— Что же это было?
— Так, пустяки.
— А может, — предположил Хассан, — это был другой бандит? Попробуй узнай человека в маске!
— Я присутствовал при краже. Ты не скрывал своего лица.
— Полагаю, я погорячился, — не сдавался Хассан. Между тем ему стало искренне любопытно узнать, о чем же идет речь. — Не помню, чтобы мне приходилось что-нибудь присвоить в твоем присутствии. К тому же я впервые в твоем касбахе.
— Ты все еще не узнал меня, — сказал соляной убар.
— Только не сочти это за невежливость.
— Впрочем, тогда ты торопился.
— Моя работа во многом зависит от быстроты ухода, — признался Хассан. — Что я у тебя взял?
— Ерунду, — улыбнулся человек.
— Надеюсь, ты простил меня, — произнес Хассан. — Более того, возместив потерю, ты не станешь ворошить прошлое и позволишь мне и моему другу удалиться. Вернешь нам кайилов, одежду и оружие, а также дашь на дорогу немного воды. Тогда на всем пути у ночных костров мы станем прославлять твое благородство и гостеприимство и никогда больше не потревожим твоего покоя.
— Боюсь, что это невозможно, — ответил человек.
— Я и не надеялся, — пожал плечами Хассан.
— Ты — бандит, — произнес человек на помосте.
— У каждого из нас свое дело, — заметил Хассан. — Я — бандит. Не станешь же ты преследовать человека только за то, что он — бандит?
— Как сказать, — возразил восседающий на помосте человек. — В какой-то степени мое дело — выявлять и наказывать бандитов. Не станешь же ты меня за это преследовать?
— Ну, конечно нет! — воскликнул Хассан. — Это было бы как неразумно, так и невежливо. — Кивнув в мою сторону, он добавил: — Я путешествую со своим приятелем. Это неуклюжий, но добродушный и честный малый, зовут его Хаким из Тора. Парень недалекий, но и не злой. Нас свел случай. Освободи хотя бы его, и люди будут говорить у походных костров о твоем благородстве и гостеприимстве.
Я не обиделся на характеристику Хассана. Я знал, что неуклюжим меня никак не назовешь.
— Придется им поговорить у костров о чем-нибудь другом, — процедил человек на помосте и огляделся.
Вокруг помоста стояли низкие столики со всяческой снедью: фруктами, муссами, подносами с жареным мясом верра, разными сортами хлеба. Лица всех участников трапезы скрывали повязки. Рядом со столиками стояли на коленях рабыни, некоторые из них носили высокие ошейники, некоторые кутались в горианские шелка. Рабыни лиц не прикрывали. В высших кругах Тахари считается исключительно эротичным, когда женщина не прячет свой рот. Женские губы и зубы — вызывающее зрелище. Прикоснуться зубами к зубам девушки означает прелюдию к овладению ее телом, причем если она пошла на такое, значит, тебе досталась бесстыжая и похотливая партнерша. Или готовая на все рабыня, с которой можно вытворять что угодно.
— Я долго ждал, пока вы окажетесь у моих ног, — произнес человек и поднял палец. Четыре девушки тут же сорвались с места и, оглашая комнату перезвоном колокольчиков, подбежали к нам. В последний момент они замерли, вопросительно уставившись на сидящего на помосте человека.
— Доставьте им удовольствие, — кивнул он.
Мы задергались. Девушки вовсю старались ублажить нас языками и губками. Стягивающие руки ремни глубоко врезались в мое тело. Веревки на шеях не позволяли нам сойти с места. Мы не могли освободиться. Человек в маске снова поднял палец. К нам тут же подбежала невольница с подносом и принялась вкладывать в рот разные деликатесы. Одна из девушек придерживала поочередно меня и Хассана за голову, а другая вливала в рот сладкое и густое торианское вино из знаменитого винограда та, растущего на террасах Коса. Затем нас угостили древним вином калана, которое можно найти исключительно в Аре. Голова у меня закрухдыась. В комнату вошли музыканты.
— Пир! — хлопнул в ладоши человек на помосте.
Мы отчаянно мотали головами, стараясь увернуться от струй вина. Одна из рабынь вцепилась мне в шею, стараясь поцеловать в губы. Я из последних сил пытался вырваться.
— Тафа любит тебя, — шептала девушка, впиваясь мне в рот.
Стражник держал меня за волосы, не давая вывернуться. Веревки едва не перерезали шею. Она укусила меня за ухо и поцеловала в шею.
— Тафа очень любит тебя, господин. Разреши ей доставить тебе удовольствие.
Я вздрогнул. Неожиданно до меня дошло, что это одна из двух девушек, которых захватил Хассан в пустыне при нашем первом знакомстве. Та самая гордая свободная женщина, которую продали вместе с предательницей Зиной в Двух Ятаганах. Теперь в распущенной и сладострастной рабыне, которая словно родилась в ошейнике, было трудно узнать гордую свободолюбивую красавицу. На Горе многие полагают, что женщина рождена для ошейника, надо только, чтобы попался достаточно сильный мужчина, чтобы ее окольцевать.
Я пытался вырваться, но ничего не получалось.
— Тафа любит тебя, — шептала девушка. — Разреши ей доставить тебе удовольствие.
Я чувствовал, как по ноге и животу скользят губы другой девушки.
Мужчины в повязках равнодушно наблюдали за происходящим.
Человек на помосте снова хлопнул в ладоши. В середину комнаты выскочила белокурая женщина, высоко подняла руки и приняла первую позицию танца рабыни.
Взгляд Хассана окаменел.
Перед нами стояла Алейна.
— Помнишь ее? — спросил его предводитель пиршества.
— Помню, — ответил Хассан.
— Это и есть тот пустяк, который ты у меня отобрал. Мелочь, конечно. Тем более что я ее вернул.
Алейна дрожала под взглядом Хассана. На ней были изящные золотые цепи.
— Я вернул ее недалеко от Красного Камня.
В глазах Алейны стояли слезы. Она застыла в первой позиции танца рабыни — девушка, ожидающая команды, чтобы ублажить мужчину.
— С ней было несколько человек, — сказал человек на помосте. — Они дрались со звериным отчаянием. Им удалось прорваться и уйти в пустыню в районе Красного Камня.
Как же получилось, что Алейна стоит здесь, на этих плитах, и собирается исполнять танец рабыни? — подумал я.
— Затем, ни с того ни с сего, будучи уже в полной безопасности, она поворотила кайила и вернулась в Красный Камень.
Оазис к тому времени уже почти сгорел, прикинул я.
— Естественно, ее тут же схватили. Она все время плакала и выкрикивала имя «Хассан».
Я видел, что последнее сообщение пришлось Хассану не по душе. Она ослушалась приказа. Кроме того, в Красном Камне девчонка называла его по имени, словно была его свободной подругой.
— Я люблю тебя, господин, — прошептала она сквозь слезы. — Я очень хотела помочь тебе!
— Ты — беглая рабыня, — сказал Хассан. — Кроме того, в оазисе ты посмела назвать меня по имени.
— Прости меня, господин, — рыдала она. — Я так люблю тебя!
— Ты — беглая рабыня, — повторил он.
Алейна рыдала, не смея, однако, нарушить позицию танца рабыни.
— Прости меня, господин, — простонала она. — Я люблю тебя.
Возвращаясь к Хассану, она действительно рисковала своей жизнью. Она любила его. Но рабыня обязана беспрекословно исполнять все распоряжения своего хозяина. Она нарушила его волю дважды. Не думаю, что это далось ей легко. На Горе любовь отнюдь не означает каких-либо послаблений в отношении женщины и ничуть не облегчает ей жизнь. Напротив, ее зависимость от мужчины становится еще более полной, и она окончательно утрачивает достоинство и свободу.
— Господин, — рыдала Алейна.
Какой же все-таки лакомый кусочек рабской плоти эта Алейна, подумал я. А с другой стороны, какой еще она могла быть, если ею обладали мужчины Гора?
Человек на помосте лениво поднял палец. Музыканты приготовились к игре. Алейна в ужасе посмотрела на Хассана.
— Что мне делать, господин? — На ее горле красовался золотой танцевальный ошейник, на запястьях позвякивали золотые цепочки, некоторые из них доставали до самых лодыжек. В Тахари есть много разновидностей танцевальных цепей. Алейну заковали в так называемый овал. Кисти рук и лодыжки были скованы тонкими золотыми цепочками, продетыми в кольцо на ошейнике: Таким образом, танцовщица всегда может левой рукой натянуть цепочки и связать сама себя. Вообще же длина рассчитана таким образом, чтобы не стеснять движений. Опытная танцовщица, умело пользуясь цепью, может создавать различные образы.
— Что мне делать, господин? — взмолилась Алейна. В этот момент она была прекрасна.
Все не отрываясь следили за невольницей. Помимо украшений, колокольчиков, цепи и ошейника, на ней было шесть желтых шелковых лент, три спереди и три сзади, длиной около четырех футов каждая. Ленты крепились к золотому кольцу на шее. Меня всегда восхищало клеймо Алейны. Глубокая, четкая, тонко исполненная работа.
— Господин! — закричала Алейна.
Палец человека на помосте должен был вот-вот опуститься.
— Танцуй, рабыня, — произнес Хассан.
Палец лениво упал, музыканты заиграли. Закованная в цепи Тахари Алейна начала танцевать. Она была самым прелестным пустяком и самой очаровательной ерундой на свете.
Пир затянулся надолго. Красавицы соляного убара доставили нам немало радости. Наконец он произнес:
— Уже поздно. Пора отдыхать. Завтра вам предстоит подняться до рассвета.
Алейну отпустили несколько часов назад.
— Отведите ее в караульное помещение, — распорядился Хранитель Дюн. — Пусть порадует стражу. — Девушку за волосы вытащили из комнаты.
— Вы прикрываете лица, как это делают в Чаре, — сказал я, — но мне кажется, что вы не оттуда родом.
— Нет, — ответил человек на помосте.
— Я не знал, что ты и есть соляной убар, — сказал я.
— Многие этого не знают, — пожал он плечами.
— Зачем ты и твои люди прикрываете лица? — спросил я.
— Так принято при дворе Хранителя Дюн, — ответил он. — Здесь озабочены не племенными традициями, а сохранностью соли. Все мои люди носят повязки, поэтому никто точно не знает, кто именно состоит на моей службе. К тому же человеку в повязке легче принимать волевые решения. Он действует не от себя, а от имени всего убарата.
— Ты с уважением говоришь о своей службе, — заметил я.
— Мало кто знает воинов соляного убара, — сказал он. — Лишенные лиц и имен, они вселяют в людей страх.
— В меня они страха не вселяют, — огрызнулся Хассан. — Развяжите руки и дайте ятаган, мы сможем кое-что проверить на практике.
— Может быть, я еще кого-нибудь знаю? — спросил я.
— Может быть, — пожал плечами соляной убар и, повернувшись к своим сотрапезникам, приказал:
— Снимите повязки.
Мужчины сдернули с лиц красные повязки.
— Хамид, — узнал я помощника Шакара, предводителя отряда аретаев.
Хамид сверлил меня полным ненависти взором. Рука его сжимала рукоять кинжала на поясе.
— Позволь прикончить его прямо сейчас, — попросил он.
— Давай, может, получится лучше, чем когда ты исподтишка ударил Сулейман-пашу, — сказал я.
Хамид издал яростный вопль.
Соляной убар поднял палец, и Хамид опустился на место, гневно сверкая глазами.
— Есть еще один знакомый мне человек, — сказал я, указывая на щуплого человечка, приютившегося рядом с соляным убаром, — хотя, когда я видел его последний раз, одет он был значительно беднее.
— Это мои глаза и уши в Торе, — пояснил соляной убар.
— Водонос Абдул, — сказал я. — Как-то раз я принял тебя за другого человека.
— Вот как? — удивился он.
— Сейчас это не имеет значения, — сказал я и улыбнулся.
По глупости я принял его за Абдула, о котором говорилось в сообщении, написанном на черепе девушки по имени Весна, столь загадочным образом присланной в дом Самоса из Порт-Кара. Я так и не узнал, кто послал это сообщение. Теперь-то я понял, что речь в нем шла об Абдуле, соляном убаре. Послал девушку, безусловно, житель Тахари. Ему и в голову не пришло, что сообщение может быть понято неправильно. Он не сомневался, что в Тахари при имени Абдул возникнет образ только одного человека — могущественного, властного, вселяющего ужас Хранителя Дюн, соляного убара.
Возможно, я вел бы себя по-другому, если бы раньше узнал, как зовут соляного убара. Интересно, кто же послал сообщение «Берегись Абдула»? Как же рано я успокоился, посчитав, что уже разгадал эту тайну!
— Можно, я перережу ему горло? — спросил водонос.
— У меня другие планы в отношении нашего друга, — ответил соляной убар. Он так и не снял повязку с лица, хотя все остальные выполнили его приказ.
— Тебя давно знают как Абдула? — спросил я.
— Несколько лет, — произнес он, — с тех пор как я стал хозяином этого касбаха и сменил своего предшественника.
— Ты служишь куриям, — сказал я.
— А ты служишь Царствующим Жрецам, — пожал плечами Абдул. — У нас много общего, мы — наемники. Только ты не так умен, ибо служишь тем, кому не испытать вкуса победы.
— Царствующие Жрецы достойны уважения, — сказал я.
— Не в такой степени, как курии, — заметил Абдул. — Курия настойчив. Вынослив. Свиреп. Курия всегда добивается своего. Царствующие Жрецы проиграют. Их ждет поражение.
Возможно, он прав, подумал я. Курии действительно отличаются невероятной настырностью, агрессивностью и жестокостью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
— Так, пустяки.
— А может, — предположил Хассан, — это был другой бандит? Попробуй узнай человека в маске!
— Я присутствовал при краже. Ты не скрывал своего лица.
— Полагаю, я погорячился, — не сдавался Хассан. Между тем ему стало искренне любопытно узнать, о чем же идет речь. — Не помню, чтобы мне приходилось что-нибудь присвоить в твоем присутствии. К тому же я впервые в твоем касбахе.
— Ты все еще не узнал меня, — сказал соляной убар.
— Только не сочти это за невежливость.
— Впрочем, тогда ты торопился.
— Моя работа во многом зависит от быстроты ухода, — признался Хассан. — Что я у тебя взял?
— Ерунду, — улыбнулся человек.
— Надеюсь, ты простил меня, — произнес Хассан. — Более того, возместив потерю, ты не станешь ворошить прошлое и позволишь мне и моему другу удалиться. Вернешь нам кайилов, одежду и оружие, а также дашь на дорогу немного воды. Тогда на всем пути у ночных костров мы станем прославлять твое благородство и гостеприимство и никогда больше не потревожим твоего покоя.
— Боюсь, что это невозможно, — ответил человек.
— Я и не надеялся, — пожал плечами Хассан.
— Ты — бандит, — произнес человек на помосте.
— У каждого из нас свое дело, — заметил Хассан. — Я — бандит. Не станешь же ты преследовать человека только за то, что он — бандит?
— Как сказать, — возразил восседающий на помосте человек. — В какой-то степени мое дело — выявлять и наказывать бандитов. Не станешь же ты меня за это преследовать?
— Ну, конечно нет! — воскликнул Хассан. — Это было бы как неразумно, так и невежливо. — Кивнув в мою сторону, он добавил: — Я путешествую со своим приятелем. Это неуклюжий, но добродушный и честный малый, зовут его Хаким из Тора. Парень недалекий, но и не злой. Нас свел случай. Освободи хотя бы его, и люди будут говорить у походных костров о твоем благородстве и гостеприимстве.
Я не обиделся на характеристику Хассана. Я знал, что неуклюжим меня никак не назовешь.
— Придется им поговорить у костров о чем-нибудь другом, — процедил человек на помосте и огляделся.
Вокруг помоста стояли низкие столики со всяческой снедью: фруктами, муссами, подносами с жареным мясом верра, разными сортами хлеба. Лица всех участников трапезы скрывали повязки. Рядом со столиками стояли на коленях рабыни, некоторые из них носили высокие ошейники, некоторые кутались в горианские шелка. Рабыни лиц не прикрывали. В высших кругах Тахари считается исключительно эротичным, когда женщина не прячет свой рот. Женские губы и зубы — вызывающее зрелище. Прикоснуться зубами к зубам девушки означает прелюдию к овладению ее телом, причем если она пошла на такое, значит, тебе досталась бесстыжая и похотливая партнерша. Или готовая на все рабыня, с которой можно вытворять что угодно.
— Я долго ждал, пока вы окажетесь у моих ног, — произнес человек и поднял палец. Четыре девушки тут же сорвались с места и, оглашая комнату перезвоном колокольчиков, подбежали к нам. В последний момент они замерли, вопросительно уставившись на сидящего на помосте человека.
— Доставьте им удовольствие, — кивнул он.
Мы задергались. Девушки вовсю старались ублажить нас языками и губками. Стягивающие руки ремни глубоко врезались в мое тело. Веревки на шеях не позволяли нам сойти с места. Мы не могли освободиться. Человек в маске снова поднял палец. К нам тут же подбежала невольница с подносом и принялась вкладывать в рот разные деликатесы. Одна из девушек придерживала поочередно меня и Хассана за голову, а другая вливала в рот сладкое и густое торианское вино из знаменитого винограда та, растущего на террасах Коса. Затем нас угостили древним вином калана, которое можно найти исключительно в Аре. Голова у меня закрухдыась. В комнату вошли музыканты.
— Пир! — хлопнул в ладоши человек на помосте.
Мы отчаянно мотали головами, стараясь увернуться от струй вина. Одна из рабынь вцепилась мне в шею, стараясь поцеловать в губы. Я из последних сил пытался вырваться.
— Тафа любит тебя, — шептала девушка, впиваясь мне в рот.
Стражник держал меня за волосы, не давая вывернуться. Веревки едва не перерезали шею. Она укусила меня за ухо и поцеловала в шею.
— Тафа очень любит тебя, господин. Разреши ей доставить тебе удовольствие.
Я вздрогнул. Неожиданно до меня дошло, что это одна из двух девушек, которых захватил Хассан в пустыне при нашем первом знакомстве. Та самая гордая свободная женщина, которую продали вместе с предательницей Зиной в Двух Ятаганах. Теперь в распущенной и сладострастной рабыне, которая словно родилась в ошейнике, было трудно узнать гордую свободолюбивую красавицу. На Горе многие полагают, что женщина рождена для ошейника, надо только, чтобы попался достаточно сильный мужчина, чтобы ее окольцевать.
Я пытался вырваться, но ничего не получалось.
— Тафа любит тебя, — шептала девушка. — Разреши ей доставить тебе удовольствие.
Я чувствовал, как по ноге и животу скользят губы другой девушки.
Мужчины в повязках равнодушно наблюдали за происходящим.
Человек на помосте снова хлопнул в ладоши. В середину комнаты выскочила белокурая женщина, высоко подняла руки и приняла первую позицию танца рабыни.
Взгляд Хассана окаменел.
Перед нами стояла Алейна.
— Помнишь ее? — спросил его предводитель пиршества.
— Помню, — ответил Хассан.
— Это и есть тот пустяк, который ты у меня отобрал. Мелочь, конечно. Тем более что я ее вернул.
Алейна дрожала под взглядом Хассана. На ней были изящные золотые цепи.
— Я вернул ее недалеко от Красного Камня.
В глазах Алейны стояли слезы. Она застыла в первой позиции танца рабыни — девушка, ожидающая команды, чтобы ублажить мужчину.
— С ней было несколько человек, — сказал человек на помосте. — Они дрались со звериным отчаянием. Им удалось прорваться и уйти в пустыню в районе Красного Камня.
Как же получилось, что Алейна стоит здесь, на этих плитах, и собирается исполнять танец рабыни? — подумал я.
— Затем, ни с того ни с сего, будучи уже в полной безопасности, она поворотила кайила и вернулась в Красный Камень.
Оазис к тому времени уже почти сгорел, прикинул я.
— Естественно, ее тут же схватили. Она все время плакала и выкрикивала имя «Хассан».
Я видел, что последнее сообщение пришлось Хассану не по душе. Она ослушалась приказа. Кроме того, в Красном Камне девчонка называла его по имени, словно была его свободной подругой.
— Я люблю тебя, господин, — прошептала она сквозь слезы. — Я очень хотела помочь тебе!
— Ты — беглая рабыня, — сказал Хассан. — Кроме того, в оазисе ты посмела назвать меня по имени.
— Прости меня, господин, — рыдала она. — Я так люблю тебя!
— Ты — беглая рабыня, — повторил он.
Алейна рыдала, не смея, однако, нарушить позицию танца рабыни.
— Прости меня, господин, — простонала она. — Я люблю тебя.
Возвращаясь к Хассану, она действительно рисковала своей жизнью. Она любила его. Но рабыня обязана беспрекословно исполнять все распоряжения своего хозяина. Она нарушила его волю дважды. Не думаю, что это далось ей легко. На Горе любовь отнюдь не означает каких-либо послаблений в отношении женщины и ничуть не облегчает ей жизнь. Напротив, ее зависимость от мужчины становится еще более полной, и она окончательно утрачивает достоинство и свободу.
— Господин, — рыдала Алейна.
Какой же все-таки лакомый кусочек рабской плоти эта Алейна, подумал я. А с другой стороны, какой еще она могла быть, если ею обладали мужчины Гора?
Человек на помосте лениво поднял палец. Музыканты приготовились к игре. Алейна в ужасе посмотрела на Хассана.
— Что мне делать, господин? — На ее горле красовался золотой танцевальный ошейник, на запястьях позвякивали золотые цепочки, некоторые из них доставали до самых лодыжек. В Тахари есть много разновидностей танцевальных цепей. Алейну заковали в так называемый овал. Кисти рук и лодыжки были скованы тонкими золотыми цепочками, продетыми в кольцо на ошейнике: Таким образом, танцовщица всегда может левой рукой натянуть цепочки и связать сама себя. Вообще же длина рассчитана таким образом, чтобы не стеснять движений. Опытная танцовщица, умело пользуясь цепью, может создавать различные образы.
— Что мне делать, господин? — взмолилась Алейна. В этот момент она была прекрасна.
Все не отрываясь следили за невольницей. Помимо украшений, колокольчиков, цепи и ошейника, на ней было шесть желтых шелковых лент, три спереди и три сзади, длиной около четырех футов каждая. Ленты крепились к золотому кольцу на шее. Меня всегда восхищало клеймо Алейны. Глубокая, четкая, тонко исполненная работа.
— Господин! — закричала Алейна.
Палец человека на помосте должен был вот-вот опуститься.
— Танцуй, рабыня, — произнес Хассан.
Палец лениво упал, музыканты заиграли. Закованная в цепи Тахари Алейна начала танцевать. Она была самым прелестным пустяком и самой очаровательной ерундой на свете.
Пир затянулся надолго. Красавицы соляного убара доставили нам немало радости. Наконец он произнес:
— Уже поздно. Пора отдыхать. Завтра вам предстоит подняться до рассвета.
Алейну отпустили несколько часов назад.
— Отведите ее в караульное помещение, — распорядился Хранитель Дюн. — Пусть порадует стражу. — Девушку за волосы вытащили из комнаты.
— Вы прикрываете лица, как это делают в Чаре, — сказал я, — но мне кажется, что вы не оттуда родом.
— Нет, — ответил человек на помосте.
— Я не знал, что ты и есть соляной убар, — сказал я.
— Многие этого не знают, — пожал он плечами.
— Зачем ты и твои люди прикрываете лица? — спросил я.
— Так принято при дворе Хранителя Дюн, — ответил он. — Здесь озабочены не племенными традициями, а сохранностью соли. Все мои люди носят повязки, поэтому никто точно не знает, кто именно состоит на моей службе. К тому же человеку в повязке легче принимать волевые решения. Он действует не от себя, а от имени всего убарата.
— Ты с уважением говоришь о своей службе, — заметил я.
— Мало кто знает воинов соляного убара, — сказал он. — Лишенные лиц и имен, они вселяют в людей страх.
— В меня они страха не вселяют, — огрызнулся Хассан. — Развяжите руки и дайте ятаган, мы сможем кое-что проверить на практике.
— Может быть, я еще кого-нибудь знаю? — спросил я.
— Может быть, — пожал плечами соляной убар и, повернувшись к своим сотрапезникам, приказал:
— Снимите повязки.
Мужчины сдернули с лиц красные повязки.
— Хамид, — узнал я помощника Шакара, предводителя отряда аретаев.
Хамид сверлил меня полным ненависти взором. Рука его сжимала рукоять кинжала на поясе.
— Позволь прикончить его прямо сейчас, — попросил он.
— Давай, может, получится лучше, чем когда ты исподтишка ударил Сулейман-пашу, — сказал я.
Хамид издал яростный вопль.
Соляной убар поднял палец, и Хамид опустился на место, гневно сверкая глазами.
— Есть еще один знакомый мне человек, — сказал я, указывая на щуплого человечка, приютившегося рядом с соляным убаром, — хотя, когда я видел его последний раз, одет он был значительно беднее.
— Это мои глаза и уши в Торе, — пояснил соляной убар.
— Водонос Абдул, — сказал я. — Как-то раз я принял тебя за другого человека.
— Вот как? — удивился он.
— Сейчас это не имеет значения, — сказал я и улыбнулся.
По глупости я принял его за Абдула, о котором говорилось в сообщении, написанном на черепе девушки по имени Весна, столь загадочным образом присланной в дом Самоса из Порт-Кара. Я так и не узнал, кто послал это сообщение. Теперь-то я понял, что речь в нем шла об Абдуле, соляном убаре. Послал девушку, безусловно, житель Тахари. Ему и в голову не пришло, что сообщение может быть понято неправильно. Он не сомневался, что в Тахари при имени Абдул возникнет образ только одного человека — могущественного, властного, вселяющего ужас Хранителя Дюн, соляного убара.
Возможно, я вел бы себя по-другому, если бы раньше узнал, как зовут соляного убара. Интересно, кто же послал сообщение «Берегись Абдула»? Как же рано я успокоился, посчитав, что уже разгадал эту тайну!
— Можно, я перережу ему горло? — спросил водонос.
— У меня другие планы в отношении нашего друга, — ответил соляной убар. Он так и не снял повязку с лица, хотя все остальные выполнили его приказ.
— Тебя давно знают как Абдула? — спросил я.
— Несколько лет, — произнес он, — с тех пор как я стал хозяином этого касбаха и сменил своего предшественника.
— Ты служишь куриям, — сказал я.
— А ты служишь Царствующим Жрецам, — пожал плечами Абдул. — У нас много общего, мы — наемники. Только ты не так умен, ибо служишь тем, кому не испытать вкуса победы.
— Царствующие Жрецы достойны уважения, — сказал я.
— Не в такой степени, как курии, — заметил Абдул. — Курия настойчив. Вынослив. Свиреп. Курия всегда добивается своего. Царствующие Жрецы проиграют. Их ждет поражение.
Возможно, он прав, подумал я. Курии действительно отличаются невероятной настырностью, агрессивностью и жестокостью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52