Не было куда бежать зверю. Он попытался выползти из меня, разлиться по моему телу, но не было во мне зверя, который мог бы откликнуться на зов, и зверь Ричарда бушевал во мне, потому что я была для него пуста. Я чувствовала, как он растёт, и уже думала, что сейчас разорвусь на кровавые ошмётки. Давление нарастало, выхода для него не было.
Ричард тогда подполз ко мне на четвереньках, истекая кровью, прижался к моим губам дрожащим поцелуем. Из горла его вырвался тихий стон, и он вдруг резко прижался ко мне губами, и либо у меня губы лопнули бы, либо я ответила бы ему на поцелуй. Я открыла рот, и его язык ворвался внутрь, губы его пили энергию из моих. Порез у него во рту наполнил мне рот вкусом крови, его крови, солено-сладкой. Я держала его лицо в ладонях, впивала его губами, и этого было мало.
Мы встали на колени, не разнимая губ. Я провела руками по его груди, и что-то у меня в глубине щёлкнуло и перестало давить. Его сила рвалась наружу, но я удерживала её… руки Ричарда скользнули мне по ногам, нашли кружевной верх чёрных трусиков. Пальцы гладили мне голую спину, и вот, я оказалась раздета.
Сила рванулась вверх, наружу, наполняя нас обоих. Она пылала над нами кипящей волной жара и света, и у меня все поплыло перед глазами в горячих искрах, мы оба орали в голос, и зверь Ричарда скользнул в него обратно. Я ощутила, как он выползает из меня, как огромная толстая пружина, заливается в Ричарда, сворачивается там в клубок. Я ожидала ощущения последней выливающейся капли, как вина из чаши, но эта капля осталась.
Воспоминание отхлынуло, оставив меня ловить ртом воздух. Натэниел стоял, склонившись надо мной.
— Анита, что с тобой?
Глаза его снова стали лавандовыми.
Джейсон обнюхивал мои волосы:
— От тебя пахнет стаей.
Ричард стоял у себя в кухне, опираясь рукой на шкаф, будто иначе его бы шатнуло.
— Теперь ты вспомнила?
— Вспомнила, — шепнула я.
— Что ты вспомнила? — спросил Натэниел.
— Ты не чуешь запаха? — спросил Джейсон. Он тёрся губами о мою щеку.
Натэниел склонился ко мне, почти вплотную приблизил лицо.
— Волк. — Он обнюхал меня и шепнул прямо мне в кожу: — Ричард.
Ощущение его губ на мне заставило меня на миг закрыть глаза. Но, когда отключилось зрение, аромат накрыл меня одеялом. Сладковатый мускус волка и едкая сладость леопарда были повсюду, как невидимая вода, и я тонула в ней. Я думала, что моя кошка начнёт возражать — но нет, оба эти запаха почему-то её успокоили.
— Ты все ещё принадлежишь стае, Анита, не меньше, чем парду. Отдай им своего зверя.
Ричард смотрел на меня в упор, и я заметила царапины у него и на правой щеке. Обычно в порыве страсти там не оставляют следов.
Я открыла глаза, и уже не видела расцарапанного Ричарда в залитой солнцем кухне; передо мной был водопад рыжеватых волос. Натэниел прижимался к моей щеке, его рот был точно у меня под челюстью. Он снова лежал на мне, распределив по мне свой вес, и был тёплый-тёплый.
Джейсон все ещё держал меня за руку и тёрся ртом о шею с другой стороны от Натэниела.
Я лежала в тепле, в безопасности, и поняла, что Ричард передал мне часть власти над зверем. Дал возможность подышать. И надо было воспользоваться этой возможностью, пока мой зверь не стряхнул с себя эту тёплую, уютную лень.
Я подумала о воспоминании, как я Ричарду отдавала его зверя. Как это вышло? Поцелуй, почему всегда поцелуй или прикосновение? Вчера мне Жан-Клод на этот вопрос ответил — потому что мы можем использовать лишь те инструменты, что у нас есть. Почти все их мы получили от линии Бёлль Морт, а это значило, что наши средства, умения должны иметь вполне определённый мотив. Я все ждала, когда этот мотив мне надоест, и отчасти так оно уже и было, я склонялась к мысли, что нужен был бы новый набор методов, но в основном мне было тепло и безопасно, и накрывал меня запах парда и стаи.
Они оба нежно двигали губами с двух сторон моей шеи, ласково целуя. Так тепло прижималось ко мне тело Натэниела по всей длине, теплее любого одеяла, и это было лучше, чем когда тебя просто обнимают. Рука Джейсона бродила по краю моего бедра, и я не могла не отдаться ощущению его прикосновения. Это лёгкое движение вызвало реакцию Натэниела — он вдруг стал тяжелее, чем был, тяжёлым, каким был поцелуй Ричарда в моем воспоминании. Губы его прижались ко мне, и, как в том же поцелуе, он стал напирать на меня, и у меня был выбор — открыться навстречу или оставить его вне моего тела.
Зверь Ричарда покинул меня тогда через поцелуй. Я сейчас могла целовать только одного из них, но пришла мысль, что можно делать и кое-что другое, а при этом целоваться. Только меня не тянуло на любовь втроём. Моё истрёпанное нравственное чувство не вынесло бы сейчас ещё одну групповуху. Тихий голосок шептал мне: «Но это же так приятно». А голос, который я узнала, голос моей бабули, рявкнул: «Шлюха!» Чтобы слышать свой внутренний голос, приходится долго стараться, но иногда привычка или чувство вины заставляют услышать эти другие голоса — те, что тебя крушат. Иногда от них даже не избавиться.
— Мне надо отдать своего зверя своему коту, — сказала я хриплым низким голосом и попыталась высвободить руку из руки Джейсона, но он удержал меня и шепнул в сгиб моей шеи:
— Я буду твоим котом.
С другой стороны шепнул Натэниел:
— Её кот — это я.
Снова голос Джейсона по коже:
— Тогда я буду собачкой.
Он лизнул меня в шею, и я стала извиваться, но покачала головой, чуть-чуть, повернула к нему голову, чтобы взглянуть в лицо.
— Не сегодня, Джейсон.
Когда я опять потянула на себя руку, он её выпустил.
Синие глаза возникли передо мной, и он поцеловал меня долгим и глубоким поцелуем, и мой зверь лежал тихо.
— У тебя вкус крови и чужих поцелуев, — шепнул Джейсон и отодвинулся.
Мой зверь проснулся у меня внутри, будто всего лишь задремал, проснулся и попытался просочиться вверх. Он наполнял меня, как надевает человек слишком тесную одежду. Я чувствовала, как он стремится выпрямиться, вырываясь наружу, заполняет меня, будто горячая вода наливается все выше и выше, заполняет каждый дюйм и продолжает прибывать. Она лилась и лилась, как если бы у воды были кости, мышцы и гнев, потому что когда зверь обнаружил, что есть границы, что кожа моя не раскроется, кости не согнутся, тело не поддастся, он стал бушевать во мне. Он полосовал когтями и орудовал мышцами, которым полагалось бы быть метафорическими, но они были слишком даже ощутимыми. Он пытался вырваться из клетки, а клеткой было моё тело.
Я вопила, вопила и билась, но невозможно биться с тем, чего не можешь коснуться. Натэниел все ещё лежал на мне, глаза его расширились от испуга. Он попытался слезть, но я схватила его за руки и смогла произнести:
— Целуй меня.
Кто-нибудь другой мог бы на его месте заспорить — он не стал. Он приложился ко мне губами, и следующий мой крик был заглушён его ртом. Я желала, чтобы эта тварь из меня сбежала в него. Я пыталась её заставить, но зверь впал в панику, и меня не слышал. Как дикое животное, загнанное в угол, ничего он не слышал, кроме собственного ужаса.
Оторвавшись от Натэниела, я просто заорала. Джейсон оказался тут же, взял меня руками за лицо, и в момент его прикосновения зверь остановился в нерешительности. Кот стал принюхиваться, будто пытаясь понять, кто это такой.
Я поглядела на Натэниела, а Джейсон все держал моё лицо в ладонях.
— Попробуй поцеловать меня ещё раз.
Он поцеловал меня, и на этот раз я была в состоянии ответить на поцелуй, но зверь не поднялся. Он уселся во мне, принюхиваясь озадаченно, но не поднялся. Я разорвала поцелуй и заорала не от боли уже — от досады.
— Ричард велел поделиться зверем с кем-нибудь, кто может дать ему выход, но он не хочет выходить. Не хочет.
— А ты все ещё стараешься удержать под контролем ardeur? — спросил Натэниел.
Я заморгала и задумалась. Стараюсь ли? Сознательно — нет, но контролировать ardeur — это стало рефлексом. А теперь, когда я не должна его контролировать, а должна, напротив, вызывать к жизни, продолжаю ли я его гасить? Продолжаю ли закрываться щитом? Ответ был положительным.
— Да.
— Перестань сопротивляться, — сказал Натэниел, — пусти все на самотёк.
— Нет, — начала отвечать я, но он положил пальцы мне на губы.
— Тише, Анита. Ты можешь питаться от нас обоих, и это меня так сильно не опустошит. Не слишком полезно, но не катастрофа. Перестань упираться, и зверь, быть может, тоже перестанет.
Я открыла рот, но его пальцы все ещё лежали у меня на губах, и он сунул их внутрь, играя на краях губ. Это движение оборвало мою реплику надёжнее чего угодно. Я осталась лежать, ощущая, как играют его пальцы у меня на губах, нежно и чувственно.
— Перестань цепляться, Анита, просто отпусти руки. Мы тебя подхватим.
Джейсон пододвинулся ближе:
— Анита, я здесь. Я не допущу, чтобы с Натэниелом что-нибудь случилось. Обещаю. — Он прильнул лицом к моему лбу. — У нас получится, Анита, но ты перестань цепляться. Нас тут двое, чтобы тебя подхватить.
Легко сказать — перестань цепляться. Это не в моих привычках. Я даже не знала, умею ли я это делать. Как это — перестать? Как отпустить руки и начать падать, веря, что тебя кто-то другой подхватит? И при этом ни тебе плохо не сделают, ни сами не покалечатся. Верю ли я настолько Джейсону и Натэниелу? Вроде бы.
А верю ли я настолько вообще кому-нибудь? Может быть. Ладно, честно говоря, нет. Я набрала побольше воздуху, медленно его выдохнула — и отпустила. Отпустила, веря. Веря, вопреки тому голосочку, что визжал во мне шёпотом: «Дура, дура, дура!»
Глава пятьдесят вторая
Ад — это когти и зубы, и дерущиеся тела. Я вонзила зубы в чью-то грудь, захватив побольше мяса, и стала жевать. Хотелось мяса. Хотелось жрать, и леопардиха вопила, что если мы их не убьём, они убьют нас. «Отпусти руки», — сказали они, и я отпустила, и теперь не зверь рвался наружу, а я сама оказалась зверьком в западне, откуда нет выхода.
Мной овладела та часть моей сути, что желала мяса и крови, для которой драка была средним между сексом и едой. Я всегда думала, что быть животным — это жить мирно, но мира не было. Было проще, но мирно не было.
Действительность воспринималась отрывками. Вкус крови во рту. Ощущение зубов, входящих в чужую плоть. Ногти, раздирающие чьё-то тело. Я лежала на животе, не могла двинуться. Не могла. Кто-то лежал у меня на спине, кто-то держал руки, нельзя было шевельнуться. Зубы на моей шее сзади. Миг ослепляющей паники, потом — мир и покой. Как тогда у меня в кабинете, когда меня кусал Натэниел. Мир и покой.
Джейсон стоял передо мной на коленях, рядом с кроватью, держа за руки. Левая сторона лица у него превратилась в кровавую кашу, и я как-то отстраненно поняла, что это я его ногтями. Глаза его болезненно мигали из круга кровавых борозд. На руках остались следы укусов и царапин, он был будто в красных перчатках до плеч. И живот, и грудь у него тоже были в крови.
Зубы Натэниела у меня на шее сомкнулись чуть жёстче, и у меня затрепетали веки, а когда он зарычал, не выпуская меня из зубов, я стала извиваться под ним, не сопротивляясь, а предлагая. Джейсон заговорил, при этом у него изо рта потекла струйка крови.
— В следующий раз надо будет тебя связать.
Натэниел зарычал — не думаю, что на меня.
Джейсон посмотрел на него поверх меня и сказал:
— Ладно, ладно. Анита, отдай мне своего зверя. Дай мне проглотить его.
Он подался ко мне, и кровь, дрожащая у него на губах, меня заворожила. Я напряглась потянуться к этой капле, но зубы Натэниела остановили меня, заставили ждать, пока губы Джейсона не придвинутся ко мне.
А он остановился так, что чуть-чуть не дотянуться. Я пыталась поднять руки, коснуться его, но он крепче придавил мне запястья к кровати. Потом приложился ко мне ртом, и я не стала целовать его — я слизывала кровь с края губы.
Он со смехом отодвинулся:
— Ты бы меня сейчас съела, а не целовала.
Но потом снова придвинулся, приоткрыв губы, и я почуяла изо рта запах крови. Я его укусила. Припомнилось ощущение его губы у меня между зубов. Я тихо застонала, и он снова засмеялся, таким мужским смехом, и его губы были так близко, что я могла дотянуться до них языком. И снова он засмеялся мужским смехом с примесью рычания:
— Ух ты, как она хочет!
Натэниел снова зарычал, не разжимая зубов у меня на загривке. Рычание было низким и глубоким, у меня позвоночник завибрировал камертоном, я непроизвольно прижалась к Натэниелу. Ртом я потянулась к Джейсону, но тело предлагало себя тому твёрдому, что давило на него сверху.
— Ладно, но если она мне откусит язык, я буду недоволен.
И Джейсон прижался ко мне губами, но я не попыталась его укусить, потому что рот его был полон крови и мясного вкуса. Я уже начала эту трапезу, и хотела только её закончить.
Зверь мой был уже здесь, прямо у меня под кожей, и только хватка Натэниела заставляла его вести себя спокойно. Вкус свежей крови и мяса, ощущение рта Джейсона вплотную к моему зажгли зверя огнём.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
Ричард тогда подполз ко мне на четвереньках, истекая кровью, прижался к моим губам дрожащим поцелуем. Из горла его вырвался тихий стон, и он вдруг резко прижался ко мне губами, и либо у меня губы лопнули бы, либо я ответила бы ему на поцелуй. Я открыла рот, и его язык ворвался внутрь, губы его пили энергию из моих. Порез у него во рту наполнил мне рот вкусом крови, его крови, солено-сладкой. Я держала его лицо в ладонях, впивала его губами, и этого было мало.
Мы встали на колени, не разнимая губ. Я провела руками по его груди, и что-то у меня в глубине щёлкнуло и перестало давить. Его сила рвалась наружу, но я удерживала её… руки Ричарда скользнули мне по ногам, нашли кружевной верх чёрных трусиков. Пальцы гладили мне голую спину, и вот, я оказалась раздета.
Сила рванулась вверх, наружу, наполняя нас обоих. Она пылала над нами кипящей волной жара и света, и у меня все поплыло перед глазами в горячих искрах, мы оба орали в голос, и зверь Ричарда скользнул в него обратно. Я ощутила, как он выползает из меня, как огромная толстая пружина, заливается в Ричарда, сворачивается там в клубок. Я ожидала ощущения последней выливающейся капли, как вина из чаши, но эта капля осталась.
Воспоминание отхлынуло, оставив меня ловить ртом воздух. Натэниел стоял, склонившись надо мной.
— Анита, что с тобой?
Глаза его снова стали лавандовыми.
Джейсон обнюхивал мои волосы:
— От тебя пахнет стаей.
Ричард стоял у себя в кухне, опираясь рукой на шкаф, будто иначе его бы шатнуло.
— Теперь ты вспомнила?
— Вспомнила, — шепнула я.
— Что ты вспомнила? — спросил Натэниел.
— Ты не чуешь запаха? — спросил Джейсон. Он тёрся губами о мою щеку.
Натэниел склонился ко мне, почти вплотную приблизил лицо.
— Волк. — Он обнюхал меня и шепнул прямо мне в кожу: — Ричард.
Ощущение его губ на мне заставило меня на миг закрыть глаза. Но, когда отключилось зрение, аромат накрыл меня одеялом. Сладковатый мускус волка и едкая сладость леопарда были повсюду, как невидимая вода, и я тонула в ней. Я думала, что моя кошка начнёт возражать — но нет, оба эти запаха почему-то её успокоили.
— Ты все ещё принадлежишь стае, Анита, не меньше, чем парду. Отдай им своего зверя.
Ричард смотрел на меня в упор, и я заметила царапины у него и на правой щеке. Обычно в порыве страсти там не оставляют следов.
Я открыла глаза, и уже не видела расцарапанного Ричарда в залитой солнцем кухне; передо мной был водопад рыжеватых волос. Натэниел прижимался к моей щеке, его рот был точно у меня под челюстью. Он снова лежал на мне, распределив по мне свой вес, и был тёплый-тёплый.
Джейсон все ещё держал меня за руку и тёрся ртом о шею с другой стороны от Натэниела.
Я лежала в тепле, в безопасности, и поняла, что Ричард передал мне часть власти над зверем. Дал возможность подышать. И надо было воспользоваться этой возможностью, пока мой зверь не стряхнул с себя эту тёплую, уютную лень.
Я подумала о воспоминании, как я Ричарду отдавала его зверя. Как это вышло? Поцелуй, почему всегда поцелуй или прикосновение? Вчера мне Жан-Клод на этот вопрос ответил — потому что мы можем использовать лишь те инструменты, что у нас есть. Почти все их мы получили от линии Бёлль Морт, а это значило, что наши средства, умения должны иметь вполне определённый мотив. Я все ждала, когда этот мотив мне надоест, и отчасти так оно уже и было, я склонялась к мысли, что нужен был бы новый набор методов, но в основном мне было тепло и безопасно, и накрывал меня запах парда и стаи.
Они оба нежно двигали губами с двух сторон моей шеи, ласково целуя. Так тепло прижималось ко мне тело Натэниела по всей длине, теплее любого одеяла, и это было лучше, чем когда тебя просто обнимают. Рука Джейсона бродила по краю моего бедра, и я не могла не отдаться ощущению его прикосновения. Это лёгкое движение вызвало реакцию Натэниела — он вдруг стал тяжелее, чем был, тяжёлым, каким был поцелуй Ричарда в моем воспоминании. Губы его прижались ко мне, и, как в том же поцелуе, он стал напирать на меня, и у меня был выбор — открыться навстречу или оставить его вне моего тела.
Зверь Ричарда покинул меня тогда через поцелуй. Я сейчас могла целовать только одного из них, но пришла мысль, что можно делать и кое-что другое, а при этом целоваться. Только меня не тянуло на любовь втроём. Моё истрёпанное нравственное чувство не вынесло бы сейчас ещё одну групповуху. Тихий голосок шептал мне: «Но это же так приятно». А голос, который я узнала, голос моей бабули, рявкнул: «Шлюха!» Чтобы слышать свой внутренний голос, приходится долго стараться, но иногда привычка или чувство вины заставляют услышать эти другие голоса — те, что тебя крушат. Иногда от них даже не избавиться.
— Мне надо отдать своего зверя своему коту, — сказала я хриплым низким голосом и попыталась высвободить руку из руки Джейсона, но он удержал меня и шепнул в сгиб моей шеи:
— Я буду твоим котом.
С другой стороны шепнул Натэниел:
— Её кот — это я.
Снова голос Джейсона по коже:
— Тогда я буду собачкой.
Он лизнул меня в шею, и я стала извиваться, но покачала головой, чуть-чуть, повернула к нему голову, чтобы взглянуть в лицо.
— Не сегодня, Джейсон.
Когда я опять потянула на себя руку, он её выпустил.
Синие глаза возникли передо мной, и он поцеловал меня долгим и глубоким поцелуем, и мой зверь лежал тихо.
— У тебя вкус крови и чужих поцелуев, — шепнул Джейсон и отодвинулся.
Мой зверь проснулся у меня внутри, будто всего лишь задремал, проснулся и попытался просочиться вверх. Он наполнял меня, как надевает человек слишком тесную одежду. Я чувствовала, как он стремится выпрямиться, вырываясь наружу, заполняет меня, будто горячая вода наливается все выше и выше, заполняет каждый дюйм и продолжает прибывать. Она лилась и лилась, как если бы у воды были кости, мышцы и гнев, потому что когда зверь обнаружил, что есть границы, что кожа моя не раскроется, кости не согнутся, тело не поддастся, он стал бушевать во мне. Он полосовал когтями и орудовал мышцами, которым полагалось бы быть метафорическими, но они были слишком даже ощутимыми. Он пытался вырваться из клетки, а клеткой было моё тело.
Я вопила, вопила и билась, но невозможно биться с тем, чего не можешь коснуться. Натэниел все ещё лежал на мне, глаза его расширились от испуга. Он попытался слезть, но я схватила его за руки и смогла произнести:
— Целуй меня.
Кто-нибудь другой мог бы на его месте заспорить — он не стал. Он приложился ко мне губами, и следующий мой крик был заглушён его ртом. Я желала, чтобы эта тварь из меня сбежала в него. Я пыталась её заставить, но зверь впал в панику, и меня не слышал. Как дикое животное, загнанное в угол, ничего он не слышал, кроме собственного ужаса.
Оторвавшись от Натэниела, я просто заорала. Джейсон оказался тут же, взял меня руками за лицо, и в момент его прикосновения зверь остановился в нерешительности. Кот стал принюхиваться, будто пытаясь понять, кто это такой.
Я поглядела на Натэниела, а Джейсон все держал моё лицо в ладонях.
— Попробуй поцеловать меня ещё раз.
Он поцеловал меня, и на этот раз я была в состоянии ответить на поцелуй, но зверь не поднялся. Он уселся во мне, принюхиваясь озадаченно, но не поднялся. Я разорвала поцелуй и заорала не от боли уже — от досады.
— Ричард велел поделиться зверем с кем-нибудь, кто может дать ему выход, но он не хочет выходить. Не хочет.
— А ты все ещё стараешься удержать под контролем ardeur? — спросил Натэниел.
Я заморгала и задумалась. Стараюсь ли? Сознательно — нет, но контролировать ardeur — это стало рефлексом. А теперь, когда я не должна его контролировать, а должна, напротив, вызывать к жизни, продолжаю ли я его гасить? Продолжаю ли закрываться щитом? Ответ был положительным.
— Да.
— Перестань сопротивляться, — сказал Натэниел, — пусти все на самотёк.
— Нет, — начала отвечать я, но он положил пальцы мне на губы.
— Тише, Анита. Ты можешь питаться от нас обоих, и это меня так сильно не опустошит. Не слишком полезно, но не катастрофа. Перестань упираться, и зверь, быть может, тоже перестанет.
Я открыла рот, но его пальцы все ещё лежали у меня на губах, и он сунул их внутрь, играя на краях губ. Это движение оборвало мою реплику надёжнее чего угодно. Я осталась лежать, ощущая, как играют его пальцы у меня на губах, нежно и чувственно.
— Перестань цепляться, Анита, просто отпусти руки. Мы тебя подхватим.
Джейсон пододвинулся ближе:
— Анита, я здесь. Я не допущу, чтобы с Натэниелом что-нибудь случилось. Обещаю. — Он прильнул лицом к моему лбу. — У нас получится, Анита, но ты перестань цепляться. Нас тут двое, чтобы тебя подхватить.
Легко сказать — перестань цепляться. Это не в моих привычках. Я даже не знала, умею ли я это делать. Как это — перестать? Как отпустить руки и начать падать, веря, что тебя кто-то другой подхватит? И при этом ни тебе плохо не сделают, ни сами не покалечатся. Верю ли я настолько Джейсону и Натэниелу? Вроде бы.
А верю ли я настолько вообще кому-нибудь? Может быть. Ладно, честно говоря, нет. Я набрала побольше воздуху, медленно его выдохнула — и отпустила. Отпустила, веря. Веря, вопреки тому голосочку, что визжал во мне шёпотом: «Дура, дура, дура!»
Глава пятьдесят вторая
Ад — это когти и зубы, и дерущиеся тела. Я вонзила зубы в чью-то грудь, захватив побольше мяса, и стала жевать. Хотелось мяса. Хотелось жрать, и леопардиха вопила, что если мы их не убьём, они убьют нас. «Отпусти руки», — сказали они, и я отпустила, и теперь не зверь рвался наружу, а я сама оказалась зверьком в западне, откуда нет выхода.
Мной овладела та часть моей сути, что желала мяса и крови, для которой драка была средним между сексом и едой. Я всегда думала, что быть животным — это жить мирно, но мира не было. Было проще, но мирно не было.
Действительность воспринималась отрывками. Вкус крови во рту. Ощущение зубов, входящих в чужую плоть. Ногти, раздирающие чьё-то тело. Я лежала на животе, не могла двинуться. Не могла. Кто-то лежал у меня на спине, кто-то держал руки, нельзя было шевельнуться. Зубы на моей шее сзади. Миг ослепляющей паники, потом — мир и покой. Как тогда у меня в кабинете, когда меня кусал Натэниел. Мир и покой.
Джейсон стоял передо мной на коленях, рядом с кроватью, держа за руки. Левая сторона лица у него превратилась в кровавую кашу, и я как-то отстраненно поняла, что это я его ногтями. Глаза его болезненно мигали из круга кровавых борозд. На руках остались следы укусов и царапин, он был будто в красных перчатках до плеч. И живот, и грудь у него тоже были в крови.
Зубы Натэниела у меня на шее сомкнулись чуть жёстче, и у меня затрепетали веки, а когда он зарычал, не выпуская меня из зубов, я стала извиваться под ним, не сопротивляясь, а предлагая. Джейсон заговорил, при этом у него изо рта потекла струйка крови.
— В следующий раз надо будет тебя связать.
Натэниел зарычал — не думаю, что на меня.
Джейсон посмотрел на него поверх меня и сказал:
— Ладно, ладно. Анита, отдай мне своего зверя. Дай мне проглотить его.
Он подался ко мне, и кровь, дрожащая у него на губах, меня заворожила. Я напряглась потянуться к этой капле, но зубы Натэниела остановили меня, заставили ждать, пока губы Джейсона не придвинутся ко мне.
А он остановился так, что чуть-чуть не дотянуться. Я пыталась поднять руки, коснуться его, но он крепче придавил мне запястья к кровати. Потом приложился ко мне ртом, и я не стала целовать его — я слизывала кровь с края губы.
Он со смехом отодвинулся:
— Ты бы меня сейчас съела, а не целовала.
Но потом снова придвинулся, приоткрыв губы, и я почуяла изо рта запах крови. Я его укусила. Припомнилось ощущение его губы у меня между зубов. Я тихо застонала, и он снова засмеялся, таким мужским смехом, и его губы были так близко, что я могла дотянуться до них языком. И снова он засмеялся мужским смехом с примесью рычания:
— Ух ты, как она хочет!
Натэниел снова зарычал, не разжимая зубов у меня на загривке. Рычание было низким и глубоким, у меня позвоночник завибрировал камертоном, я непроизвольно прижалась к Натэниелу. Ртом я потянулась к Джейсону, но тело предлагало себя тому твёрдому, что давило на него сверху.
— Ладно, но если она мне откусит язык, я буду недоволен.
И Джейсон прижался ко мне губами, но я не попыталась его укусить, потому что рот его был полон крови и мясного вкуса. Я уже начала эту трапезу, и хотела только её закончить.
Зверь мой был уже здесь, прямо у меня под кожей, и только хватка Натэниела заставляла его вести себя спокойно. Вкус свежей крови и мяса, ощущение рта Джейсона вплотную к моему зажгли зверя огнём.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113