Демон? Если она приняла Реквиема за демона, то это она настоящего демона не видела. Я видела, и я понимаю разницу.
Но адвокаты всех успокоили, и одна из внучек успокоила бабулю, и теперь они в темноте ждали, пока я сделаю свою работу.
У меня были куры в клетке, моя сумка с мачете, и прочие принадлежности. Но прежде всего я убрала щиты в достаточной степени, чтобы можно было работать. Я научилась ставить щиты, по-настоящему, и теперь могла противостоять позыву использовать свой дар. Контролировать его так, чтобы не поднять мертвеца случайно, я научилась уже давно. Был у нас в колледже преподаватель, который покончил жизнь самоубийством. Как-то ночью он пришёл к моей двери. Он хотел принести извинения своей жене. Тогда я никого не поднимала, просто затыкала свой дар, игнорировала. А он слишком силён, чтобы его просто игнорировать. Парапсихические способности вылезут так или иначе, если у них достаточная сила, найдут путь. И вам может не понравиться, как они это сделают.
Я убрала щиты — не все, но достаточно, чтобы открыть ту часть своей сути, которая поднимает мёртвых. Это как сжатый кулак, и только когда я ослабила напряжение мышц, разогнула эти метафизические пальцы, почувствовала себя свободной. Я знала людей, учившихся у аниматоров или жрецов вуду, чтобы обрести искусство поднимать мёртвых. А я изучала искусство не поднимать мёртвых. Но требуется некоторое постоянное усилие, чтобы держать кулак сжатым, силу под замком. Как будто какая-то часть моей сущности никогда не отдыхает, даже когда я сплю, кроме как когда я здесь, с истинно мёртвыми. Готовая призвать одного из них из могилы. Только в такие минуты я могла быть полностью свободной.
Так я простояла минуту, проливая наружу силу, холодную, ищущую, подобную ветру, только от этого ветра не шевелятся волосы, а лишь мурашки по коже ползут. Это как задержать дыхание, сильно-сильно, и в конце концов выдохнуть, выдохнуть и обмякнуть. Как только я перестала этого бояться, с мёртвыми мне стало хорошо. Мирно, покойно, потому что оставшееся в могиле никак не связано с душой или страданием. «Спокойно, как в могиле» — не просто поговорка. Но я забыла, что есть рядом мёртвый и не под землёй.
Моя сила коснулась Реквиема. Она не должна была его заметить, однако заметила. Прохладный не-ветер обвился вокруг него, как руки давно ушедшей любовницы. Никогда я не чувствовала подобного. Впервые я поняла, что моя власть — власть над всеми мёртвыми, а нежить все же мертва. Я всегда думала, и мне так говорили, что вампиры убивают некромантов из страха, что те возьмут их под контроль, но в этот миг я поняла, что это ещё не вся правда. Как будто дверь открылась во мне, в комнату, о которой я даже не знала. И в этой метафизической комнате что-то было. Оно не имело формы, доступной глазу, ни тяжести, ни осязаемости, но оно было, было настоящее, и это была я, что-то от меня. «Уровень силы», как назвали это Байрон и Реквием, но и это было не так. Уровень — вещь статическая, она не растёт и не меняется. А эта штука статичной не была.
Она стала раздуваться в мою сторону, и будь это реальная комната в реальном доме, этот дом бы взорвался. Оно бы рванулось наружу с грохотом в вихре дерева, стекла и металла, и ничего не осталось бы в этом метафизическом дворе, в эпицентре непонятного взрыва.
Это было во мне, и потому не могло в меня врезаться, это было глупо, но именно так оно и поступило. Оно врезалось в меня, и на миг я ослепла, оглохла, перестала ощущать тело, превратилась в ничто. Осталась только необузданность этой силы.
Я пришла в себя под голос Грэхема:
— Анита, Анита! Ты слышишь меня? Анита!
Я почувствовала, что он поддерживает меня, что мы стоим на могиле. Я ощущала эту могилу, лежащего внизу Эдвина Алонсо Германа. Мне надо было только произнести его имя.
— Что-то здесь не так, Реквием.
— Да, — сказал он, и этого одного слова хватило. Я открыла глаза и увидела склонившегося надо мной вампира.
— Она пришла в себя, — сказал Грэхем и попытался меня посадить, но я протянула руку к Реквиему.
Вампир потянулся ко мне, я к нему. Грэхем помог, приподнял меня, но сейчас для меня его здесь не было. Моё дело — мёртвые, а Грэхем слишком тёплый. Мне хотелось крови медленной и густой, и она протягивала мне руку.
Пальцы Реквиема коснулись моих, сила внутри меня успокоилась — будто мир дрожал, а теперь перестал. В этой внезапной тишине я взяла его руку, и пульса в ладони не было. Не билась, отвлекая мои чувства, кровь. Реквием моргал, губы его двигались, но он не дышал. Он был тих. Мёртв. Он был мой.
И он поднял меня на ноги, и мы стояли у подножия могилы, рука в руке. Я смотрела в его лицо, в бирюзовое пламя глаз, но не я втянулась в его глаза. Это он упал в мои, и я знала, потому что передо мной мелькнули его мысли, что мои глаза для него были чёрными озёрами, где мерцали звезды. Так смотрели мои глаза, когда Обсидиановая Бабочка, вампирша, считавшая себя ацтекской богиней, показала мне немного своей силы. А сильна она была настолько, что никто не пытался оспаривать её божественность. Есть вещи, ради которых не стоит драться. Силу, которой я научилась от неё, я использовала только дважды, и оба раза мои глаза наполнялись звёздами.
Ночь вдруг стала не такой тёмной. Я видела детали, цвета, которых никогда не видели прежде мои глаза. Рубашка Реквиема стала такой зеленой, что светилась, как его глаза. Все изображения стали необычайно резкими, и это было не только зрение. И рука Реквиема в моей была тяжелее, чем должна была быть, важнее, чем должна была быть, будто я ощущала каждый завиток узора пальцев, как шёлковые полоски. В таком состоянии заняться любовью — это либо получить самое невероятное наслаждение, либо сойти с ума.
Я помнила эту силу, но не она сейчас была мне нужна. Я увидела ещё одно ощущение Реквиема, слабую вспышку страха, почти тут же успокоенную, потому что я прикасалась к нему и не хотела, чтобы он боялся. Звезды в моих глазах утонули в потоке пламени, чёрного пламени, карего в середине, будто пылало дерево, и оно же было пожиравшим его пламенем.
Глаза у меня на миг стали такими, какими были бы, будь я вампиром. Их наполнила тьма, тёмный карий свет, тёмный почти до черноты. И эти глаза я обратила к могиле, и Грэхем увидел их.
— Бог ты мой! — шепнул он.
— Сойди с могилы, Грэхем.
Голос был почти мой собственный.
Он только сидел на земле, таращась на меня.
— Шевелись, Грэхем! Тебе не понравится, если ты ещё здесь будешь, когда я закончу.
Он кое-как поднялся на ноги и отошёл, пока я не сказала:
— Достаточно.
Он остался стоять вблизи, широко раскрыв глаза, и запах страха исходил от его кожи, но он не побежал, не попытался отойти подальше. Смелый парень.
Я опустилась на твёрдую землю и потянула за собой Реквиема. Он опустился на колени позади меня, не снимая рук с моих плеч. Был он за мной как большая сплошная стена спокойной силы. Я знала, что усиливаю мощь Жан-Клода, когда мы с ним рядом, но никогда не бывало со мной такого. Не триумвират силы был между мной и Реквиемом, а просто он был из вампиров Жан-Клода, а потому в некотором смысле принадлежал мне. Мне призывать его, мне его использовать, мне его вознаграждать.
Я нагнулась так, что руки коснулись земли, и ощутила мертвеца под собой. Как будто земля стала водой, и я знала, что кто-то подо мной тонет, и надо протянуть ему руки и спасти.
— Эдвин Алонсо Герман, услышь меня, — сказала я шёпотом и ощутила, как заворочался он подо мной, как потревоженный во сне спящий. — Эдвин Алонсо Герман, я призываю тебя из могилы твоей.
Кости его выросли, выпрямились, плоть облекла их. Как будто набиваешь заново разорванную соломенную куклу. Он восстанавливался, и это было просто, слишком просто. Сила хлынула наружу, ища новой могилы, но та часть моего сознания, которая ещё оставалась мною, знала, что будет. А будет не просто ещё одна могила. Я знала в этот миг, что могу поднять кладбище. Все кладбище. Без кровавой жертвы, не зарезав и курицы, тем более козы. Ничем не пользуясь, только той силой, что шла через меня и через вампира у меня за спиной. Потому что сила просится в дело. Она хочет помочь, помочь мне вызвать их всех из могил, к свету звёзд, и наполнить… жизнью. Так приятно будет поднять их всех, так хорошо…
Я встряхнула головой, подавляя искушение. Борясь с собой, чтобы не расползтись сладкой густотой по могилам. Чтобы удержать в себе остатки того, что я есть. Но мне нужна была помощь. Я вспомнила Жан-Клода, но это было не то. Мне надо вспомнить, что я связана не только с мёртвыми. Я живая.
И я потянулась к третьему нашего триумвирата. К Ричарду. Он посмотрел на меня, будто я возникла из воздуха над ним за семейным столом. Я увидела его отца, точь-в-точь постаревший Ричард, и почти всех его братьев. Они сидели за столом, передавая друг другу синюю миску. Шарлотта, его мать, выходила из кухни. Она была все ещё примерно моего роста, с медовыми светлыми волосами, одновременно миниатюрная и фигуристая. Если не считать цвета волос и кожи, Шарлотта даже напоминала мне меня. Не без причины почти все братья Зееманы выбирали миниатюрных и сильных женщин. Шарлотта несла большое блюдо, улыбаясь и болтая со своими домашними. Я не слышала её слов, и вообще никаких звуков этой радостной семейной сцены. Они были все так счастливы, так прекрасны. Нет, это не надо переносить сюда.
Я хотела удалиться, и голос Ричарда зазвучал у меня в голове:
— Анита, подожди, подожди, пожалуйста!
Извинившись, он встал из-за стола и вышел через большую гостиную на веранду, по ступеням, пока его взгляд не увидел то же небо, что было сейчас надо мной. Когда он посмотрел вверх, на меня, он будто почувствовал что-то необычное, потому что сказал:
— Боже мой, Анита, что случилось? Мне приходилось ощущать твою силу, но не так, как сейчас.
Я не настолько владела собой, чтобы говорить мысленно, и Реквиему предстояло услышать половину разговора, но мне было не до того.
— Вампиры твердят, что мы вышли на новый уровень силы.
Он обнял себя за голые руки, торчащие из рукавов футболки — не стал терять времени, чтобы взять куртку.
— Как будто вся ночь дышит твоей силой. Что я могу сделать?
— Напомни мне, что я не мёртвая. Напомни, что мои корни — это создания, у которых бьётся сердце.
— Чем же это поможет?
Я чуть не заорала на него с досады:
— Да Господи, Ричард, помоги, когда просят помочь! Если ты этого не сделаешь, мне даже подумать страшно, что я подниму сегодня на этом кладбище!
Он кивнул.
— Прости, Анита. Прости, я виноват.
Он посмотрел вниз — я знала этот жест. Он думал, или собирался с силами для чего-то. Обычно для чего-то такого, чего ему делать не хотелось. Но сегодня у меня не было времени думать о Ричардовых заморочках, меня слишком пугала сила, пульсирующая в земле вокруг меня. Холодный пульс, который грозил охватить все могилы. Я знала, что сегодня могу поднять этакую гниющую армию зомби, как в кино очень любят показывать, что обычно к реальной некромантии отношения не имеет.
Ричард обернулся к дому и сказал:
— Мам, все в порядке. Просто мне нужно немного побыть одному. Посмотри, чтобы никто из дому не выходил. — Он послушал и покачал головой: — Нет, мам, полнолуние ещё не близко.
Он вышел на открытое место, подальше от света окон, и опустил щиты — метафизические стены, которые держат его зверя в клетке и позволяют ему сойти за человека. Недвижный воздух был напитан тысячью ароматов: зрелость яблок в саду за домом, зеленое одеяло густой травы, деревья, резкий запах амбрового дерева, мягкий аромат берёзы, сладковатая гниль тополя и над всем этим — сухая благодать опавших листьев повсюду вокруг. Потом пришли звуки. Последние сверчки, допевающие в этом году свою жалобную песню. Другие лесные насекомые, тоже поющие в последние дни перед холодами. Поднялся ветер, затрещали, застонали деревья вокруг дома. Большой дуб у дорожки взмахнул ветвями на фоне звёзд, и Ричард поднял глаза посмотреть на этот неукрощённый ветер. У земли ветер едва дышал, но выше он летел, втягивая в себя голые ветви у верхушек деревьев. Люди, как правило, вверх не смотрят, смотрят животные, потому что они знают, нигде нет истинной безопасности. Им она нужна так же, как нужна нам, но они чуют её, как не чуем мы.
Ричард подошёл к опушке, где начинался лес у западной границы семейной земли. Он коснулся ствола, положил на него ладони, и ствол был шершавым и твёрдым, с извилинами коры, похожими на туннели. Ричард прижался лицом к этой шершавости с резким пряным запахом, и я поняла, что это амбровое дерево. Ричард посмотрел вверх, в голые ветви, где ещё висели крошечные шарики. Он обнял дерево, прижался так крепко, что кора впилась в кожу; он тёрся щекой о шероховатость коры, будто оставлял пахучую метку, а потом отодвинулся — и бросился бегом в лес. Бежал легко и свободно через лес, мимо деревьев, не на охоту, а ради радости бега.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
Но адвокаты всех успокоили, и одна из внучек успокоила бабулю, и теперь они в темноте ждали, пока я сделаю свою работу.
У меня были куры в клетке, моя сумка с мачете, и прочие принадлежности. Но прежде всего я убрала щиты в достаточной степени, чтобы можно было работать. Я научилась ставить щиты, по-настоящему, и теперь могла противостоять позыву использовать свой дар. Контролировать его так, чтобы не поднять мертвеца случайно, я научилась уже давно. Был у нас в колледже преподаватель, который покончил жизнь самоубийством. Как-то ночью он пришёл к моей двери. Он хотел принести извинения своей жене. Тогда я никого не поднимала, просто затыкала свой дар, игнорировала. А он слишком силён, чтобы его просто игнорировать. Парапсихические способности вылезут так или иначе, если у них достаточная сила, найдут путь. И вам может не понравиться, как они это сделают.
Я убрала щиты — не все, но достаточно, чтобы открыть ту часть своей сути, которая поднимает мёртвых. Это как сжатый кулак, и только когда я ослабила напряжение мышц, разогнула эти метафизические пальцы, почувствовала себя свободной. Я знала людей, учившихся у аниматоров или жрецов вуду, чтобы обрести искусство поднимать мёртвых. А я изучала искусство не поднимать мёртвых. Но требуется некоторое постоянное усилие, чтобы держать кулак сжатым, силу под замком. Как будто какая-то часть моей сущности никогда не отдыхает, даже когда я сплю, кроме как когда я здесь, с истинно мёртвыми. Готовая призвать одного из них из могилы. Только в такие минуты я могла быть полностью свободной.
Так я простояла минуту, проливая наружу силу, холодную, ищущую, подобную ветру, только от этого ветра не шевелятся волосы, а лишь мурашки по коже ползут. Это как задержать дыхание, сильно-сильно, и в конце концов выдохнуть, выдохнуть и обмякнуть. Как только я перестала этого бояться, с мёртвыми мне стало хорошо. Мирно, покойно, потому что оставшееся в могиле никак не связано с душой или страданием. «Спокойно, как в могиле» — не просто поговорка. Но я забыла, что есть рядом мёртвый и не под землёй.
Моя сила коснулась Реквиема. Она не должна была его заметить, однако заметила. Прохладный не-ветер обвился вокруг него, как руки давно ушедшей любовницы. Никогда я не чувствовала подобного. Впервые я поняла, что моя власть — власть над всеми мёртвыми, а нежить все же мертва. Я всегда думала, и мне так говорили, что вампиры убивают некромантов из страха, что те возьмут их под контроль, но в этот миг я поняла, что это ещё не вся правда. Как будто дверь открылась во мне, в комнату, о которой я даже не знала. И в этой метафизической комнате что-то было. Оно не имело формы, доступной глазу, ни тяжести, ни осязаемости, но оно было, было настоящее, и это была я, что-то от меня. «Уровень силы», как назвали это Байрон и Реквием, но и это было не так. Уровень — вещь статическая, она не растёт и не меняется. А эта штука статичной не была.
Она стала раздуваться в мою сторону, и будь это реальная комната в реальном доме, этот дом бы взорвался. Оно бы рванулось наружу с грохотом в вихре дерева, стекла и металла, и ничего не осталось бы в этом метафизическом дворе, в эпицентре непонятного взрыва.
Это было во мне, и потому не могло в меня врезаться, это было глупо, но именно так оно и поступило. Оно врезалось в меня, и на миг я ослепла, оглохла, перестала ощущать тело, превратилась в ничто. Осталась только необузданность этой силы.
Я пришла в себя под голос Грэхема:
— Анита, Анита! Ты слышишь меня? Анита!
Я почувствовала, что он поддерживает меня, что мы стоим на могиле. Я ощущала эту могилу, лежащего внизу Эдвина Алонсо Германа. Мне надо было только произнести его имя.
— Что-то здесь не так, Реквием.
— Да, — сказал он, и этого одного слова хватило. Я открыла глаза и увидела склонившегося надо мной вампира.
— Она пришла в себя, — сказал Грэхем и попытался меня посадить, но я протянула руку к Реквиему.
Вампир потянулся ко мне, я к нему. Грэхем помог, приподнял меня, но сейчас для меня его здесь не было. Моё дело — мёртвые, а Грэхем слишком тёплый. Мне хотелось крови медленной и густой, и она протягивала мне руку.
Пальцы Реквиема коснулись моих, сила внутри меня успокоилась — будто мир дрожал, а теперь перестал. В этой внезапной тишине я взяла его руку, и пульса в ладони не было. Не билась, отвлекая мои чувства, кровь. Реквием моргал, губы его двигались, но он не дышал. Он был тих. Мёртв. Он был мой.
И он поднял меня на ноги, и мы стояли у подножия могилы, рука в руке. Я смотрела в его лицо, в бирюзовое пламя глаз, но не я втянулась в его глаза. Это он упал в мои, и я знала, потому что передо мной мелькнули его мысли, что мои глаза для него были чёрными озёрами, где мерцали звезды. Так смотрели мои глаза, когда Обсидиановая Бабочка, вампирша, считавшая себя ацтекской богиней, показала мне немного своей силы. А сильна она была настолько, что никто не пытался оспаривать её божественность. Есть вещи, ради которых не стоит драться. Силу, которой я научилась от неё, я использовала только дважды, и оба раза мои глаза наполнялись звёздами.
Ночь вдруг стала не такой тёмной. Я видела детали, цвета, которых никогда не видели прежде мои глаза. Рубашка Реквиема стала такой зеленой, что светилась, как его глаза. Все изображения стали необычайно резкими, и это было не только зрение. И рука Реквиема в моей была тяжелее, чем должна была быть, важнее, чем должна была быть, будто я ощущала каждый завиток узора пальцев, как шёлковые полоски. В таком состоянии заняться любовью — это либо получить самое невероятное наслаждение, либо сойти с ума.
Я помнила эту силу, но не она сейчас была мне нужна. Я увидела ещё одно ощущение Реквиема, слабую вспышку страха, почти тут же успокоенную, потому что я прикасалась к нему и не хотела, чтобы он боялся. Звезды в моих глазах утонули в потоке пламени, чёрного пламени, карего в середине, будто пылало дерево, и оно же было пожиравшим его пламенем.
Глаза у меня на миг стали такими, какими были бы, будь я вампиром. Их наполнила тьма, тёмный карий свет, тёмный почти до черноты. И эти глаза я обратила к могиле, и Грэхем увидел их.
— Бог ты мой! — шепнул он.
— Сойди с могилы, Грэхем.
Голос был почти мой собственный.
Он только сидел на земле, таращась на меня.
— Шевелись, Грэхем! Тебе не понравится, если ты ещё здесь будешь, когда я закончу.
Он кое-как поднялся на ноги и отошёл, пока я не сказала:
— Достаточно.
Он остался стоять вблизи, широко раскрыв глаза, и запах страха исходил от его кожи, но он не побежал, не попытался отойти подальше. Смелый парень.
Я опустилась на твёрдую землю и потянула за собой Реквиема. Он опустился на колени позади меня, не снимая рук с моих плеч. Был он за мной как большая сплошная стена спокойной силы. Я знала, что усиливаю мощь Жан-Клода, когда мы с ним рядом, но никогда не бывало со мной такого. Не триумвират силы был между мной и Реквиемом, а просто он был из вампиров Жан-Клода, а потому в некотором смысле принадлежал мне. Мне призывать его, мне его использовать, мне его вознаграждать.
Я нагнулась так, что руки коснулись земли, и ощутила мертвеца под собой. Как будто земля стала водой, и я знала, что кто-то подо мной тонет, и надо протянуть ему руки и спасти.
— Эдвин Алонсо Герман, услышь меня, — сказала я шёпотом и ощутила, как заворочался он подо мной, как потревоженный во сне спящий. — Эдвин Алонсо Герман, я призываю тебя из могилы твоей.
Кости его выросли, выпрямились, плоть облекла их. Как будто набиваешь заново разорванную соломенную куклу. Он восстанавливался, и это было просто, слишком просто. Сила хлынула наружу, ища новой могилы, но та часть моего сознания, которая ещё оставалась мною, знала, что будет. А будет не просто ещё одна могила. Я знала в этот миг, что могу поднять кладбище. Все кладбище. Без кровавой жертвы, не зарезав и курицы, тем более козы. Ничем не пользуясь, только той силой, что шла через меня и через вампира у меня за спиной. Потому что сила просится в дело. Она хочет помочь, помочь мне вызвать их всех из могил, к свету звёзд, и наполнить… жизнью. Так приятно будет поднять их всех, так хорошо…
Я встряхнула головой, подавляя искушение. Борясь с собой, чтобы не расползтись сладкой густотой по могилам. Чтобы удержать в себе остатки того, что я есть. Но мне нужна была помощь. Я вспомнила Жан-Клода, но это было не то. Мне надо вспомнить, что я связана не только с мёртвыми. Я живая.
И я потянулась к третьему нашего триумвирата. К Ричарду. Он посмотрел на меня, будто я возникла из воздуха над ним за семейным столом. Я увидела его отца, точь-в-точь постаревший Ричард, и почти всех его братьев. Они сидели за столом, передавая друг другу синюю миску. Шарлотта, его мать, выходила из кухни. Она была все ещё примерно моего роста, с медовыми светлыми волосами, одновременно миниатюрная и фигуристая. Если не считать цвета волос и кожи, Шарлотта даже напоминала мне меня. Не без причины почти все братья Зееманы выбирали миниатюрных и сильных женщин. Шарлотта несла большое блюдо, улыбаясь и болтая со своими домашними. Я не слышала её слов, и вообще никаких звуков этой радостной семейной сцены. Они были все так счастливы, так прекрасны. Нет, это не надо переносить сюда.
Я хотела удалиться, и голос Ричарда зазвучал у меня в голове:
— Анита, подожди, подожди, пожалуйста!
Извинившись, он встал из-за стола и вышел через большую гостиную на веранду, по ступеням, пока его взгляд не увидел то же небо, что было сейчас надо мной. Когда он посмотрел вверх, на меня, он будто почувствовал что-то необычное, потому что сказал:
— Боже мой, Анита, что случилось? Мне приходилось ощущать твою силу, но не так, как сейчас.
Я не настолько владела собой, чтобы говорить мысленно, и Реквиему предстояло услышать половину разговора, но мне было не до того.
— Вампиры твердят, что мы вышли на новый уровень силы.
Он обнял себя за голые руки, торчащие из рукавов футболки — не стал терять времени, чтобы взять куртку.
— Как будто вся ночь дышит твоей силой. Что я могу сделать?
— Напомни мне, что я не мёртвая. Напомни, что мои корни — это создания, у которых бьётся сердце.
— Чем же это поможет?
Я чуть не заорала на него с досады:
— Да Господи, Ричард, помоги, когда просят помочь! Если ты этого не сделаешь, мне даже подумать страшно, что я подниму сегодня на этом кладбище!
Он кивнул.
— Прости, Анита. Прости, я виноват.
Он посмотрел вниз — я знала этот жест. Он думал, или собирался с силами для чего-то. Обычно для чего-то такого, чего ему делать не хотелось. Но сегодня у меня не было времени думать о Ричардовых заморочках, меня слишком пугала сила, пульсирующая в земле вокруг меня. Холодный пульс, который грозил охватить все могилы. Я знала, что сегодня могу поднять этакую гниющую армию зомби, как в кино очень любят показывать, что обычно к реальной некромантии отношения не имеет.
Ричард обернулся к дому и сказал:
— Мам, все в порядке. Просто мне нужно немного побыть одному. Посмотри, чтобы никто из дому не выходил. — Он послушал и покачал головой: — Нет, мам, полнолуние ещё не близко.
Он вышел на открытое место, подальше от света окон, и опустил щиты — метафизические стены, которые держат его зверя в клетке и позволяют ему сойти за человека. Недвижный воздух был напитан тысячью ароматов: зрелость яблок в саду за домом, зеленое одеяло густой травы, деревья, резкий запах амбрового дерева, мягкий аромат берёзы, сладковатая гниль тополя и над всем этим — сухая благодать опавших листьев повсюду вокруг. Потом пришли звуки. Последние сверчки, допевающие в этом году свою жалобную песню. Другие лесные насекомые, тоже поющие в последние дни перед холодами. Поднялся ветер, затрещали, застонали деревья вокруг дома. Большой дуб у дорожки взмахнул ветвями на фоне звёзд, и Ричард поднял глаза посмотреть на этот неукрощённый ветер. У земли ветер едва дышал, но выше он летел, втягивая в себя голые ветви у верхушек деревьев. Люди, как правило, вверх не смотрят, смотрят животные, потому что они знают, нигде нет истинной безопасности. Им она нужна так же, как нужна нам, но они чуют её, как не чуем мы.
Ричард подошёл к опушке, где начинался лес у западной границы семейной земли. Он коснулся ствола, положил на него ладони, и ствол был шершавым и твёрдым, с извилинами коры, похожими на туннели. Ричард прижался лицом к этой шершавости с резким пряным запахом, и я поняла, что это амбровое дерево. Ричард посмотрел вверх, в голые ветви, где ещё висели крошечные шарики. Он обнял дерево, прижался так крепко, что кора впилась в кожу; он тёрся щекой о шероховатость коры, будто оставлял пахучую метку, а потом отодвинулся — и бросился бегом в лес. Бежал легко и свободно через лес, мимо деревьев, не на охоту, а ради радости бега.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113