Он не знал, что делать, – темнота сгущается, Кэт не устроена на ночлег, а ведь она молодая женщина, совсем одна…
…и пока он вовсе не жаждал расставаться с ней.
– Мне претит оставлять тебя здесь, – сказал он. – Это как-то недостойно, учитывая, что я обещал позаботиться о тебе. Пошли со мной в дом прево. Он даст нам приют на ночь, а утром вернемся сюда. Скоро станет слишком темно, чтобы разглядеть твоего отца, даже если он появится. И, уверен, он не хотел бы, чтобы ты оставалась здесь одна.
Сквозь решительное выражение ее лица проглядывала тревога, как и он, девушка не была уверена, что делать дальше.
– Пожалуйста, – добавил Гильом.
– Ладно, – в конце концов согласилась она, – но смотри, ты пообещал мне вернуться сюда утром.
Облегчение охватило Каля, но он постарался, чтобы Кэт этого не заметила.
– Я тебя не подведу, – торжественно заявил он, взял ее за руку и повел в сторону реки.
– Ах, доктор Санчес, – воскликнул де Шальяк, когда его умытый, переодетый в чистое, но прихрамывающий пленник вошел в освещенный свечами обеденный зал, – присаживайтесь. – Он сделал жест в сторону кресла напротив. – Вашей ноге нужен покой.
Охранники остались за дверью. Алехандро проковылял к креслу.
– Вы уже выяснили, что у вас с ногой? – спросил француз.
– Не думаю, что кость сломана, – ответил его «гость». – Через несколько дней все будет нормально.
– Прекрасно, прекрасно! Но, конечно, я хотел бы сам осмотреть вас. Пока вы предоставлены моим заботам. Не хочу, чтобы вы хоть сколько-нибудь пострадали. Сделаем это после обеда.
– Как вам будет угодно, де Шальяк, но уверяю вас, кость цела.
– По моим наблюдениям, у евреев вообще хрупкие кости, должен сказать. Еще в Монпелье я пришел к заключению, что переломы – дело для них обычное, в особенности у стариков.
– Нас не так легко сломить, как вам, возможно, кажется.
– Ах, я прекрасно помню, что вы всегда были сильны духом, и мне это нравится. Особенно приятно находиться в вашей компании, когда вы встревожены. – По взмаху руки де Шальяка в комнате возник слуга с бутылкой и наполнил бокалы темным, ароматным вином. Де Шальяк в знак приветствия поднял свой бокал и широко улыбнулся. – Я предлагаю тост за предстоящие нам искрометные беседы. И за возвращение блудного сына.
– Я слышал эту притчу о вашем Христе, но никогда не понимал ее.
– Ну да! Как не поняли, что означает «маранафа».
Алехандро заерзал в кресле, оказавшемся гораздо менее удобным, чем оно выглядело.
«Он играет со мной, – подумал он, – и ему это нравится».
– Я вам объясню, – продолжал де Шальяк. – Сын получает свою долю отцовского богатства, уходит в дальние края и там проматывает его. Он становится нищим, но отец радостно встречает его, когда тот возвращается, не попрекая беспутным поведением.
Чувствуя все большую неловкость, Алехандро ответил:
– Способность прощать, бесспорно, качество хорошее, в особенности когда речь идет об отце и сыне. Однако я не промотал богатство отца, и у меня нет сыновей, поэтому в чем смысл этой притчи применительно ко мне, я по-прежнему не понимаю.
Пристально вглядываясь в его лицо, де Шальяк сказал:
– К нам из Англии дошли слухи, что есть некая особа, которую можно назвать вашей дочерью.
Алехандро пронзило холодное копье страха.
Заметив это, де Шальяк улыбнулся, почти злорадно.
– Впрочем, эта притча не о сыновьях или дочерях, а, скорее, о даре, который не был использован с умом. Видите ли, в Авиньоне вы получили дар, от меня самого, от его святейшества Папы – и промотали этот дар.
Он поставил бокал и кивнул слуге, который тут же принес тарелку с едой и водрузил ее на стол между собеседниками.
Де Шальяк понюхал исходящий от кушанья пар.
– Прекрасно. – Наслаждаясь ароматом грибов и специй, он на мгновение прикрыл глаза. – Однако давайте временно отложим этот разговор. Он слишком волнующий, а это вредит пищеварению. В наши дни такие деликатесы – большая редкость, поверьте мне. – Он взял нож, отрезал кусок мяса и положил его в рот. – Пожалуйста, ешьте. Хотя вы выглядите в общем неплохо, но прибавить жирку вам не помешает.
Алехандро в молчании принялся за мясо, подозрительно следя взглядом за хозяином и думая: «Такое впечатление, будто он планировал мое возвращение».
– Теперь вы должны рассказать мне о своих странствиях, лекарь. После вашего бегства из Кентербери мы о вас почти ничего не слышали.
«Мы?» Кто, собственно говоря, эти «мы»? Наполовину бессознательно Алехандро крепче стиснул нож, так что вены на руке набухли. Мелькнула мысль вскочить и вонзить лезвие в горло этого опасного, высокомерного человека, захватившего его в плен.
Опасаясь насторожить хозяина, Алехандро положил нож на стол, но руку все время держал рядом. Что, если все же… Это можно сделать в мгновение ока, однако охранники тут же набросятся на него, и что он выиграет?
Более того, так мог поступить зверь, не человек. В отличие от этого мерзавца, испанского епископа, де Шальяк обладал умом, который стоило сохранить для человечества.
«И я до мозга костей устал от всех этих смертей, – признался сам себе Алехандро. – Нет, должен быть другой способ».
Он убрал руку от ножа и вздохнул.
– Мои странствия – история долгая и печальная. Вряд ли она развлечет вас.
Однако де Шальяк широко улыбнулся.
– А вот я думаю иначе – если вы не изменились с тех пор, когда мы разговаривали с вами в последний раз. Однако я вижу признаки того, что некоторые качества по-прежнему при вас. Вы все еще человек-загадка. Иначе откуда та Рукопись, которая была с вами, когда я нашел вас?
При упоминании о рукописи на лице Алехандро возникло выражение тревоги.
– Не бойтесь, – продолжал де Шальяк. – Вы не можете не понимать, что я больше, чем кто-либо другой, пекусь о сохранности таких вещей. И буду обращаться с ней очень бережно.
Алехандро немного расслабился.
– Начните с Кентербери. Что было до этого, мне, в общем, известно. При любом европейском дворе вы услышали бы немало песен, слагаемых о вас трубадурами. Вы стали чем-то вроде легенды, знаете ли.
Гильом Каль выжидал, пока совсем стемнеет и парижане, по крайней мере те, у кого есть чем подкрепиться, разойдутся по домам на ужин.
– Даже в такие недобрые времена те, кто патрулирует улицы, сделают перерыв, чтобы немного перекусить, – сказал он. – Париж не до конца утратил свою цивилизованность.
Тем не менее у него хватило ума не входить через главные ворота Дома с колоннами, где Этьен Марсель жил после того, как стал купеческим старшиной и парижским прево; искушать судьбу не имело смысла. Вместо этого они прокрались к двери кухни, заглянули в окно и увидели служанку, стоящую у плиты и старательно помешивающую содержимое железного горшка.
Гильом трижды постучал по стеклу. Однако служанка повернула голову не к окну, а к двери; на ее лице возникло выражение радостного ожидания.
– Наверное, у нее есть любовник, – прошептал он. – Думаю, стук – это их условный сигнал.
Так оно, скорее всего, и было, поскольку девушка быстро вытерла о фартук руки и пригладила волосы.
– Держи наготове свой нож, – велел Гильом Кэт.
– Гильом! – в ужасе прошептала она. – Это же просто девушка! Она даже моложе меня…
– Я не собираюсь причинить ей вред, хочу просто припугнуть ее. Убеждать и одновременно угрожать ей ножом я не могу. Все, что от нее требуется, – это чтобы она отвела нас к Марселю.
– Ты что, не знаешь Марселя в лицо?
– Никогда не встречался с ним, хотя мы и братья по духу.
Больше Кэт не успела сказать ни слова, потому что девушка распахнула кухонную дверь, выглянула из нее и вышла наружу, предвкушая, что ее заключат в объятия.
Не дав ей издать ни звука, Гильом схватил служанку и зажал ей рот рукой.
– Нож! – приказал он.
Кэт вытащила его из чулка и, заметно нервничая, ткнула девушке под нос. Глаза той расширились от ужаса, и, к удивлению Кэт, она не заметила, как дрожит рука с ножом.
– Марсель дома? – грубым шепотом спросил Гильом.
Поскольку его рука все еще прикрывала ей рот, девушка истово закивала.
– Отведи нас к нему, – потребовал он. – Я не хочу причинять тебе вреда, но меня никто не должен видеть, и, защищаясь, я пойду на все. Сейчас я уберу руку, но если закричишь, тебе будет очень больно, не сомневайся.
Повинуясь молчаливому приказу спутника, Кэт прижала кончик ножа к шее девушки сзади. Гильом убрал руку, перехватил нож, свел руки служанки за спиной и подтолкнул ее вперед.
– Веди нас.
По узкой, темной лестнице она повела их в глубь освещенного факелами особняка, и там, в большом зале, они увидели сидящего к ним спиной человека. Он склонился над каким-то пергаментом, читая при свете ярко горящих свечей.
– Мсье прево, – пролепетала девушка.
– Да? – рассеянно ответил он.
– Здесь к вам… гости пришли.
Этьен Марсель отложил письмо, повернул голову и, увидев, кто захватил служанку, резко встал, твердо глядя на пришельцев и положив руку на рукоять короткого меча.
– Отпустите ее! – приказал он. – Только трус прячется за женщиной.
– Я не трус, мсье, и пришел к вам с добром. Однако откуда мне знать, какая встреча меня ожидает? Вот я и постарался, чтобы все прошло гладко. Никто не пострадает, уверяю вас.
Гильом отпустил руки девушки, она тут же отскочила от него и в страхе прижалась к хозяину. Гильом вскинул руки, показывая, что у него только нож, и сделал знак Кэт, стоящей у него за спиной. Она взяла маленький нож и сунула его за чулок.
– Вы Марсель, так я понимаю, – сказал Гильом.
Этьен Марсель, все еще не убирая руку с меча, кивнул в знак подтверждения.
– А вы кто?
– Я Гильом Каль.
Марсель с радостным видом протянул ему руку.
– Бог мой! – воскликнул он, энергично встряхивая руку Каля. – Вот уж кого я меньше всего ожидал увидеть здесь! – Он повернулся к недоумевающей служанке. – Не стой, принеси вина, да побольше!
Она выбежала исполнять поручение, а Марсель указал им на кресла.
– Наконец-то Бог решил, что нам пора встретиться.
Как можно описать это время, даже имея своим собеседником человека с таким острым умом, как де Шальяк? Все, что Алехандро видел; все места, где побывал; ад на земле – или, может, это и есть небеса? Ему встречались такие дикие комбинации того и другого, какие прежде казались невозможными…
Видя нерешительность Алехандро, де Шальяк задал вопрос, на который нельзя было не ответить:
– Как вы рискнули взять с собой ребенка?
Вопрос вывел Алехандро из состояния задумчивой меланхолии.
– Потому что и она, и ее няня умоляли меня сделать это. Обе страшились гнева Изабеллы, и, думаю, не без оснований. – Он поглядел в глаза де Шальяку. – Вы были правы, предостерегая насчет Изабеллы. Мне следовало быть бдительнее.
Де Шальяк цинично усмехнулся.
– Даже Адам не сумел распознать змею.
Услышав этот комментарий, Алехандро сдержанно улыбнулся и продолжил свой рассказ.
– Покинув Англию, мы постоянно перемещались; где бы мы ни оказывались, везде на глаза нам попадались английские солдаты. Знаю, у них много других причин находиться во Франции, но меня не покидала мысль, что они ищут нас. Я не мог позволить Кэт – так зовут девочку – говорить, поскольку она могла выдать себя. Она была очаровательным, очень разговорчивым ребенком, и меня сильно огорчала необходимость заставлять ее помалкивать.
– Вы, похоже, тепло относитесь к ней.
Алехандро вздохнул.
– Как если бы она была моей дочерью. Я уже отчаялся вложить свою душу в собственное дитя, поэтому она очень много значит для меня.
Может, под воздействием вина, но де Шальяк больше не язвил; скорее, в нем ощущалось сочувствие.
– Но вы же еще молоды, – сказал он. – По крайней мере, гораздо моложе меня. И конечно, если мы сумеем пережить это ужасное время, ничто не мешает нам обзавестись детьми. В Париже полным-полно беременных женщин, хотя один Бог знает, многие ли из них доживут до родов. Однако жизнь продолжается, доктор, как всегда было и, если Бог пожелает, всегда будет. И хотя многие говорят, что евреев следует уничтожить раз и навсегда, я с этим не согласен. В Божьем мире есть место для всех. Недаром Бог позаботился о том, чтобы Ной прихватил в свой ковчег каждой твари по паре. А раз так, вряд ли в Его планы входило полное изничтожение евреев.
Дружеская атмосфера, возникшая между ними, при этих словах растворилась без следа.
«Значит, мы для него «твари», животные, – подумал Алехандро. – Однако ясно одно – убивать меня он не собирается. И то хорошо. Но что дальше? Какие у него планы относительно меня?»
– И если уж евреям суждено плодиться и размножаться, – закончил де Шальяк, – я предпочел бы, чтобы они были похожи на вас.
– То есть не выглядели и не вели себя как евреи?
– Чтобы они были людьми умными и здравомыслящими. Людьми, которые понимают мир и то, каким он должен быть.
– Мир должен быть лучше, – заметил Алехандро.
– Вы правы, коллега. Такое впечатление, будто мы все, и христиане, и евреи, игрушки в руках Сатаны, который со злобной радостью смотрит на нас с высоты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77