- У него были хорошие отметки в школе. Разве не этого хотят взрослые - хороших отметок? Придется просить у отца с матерью разрешения бросить школу, но когда он расскажет им о существе в соседней комнате, они, конечно же…
Сияющее существо встало. Уж не отказ ли угадывается в развороте его плеч, в холодном белом пламени невидимого лица? Неужели он слишком долго ему возражал?
- Подойди и дай мне руку, - сказало оно.
Орландо непонятно как очутился перед столом. Фигура протянула ему руку, горящую холодным фосфорным огнем, и одновременно Орландо ощутил струящийся из комнаты с голубым светом холодный воздух. Кожа покрылась мурашками, в глазах выступили слезы. Он протянул руку.
- Запомни, ты должен стараться изо всех сил. - Когда их ладони соприкоснулись, Орландо затопила волна тепла - так быстро, что едва не причинила ему боль. - У тебя хорошие способности. Мы их испытаем.
- Не забудьте про Фредерикса, - спохватился Орландо. - Это я заставил его прийти… он тут ни при чем.
Существо в соседней комнате испустило жуткий звук - полурычание и полувсхлип - и рванулось вперед, заслонив дверной проем, погасив куб света, в котором располагался офис, и даже сияние держащего Орландо за руку существа. Орландо завопил, содрогаясь от ужаса, шагнул назад, и…
Он снова падал в бездну.
* * *
Заходящее солнце, проползая сквозь дымку, саваном окутывающую Калькутту, воспламенило весь небосклон. Оранжевое свечение расползлось по горизонту, и на фоне расплавленного света угольно-черные дымовые трубы фабрик казались минаретами ада.
«Началось, - подумал он. - Даже небеса его отражают. Танец начался».
Святой наклонился и поднял с песка свое единственное имущество, потом медленно побрел к реке, чтобы начисто его отмыть. Все уже кончилось, и он оборвал последнюю нить, связывающую его с иллюзорным миром майи, но ритуалы следовало соблюсти. Дело должно быть завершено правильно - так, как он его начал.
Он присел на корточки в бурой реке - одном из ответвлений дельты могучего Ганга, - и его омыли священные воды, густые от промышленных и бытовых отходов Калькутты. Кожу сразу обожгло, вскоре добавился и зуд, но он не торопился. Наполнив чашу водой, он вылил ее обратно и принялся тереть длинными пальцами трещинки чаши, пока она не заблестела в свете умирающего дня. Он поднял чашу-череп перед собой, уместив зубы на ладонь, и вспомнил тот день два года назад, когда пришел сюда.
Никто не помешал ему перебирать пепел на площадке для кремации. Даже в современной Индийской федерации, где плоть нации столь же древней, как само человечество, пронзили новые электронные нервы, к Агори все еще испытывали сверхъестественное уважение. И площадки для кремации, куда он и немногочисленные другие почитатели Шивы-разрушителя все еще приходили как паломники, окружая себя в поисках чистоты людскими останками и стервятниками, принадлежали им, самым неприкасаемым из неприкасаемых. Те, кто сохранил веру, радовались доказательству того, что старинные обычаи еще не сгинули окончательно. Те, чья вера осталась в прошлом, отворачивались, виновато пожимая плечами. А у тех, кто не верил никогда, хватало иных забот, нежели размышлять о том, что происходит среди куч костей на берегу великой и ныне зловонной реки.
В тот день, сбросив городские одежды с легкостью и окончательностью выползающей из старой кожи змеи, он тщательно осматривал каждую кучку человеческих костей. Позднее он вернется к ним в поисках еще оставшейся плоти, ибо слуги Шивы не только живут среди мертвечины, но и питаются ею, но в тот первый день он искал нечто более долговечное. И наконец отыскал тот череп - целый, только без нижней челюсти, - покоящийся на обугленных останках грудной клетки. На мгновение он лениво задумался: что видели эти ныне пустые глазницы, из-за чего проливали слезы, какие мысли, надежды и мечты жили в опустевшем черепе? А потом напомнил себе первый урок кремационной площадки: все завершится здесь же, но это тоже иллюзия. Равно как смерть, олицетворяемая безымянным черепом, есть вся смерть, так и он же является не смертью, а лишь иллюзией материального мира.
Вспомнив об этом, он понес череп к реке. Солнце уже садилось в дымку на западе, напоминая факел, опускающийся в бассейн с мутной водой, когда он отыскал острый камень и принялся за работу. Сперва он нацелил острие камня в центр лба, в ту точку, где живые наносят метку-пундару, затем надрезал кость по всей окружности черепной крышки, лобной, височной, затылочной - слова из предыдущей жизни, от которой он избавился с той же легкостью, с какой сбросил одежду. Замкнув окружность, он развернул камень и неким подобием туповатого лезвия принялся пилить.
При всем его терпении - он провел ту первую ночь без огня и дрожа от холода, чтобы не утратить сосредоточенности, - задача оказалась нелегкой. Он знал, что другие слуги Шивы выбирают черепа, утратившие прочность в огне или по какой-то причине уже вскрывшиеся, но не позволил себе такой роскоши. И лишь когда солнце взошло на востоке и окрасило реку розовой медью, он поднял макушку черепа и отбросил ее прочь.
Потом он отнес получившуюся чашу к реке, впервые после появления на берегу коснувшись священных вод. И хотя жажда уже долгие часы опаляла огнем его горло, он отполировал на плоском камне неровные края костяной чаши и лишь тогда разрешил себе зачерпнуть ею воды и напиться. И когда отравленная вода Ганга полилась ему в рот, сменяя жажду иным огнем, разум его просветлел.
«Владыка Шива, - подумал он. - Я отверг витки майи. Я жду твоей музыки».
А сейчас, глядя на чашу в последний раз, Агори заговорил. Он молчал многие месяцы, и голос его звучал сухо и слабо, но говорил он не для кого-то, а для себя.
«Дошло до ушей владыки Шивы, что в лесу возле Тагарама живут десять тысяч жрецов-еретиков. И учат эти еретики тому, что вселенная вечна, что у душ нет повелителя, а для спасения души достаточно безупречности прижизненных деяний. И решил Шива отправиться к ним и доказать, что они ошибаются.
Владыке Вишну-хранителю он сказал: «Пойдем, ты станешь моим спутником. Я придам себе облик странствующего йога, а тебе - его прекрасной жены, и смутим мы этих риши-еретиков». И изменили они облик свой, и пришли к жрецам в лес Тагарам.
И жены всех жрецов преисполнились мучительной страстью к могучему йогу, пришедшему к ним, а все риши воспылали страстью к жене йога. И забросили они все свои дела, и началась среди жрецов великая смута. Тогда решили они проклять йога и его жену, но все их проклятия оказались тщетны.
И развели жрецы жертвенный огонь, и вызвали из него ужасного тигра, который бросился на владыку Шиву, дабы убить его. Но Шива лишь улыбнулся нежной улыбкой, одним мизинцем содрал с тигра шкуру и накинул на себя, как шаль.
Тогда разъяренные жрецы призвали жуткого змея, длинного и ядовитого, но Шива снова улыбнулся и оторвал змею голову, а тело повесил на шею вместо гирлянды. Жрецы не поверили своим глазам.
Наконец жрецы призвали на помощь отвратительного черного карлика с дубиной, которая могла разбивать вдребезги горы, но Шива лишь рассмеялся, наступил ногами на спину карлика и стал танцевать. А танец Шивы есть источник всех движений во вселенной, и зрелище его, и величие открывшихся небес наполнили сердца еретиков восхищением и ужасом. И простерлись они перед ним, умоляя о пощаде. А Шива станцевал для них все пять актов: творение, сохранение, уничтожение, воплощение и освобождение - и, увидев танец владыки Шивы, жрецы избавились от иллюзий и стали его почитателями, и из душ их навсегда были выжжены заблуждения.
Вот почему, когда Первопричина - которого иногда называют «Ужас» и «Разрушитель» - танцует до наступления темноты, он содержит в себе жизнь и смерть всего сущего. И поэтому слуги его обитают там, где проводят кремацию, и сердца его слуг подобны этим местам, пустынным и заброшенным, где личность, ее мысли и деяния выжигаются и не остается ничего, кроме самого Танцора».
Договорив, он склонил голову и закрыл глаза. Постояв немного, он поставил чашу на песок, поднял тяжелый камень и разбил ее на кусочки.
Солнце скрылось, оставив лишь кровавую полоску света, растянувшуюся за городом вдоль горизонта. Агори встал и пошел по погребальному пеплу к укромному местечку в зарослях чертополоха, где два года назад спрятал под кучкой камней свой чемоданчик, завернутый в пластиковый мешок. Он извлек его из мешка, приложил большой палец к замку и открыл. Заструившийся из-под крышки запах стал для его ноздрей, ныне привыкшим лишь к запахам склепа, запахом иной жизни. Он с наслаждением ощутил огрубевшими пальцами почти невероятную мягкость одежды, ожидавшей его все это время, и поразился тому, что некогда бездумно от нее отрекся. Потом поднял шелковый сверток и достал из-под него датапульт в дорогом кожаном чехле. Откинув крышку, он коснулся экрана. Тот засветился - батарея сохранила заряд. Тогда он снял заглушку с нейроканюли и протер ее спиртом, отыскавшимся в кармашке чехла, - есть вещи, для которых даже священная вода Ганга не совсем подходит, - потом вытянул из пульта волоконный кабель и подключился.
Десять минут спустя Нанди Парадиваш извлек кабель из канюли и встал. Как он и предвидел, его ждало сообщение. Настало время действовать.
Он надел штаны и рубашку, невольно ощутив их мягкое прикосновение к коже, потом сел на камень и натянул туфли. Два года, проведенные среди мертвецов, подготовили его, но для следующей части путешествия он должен вернуться в город. Для дальнейших действий требовался доступ к серьезной аппаратуре.
«Братство Грааля уже взяло в руки свои инструменты, и теперь мы, члены Круга, взяли свои. Как мы и предполагали, музыка привлекла и других. И лишь владыке Шиве известно, как она завершится».
Он закрыл чемоданчик и зашагал по песчаному берегу. Наступил вечер, и огни города мерцали перед ним драгоценным ожерельем на темной груди Парвати, жены Разрушителя.
«Танец начался», - подумал он.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ГОРОД
… Потом он возгласил и сказал: пал, пал Вавилон, и все идолы богов его лежат на земле разбитые.
Исаия 21, 9
СЕТЕПЕРЕДАЧА/ТОВАРЫ И ЖИЗНЬ: Идите и купите немного «шпрути».
(Изображение: обеденный зал Венвен Шо.)
ШО: Что я вижу? Мне казалось, что кто-то сходит и купит шпрути! Ведь этот званый ужин так важен для меня! Ах, губернатор уже идет! Вы все предали меня!
(Изображение: Шо выбегает из комнаты. Его дочь Зия отталкивает Чень Шуо.)
ЗИЯ: Вы доведете моего отца до инфаркта, Шуо!
ШУО: Я слышал, что шпрути считаются хорошим лекарством от сердечных болезней!
(Звуки за сценой: смех.)
ЗИЯ: Он действительно верит в это! Вы очень грубый человек!
ШУО: Так вот почему вы влюбились в меня? Или причиной ваших чувств стала моя красота?
(Звуки за сценой: смех и аплодисменты.)
Глава 33
Чужой сон
Рени долго лежала на спине, рассматривая кипящую зелень деревьев и редкие разноцветные язычки огня, в которых она наконец распознала бабочек. В двух-трех местах, сквозь сплетение листвы, проглядывало небо - потрясающе высокое и голубое. Но Рени не помнила, кем она была, где находилась и почему лежала на спине, пустая от слов и знания.
Первое воспоминание пришло к ней в тот момент, когда она лениво наблюдала за зеленой птицей, чирикавшей на ближайшей ветке. Внезапно ее сознание накрыла мрачная тень, похожая на холодную руку. Она вновь увидела ту темноту, ужасную темноту! Несмотря на знойное солнце за фильтром листвы и влажный теплый воздух, она непроизвольно задрожала.
«Я потеряла кого-то, - внезапно подумала она. Да, где-то было место, где они встречались с ним. - Я потеряла того, кто очень нравился мне». Перед глазами промелькнул мимолетный образ - маленькое стройное тело, лицо с коричневой кожей и ясными глазами.
«Брат? - гадала она. - Сын? Друг или любовник?» Слова казались знакомыми, но она забыла их точный смысл.
Ветер пробежал по кронам, и со всех сторон, словно долгий вздох, прокатился шелест листвы. Она села. Что это за странное место?
А потом, щекоча ее мысли, как кашель, собравшийся в горле, в уме появилось слово. Сначала это был только звук, но его произносил женский голос. И звук предназначался для того, чтобы привлечь ее внимание. «Ирен! Ирен!»
«Ирен». Она узнала голос матери - голос, хранившийся в памяти, как старая аудиозапись. «Ирен, положи это на место. Знаешь, девочка, иногда ты меня просто утомляешь. Ирен! Ирен Сулавейо! Да-да, Рени, это я к тебе обращаюсь!»
Рени.
И вместе с этим именем на нее нахлынули все остальные видения - сердитый взгляд отца, симпатичное личико Стивена, погруженного в бесконечный сон, Пайнтаун и обломки аппаратуры в лаборатории доктора. А еще были тени, чернота, ужасная тварь и старый Сингх, беззвучно вопивший от боли.
Ксаббу!
- Ксаббу?
Никто не ответил, лишь зеленая птица перелетела на другую ветку и встревоженно зачирикала. Рени повысила голос и снова выкрикнула имя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129
Сияющее существо встало. Уж не отказ ли угадывается в развороте его плеч, в холодном белом пламени невидимого лица? Неужели он слишком долго ему возражал?
- Подойди и дай мне руку, - сказало оно.
Орландо непонятно как очутился перед столом. Фигура протянула ему руку, горящую холодным фосфорным огнем, и одновременно Орландо ощутил струящийся из комнаты с голубым светом холодный воздух. Кожа покрылась мурашками, в глазах выступили слезы. Он протянул руку.
- Запомни, ты должен стараться изо всех сил. - Когда их ладони соприкоснулись, Орландо затопила волна тепла - так быстро, что едва не причинила ему боль. - У тебя хорошие способности. Мы их испытаем.
- Не забудьте про Фредерикса, - спохватился Орландо. - Это я заставил его прийти… он тут ни при чем.
Существо в соседней комнате испустило жуткий звук - полурычание и полувсхлип - и рванулось вперед, заслонив дверной проем, погасив куб света, в котором располагался офис, и даже сияние держащего Орландо за руку существа. Орландо завопил, содрогаясь от ужаса, шагнул назад, и…
Он снова падал в бездну.
* * *
Заходящее солнце, проползая сквозь дымку, саваном окутывающую Калькутту, воспламенило весь небосклон. Оранжевое свечение расползлось по горизонту, и на фоне расплавленного света угольно-черные дымовые трубы фабрик казались минаретами ада.
«Началось, - подумал он. - Даже небеса его отражают. Танец начался».
Святой наклонился и поднял с песка свое единственное имущество, потом медленно побрел к реке, чтобы начисто его отмыть. Все уже кончилось, и он оборвал последнюю нить, связывающую его с иллюзорным миром майи, но ритуалы следовало соблюсти. Дело должно быть завершено правильно - так, как он его начал.
Он присел на корточки в бурой реке - одном из ответвлений дельты могучего Ганга, - и его омыли священные воды, густые от промышленных и бытовых отходов Калькутты. Кожу сразу обожгло, вскоре добавился и зуд, но он не торопился. Наполнив чашу водой, он вылил ее обратно и принялся тереть длинными пальцами трещинки чаши, пока она не заблестела в свете умирающего дня. Он поднял чашу-череп перед собой, уместив зубы на ладонь, и вспомнил тот день два года назад, когда пришел сюда.
Никто не помешал ему перебирать пепел на площадке для кремации. Даже в современной Индийской федерации, где плоть нации столь же древней, как само человечество, пронзили новые электронные нервы, к Агори все еще испытывали сверхъестественное уважение. И площадки для кремации, куда он и немногочисленные другие почитатели Шивы-разрушителя все еще приходили как паломники, окружая себя в поисках чистоты людскими останками и стервятниками, принадлежали им, самым неприкасаемым из неприкасаемых. Те, кто сохранил веру, радовались доказательству того, что старинные обычаи еще не сгинули окончательно. Те, чья вера осталась в прошлом, отворачивались, виновато пожимая плечами. А у тех, кто не верил никогда, хватало иных забот, нежели размышлять о том, что происходит среди куч костей на берегу великой и ныне зловонной реки.
В тот день, сбросив городские одежды с легкостью и окончательностью выползающей из старой кожи змеи, он тщательно осматривал каждую кучку человеческих костей. Позднее он вернется к ним в поисках еще оставшейся плоти, ибо слуги Шивы не только живут среди мертвечины, но и питаются ею, но в тот первый день он искал нечто более долговечное. И наконец отыскал тот череп - целый, только без нижней челюсти, - покоящийся на обугленных останках грудной клетки. На мгновение он лениво задумался: что видели эти ныне пустые глазницы, из-за чего проливали слезы, какие мысли, надежды и мечты жили в опустевшем черепе? А потом напомнил себе первый урок кремационной площадки: все завершится здесь же, но это тоже иллюзия. Равно как смерть, олицетворяемая безымянным черепом, есть вся смерть, так и он же является не смертью, а лишь иллюзией материального мира.
Вспомнив об этом, он понес череп к реке. Солнце уже садилось в дымку на западе, напоминая факел, опускающийся в бассейн с мутной водой, когда он отыскал острый камень и принялся за работу. Сперва он нацелил острие камня в центр лба, в ту точку, где живые наносят метку-пундару, затем надрезал кость по всей окружности черепной крышки, лобной, височной, затылочной - слова из предыдущей жизни, от которой он избавился с той же легкостью, с какой сбросил одежду. Замкнув окружность, он развернул камень и неким подобием туповатого лезвия принялся пилить.
При всем его терпении - он провел ту первую ночь без огня и дрожа от холода, чтобы не утратить сосредоточенности, - задача оказалась нелегкой. Он знал, что другие слуги Шивы выбирают черепа, утратившие прочность в огне или по какой-то причине уже вскрывшиеся, но не позволил себе такой роскоши. И лишь когда солнце взошло на востоке и окрасило реку розовой медью, он поднял макушку черепа и отбросил ее прочь.
Потом он отнес получившуюся чашу к реке, впервые после появления на берегу коснувшись священных вод. И хотя жажда уже долгие часы опаляла огнем его горло, он отполировал на плоском камне неровные края костяной чаши и лишь тогда разрешил себе зачерпнуть ею воды и напиться. И когда отравленная вода Ганга полилась ему в рот, сменяя жажду иным огнем, разум его просветлел.
«Владыка Шива, - подумал он. - Я отверг витки майи. Я жду твоей музыки».
А сейчас, глядя на чашу в последний раз, Агори заговорил. Он молчал многие месяцы, и голос его звучал сухо и слабо, но говорил он не для кого-то, а для себя.
«Дошло до ушей владыки Шивы, что в лесу возле Тагарама живут десять тысяч жрецов-еретиков. И учат эти еретики тому, что вселенная вечна, что у душ нет повелителя, а для спасения души достаточно безупречности прижизненных деяний. И решил Шива отправиться к ним и доказать, что они ошибаются.
Владыке Вишну-хранителю он сказал: «Пойдем, ты станешь моим спутником. Я придам себе облик странствующего йога, а тебе - его прекрасной жены, и смутим мы этих риши-еретиков». И изменили они облик свой, и пришли к жрецам в лес Тагарам.
И жены всех жрецов преисполнились мучительной страстью к могучему йогу, пришедшему к ним, а все риши воспылали страстью к жене йога. И забросили они все свои дела, и началась среди жрецов великая смута. Тогда решили они проклять йога и его жену, но все их проклятия оказались тщетны.
И развели жрецы жертвенный огонь, и вызвали из него ужасного тигра, который бросился на владыку Шиву, дабы убить его. Но Шива лишь улыбнулся нежной улыбкой, одним мизинцем содрал с тигра шкуру и накинул на себя, как шаль.
Тогда разъяренные жрецы призвали жуткого змея, длинного и ядовитого, но Шива снова улыбнулся и оторвал змею голову, а тело повесил на шею вместо гирлянды. Жрецы не поверили своим глазам.
Наконец жрецы призвали на помощь отвратительного черного карлика с дубиной, которая могла разбивать вдребезги горы, но Шива лишь рассмеялся, наступил ногами на спину карлика и стал танцевать. А танец Шивы есть источник всех движений во вселенной, и зрелище его, и величие открывшихся небес наполнили сердца еретиков восхищением и ужасом. И простерлись они перед ним, умоляя о пощаде. А Шива станцевал для них все пять актов: творение, сохранение, уничтожение, воплощение и освобождение - и, увидев танец владыки Шивы, жрецы избавились от иллюзий и стали его почитателями, и из душ их навсегда были выжжены заблуждения.
Вот почему, когда Первопричина - которого иногда называют «Ужас» и «Разрушитель» - танцует до наступления темноты, он содержит в себе жизнь и смерть всего сущего. И поэтому слуги его обитают там, где проводят кремацию, и сердца его слуг подобны этим местам, пустынным и заброшенным, где личность, ее мысли и деяния выжигаются и не остается ничего, кроме самого Танцора».
Договорив, он склонил голову и закрыл глаза. Постояв немного, он поставил чашу на песок, поднял тяжелый камень и разбил ее на кусочки.
Солнце скрылось, оставив лишь кровавую полоску света, растянувшуюся за городом вдоль горизонта. Агори встал и пошел по погребальному пеплу к укромному местечку в зарослях чертополоха, где два года назад спрятал под кучкой камней свой чемоданчик, завернутый в пластиковый мешок. Он извлек его из мешка, приложил большой палец к замку и открыл. Заструившийся из-под крышки запах стал для его ноздрей, ныне привыкшим лишь к запахам склепа, запахом иной жизни. Он с наслаждением ощутил огрубевшими пальцами почти невероятную мягкость одежды, ожидавшей его все это время, и поразился тому, что некогда бездумно от нее отрекся. Потом поднял шелковый сверток и достал из-под него датапульт в дорогом кожаном чехле. Откинув крышку, он коснулся экрана. Тот засветился - батарея сохранила заряд. Тогда он снял заглушку с нейроканюли и протер ее спиртом, отыскавшимся в кармашке чехла, - есть вещи, для которых даже священная вода Ганга не совсем подходит, - потом вытянул из пульта волоконный кабель и подключился.
Десять минут спустя Нанди Парадиваш извлек кабель из канюли и встал. Как он и предвидел, его ждало сообщение. Настало время действовать.
Он надел штаны и рубашку, невольно ощутив их мягкое прикосновение к коже, потом сел на камень и натянул туфли. Два года, проведенные среди мертвецов, подготовили его, но для следующей части путешествия он должен вернуться в город. Для дальнейших действий требовался доступ к серьезной аппаратуре.
«Братство Грааля уже взяло в руки свои инструменты, и теперь мы, члены Круга, взяли свои. Как мы и предполагали, музыка привлекла и других. И лишь владыке Шиве известно, как она завершится».
Он закрыл чемоданчик и зашагал по песчаному берегу. Наступил вечер, и огни города мерцали перед ним драгоценным ожерельем на темной груди Парвати, жены Разрушителя.
«Танец начался», - подумал он.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ГОРОД
… Потом он возгласил и сказал: пал, пал Вавилон, и все идолы богов его лежат на земле разбитые.
Исаия 21, 9
СЕТЕПЕРЕДАЧА/ТОВАРЫ И ЖИЗНЬ: Идите и купите немного «шпрути».
(Изображение: обеденный зал Венвен Шо.)
ШО: Что я вижу? Мне казалось, что кто-то сходит и купит шпрути! Ведь этот званый ужин так важен для меня! Ах, губернатор уже идет! Вы все предали меня!
(Изображение: Шо выбегает из комнаты. Его дочь Зия отталкивает Чень Шуо.)
ЗИЯ: Вы доведете моего отца до инфаркта, Шуо!
ШУО: Я слышал, что шпрути считаются хорошим лекарством от сердечных болезней!
(Звуки за сценой: смех.)
ЗИЯ: Он действительно верит в это! Вы очень грубый человек!
ШУО: Так вот почему вы влюбились в меня? Или причиной ваших чувств стала моя красота?
(Звуки за сценой: смех и аплодисменты.)
Глава 33
Чужой сон
Рени долго лежала на спине, рассматривая кипящую зелень деревьев и редкие разноцветные язычки огня, в которых она наконец распознала бабочек. В двух-трех местах, сквозь сплетение листвы, проглядывало небо - потрясающе высокое и голубое. Но Рени не помнила, кем она была, где находилась и почему лежала на спине, пустая от слов и знания.
Первое воспоминание пришло к ней в тот момент, когда она лениво наблюдала за зеленой птицей, чирикавшей на ближайшей ветке. Внезапно ее сознание накрыла мрачная тень, похожая на холодную руку. Она вновь увидела ту темноту, ужасную темноту! Несмотря на знойное солнце за фильтром листвы и влажный теплый воздух, она непроизвольно задрожала.
«Я потеряла кого-то, - внезапно подумала она. Да, где-то было место, где они встречались с ним. - Я потеряла того, кто очень нравился мне». Перед глазами промелькнул мимолетный образ - маленькое стройное тело, лицо с коричневой кожей и ясными глазами.
«Брат? - гадала она. - Сын? Друг или любовник?» Слова казались знакомыми, но она забыла их точный смысл.
Ветер пробежал по кронам, и со всех сторон, словно долгий вздох, прокатился шелест листвы. Она села. Что это за странное место?
А потом, щекоча ее мысли, как кашель, собравшийся в горле, в уме появилось слово. Сначала это был только звук, но его произносил женский голос. И звук предназначался для того, чтобы привлечь ее внимание. «Ирен! Ирен!»
«Ирен». Она узнала голос матери - голос, хранившийся в памяти, как старая аудиозапись. «Ирен, положи это на место. Знаешь, девочка, иногда ты меня просто утомляешь. Ирен! Ирен Сулавейо! Да-да, Рени, это я к тебе обращаюсь!»
Рени.
И вместе с этим именем на нее нахлынули все остальные видения - сердитый взгляд отца, симпатичное личико Стивена, погруженного в бесконечный сон, Пайнтаун и обломки аппаратуры в лаборатории доктора. А еще были тени, чернота, ужасная тварь и старый Сингх, беззвучно вопивший от боли.
Ксаббу!
- Ксаббу?
Никто не ответил, лишь зеленая птица перелетела на другую ветку и встревоженно зачирикала. Рени повысила голос и снова выкрикнула имя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129