Военачальники обеих армий медленно поехали навстречу человеку в белом. На совет в центре поля прибыли паши племен та'кара и бакахов, чаров и кашани, туда же прискакал, морщась от боли, Сулейман, высокий паша аретаев. Рядом с ним находился предводитель отряда аретаев Шакар и его охрана. Подъехали паши племени луразов, ташидов и равири, все с охраной. Я разглядел пашу племени ти с охраной. Последними наперегонки примчались паши зеваров, аранов и молодой хан таджуков. За пашами зеваров и аранов тянулась многочисленная стража. Позади молодого хана таджуков не было никого. Он приехал один. Хан в охране не нуждался.
Я никого не представлял, кроме себя самого, и мне стало очень любопытно. Я погнал кайила вниз по склону, намереваясь смешаться с ведущими переговоры. Я не сомневался, что никому не придет в голову проверять мои полномочия.
Спустя несколько мгновений я решительно протиснулся сквозь ряды телохранителей и оказался в одном ряду с пашами и ханом.
— Великий Гарун, — начал Барам, шейх Безхада, — ка-вары ждут твоего приказа!
— Бакахи тоже! — крикнул паша бакахов.
— И та'кара!
— И чары!
— И кашани! — Каждый паша размахивал своим флагом.
Закутанный в белые одежды человек с огромным знаменем кивнул, благодаря свирепых воинов за оказанное ему доверие. Затем он повернулся к своему противнику и произнес:
— Привет тебе, Сулейман!
— Привет Гаруну, высокому паше каваров! — ответил Сулейман.
— Я слышал, тебе нанесли серьезную рану. Почему ты в седле?
— Конечно же, чтобы воевать с тобой, — проворчал Сулейман.
— Ты хочешь состязаться со мной в силе или воевать всерьез?
— Разумеется, всерьез! — зло ответил Сулейман. — Кавары напали на селения аретаев и засыпали наши колодцы!
— Вспомни Красный Камень! — крикнул телохранитель из племени ташидов.
— Вспомни Два Ятагана! — крикнул человек из охраны паши Бакахов.
— Никакой пощады тем, кто убил воду! — прорычал кто-то из луразов.
Всадники выхватили ятаганы. Я прикрыл лицо материей. Никто не обращал на меня внимания. Шакар взглянул на меня один раз, нахмурился и отвернулся.
— Смотрите! — воскликнул Гарун и показал на привязанных к его седлу обнаженных пленников. — Поднимите руки, слины! — приказал он.
Пленные подняли над головой связанные руки.
— Видите? — спросил Гарун.
— Кавары! — крикнул человек из племени равиров.
— Нет! — оборвал его Сулейман. — Посмотрите на ятаган на предплечье! Острие указывает на тело! — Он взглянул на Гаруна. — Эти люди не кавары.
— Нет, — сказал Гарун.
— Аретаи разорили оазисы каваров! — закричал телохранитель паши племени та'кара. — Они засыпали колодцы!
— Нет! — заревел Сулейман, схватившись за рукоять ятагана. — Это ложь!
Поднялся невообразимый шум. Наконец Гарун поднял руку.
— Сулейман сказал правду, — произнес он. — Аретаи не совершали набегов в этот сезон, а если бы и совершили, они не стали бы разрушать колодцы. Они — из Тахари.
Это была высшая похвала, которую мог сделать представитель другого племени.
— Кавары тоже, — отчетливо произнес Сулейман, — из Тахари.
Крики стихли.
— У нас ecть общий враг, который старается стравить нас между собой, — сказал Гарун.
— Кто? — спросил Сулейман.
Гарун обернулся к связанным пленным. Они опустили руки и повалились на колени.
— Кто ваш хозяин? — гневно спросил Гарун.
Один из несчастных поднял голову:
— Тарна.
— Кому она подчиняется?
— Абдулу, соляному убару, — пролепетал человек и опустил голову.
— Ничего не понимаю, — пожал плечами молодой хан таджуков.
В левой руке он держал черный кожаный щит, в правой — тонкое черное копье из древесины тема. На поясе хана висел ятаган. Он носил тюрбан и откинутый на плечи бурнус. У хана были живые черные глаза с эпикантусом. К седлу он приторочил шлем причудливой формы с полукруглым султаном. Подобная воинская мода пришла явно не из Тахари. Молодой хан сердито переводил взгляд с одного лица на другое.
— Я приехал сюда воевать. Вы что, не собираетесь биться9
— Битва будет обязательно, — ответил Гарун, смерив хана внимательным взглядом. Затем, посмотрев на Сулеймана, он произнес:
— Я говорю от всего сердца. Кавары и все подчиненные им племена переходят под твое командование.
— Я слишком слаб, — ответил Сулейман. — Я еще не оправился от раны. Лучше ты командуй аретаями и всеми, кто готов биться на их стороне.
Гарун посмотрел на молодого хана таджуков:
— Ты готов мне подчиниться?
— А ты поведешь меня в бой? — спросил хан. — Да.
— Тогда я пойду за тобой. — Молодой хан поворотил кайила, потом, словно вспомнив что-то важное, развернулся: — Кто будет драться на твоем левом фланге?
— Таджуки, — сказал Гарун.
— Айййи! — закричал молодой хан, поднялся в стременах, потряс копьем и поскакал к своему войску.
— Может быть, тебе стоит вернуться в Девять Колодцев? — спросил Гарун Сулеймана.
— Нет, — произнес Сулейман — Я буду следить за дисциплиной своих людей
Паши и их телохранители вернулись к своим отрядам
— Может, прикончить этих слинов? — спросил Барам, указывая на стоящих на коленях пленников. Они прижались головами к земле и дрожали от ужаса
— Нет, — ответил Гарун. — Отвести их к шатрам и заковать в цепи, как рабов. Рабов у нас будет много. Выручим за них хорошие деньги в Торе.
Воин взял веревки, которыми были привязаны к седлу Гаруна пленники, и потащил их с поля боя.
Со всех сторон звучали команды. Войска перестраивались. Скоро по пустыне двинулось гигантское войско. В центре шли кавары и аретаи. На правом фланге ехали та'кара и луразы, бакахи и ташиды, чары, кашани и равири. На левом фланге находились ти, араны и зевары. На самом его краю в сорока шеренгах шли таджуки.
Позади нас с Гаруном растянулись цепи племен Тахари.
— Как обстоят дела в стране дюн? — спросил Гарун.
— Хорошо, — ответил я.
Он накинул на плечи накидку от ветра.
— Вижу, ты до сих пор носишь на левом запястье кусочек шелка?
— Да, — ответил я.
— Пока мы едем, расскажи, что произошло в стране дюн, — сказал он.
— Я сделаю это с удовольствием, — поклонился я. — Только скажи, каким именем тебя называть?
— Называй тем, которое знаешь лучше всех, — произнес он.
— Хорошо, Хассан, — улыбнулся я.
Глава 24. Я НАХОЖУ ДЕВУШКУ, НО ВЫНУЖДЕН ЗАНИМАТЬСЯ ВОЕННЫМИ ДЕЛАМИ
В исходе сражения, состоявшегося в двадцати пасангах от касбаха соляного убара, никто не сомневался. Одно то, что Ибн-Саран вообще вышел нам навстречу с двадцатью пятью тысячами наемников, делает ему большую честь.
Его почти мгновенно окружили. Наемники сообразили, какие силы им противостоят, только после того, как наши войска заняли ближайшие холмы. Мы превосходили противника численно в четыре или пять раз. Солдаты Ибн-Сарана, видя, что пути к отступлению отрезаны, бросали на песок щиты, втыкали в землю копья и ятаганы и спешивались. Тем не менее личная охрана соляного убара, те самые люди, которые сражались вместе с Тарной, оказали ожесточенное сопротивление. Мне удалось приблизиться к Ибн-Сарану на расстояние ста пятидесяти ярдов, Хассан или Гарун, высокий паша каваров, дошел до двадцати ярдов, он рубился как бешеный, но все равно был оттеснен стеной щитов и лесом копий. Тарну в бою я не видел. Ее люди сражались под командованием Ибн-Сарана. Полагаю, ее просто лишили права командовать.
Ближе к вечеру Ибн-Саран и четыреста человек охраны прорвали наши ряды и ушли на северо-запад.
Мы не стали их преследовать.
— Он укроется в касбахе, — сказал Хассан. — Оттуда его будет очень трудно достать.
Так и случилось. Крепости берутся с налета или не берутся вообще. У нас не было воды, чтобы держать в пустыне такую огромную армию. В лучшем случае мы могли оставить при касбахе небольшой гарнизон, который получал бы воду из Красного Камня. Такая осада может тянуться месяцами. Наши растянутые коммуникации будут провоцировать врага на бесконечные вылазки. Кроме того, небольшая группа осажденных может в любой момент легко прорвать осаду и уйти в пустыню.
— Ибн-Саран, — сказал я, — может ускользнуть у тебя между пальцев.
— Мы должны взять касбах, — сказал Хассан.
— Возможно, я сумею тебе помочь, — произнес я и погладил кольцо на кожаном шнурке.
Девушка грациозно опустилась на колени. Каждое ее движение выдавало тренированную бесстыжую рабыню. Она расчесывала длинные черные волосы гребнем из рога кайлаука. Гребень и облегающая шелковая накидка были желтого цвета. В зеркале она казалась просто прекрасной. Каким надо было быть дураком, чтобы отдать такую красавицу. А ведь в свое время я так и сделал. Она стояла на коленях на малиновых плитах пола. На левой лодыжке позвякивали колокольчики. По обеим сторонам зеркала горели две лампы на жире тарлариона.
Она еще не заметила куска шелка, который я оставил на виду.
Я наблюдал за рабыней. Однажды в подвале, под пытками агентов курий, она предала Царствующих Жрецов. Обнаженная, прикованная цепями к стене, в темноте, среди уртов, она плакала и молила о милосердии. Она рассказала все, что ей было известно о Сардаре, о планах Жрецов, об их обычаях и приспособлениях. Она рассказала им о слабости Роя. Не сомневаюсь, что Самос бросил бы эту девку в канаву с нечистотами и уртами, как только выбил бы из нее последние сведения. Ибн-Саран доставил ее в Тахари. Здесь она опознала меня при первой же встрече. В тесной накидке из красного шелка, кушаке и прозрачных шальварах она подавала вино во дворце Сулеймана в Девяти Колодцах. Она присутствовала в момент покушения на Сулеймана и свидетельствовала на суде, что это сделал я. Я видел, как она улыбалась, когда ее снимали с пыточного стола, Некогда она служила Царствующим Жрецам, затем работала на курий и их агентов. Теперь я смотрел, как она расчесывает волосы. Похоже, для нее межпланетная политика закончилась. Ее пощадили. Я наблюдал за движениями девушки и улыбался. Я знал, почему ее пощадили. Уж слишком соблазнительна и хороша собой была эта рабыня. Такое тело стоит больших денег. Видеть ее означало желать ее. Красотка Велла.
Она отложила гребень и потянулась к флакону с духами.
Она прикоснулась духами к шее, мочкам ушей, к плечам. Я знал этот запах.
Он сопровождал меня на пути в Клим. Я его не забыл.
Наконец маленький кусочек шелка привлек ее внимание.
Она смотрела на него с удивлением и любопытством. Я вспомнил утро, когда вместе с другими стоял закованный в цепи у стены касбаха. Вспомнил высокое окошко, из которого махнула мне рукой рабыня в желтой шелковой накидке. Затем, с разрешения своего хозяина, она приоткрыла лицо. С каким презрением и насмешкой смотрела она на меня, ничтожного раба, отправляющегося в Клим, на вечные мучения и неминуемую погибель. Она швырнула мне подарок — квадратный платочек из невольничьего красного шелка, размером в восемнадцать квадратных дюймов, обильно смоченный духами, специально подобранными искусными парфюмерами с тем, чтобы лишний раз подчеркнуть всю рабскую прелесть ее рабской натуры. Она послала мне воздушный поцелуй и скрылась, подчинившись недовольному окрику хозяина.
Я стоял позади нее. Я нажал на кнопку на кольце, чтобы она могла меня видеть.
Рабыня взяла платок в руки. Это был потертый, порванный, выгоревший до белизны кусок шелка. Она долго смотрела на него, потом поднесла к лицу и вдохнула тонкий, едва сохранившийся аромат. Неожиданно она радостно воскликнула:
— Тэрл! Тэрл! — Рабыня бросилась мне на шею, продолжая восклицать: — Тэрл! Тэрл, как я люблю тебя! Как я люблю тебя, Тэрл!
Я перехватил ее руки и медленно отвел их от своего тела. Она пыталась прижаться ко мне губами, но я удерживал ее на расстоянии. Она отчаянно мотала головой из стороны в сторону. Из глаз ее покатились слезы.
— Позволь мне поцеловать тебя! — кричала она. — Позволь мне тебя обнять! Я так люблю тебя!
Я держал ее за плечи, не позволяя прикоснуться к себе. Она смотрела мне в глаза.
— О Тэрл, неужели ты не можешь меня простить? Неужели ты никогда меня не простишь?
— На колени! — приказал я.
Красавица медленно опустилась на колени.
— Тэрл? — прошептала она.
Я вытащил из сундука тряпку. Это была старая, изодранная тряпка, измазанная в жиру и грязи, из дешевого, грубого материала. Я нашел ее на кухне Ибн-Сарана.
— Надевай! — сказал я и швырнул тряпку ей в лицо.
— Я очень дорогая рабыня, — пролепетала она.
— Надевай.
Она выскользнула из шелкового одеяния и брезгливо прикоснулась к тряпке.
— Вначале сними колокольчики, — сказал я.
Она села на плиты пола и один за другим стянула колокольчики с левой лодыжки. Затем Велла поднялась и обмоталась вонючей тряпкой. Тело ее непроизвольно содрогнулось, когда к нему прикоснулась жирная грязная ткань. Я обошел вокруг, придирчиво осматривая рабыню. Затем я сорвал с нее ожерелье, чтобы лучше смотрелись высокие груди, и оборвал подол тряпки, чтобы лучше видеть ноги. Затем я разорвал тряпку посередине, чтобы ничто не мешало любоваться деликатным изгибом между ее бедрами и грудью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52