Он бывал злой, жёлчный, печальный, но я никогда не видела, чтобы его так швыряло из стороны в сторону. Как будто злость и печаль остались единственными эмоциями в нем.
— Значит, ты видела.
— Я закрываюсь изо всех сил. Видела, как вы всерьёз поссорились, но больше не видела ничего.
Он открыл рот, потом огляделся.
— Я никого не трону, но это не разговор для публики.
Крысолюды посмотрели на меня. Я вздохнула, думая, не дура ли я. Может быть, но все равно я так сделаю.
— Ребята, вы можете идти.
Клодия глянула на меня с сомнением.
— Не уверена, что это стоит делать, Анита.
— Я тоже, но все равно, идите, ребята.
Она покачала головой и жестом поманила своих подчинённых за собой из комнаты. Перед тем, как закрыть дверь, она обернулась.
— Мы будем прямо за дверью. Кричи, если мы будем нужны.
Я кивнула:
— Обещаю, крикну.
Она посмотрела на меня взглядом, в котором ясно читалось полное неверие в мои слова, но она вышла и закрыла дверь.
— Джейсон, выйди, — приказал Ричард.
— Ричард, это его комната, — напомнила я.
— Он этого слушать не будет.
Джейсон слез с кровати, медленно, будто ему все ещё было больно.
— Если я выйду, а ты её тронешь, ни ты себе не простишь, ни я.
Ричард посмотрел на высокого человеко-волка, какой-то миг они просто смотрели друг на друга, и вроде бы остались довольны тем, что в лицах друг друга увидели.
— Ты прав, — сказал Ричард. — Я её не трону.
— А Натэниел? — спросил Джейсон.
Ричард глянул мимо него туда, где, высокий и тёмный, стоял Натэниел.
— Ему тоже придётся уйти.
— Только Анита может мне велеть уйти, — ответил Натэниел.
Ричард посмотрел на меня, потом опустил глаза:
— У меня к тебе две просьбы: какая-нибудь одежда для тебя, и чтобы все ушли. Пожалуйста.
Насчёт одежды было трудно, потому что я все ещё была измазана густой жидкостью. И те немногие вещи, что у меня были, я пачкать не хотела. Халат бы хорошо было, но в этой комнате у меня халата не было.
Слишком долго я думала, наверное, для теперешнего нетерпения Ричарда, потому что он сказал:
— Анита, не заставляй меня говорить с тобой на эти темы, когда ты голая. Пожалуйста.
Это «пожалуйста» он сказал как что-то первоочередное, будто это было отдельное предложение, не мысль вслед, но более важное «пожалуйста», чем обычно, и его следовало выделить.
— Я бы рада, Ричард, но я вся в этой прозрачной слизи, и не хочу вымазать в ней все свои вещи.
— У меня халат висит за дверью ванной, — сказал Джейсон. — Тебе должен подойти.
— С каких пор ты носишь халат? — удивилась я.
— Мне его подарили.
Я посмотрела на него.
— Жан-Клод сказал, что у меня такой вид, будто мне холодно.
Кажется, он постарался усмехнуться, но волчья морда для этого не приспособлена.
— Так-так, дай-ка я угадаю. Чёрный шёлк?
— Голубой, под цвет моих глаз.
Он направился в ванную, не то чтобы хромая, но вроде того.
— Я возьму. Всем стоять, где стоите, и вести себя хорошо, пока я не вернусь.
Я пошла в ванную, хотя, черт побери, не могла припомнить халат на двери. Но он там был, висел именно там, где сказал Джейсон. Красивый, голубой, одновременно и яркий и приглушённый цвет. Наверное, я устала сильнее, чем думала, раз ночью его не увидела.
Я надела халат и посмотрела на себя в зеркало. Остатки вчерашнего макияжа ещё подчёркивали глаза, хотя слегка размазались и выглядели готичнее, чем я обычно ношу. От помады не осталось и следа. Прозрачная слизь высохла на волосах сбоку, создав такой колтун, что только под душем можно будет разобрать. Тело тоже покрыто высыхающей слизью, и она начинала отпадать при движении хлопьями. Если привыкнешь заниматься сексом в презервативе, то забываешь: то, что входит, в конце концов выходит, и я потратила немного времени, чтобы слегка отмыться, потому что так было очень уж неприлично.
Голубой цвет был бледноват для меня, и халат слегка широковат в плечах. В такие минуты я искренне задумывалась, почему вообще меня кто-то хочет. Не могу понять. Конечно, такое отвращение к себе могло быть связано со страхом перед тем, о чем хочет говорить Ричард. Может быть.
Я набрала побольше воздуху, медленно его выпустила и открыла дверь. Это был один из самых храбрых моих поступков. Я бы сейчас предпочла иметь дело с кучей врагов, чем с Ричардом. С ними просто — их надо убивать, пока они тебя не убили. С Ричардом бывает по-всякому, но просто — никогда.
Глава пятьдесят пятая
Джейсон вышел, не говоря ни слова, но Натэниел сказал, что будет ждать снаружи с крысолюдами. Никому не нравилась мысль оставить нас одних. Черт возьми, я даже сомневалась, что Ричарду приятно быть со мной наедине, но он попросил этого, а не я.
Ричард остался на полу, будто вообще не собирался двигаться. Поскольку стула в комнате не было, я содрала с кровати измазанную простыню и села на край. Села вроде как наполовину положив ногу на ногу, так что одна нога свисала с кровати, но халатом я постаралась накрыть все, что можно.
Мы просидели в полном молчании не меньше минуты, хотя казалось, что намного дольше. Я не выдержала первая, потому что от этого зрелища — Ричард сидит на полу, склонив голову, мне захотелось его утешить, а это добром не кончится. Ричард уже не принимает от меня утешения — по крайней мере, не заставив меня потом за это платить, а в эти игры я уже не хочу играть.
— В чем дело, Ричард? Ты хотел говорить наедине. Мы наедине, так говори.
Он только глаза перевёл на меня, и этого взгляда хватило. Злого взгляда. Силу он не пролил, не заполнил ею комнату, но это лишь потому, что поставил щиты, наверное, не хуже моих.
— По-твоему, это так легко.
— Я не сказала, что это легко. Я только сказала, что ты хотел говорить, так говори.
— Вот так просто.
— Ричард, черт побери, ты же хотел разговора, не я.
— Ты спросила насчёт ссоры с Клер. Этим я не хочу делиться ни с кем.
— Со мной не обязательно.
— Я думаю, что это необходимо.
— В смысле?
Он так шумно проглотил слюну, что я услышала, потом покачал головой:
— Давай начнём с начала. Я постараюсь не выходить из себя, если ты не будешь меня подкалывать.
— Я не подкалываю, Ричард. Я хочу, чтобы ты начал разговор.
Он обернулся ко мне лицом, уже не столь рассерженный, но и не слишком довольный.
— Если друг тебе должен сказать что-то такое, что сказать трудно, ты так и скажешь: «Тогда говори»?
Я медленно вдохнула и выдохнула.
— Нет, не скажу. Ладно. Давай так. Я прошу прощения, действительно, ты мне хочешь сказать что-то, что тебе трудно произнести. Но то, что я раньше сказала, остаётся в силе: ты не обязан мне объяснять, что за ссора вышла у тебя с твоей подружкой, Ричард. Действительно не обязан.
— Знаю, но это самый быстрый для меня способ все объяснить.
Я хотела спросить «что объяснить?», но подавила это желание. Ему явно было больно, а я стараюсь никому не сыпать соль на раны. Но это требование уединения и такая долгая подготовка меня нервировали. Насколько мне было известно, у нас с Ричардом не было ничего такого важного друг другу сообщить. И то, что он по этому поводу другого мнения, мне спокойствия не добавляло.
Я сидела на углу кровати, одной рукой придерживая ворот халата, потому что он распахивался даже подпоясанный. Слишком широк в плечах, потому и сидит неправильно. Другую руку я держала на коленях, чтобы полы случайно не распахнулись. Минуту назад я торчала перед ним голая, как кочерыжка, а сейчас мне было бы неловко от распахнутого халата. Наверное, дело в его словах, что он не хотел бы говорить со мной на эту тему, если я голая. А мне было бы трудно говорить серьёзно, будь он голым у меня перед глазами? Хотелось бы мне ответить, что нет, но честно говоря, было бы. Черт, только этого мне и не хватало.
Он снова уставился в пол. Я уже не могла этого выдержать. И решила его как-то подтолкнуть, но не так резко, как раньше, и постаралась думать о нем как о своём друге, а не бывшем любовнике, который всегда умел мне изгадить малину.
— Что ты хочешь мне рассказать об этой ссоре с Клер?
Я даже сумела говорить нейтральным голосом. Очко в мою пользу.
Он набрал побольше воздуху — и выпустил его, а потом поднял ко мне грустные карие глаза.
— Может, не отсюда надо начать.
— Окей, — сказала я таким же тщательно-нейтральным голосом. — Начни с чего-нибудь другого.
Он помотал головой:
— Не знаю, как это сделать.
«Что сделать?» — чуть не заорала я, но сдержалась. Только терпение у меня никогда не было бесконечным, и я знала, что если Ричард будет телиться и дальше, оно лопнет. Или я взорвусь. Тут мне пришла в голову мысль, что если начну разговор я, он присоединится.
— Давненько уже я не видала, как ты бесишься, — сказала я.
— Мне жаль, что так вышло. Я потерял самообладание. Я не…
— Это не упрёк, Ричард. Я хотела сказать другое: твоя ярость ощущается по-другому, чем в первый раз, когда я её наблюдала.
Он посмотрел на меня:
— Что ты хочешь этим сказать?
— Ощущается — ну, на вкус, — как моя собственная ярость. Не как твоя.
Теперь я завладела его вниманием:
— Не понимаю.
— Не уверена, что сама понимаю, но смотри: Ашер мне говорил, что Жан-Клод стал более беспощадным, потому что я — его человек-слуга. Но когда Дамиан стал моим слугой-вампиром, я обрела часть его самообладания. Приобрести можно лишь то, чем может поделиться твой партнёр.
Он смотрел на меня, и печаль его слабела, сменяясь задумчивостью. Где-то там прятался острый ум, беда только, что Ричард не всегда его использует.
— Окей, понял.
— Если Жан-Клод получил мою практичность, и стал безжалостнее, то что получил ты? Я получила от тебя часть зверя и жажды мяса. От Жан-Клода — жажду крови и ardeur. А ты что получил от нас?
Он задумался.
— Жажду крови от Жан-Клода. Кровь для меня почти так же привлекательна сейчас, как и мясо. А раньше не была. — Он изменил положение, сел на полу по-турецки. — Мне последнее время легче говорить с тобой мысленно, а вчера я вмешался в твой контроль над зомби.
Он поёжился, будто ему неуютно стало от этой мысли. Что ж, я его понимаю.
— Но телепатия и эта история с зомби — свежая вещь, Ричард. А что ты получил с самого начала?
Он нахмурился, глядя в пол.
— Не понимаю…
— Что если ты получил какую-то часть моего гнева?
Он поднял глаза.
— Твой гнев не может быть хуже ярости зверя.
Я засмеялась, несколько веселее, чем он до того, но не намного.
— Ох, Ричард, ты столько времени провёл у меня в голове и все ещё в это веришь!
Он упрямо мотнул головой:
— Человек не способен на такую безрассудную ярость, как зверь.
— Ты много изучал людей — серийных убийц? — спросила я.
— Сама знаешь, что нет, — буркнул он.
— Не надо дуться, Ричард, я просто пытаюсь сформулировать мысль.
— Тогда сформулируй.
— Так вот, это именно то, о чем я говорила. Ты сейчас говоришь больше похоже на меня, чем на себя. Ты легче сердишься, а меня рассердить стало сложнее — почему? Что если ты получил немножко моей гневливости, а я — твоего спокойствия?
Он снова покачал головой.
— Ты говоришь, что твой человеческий гнев хуже моей звериной ярости. Этого не может быть.
Мой черёд настал мотать головой.
— Ричард, ты все ещё думаешь, что люди лучше ликантропов. Не знаю, где ты набрался таких мыслей.
— Люди не едят друг друга.
— Ни фига, ещё как едят.
— Я не говорю о культурах с ритуальным каннибализмом.
— Я тоже.
— Сравнение ликантропов с серийными убийцами мне тоже не облегчает ощущение от того, что я — ликантроп.
— Я не о том, я только хочу сказать, что люди бывают так же переполнены яростью и одержимы разрушением. Разница в том, что вервольф для этого лучше приспособлен. Если бы у человека были клыки и когти, как у вас, то мы — или они — были бы столь же разрушительны. Не по недостатку желания, а по недостатку возможностей люди не так страшны, как оборотни.
— Если это твоя ярость, Анита, тогда это ужасно. Это хуже всего, что мне приходилось ощущать. Это вроде безумия. Быть такой злой почти все время — не могу поверить, что в тебе такое было.
— Без прошедшего времени, Ричард, могу тебя уверить. Мне давно уже пришлось смириться с тем, с чем приходится работать.
— Что значит — «приходится работать»?
— Значит, что в самом моем сердце лежит эта глубокая, зияющая, бездонная пропасть чистой ярости. Может быть, я с ней родилась. Знаю только, что заполнить её очень поспособствовала гибель матери. Но эта пропасть со мной, сколько я себя помню.
Он замотал головой:
— Это ты только так говоришь, чтобы мне легче было.
— Зачем мне говорить неправду, чтобы тебе было лучше?
Злость как по волшебству наполнила его глаза. Только что они были надёжно-карие, и вдруг потемнели, как у серийного убийцы.
— Спасибо, большое спасибо за напоминание, что я для тебя больше ни хрена не значу.
Я покачала головой, уронила руки на колени.
— Если бы ты ничего для меня не значил, совсем ничего, Ричард, мы не были бы сейчас наедине в этой комнате.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
— Значит, ты видела.
— Я закрываюсь изо всех сил. Видела, как вы всерьёз поссорились, но больше не видела ничего.
Он открыл рот, потом огляделся.
— Я никого не трону, но это не разговор для публики.
Крысолюды посмотрели на меня. Я вздохнула, думая, не дура ли я. Может быть, но все равно я так сделаю.
— Ребята, вы можете идти.
Клодия глянула на меня с сомнением.
— Не уверена, что это стоит делать, Анита.
— Я тоже, но все равно, идите, ребята.
Она покачала головой и жестом поманила своих подчинённых за собой из комнаты. Перед тем, как закрыть дверь, она обернулась.
— Мы будем прямо за дверью. Кричи, если мы будем нужны.
Я кивнула:
— Обещаю, крикну.
Она посмотрела на меня взглядом, в котором ясно читалось полное неверие в мои слова, но она вышла и закрыла дверь.
— Джейсон, выйди, — приказал Ричард.
— Ричард, это его комната, — напомнила я.
— Он этого слушать не будет.
Джейсон слез с кровати, медленно, будто ему все ещё было больно.
— Если я выйду, а ты её тронешь, ни ты себе не простишь, ни я.
Ричард посмотрел на высокого человеко-волка, какой-то миг они просто смотрели друг на друга, и вроде бы остались довольны тем, что в лицах друг друга увидели.
— Ты прав, — сказал Ричард. — Я её не трону.
— А Натэниел? — спросил Джейсон.
Ричард глянул мимо него туда, где, высокий и тёмный, стоял Натэниел.
— Ему тоже придётся уйти.
— Только Анита может мне велеть уйти, — ответил Натэниел.
Ричард посмотрел на меня, потом опустил глаза:
— У меня к тебе две просьбы: какая-нибудь одежда для тебя, и чтобы все ушли. Пожалуйста.
Насчёт одежды было трудно, потому что я все ещё была измазана густой жидкостью. И те немногие вещи, что у меня были, я пачкать не хотела. Халат бы хорошо было, но в этой комнате у меня халата не было.
Слишком долго я думала, наверное, для теперешнего нетерпения Ричарда, потому что он сказал:
— Анита, не заставляй меня говорить с тобой на эти темы, когда ты голая. Пожалуйста.
Это «пожалуйста» он сказал как что-то первоочередное, будто это было отдельное предложение, не мысль вслед, но более важное «пожалуйста», чем обычно, и его следовало выделить.
— Я бы рада, Ричард, но я вся в этой прозрачной слизи, и не хочу вымазать в ней все свои вещи.
— У меня халат висит за дверью ванной, — сказал Джейсон. — Тебе должен подойти.
— С каких пор ты носишь халат? — удивилась я.
— Мне его подарили.
Я посмотрела на него.
— Жан-Клод сказал, что у меня такой вид, будто мне холодно.
Кажется, он постарался усмехнуться, но волчья морда для этого не приспособлена.
— Так-так, дай-ка я угадаю. Чёрный шёлк?
— Голубой, под цвет моих глаз.
Он направился в ванную, не то чтобы хромая, но вроде того.
— Я возьму. Всем стоять, где стоите, и вести себя хорошо, пока я не вернусь.
Я пошла в ванную, хотя, черт побери, не могла припомнить халат на двери. Но он там был, висел именно там, где сказал Джейсон. Красивый, голубой, одновременно и яркий и приглушённый цвет. Наверное, я устала сильнее, чем думала, раз ночью его не увидела.
Я надела халат и посмотрела на себя в зеркало. Остатки вчерашнего макияжа ещё подчёркивали глаза, хотя слегка размазались и выглядели готичнее, чем я обычно ношу. От помады не осталось и следа. Прозрачная слизь высохла на волосах сбоку, создав такой колтун, что только под душем можно будет разобрать. Тело тоже покрыто высыхающей слизью, и она начинала отпадать при движении хлопьями. Если привыкнешь заниматься сексом в презервативе, то забываешь: то, что входит, в конце концов выходит, и я потратила немного времени, чтобы слегка отмыться, потому что так было очень уж неприлично.
Голубой цвет был бледноват для меня, и халат слегка широковат в плечах. В такие минуты я искренне задумывалась, почему вообще меня кто-то хочет. Не могу понять. Конечно, такое отвращение к себе могло быть связано со страхом перед тем, о чем хочет говорить Ричард. Может быть.
Я набрала побольше воздуху, медленно его выпустила и открыла дверь. Это был один из самых храбрых моих поступков. Я бы сейчас предпочла иметь дело с кучей врагов, чем с Ричардом. С ними просто — их надо убивать, пока они тебя не убили. С Ричардом бывает по-всякому, но просто — никогда.
Глава пятьдесят пятая
Джейсон вышел, не говоря ни слова, но Натэниел сказал, что будет ждать снаружи с крысолюдами. Никому не нравилась мысль оставить нас одних. Черт возьми, я даже сомневалась, что Ричарду приятно быть со мной наедине, но он попросил этого, а не я.
Ричард остался на полу, будто вообще не собирался двигаться. Поскольку стула в комнате не было, я содрала с кровати измазанную простыню и села на край. Села вроде как наполовину положив ногу на ногу, так что одна нога свисала с кровати, но халатом я постаралась накрыть все, что можно.
Мы просидели в полном молчании не меньше минуты, хотя казалось, что намного дольше. Я не выдержала первая, потому что от этого зрелища — Ричард сидит на полу, склонив голову, мне захотелось его утешить, а это добром не кончится. Ричард уже не принимает от меня утешения — по крайней мере, не заставив меня потом за это платить, а в эти игры я уже не хочу играть.
— В чем дело, Ричард? Ты хотел говорить наедине. Мы наедине, так говори.
Он только глаза перевёл на меня, и этого взгляда хватило. Злого взгляда. Силу он не пролил, не заполнил ею комнату, но это лишь потому, что поставил щиты, наверное, не хуже моих.
— По-твоему, это так легко.
— Я не сказала, что это легко. Я только сказала, что ты хотел говорить, так говори.
— Вот так просто.
— Ричард, черт побери, ты же хотел разговора, не я.
— Ты спросила насчёт ссоры с Клер. Этим я не хочу делиться ни с кем.
— Со мной не обязательно.
— Я думаю, что это необходимо.
— В смысле?
Он так шумно проглотил слюну, что я услышала, потом покачал головой:
— Давай начнём с начала. Я постараюсь не выходить из себя, если ты не будешь меня подкалывать.
— Я не подкалываю, Ричард. Я хочу, чтобы ты начал разговор.
Он обернулся ко мне лицом, уже не столь рассерженный, но и не слишком довольный.
— Если друг тебе должен сказать что-то такое, что сказать трудно, ты так и скажешь: «Тогда говори»?
Я медленно вдохнула и выдохнула.
— Нет, не скажу. Ладно. Давай так. Я прошу прощения, действительно, ты мне хочешь сказать что-то, что тебе трудно произнести. Но то, что я раньше сказала, остаётся в силе: ты не обязан мне объяснять, что за ссора вышла у тебя с твоей подружкой, Ричард. Действительно не обязан.
— Знаю, но это самый быстрый для меня способ все объяснить.
Я хотела спросить «что объяснить?», но подавила это желание. Ему явно было больно, а я стараюсь никому не сыпать соль на раны. Но это требование уединения и такая долгая подготовка меня нервировали. Насколько мне было известно, у нас с Ричардом не было ничего такого важного друг другу сообщить. И то, что он по этому поводу другого мнения, мне спокойствия не добавляло.
Я сидела на углу кровати, одной рукой придерживая ворот халата, потому что он распахивался даже подпоясанный. Слишком широк в плечах, потому и сидит неправильно. Другую руку я держала на коленях, чтобы полы случайно не распахнулись. Минуту назад я торчала перед ним голая, как кочерыжка, а сейчас мне было бы неловко от распахнутого халата. Наверное, дело в его словах, что он не хотел бы говорить со мной на эту тему, если я голая. А мне было бы трудно говорить серьёзно, будь он голым у меня перед глазами? Хотелось бы мне ответить, что нет, но честно говоря, было бы. Черт, только этого мне и не хватало.
Он снова уставился в пол. Я уже не могла этого выдержать. И решила его как-то подтолкнуть, но не так резко, как раньше, и постаралась думать о нем как о своём друге, а не бывшем любовнике, который всегда умел мне изгадить малину.
— Что ты хочешь мне рассказать об этой ссоре с Клер?
Я даже сумела говорить нейтральным голосом. Очко в мою пользу.
Он набрал побольше воздуху — и выпустил его, а потом поднял ко мне грустные карие глаза.
— Может, не отсюда надо начать.
— Окей, — сказала я таким же тщательно-нейтральным голосом. — Начни с чего-нибудь другого.
Он помотал головой:
— Не знаю, как это сделать.
«Что сделать?» — чуть не заорала я, но сдержалась. Только терпение у меня никогда не было бесконечным, и я знала, что если Ричард будет телиться и дальше, оно лопнет. Или я взорвусь. Тут мне пришла в голову мысль, что если начну разговор я, он присоединится.
— Давненько уже я не видала, как ты бесишься, — сказала я.
— Мне жаль, что так вышло. Я потерял самообладание. Я не…
— Это не упрёк, Ричард. Я хотела сказать другое: твоя ярость ощущается по-другому, чем в первый раз, когда я её наблюдала.
Он посмотрел на меня:
— Что ты хочешь этим сказать?
— Ощущается — ну, на вкус, — как моя собственная ярость. Не как твоя.
Теперь я завладела его вниманием:
— Не понимаю.
— Не уверена, что сама понимаю, но смотри: Ашер мне говорил, что Жан-Клод стал более беспощадным, потому что я — его человек-слуга. Но когда Дамиан стал моим слугой-вампиром, я обрела часть его самообладания. Приобрести можно лишь то, чем может поделиться твой партнёр.
Он смотрел на меня, и печаль его слабела, сменяясь задумчивостью. Где-то там прятался острый ум, беда только, что Ричард не всегда его использует.
— Окей, понял.
— Если Жан-Клод получил мою практичность, и стал безжалостнее, то что получил ты? Я получила от тебя часть зверя и жажды мяса. От Жан-Клода — жажду крови и ardeur. А ты что получил от нас?
Он задумался.
— Жажду крови от Жан-Клода. Кровь для меня почти так же привлекательна сейчас, как и мясо. А раньше не была. — Он изменил положение, сел на полу по-турецки. — Мне последнее время легче говорить с тобой мысленно, а вчера я вмешался в твой контроль над зомби.
Он поёжился, будто ему неуютно стало от этой мысли. Что ж, я его понимаю.
— Но телепатия и эта история с зомби — свежая вещь, Ричард. А что ты получил с самого начала?
Он нахмурился, глядя в пол.
— Не понимаю…
— Что если ты получил какую-то часть моего гнева?
Он поднял глаза.
— Твой гнев не может быть хуже ярости зверя.
Я засмеялась, несколько веселее, чем он до того, но не намного.
— Ох, Ричард, ты столько времени провёл у меня в голове и все ещё в это веришь!
Он упрямо мотнул головой:
— Человек не способен на такую безрассудную ярость, как зверь.
— Ты много изучал людей — серийных убийц? — спросила я.
— Сама знаешь, что нет, — буркнул он.
— Не надо дуться, Ричард, я просто пытаюсь сформулировать мысль.
— Тогда сформулируй.
— Так вот, это именно то, о чем я говорила. Ты сейчас говоришь больше похоже на меня, чем на себя. Ты легче сердишься, а меня рассердить стало сложнее — почему? Что если ты получил немножко моей гневливости, а я — твоего спокойствия?
Он снова покачал головой.
— Ты говоришь, что твой человеческий гнев хуже моей звериной ярости. Этого не может быть.
Мой черёд настал мотать головой.
— Ричард, ты все ещё думаешь, что люди лучше ликантропов. Не знаю, где ты набрался таких мыслей.
— Люди не едят друг друга.
— Ни фига, ещё как едят.
— Я не говорю о культурах с ритуальным каннибализмом.
— Я тоже.
— Сравнение ликантропов с серийными убийцами мне тоже не облегчает ощущение от того, что я — ликантроп.
— Я не о том, я только хочу сказать, что люди бывают так же переполнены яростью и одержимы разрушением. Разница в том, что вервольф для этого лучше приспособлен. Если бы у человека были клыки и когти, как у вас, то мы — или они — были бы столь же разрушительны. Не по недостатку желания, а по недостатку возможностей люди не так страшны, как оборотни.
— Если это твоя ярость, Анита, тогда это ужасно. Это хуже всего, что мне приходилось ощущать. Это вроде безумия. Быть такой злой почти все время — не могу поверить, что в тебе такое было.
— Без прошедшего времени, Ричард, могу тебя уверить. Мне давно уже пришлось смириться с тем, с чем приходится работать.
— Что значит — «приходится работать»?
— Значит, что в самом моем сердце лежит эта глубокая, зияющая, бездонная пропасть чистой ярости. Может быть, я с ней родилась. Знаю только, что заполнить её очень поспособствовала гибель матери. Но эта пропасть со мной, сколько я себя помню.
Он замотал головой:
— Это ты только так говоришь, чтобы мне легче было.
— Зачем мне говорить неправду, чтобы тебе было лучше?
Злость как по волшебству наполнила его глаза. Только что они были надёжно-карие, и вдруг потемнели, как у серийного убийцы.
— Спасибо, большое спасибо за напоминание, что я для тебя больше ни хрена не значу.
Я покачала головой, уронила руки на колени.
— Если бы ты ничего для меня не значил, совсем ничего, Ричард, мы не были бы сейчас наедине в этой комнате.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113