Времени нет.
— Ты знаешь, что если не утолить один голод, все другие обостряются?
Он сказал это очень мягко, но я уже не доверяла этой мягкости тона. Обычно это значило, что он хочет на что-то обратить моё внимание, и при этом прав, и если я только не буду злиться, то сама пойму, что он прав. Обычно это значило, что спор проигран ещё до его начала. Но я никогда не считала неминуемое поражение причиной отказа от битвы.
— Да, знаю. Если я не утолю ardeur, то зверь хочет больше мяса или вампир хочет больше крови. Все это я знаю.
— Так что будет, если ты не накормишь свой человеческий желудок? Ты же будешь голодной?
Светофор мигнул, и я поехала. Вечернее субботнее движение на Олив — не заскучаешь.
— Ага.
Я искала подвоха, и пока его не видела.
— Если твоё тело проголодается по обычной еде, это разве не значит, что всякий другой голод тоже обострится?
Я чуть не врезалась в машину перед нами, потому что уставилась на него. Пришлось врезать по тормозам и выдержать какофонию сигналов, а если бы не было так темно, то и много жестов руками.
— Как ты сказал?
— Ты слышала, Анита.
Я вздохнула и попыталась больше внимания обращать на дорогу. Но про себя я давала себе хороших пинков, потому что все было так просто, так до ужаса просто.
— Когда я работаю, регулярно питаться не получается, и выходит, что каждый раз, когда я приезжаю домой, мною овладевает ardeur.
— Иногда два раза за ночь, — сказал он. — Сколько ты ела в те ночи, Анита? Я про обычную еду.
Я попыталась вспомнить и должна была честно признать:
— Иногда ничего.
— Интересно было бы, если бы ты вела дневник приёма пищи. Можно было бы посмотреть, есть ли корреляция между голодом твоего человеческого тела и другими видами голода.
— Ты так говоришь, будто знаешь ответ.
— Ты разве не заметила, что ликантропы любят готовить и есть?
Я пожала плечами:
— Не задумывалась как-то.
И задумалась. Ричард готовил, и всегда либо звал меня куда-нибудь поужинать, либо готовил для меня. Мика готовит, хотя в основном этим занят Натэниел. Обычно у нас в доме собирается полно леопардов-оборотней хотя бы на завтрак, либо на обед, либо на ужин.
— Ты хочешь сказать, что не без причины мужчины-ликантропы, с которыми я встречалась, имели склонность к домашнему хозяйству?
Он кивнул.
— Нам нужна отлично сбалансированная диета, с хорошим содержанием белков. Помогает держать зверя в узде.
Я посмотрела на него — в свете улицы он был почти в тени. Лавандовая рубашка была самым светлым пятном на нем.
— А почему мне никто до сих пор такого не говорил?
— Мы считали тебя в основном человеком, Анита. Но после того, что я сегодня видел… — Он помолчал, подбирая слова. — Если бы я не знал, что ты — человек, и не умеешь на самом деле выскользнуть из кожи и стать леопардом, я бы решил, что ты из наших. Твои ощущения, как ты отбивалась, как ты пахла — все было от оборотня. Ты совсем не как человек себя вела. Сверни сюда на стоянку.
— Зачем? — спросила я.
— Надо поговорить.
Мне не понравилось, как это прозвучало, но я свернула на стоянку в торговый квартал и припарковалась на первом же свободном месте, что было довольно далеко от всех забегаловок. Магазины почти все были закрыты. Я выключила двигатель, и мир внезапно затих. Где-то рокотала Олив, и доносилась музыка из ресторанов, но в машине было тихо, как бывает тихо только в машине после наступления темноты. Один поворот ключа — и тишина, уединение, интимность.
Я повернулась к Натэниелу, натягивая ремень, но сидеть в машине без ремня — мне не по себе от этого.
— Ладно, говори, — сказала я, и голос у меня прозвучал почти обыденно.
Он повернулся на сиденье, насколько позволял ремень — он знал мой пунктик на этот счёт. Сидел он лицом ко мне, коленом упираясь в панель.
— Мы с тобой обращались так, будто ты человек, и теперь я думаю, правы ли мы были.
— Ты хочешь сказать, я теперь перекинусь, потому что мы стали триумвиратом?
Он покачал головой, длинная коса шелохнулась на коленях, как тяжёлая кошка.
— Может быть, это как-то усугубит ситуацию, но я думаю, одна из причин, почему ты никак не можешь подчинить себе ardeur, — в том, что почти все советы тебе даёт вампир. А ему еда не нужна, Анита. Для Жан-Клода есть только жажда крови и ardeur. А ликантроп не может перестать быть человеком. Все равно приходится есть по-человечески — просто добавляется голод зверя, но именно добавляется, а не заменяет.
Я подумала.
— То есть, когда я подавляю приступы нормального голода, мне становится тяжелее подавлять ardeur?
Он кивнул, и снова волосы проехались по коленям, будто коса подползала ко мне.
— Да.
Я ещё раз подумала, и не нашла брешей в этой логике.
— Ладно, допустим, ты прав. Так что мне делать? Я все равно сегодня опаздываю, как обычно.
— Подъедем к окошку для машин. Возьмёшь себе что-нибудь лёгкое, что можно съесть за рулём, а я возьму салат.
Я нахмурилась:
— Ты что? Салаты в драйв-апах никуда не годятся.
— Мне надо поесть перед выступлением.
— Чтобы лучше держать своего зверя?
— Да.
— Но зачем салат? Я думала, тебе что-нибудь белковое нужно.
— Если бы тебе предстояло раздеваться перед незнакомыми, ты бы тоже взяла салат.
— Один гамбургер за несколько часов до выступления — от этого ты вес не наберёшь.
— Нет, но пузо вздуется.
— Я думала, это только с девушками случается.
— Нет.
— Значит, ты ешь салат, чтобы хорошо сегодня выглядеть.
Он кивнул, и волосы его свалились с ноги, перевалили через рычаг передач. Очень тянуло потрогать эту густую косу. Голосочек в голове спросил: «А что такого?» После того, что мы днём устроили, что может значить волосок? Логично, но логика мало общего имеет с моим поведением по отношению к Натэниелу.
Я сцепила руки на коленях, не давая себе до него дотронуться, и почувствовала себя дурой. Что это я вообще творю? Я протянула руку к тяжёлому витку волос, погладила его, будто это было что-то более интимное, чем коса. Волосы были мягкие, тёплые. Я гладила их, пока говорила.
— Зверя никогда не раздирают противоречия?
— Нет, — сказал он, и голос его в тёмной тишине прозвучал и тихо, и отчётливо.
Я осторожно стала вытягивать его косу, обмотанную вокруг него.
— Но ты же борешься не с голодом по мясу и крови?
— Нет, не с ним.
Я добралась до конца косы, взяла его в руки.
— Я думала, что этот голод — зверь. Жажда погони и еды, и все.
— А сейчас как ты думаешь?
Я погладила себя по ладони кончиком косы, и по коже пробежала дрожь. Голос мой сорвался, когда я ответила:
— Ричард всегда говорил о своём звере так, будто это его самые низменные побуждения — ну, похоть, леность, традиционные грехи, — но грех подразумевает знание добра и зла. А здесь не было добра или зла, ничего похожего на обычные мысли. Я до сих пор не понимала, насколько мои мысли держатся на реалиях. Всегда думала о том, как одна реалия влияет на другую. О последствиях своих действий.
Я взяла на руки ещё кусок его косы, будто змею — толстую, мягкую змею. Собрала его волосы в охапку и позволила себе прижать их к груди. Меня ограничивал ремень сиденья, а мне хотелось быть ближе к Натэниелу.
Прижимая ворох его волос к себе, я сказала:
— Я перестала думать о горе Браунов, об их погибшем сыне. Не то чтобы я решила это игнорировать. Я не была чёрствой — просто это мне на ум не приходило. Просто они сделали мне больно, и я взбесилась, а бешенство немедленно перешло в голод. Если я их убью и съем, они мне больше больно не сделают, а я голодна.
Произнеся последнее слово, я посмотрела ему в глаза.
Они на миг вспыхнули от какой-то игры отражённого света, как глаза кота в свете фонарика. Он отвернул голову, и блеск исчез — глаза Натэниела снова скрылись в тени. От поворота головы волосы натянулись, и у меня была секунда, чтобы решить — держать или выпустить. Я удержала косу, и ощущение было такое, будто тянешь туго привязанную верёвку.
Голос его прозвучал чуть-чуть с придыханием:
— При первой перемене тобой всегда овладевает голод, особенно если ты новичок.
— А как же ты тогда удерживаешь себя, чтобы не бросится в клубе рвать публику? — спросила я, и у меня самой голос звучал неровно.
Он отклонился от меня назад, и я сильнее, жёстче потянула косу.
— Переводишь голод в другой канал — секс вместо еды. Партнёров по спариванию не едят. То, что можно трахнуть, — то не пища.
Голос прозвучал ниже. Он не стал грудным — именно что понизился.
— Так почему же я никого не съела? Насчёт секса с Браунами я даже не думала.
— Сперва в тебе нет ничего, кроме голода, но после нескольких полнолуний начинаешь думать, но думаешь не как личность, а как животное. Ещё несколько полнолуний — и ты можешь, если хочешь, думать по-человечески даже в животном виде.
— Если хочешь? — переспросила я и потянула его к себе за косу как за верёвку, но эта верёвка была приделана к черепу, и Натэниел не поддался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113