— Я сказал ей, что она еще не готова танцевать для удовольствия мужчин.
— Жаль, — проворчал он.
На Горе принято, чтобы танцовщица удовлетворяла все желания, которые ей удалось вызвать у аудитории. Ей не позволяется возбудить людей и упорхнуть со сцены. Падая с последними тактами музыки на пол и отдавая себя на милость свободных мужчин, она может считать свой танец завершенным лишь наполовину. Ей еще предстоит заплатить за свою прелесть.
— Тебе бы следовало научить ее танцевать, — сказал главарь.
— Так я и сделаю, — ответил я.
— Плеть может многому научить рабыню.
— Мудрые и справедливые слова, — согласился я.
— Хорошая рабыня, — проворчал он и поворотил кайила. Свита потянулась за ним, чтобы обследовать оставшуюся часть каравана. Его помощник, утверждавший, что я каварский шпион и что меня следует прикончить, смерил меня тяжелым взглядом и поскакал следом за всеми.
— Совсем необязательно прибегать к плетке, когда будете учить меня танцам, господин, — лукаво произнесла Алейна по-гориански.
— Знаю, — рассмеялся я. — Рабыня!
Кулачки девушки сжались.
— Надень чадру!
Она повиновалась.
— И не высовывайся.
— Да, господин.
Я увидел сверкающие гневом голубые глаза над желтой чадрой, рассмеялся и закрыл полог курдаха клинком ятагана.
Постепенно, по мере того как девушка осознавала, что она рабыня в построенном — на рабстве мире и выхода у нее нет, в ней стали происходить разительные перемены. Ей начал нравиться ее ошейник и то, что она является собственностью мужчин. Она стала наглой и бессовестной, как и положено чужой собственности. Она стала задумываться над вещами, о которых не осмелилась бы подумать свободная женщина Она стала соблазнительной и привлекательной. Она стала чувственной, хитрой и умной; она стала собственностью Недавно она украла финик. И хотя я, конечно, ее наказал, в глубине души мне было приятно. Она становилась рабыней. Сегодня я видел, как она подняла чадру в присутствии мужчин. Я видел ее любопытство по поводу танцев. Она заявила, что плеть при обучении танцам не потребуется. Она считала себя внутренне свободной, рабыней лишь по имени и ошейнику, но в этом она ошибалась. Пусть потешится, решил я, пока настоящий хозяин не выбьет из нее последний остаток гордости.
Прелестная Алейна, сама того не подозревая, делала большие успехи.
Она становилась рабыней.
Глава 5. ЧТО ПРОИЗОШЛО ВО ДВОРЦЕ ПАШИ СУЛЕЙМАНА
— Что ты за нее хочешь? — спросил Сулейман, восседавший на сложенных на ковре подушках.
Он носил каффию и агал с шитьем рода аретаев.
Перед нами на полированном малиновом полу в расслабленной позе стояла девушка с прекрасным телом. Она смотрела в сторону, так что казалось, будто ей скучно. По правде говоря, с ее стороны это выглядело дерзостью.
Обнаженные бедра едва прикрывала накидка из желтого торианского шелка. Ноги оставались босыми, зато на лодыжках, особенно на левой, висело множество колокольчиков. Желтая накидка еще больше подчеркивала соблазнительные изгибы ее тела. На шее был защелкнут золотой ошейник, ниже висело несколько цепей и ожерелий. Кисти рук украшали браслеты, а на самих руках красовались великолепные ' пластины. На левой руке их насчитывалось гораздо больше. Рабыня встряхнула роскошной белокурой гривой.
— Приготовься доставить удовольствие свободному мужчине, — сказал я.
Она была голубоглаза и светлокожа. Рабыня согнула колени, перенесла вес тела на пятки, высоко вскинула руки и соединила кисти.
Я подал знак музыкантам. Раздался чистый звон цимбал, и Алейна начала свой танец.
— Вам нравится рабыня? — спросил я Сулеймана.
Он следил за ней, прикрыв узкие глаза тяжелыми веками.
Лицо его не выражало никаких эмоций.
— Любопытна, — заметил он равнодушно.
Я снял с пояса кошелек, в котором хранил жемчуга. Разрезав нить, я выложил перед Сулейманом на низкий столик две драгоценные жемчужины. Он поочередно оглядел их, беря со стола большим и указательным пальцами. Несколько раз Сулейман смотрел сквозь них на свет. Я уже выяснил примерную рыночную стоимость этих камней и знал, сколько смогу получить за них финиковых кирпичей.
Справа от Сулеймана сидел в скучающей позе еще один человек. Он тоже носил каффию с агалом и кафтан из шелка. Это был торговец солью из Касры.
— Жаль, — произнес Ибн-Саран, — что не удалась наша общая поездка в Касру, а оттуда в Тор.
— Меня срочно вызвали по важному делу, — сказал я.
— Для меня это была большая потеря. — Ибн-Саран поднес к губам дымящийся кубок с черным вином.
Сулейман щелчком пальца оттолкнул несколько жемчужин.
Я сложил их в кошелек. Его интересовали бриллианты и опалы.
И то и другое — большая редкость на рынке драгоценностей Тахари.
Он поднял глаза на Алейну. Казалось, тело ее застыло. Между тем она танцевала. Со стороны можно было подумать, что она делает это против своей воли. Создавалось впечатление, что девушка старается не двигаться, но тело ее не слушается и подрагивает в такт сладостной музыке, выдавая в ней истинную рабыню. Глаза ее закрылись, зубки впились в нижнюю губу; она высоко вскинула руки и стиснула кулачки. Вопреки ее желаниям, тело девушки двигалось и продолжало соблазнять сидящих вокруг мужчин. Сулейман и Ибн-Саран лениво следили за проделками танцовщицы.
Кстати, мне пришлось целый месяц проторчать в оазисе Девяти Колодцев, прежде чем удалось добиться аудиенции у Сулеймана.
Не отрывая глаз от Алейны, Ибн-Саран поднял палец, и к нему с кувшином черного вина тут же метнулась босоногая рабыня в прозрачных шальварах и узкой накидке из красного шелка, оставляющей обнаженными живот и грудь. Она опустилась на колени и наполнила его кубок. Под прозрачной чадрой я разглядел металлический ошейник.
Она даже не взглянула в мою сторону. Вместе с кувшином черного вина рабыня вернулась на свое место.
Ибн-Саран поднял другой палец. К нему кинулась рыжеволосая белокожая рабыня, также одетая в чадру, шальвары и накидку. В руках она держала поднос с разными сортами сахара и ложками. Опустившись на колени, она поставила поднос на стол. Крошечной ложечкой, не превышающей в диаметре одной десятой хорта, она отмерила четыре порции белого сахара и шесть желтого, после чего разными ложечками размешала белый и желтый сахар.„По-том она прижала кубок к щеке, проверяя температуру. Поймав взгляд Ибн-Сарана, рабыня поцеловала кубок, протянула его купцу и, склонив голову, удалилась.
Я даже не обернулся, чтобы посмотреть на первую девушку, налившую вина из серебряного кувшина.
Интересно, кому она принадлежит, Ибн-Сарану или Сулейману. Скорее всего Сулейману, поскольку мы находились у него в гостях.
Сулейман неохотно отодвинул еще два камня. Я положил их в кошелек.
Танцуя, Алейна обернулась. Я улыбнулся. Под желтым шелком виднелся еще не заживший синяк. Она получила его на четвертый день после того, как к нам присоединилась высланная из оазиса Четырех Колодцев охрана. Это случилось на водопое. Алейна несла на голове огромный кувшин со взбитым молоком верра. Я видел, как все произошло, и считаю, что она сама напросилась. Алейна проходила мимо сидящего в тени красивого широкоплечего кочевника и вдруг принялась соблазнительно раскачивать бедрами. Кочевник вскочил на ноги и жесткими, как клеши, пальцами ущипнул ее за ягодицу. Визг рабыни был слышен за четверть пасанга. Она перепугала кайилов и верров, бурдюк полетел на землю; к счастью для нее, швы не разошлись. Она развернулась к обидчику, но кочевник, горой возвышаясь над невольницей, произнес:
— У тебя красивая походка, рабыня.
Она попятилась, споткнулась и, наконец, уперлась спиной в покосившийся ствол флахдаха.
— Ты хорошенькая рабыня, — продолжал он. — Я был бы не против с тобой побаловаться. — Она отвернулась, а он положил руку на ее грудь. Алейна подалась назад, царапаясь голой спиной о ствол дерева и отчаянно мотая головой. Таким образом ей удалось вскарабкаться почти на фут по стволу покосившегося дерева, прежде чем он впился поцелуем в ее губы, прямо через чадру, на которой осталась кровавая отметина. Затем он схватил ее за волосы и несколькими узлами завязал их на дереве, после чего повернулся и ушел. Она стояла возле дерева на коленях и рыдала, отчаянно пытаясь развязать невидимые узлы. Прошло более десяти ен, прежде чем, к удивлению всего лагеря, ей удалось освободиться. Самое досадное, что ее увидела Айя, рабыня Фарука, которая учила ее различным вещам. Айе не понравилось, что Алейна прохлаждается у дерева, а бурдюк со взбитым молоком верра валяется в пыли. Прежде чем Алейне удалось окончательно развязаться, Айя успела несколько раз огреть ее своим излюбленным предметом обучения — уздечкой для кайила с узлами.
— Лентяйка! — вопила она. — Все никак не наиграешься! Несчастная Алейна поставила бурдюк на голову и побежала исполнять порученную работу. Вечером, после того как Айя посчитала, что на сегодня хватит, и отпустила Алейну, рабыня прибежала ко мне жаловаться.
— Ну разве он после этого не ужасная скотина? — закончила она своей рассказ.
— Да, — кивнул я, — он — ужасная скотина.
— Почему ты не вмешался?
Я пожал плечами:
— По-моему, ты и сама прекрасно справилась.
— Вот как? — произнесла она и через несколько минут добавила: — Разве ты не должен защищать свою собственность?
— Должен, если она представляет какую-нибудь ценность.
— О! — вырвалось у Алейны, и она опустила глаза.
— Сними с меня тапочки, — приказал я. Она послушно согнулась.
Поздно вечером, свернувшись клубком у меня в ногах, она вдруг заговорила:
— Господин?
— Да?
— Он ужасная скотина, ведь так?
— Так.
Наступила долгая пауза. Затем я услышал:
— Как ты думаешь, я еще увижу его?
— Кочевники бедные люди. Я полагал, ты хочешь достаться богатому.
— Я не собираюсь ему доставаться! Я его ненавижу!
— О! — произнес я.
Спустя некоторое время она сказала:
— Господин?
— Да?
— Как ты думаешь, господин, увижу ли я его еще раз?
— Не знаю.
В темноте я услышал, как звякнула намотанная на ее лодыжку цепочка. Невольница замерла, стоя на коленях. Голова ее прижалась к циновке.
— Господин, — прошептала она.
— Да? — отозвался я.
— Может быть, я начну учиться танцевать?
— Кто это «я»?
— Алейна, твоя рабыня, господин, умоляет тебя научить ее танцевать.
— Может быть, ее и научат.
Некоторое время мы молчали.
— Алейна?
— Да, господин?
— Считаешь ли ты в глубине души себя рабыней?
— Может ли девушка ответить честно?
— Конечно.
— Я никогда не стану истинной рабыней, — ответила она. — Я женщина с Земли.
— О, — сказал я и улыбнулся.
Снаружи доносился шорох ветра, фырканье кайилов и перекличка стражников.
— Почему Алейна решила учиться танцевать? — спросил я.
Девушка задумалась, потом вздохнула:
— Алейна думает, что это доставит ей удовольствие и займет ее время. К тому же это пойдет на пользу здоровью. Это поможет ей сохранить фигуру.
— Алейна, — сказал я, — хочет танцевать, причем танцевать истинно женские танцы, потому что в глубине сердца она хранит секрет.
— В чем же секрет Алейны? — спросила она.
— В том, что в глубине души она хочет стать рабыней.
— Ерунда! — воскликнула девушка.
— Есть и еще одна тайна, — сказал я. — О которой не знает сама Алейна.
— Что еще за тайна?
— То, что, желая в глубине души стать рабыней, Алейна не заметила, как уже стала ею.
— Нет! — крикнула девушка. — Нет! Нет!
— Она из тех девушек, для которых клеймо и ошейник лишь внешние подтверждения внутреннего состояния
— Нет!
— Для таких девушек клеймо — разглашение давно не существующей тайны.
— Нет! — крикнула она.
— Клеймо и ошейник, Алейна, — это то, что тебе надо.
— Нет! — Она зарыдала, и я услышал, как пальцы ее пытаются сорвать ошейник.
— Радуйся, что он у тебя на теле! Многие девушки о нем только мечтают!
Она долго плакала в темноте и отчаянно тянула себя за ошейник.
Ибн-Саран потягивал густое черное вино и смотрел на танцующую перед ним рабыню в желтой шелковой накидке.
Я видел, что ее прелести произвели на него впечатление.
Она изогнулась, вытянула ногу и, следуя музыке, медленно гладила ее руками.
Алейна была действительно хороша, поскольку в душе ее пылал огонь рабыни.
Время от времени она бросала на нас лукавый взгляд, словно желая сказать — вот я исполняю для вас танец рабыни, а между тем в глубине души я совершенно свободна. Вы меня так и не приручили. И никогда не приручите. Меня приручить нельзя. Ни один мужчина не сумеет меня приручить.
Придет время, и она поймет, что уже давно стала настоящей рабыней. В таких делах спешить не следует. В Тахари мужчины очень терпеливы.
Перед Сулейманом лежало пять камней, три бриллианта с красными и белыми проблесками и два опала, один обычный, молочного оттенка, другой — редкий пламенный опал, голубой с зеленым. На Земле опалы не очень ценятся,
зато на Горе они большая редкость.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
— Жаль, — проворчал он.
На Горе принято, чтобы танцовщица удовлетворяла все желания, которые ей удалось вызвать у аудитории. Ей не позволяется возбудить людей и упорхнуть со сцены. Падая с последними тактами музыки на пол и отдавая себя на милость свободных мужчин, она может считать свой танец завершенным лишь наполовину. Ей еще предстоит заплатить за свою прелесть.
— Тебе бы следовало научить ее танцевать, — сказал главарь.
— Так я и сделаю, — ответил я.
— Плеть может многому научить рабыню.
— Мудрые и справедливые слова, — согласился я.
— Хорошая рабыня, — проворчал он и поворотил кайила. Свита потянулась за ним, чтобы обследовать оставшуюся часть каравана. Его помощник, утверждавший, что я каварский шпион и что меня следует прикончить, смерил меня тяжелым взглядом и поскакал следом за всеми.
— Совсем необязательно прибегать к плетке, когда будете учить меня танцам, господин, — лукаво произнесла Алейна по-гориански.
— Знаю, — рассмеялся я. — Рабыня!
Кулачки девушки сжались.
— Надень чадру!
Она повиновалась.
— И не высовывайся.
— Да, господин.
Я увидел сверкающие гневом голубые глаза над желтой чадрой, рассмеялся и закрыл полог курдаха клинком ятагана.
Постепенно, по мере того как девушка осознавала, что она рабыня в построенном — на рабстве мире и выхода у нее нет, в ней стали происходить разительные перемены. Ей начал нравиться ее ошейник и то, что она является собственностью мужчин. Она стала наглой и бессовестной, как и положено чужой собственности. Она стала задумываться над вещами, о которых не осмелилась бы подумать свободная женщина Она стала соблазнительной и привлекательной. Она стала чувственной, хитрой и умной; она стала собственностью Недавно она украла финик. И хотя я, конечно, ее наказал, в глубине души мне было приятно. Она становилась рабыней. Сегодня я видел, как она подняла чадру в присутствии мужчин. Я видел ее любопытство по поводу танцев. Она заявила, что плеть при обучении танцам не потребуется. Она считала себя внутренне свободной, рабыней лишь по имени и ошейнику, но в этом она ошибалась. Пусть потешится, решил я, пока настоящий хозяин не выбьет из нее последний остаток гордости.
Прелестная Алейна, сама того не подозревая, делала большие успехи.
Она становилась рабыней.
Глава 5. ЧТО ПРОИЗОШЛО ВО ДВОРЦЕ ПАШИ СУЛЕЙМАНА
— Что ты за нее хочешь? — спросил Сулейман, восседавший на сложенных на ковре подушках.
Он носил каффию и агал с шитьем рода аретаев.
Перед нами на полированном малиновом полу в расслабленной позе стояла девушка с прекрасным телом. Она смотрела в сторону, так что казалось, будто ей скучно. По правде говоря, с ее стороны это выглядело дерзостью.
Обнаженные бедра едва прикрывала накидка из желтого торианского шелка. Ноги оставались босыми, зато на лодыжках, особенно на левой, висело множество колокольчиков. Желтая накидка еще больше подчеркивала соблазнительные изгибы ее тела. На шее был защелкнут золотой ошейник, ниже висело несколько цепей и ожерелий. Кисти рук украшали браслеты, а на самих руках красовались великолепные ' пластины. На левой руке их насчитывалось гораздо больше. Рабыня встряхнула роскошной белокурой гривой.
— Приготовься доставить удовольствие свободному мужчине, — сказал я.
Она была голубоглаза и светлокожа. Рабыня согнула колени, перенесла вес тела на пятки, высоко вскинула руки и соединила кисти.
Я подал знак музыкантам. Раздался чистый звон цимбал, и Алейна начала свой танец.
— Вам нравится рабыня? — спросил я Сулеймана.
Он следил за ней, прикрыв узкие глаза тяжелыми веками.
Лицо его не выражало никаких эмоций.
— Любопытна, — заметил он равнодушно.
Я снял с пояса кошелек, в котором хранил жемчуга. Разрезав нить, я выложил перед Сулейманом на низкий столик две драгоценные жемчужины. Он поочередно оглядел их, беря со стола большим и указательным пальцами. Несколько раз Сулейман смотрел сквозь них на свет. Я уже выяснил примерную рыночную стоимость этих камней и знал, сколько смогу получить за них финиковых кирпичей.
Справа от Сулеймана сидел в скучающей позе еще один человек. Он тоже носил каффию с агалом и кафтан из шелка. Это был торговец солью из Касры.
— Жаль, — произнес Ибн-Саран, — что не удалась наша общая поездка в Касру, а оттуда в Тор.
— Меня срочно вызвали по важному делу, — сказал я.
— Для меня это была большая потеря. — Ибн-Саран поднес к губам дымящийся кубок с черным вином.
Сулейман щелчком пальца оттолкнул несколько жемчужин.
Я сложил их в кошелек. Его интересовали бриллианты и опалы.
И то и другое — большая редкость на рынке драгоценностей Тахари.
Он поднял глаза на Алейну. Казалось, тело ее застыло. Между тем она танцевала. Со стороны можно было подумать, что она делает это против своей воли. Создавалось впечатление, что девушка старается не двигаться, но тело ее не слушается и подрагивает в такт сладостной музыке, выдавая в ней истинную рабыню. Глаза ее закрылись, зубки впились в нижнюю губу; она высоко вскинула руки и стиснула кулачки. Вопреки ее желаниям, тело девушки двигалось и продолжало соблазнять сидящих вокруг мужчин. Сулейман и Ибн-Саран лениво следили за проделками танцовщицы.
Кстати, мне пришлось целый месяц проторчать в оазисе Девяти Колодцев, прежде чем удалось добиться аудиенции у Сулеймана.
Не отрывая глаз от Алейны, Ибн-Саран поднял палец, и к нему с кувшином черного вина тут же метнулась босоногая рабыня в прозрачных шальварах и узкой накидке из красного шелка, оставляющей обнаженными живот и грудь. Она опустилась на колени и наполнила его кубок. Под прозрачной чадрой я разглядел металлический ошейник.
Она даже не взглянула в мою сторону. Вместе с кувшином черного вина рабыня вернулась на свое место.
Ибн-Саран поднял другой палец. К нему кинулась рыжеволосая белокожая рабыня, также одетая в чадру, шальвары и накидку. В руках она держала поднос с разными сортами сахара и ложками. Опустившись на колени, она поставила поднос на стол. Крошечной ложечкой, не превышающей в диаметре одной десятой хорта, она отмерила четыре порции белого сахара и шесть желтого, после чего разными ложечками размешала белый и желтый сахар.„По-том она прижала кубок к щеке, проверяя температуру. Поймав взгляд Ибн-Сарана, рабыня поцеловала кубок, протянула его купцу и, склонив голову, удалилась.
Я даже не обернулся, чтобы посмотреть на первую девушку, налившую вина из серебряного кувшина.
Интересно, кому она принадлежит, Ибн-Сарану или Сулейману. Скорее всего Сулейману, поскольку мы находились у него в гостях.
Сулейман неохотно отодвинул еще два камня. Я положил их в кошелек.
Танцуя, Алейна обернулась. Я улыбнулся. Под желтым шелком виднелся еще не заживший синяк. Она получила его на четвертый день после того, как к нам присоединилась высланная из оазиса Четырех Колодцев охрана. Это случилось на водопое. Алейна несла на голове огромный кувшин со взбитым молоком верра. Я видел, как все произошло, и считаю, что она сама напросилась. Алейна проходила мимо сидящего в тени красивого широкоплечего кочевника и вдруг принялась соблазнительно раскачивать бедрами. Кочевник вскочил на ноги и жесткими, как клеши, пальцами ущипнул ее за ягодицу. Визг рабыни был слышен за четверть пасанга. Она перепугала кайилов и верров, бурдюк полетел на землю; к счастью для нее, швы не разошлись. Она развернулась к обидчику, но кочевник, горой возвышаясь над невольницей, произнес:
— У тебя красивая походка, рабыня.
Она попятилась, споткнулась и, наконец, уперлась спиной в покосившийся ствол флахдаха.
— Ты хорошенькая рабыня, — продолжал он. — Я был бы не против с тобой побаловаться. — Она отвернулась, а он положил руку на ее грудь. Алейна подалась назад, царапаясь голой спиной о ствол дерева и отчаянно мотая головой. Таким образом ей удалось вскарабкаться почти на фут по стволу покосившегося дерева, прежде чем он впился поцелуем в ее губы, прямо через чадру, на которой осталась кровавая отметина. Затем он схватил ее за волосы и несколькими узлами завязал их на дереве, после чего повернулся и ушел. Она стояла возле дерева на коленях и рыдала, отчаянно пытаясь развязать невидимые узлы. Прошло более десяти ен, прежде чем, к удивлению всего лагеря, ей удалось освободиться. Самое досадное, что ее увидела Айя, рабыня Фарука, которая учила ее различным вещам. Айе не понравилось, что Алейна прохлаждается у дерева, а бурдюк со взбитым молоком верра валяется в пыли. Прежде чем Алейне удалось окончательно развязаться, Айя успела несколько раз огреть ее своим излюбленным предметом обучения — уздечкой для кайила с узлами.
— Лентяйка! — вопила она. — Все никак не наиграешься! Несчастная Алейна поставила бурдюк на голову и побежала исполнять порученную работу. Вечером, после того как Айя посчитала, что на сегодня хватит, и отпустила Алейну, рабыня прибежала ко мне жаловаться.
— Ну разве он после этого не ужасная скотина? — закончила она своей рассказ.
— Да, — кивнул я, — он — ужасная скотина.
— Почему ты не вмешался?
Я пожал плечами:
— По-моему, ты и сама прекрасно справилась.
— Вот как? — произнесла она и через несколько минут добавила: — Разве ты не должен защищать свою собственность?
— Должен, если она представляет какую-нибудь ценность.
— О! — вырвалось у Алейны, и она опустила глаза.
— Сними с меня тапочки, — приказал я. Она послушно согнулась.
Поздно вечером, свернувшись клубком у меня в ногах, она вдруг заговорила:
— Господин?
— Да?
— Он ужасная скотина, ведь так?
— Так.
Наступила долгая пауза. Затем я услышал:
— Как ты думаешь, я еще увижу его?
— Кочевники бедные люди. Я полагал, ты хочешь достаться богатому.
— Я не собираюсь ему доставаться! Я его ненавижу!
— О! — произнес я.
Спустя некоторое время она сказала:
— Господин?
— Да?
— Как ты думаешь, господин, увижу ли я его еще раз?
— Не знаю.
В темноте я услышал, как звякнула намотанная на ее лодыжку цепочка. Невольница замерла, стоя на коленях. Голова ее прижалась к циновке.
— Господин, — прошептала она.
— Да? — отозвался я.
— Может быть, я начну учиться танцевать?
— Кто это «я»?
— Алейна, твоя рабыня, господин, умоляет тебя научить ее танцевать.
— Может быть, ее и научат.
Некоторое время мы молчали.
— Алейна?
— Да, господин?
— Считаешь ли ты в глубине души себя рабыней?
— Может ли девушка ответить честно?
— Конечно.
— Я никогда не стану истинной рабыней, — ответила она. — Я женщина с Земли.
— О, — сказал я и улыбнулся.
Снаружи доносился шорох ветра, фырканье кайилов и перекличка стражников.
— Почему Алейна решила учиться танцевать? — спросил я.
Девушка задумалась, потом вздохнула:
— Алейна думает, что это доставит ей удовольствие и займет ее время. К тому же это пойдет на пользу здоровью. Это поможет ей сохранить фигуру.
— Алейна, — сказал я, — хочет танцевать, причем танцевать истинно женские танцы, потому что в глубине сердца она хранит секрет.
— В чем же секрет Алейны? — спросила она.
— В том, что в глубине души она хочет стать рабыней.
— Ерунда! — воскликнула девушка.
— Есть и еще одна тайна, — сказал я. — О которой не знает сама Алейна.
— Что еще за тайна?
— То, что, желая в глубине души стать рабыней, Алейна не заметила, как уже стала ею.
— Нет! — крикнула девушка. — Нет! Нет!
— Она из тех девушек, для которых клеймо и ошейник лишь внешние подтверждения внутреннего состояния
— Нет!
— Для таких девушек клеймо — разглашение давно не существующей тайны.
— Нет! — крикнула она.
— Клеймо и ошейник, Алейна, — это то, что тебе надо.
— Нет! — Она зарыдала, и я услышал, как пальцы ее пытаются сорвать ошейник.
— Радуйся, что он у тебя на теле! Многие девушки о нем только мечтают!
Она долго плакала в темноте и отчаянно тянула себя за ошейник.
Ибн-Саран потягивал густое черное вино и смотрел на танцующую перед ним рабыню в желтой шелковой накидке.
Я видел, что ее прелести произвели на него впечатление.
Она изогнулась, вытянула ногу и, следуя музыке, медленно гладила ее руками.
Алейна была действительно хороша, поскольку в душе ее пылал огонь рабыни.
Время от времени она бросала на нас лукавый взгляд, словно желая сказать — вот я исполняю для вас танец рабыни, а между тем в глубине души я совершенно свободна. Вы меня так и не приручили. И никогда не приручите. Меня приручить нельзя. Ни один мужчина не сумеет меня приручить.
Придет время, и она поймет, что уже давно стала настоящей рабыней. В таких делах спешить не следует. В Тахари мужчины очень терпеливы.
Перед Сулейманом лежало пять камней, три бриллианта с красными и белыми проблесками и два опала, один обычный, молочного оттенка, другой — редкий пламенный опал, голубой с зеленым. На Земле опалы не очень ценятся,
зато на Горе они большая редкость.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52