Хассан переломил шею добыче и принялся выщипывать длинные перья.
В тот день мы поели мяса.
На двенадцатый день нашего путешествия я ощутил в воздухе слабый запах.
— Стой! — крикнул я Хассану. — Ты чувствуешь?
— Что?
— Уже прошло, — сказал я.
— Что ты почувствовал? — спросил он.
— Курию. Хассан рассмеялся:
— Ты тоже спятил.
Я осмотрел серебрящиеся в лунном свете дюны и поправил на плече бурдюк с водой. Хассан перекинул свой бурдюк на другое плечо.
— Ничего нет, — сказал он. — Идем дальше.
— Он рядом с нами, — прошептал я. — Ты не ошибся, когда его увидел.
— Ни один курия в пустыне не выживет, — произнес Хассан.
Я огляделся:
— Он где-то здесь. Где-то совсем рядом.
— Пошли, — устало сказал Хассан. — Скоро утро.
— Хорошо, — ответил я.
— Чего ты медлишь? — спросил он. Я огляделся:
— Я медлю потому, что мы идем не одни. Нас сопровождают.
— Ничего не вижу, — сказал Хассан, оглядев дюны.
— Говорю тебе, мы здесь не одни, — повторил я.
Мы пошли дальше.
Хассан намеревался выйти не к Красному Камню, находящемуся к северо-западу от Клима, а к Четырем Пальмам — опорному пункту каваров, расположенному намного южнее. Путь туда был значительно дольше. С другой стороны, он принял разумное решение. В оазисе Красного! Камня обитали ташиды, подчиненное аретаям племя. Кроме того, между Климом и Красным Камнем пролегали территории, контролируемые Абдулом, соляным убаром, которого я знавал под именем Ибн-Саран. Ну и, наконец, дорога на Четыре Пальмы быстрее выводила нас из страны дюн в обычную пустыню, где можно натолкнуться на какую-нибудь дичь или встретить племена кочевников. Взвесив все «за» и «против», мы решили идти на Четыре Пальмы. Разумеется, опасности подстерегали нас на обоих направлениях. Приходилось рисковать, иного выбора у нас не было.
Хассан рисковал продуманно, и теперь нам предстояло узнать, сопутствует ли ему удача.
Он ориентировался по солнцу и по перелетным птицам. У нас не было никаких инструментов или карт, позволивших бы определить точное направление на Красный Камень или на Четыре Пальмы.
Мы рисковали. Альтернативой риску была не безопасность, а неминуемая смерть.
Одним из последствий плана Хассана явилось то, что в течение определенного времени мы шли на юго-запад от Клима, другими словами, еще глубже забирались в самые глухие и дикие уголки страны дюн, где нет даже караванных дорог.
Я понял, что именно поэтому за нами устремился зверь.
— Воды осталось на четыре дня, — объявил я Хассану.
— На шесть, — спокойно ответил он. — Два дня мы продержимся и без воды.
Мы дошли до границы страны дюн. Я смотрел на безжизненные холмы, овраги, скалы и колючий кустарник.
— Сколько еще осталось идти? — спросил я.
— Не знаю, — пожал плечами Хассан. — Может быть, пять дней, может быть, десять.
Мы не знали, в каком именно месте мы вышли из дюн.
— Далеко мы забрались, — сказал я.
— Ты не обратил внимания на ветер? — спросил Хассан.
— Нет, — сказал я. О ветре я и не подумал.
— Откуда он дует?
— С востока.
— Сейчас весна, — заметил Хассан.
— Это играет какую-то роль? — спросил я. Ветер был точно таким же, как раньше, неутомимый, порывистый ветер Тахари. Разве что направление действительно изменилось.
На четырнадцатый день нашего путешествия ветер задул с востока.
— Да, — кивнул Хассан, — это важно.
Два ана назад над горизонтом показался краешек солнца. Ан назад Хассан сказал:
— Пора копать траншею.
Стоя на коленях, мы руками вырыли траншею в потрескавшейся земле. Траншея получилась глубиной в четыре фута, очень узкая, копать ее было несложно. Мы вырыли ее строго перпендикулярно движению солнца, чтобы обеспечить тень в течение всего дня, за исключением нескольких полуденных часов.
Стоя на краю траншеи, Хассан задумчиво повторил:
— Это очень важно.
— Я ничего не вижу, — сказал я.
Лицо секли поднятые ветром песчинки.
— Мы зашли слишком далеко, — произнес он.
— Что-нибудь можно сделать? — спросил я.
— Я лягу спать, — ответил Хассан. — Я страшно устал.
Я видел начало бури. Далеко на востоке появилась тоненькая полоска на горизонте. И только потом до меня дошло, что высота полосы достигает сотен футов, а ширина — нескольких сотен пасангов. Небо стало серым, потом черным, как от дыма. Боясь ослепнуть, я закрыл глаза руками и сжался в комок на дне траншеи. Вокруг уже завывал ветер, песчинки до крови секли мои руки. Я рискнул приподнять голову. Небо почернело, вокруг бушевала песчаная буря. Я сидел в траншее, обхватив голову руками, и слушал бурю. Затем я уснул.
Ближе к ночи мы с Хассаном проснулись и попили воды. Буря прошла. Мы снова увидели звезды. .
— Сколько длятся такие бури? — спросил я.
— Весна, — пожал плечами Хассан, как это принято в Тахари. — Никто не знает.
— Разве я не твой брат? — спросил я. Хассан поднял голову.
— Никто не знает, сколько продлится буря, — повторил он. — Может быть, несколько дней. Весна. И ветер дует с востока. — Хассан снова опустил голову и уснул.
Спустя некоторое время я уснул тоже. Перед рассветом я неожиданно проснулся Он стоял, глубоко увязнув в песке, и смотрел на нас.
— Хассан! — крикнул я.
Хассан проснулся мгновенно. Мы вскочили, тут же по колено утонув в песке.
Он разинул страшную пасть и склонил голову набок. В шерсть зверя набился песок. Он смотрел мне в глаза. Затем он вытянул гигантскую лапу и показал в сторону страны дюн.
— Бежим! — крикнул Хассан.
Мы выскочили из траншеи, стараясь держаться подальше от чудовища. Ветер валил с ног как нас, так и его, но зверь не делал попыток приблизиться. Он смотрел на меня и указывал в сторону страны дюн.
— Вода, — сказал Хассан. — Вода!
Он встал на бортик траншеи, прикрывая меня своим телом. Я медленно спустился на дно и, словно вызывая зверя на атаку, поднял бурдюки с водой. Хассан принял груз, дождался, пока я вылезу наверх, после чего мы стали медленно отступать, стараясь не поворачиваться к зверю спиной. Вокруг бушевали песок и ветер. Чудовище не шевелилось и не сводило с меня глаз. Огромная лапа указывала в сторону страны дюн.
Мы с Хассаном, спотыкаясь, побежали в пустыню. На какое-то мгновение я потерял друга из виду, затем он появился в ярде впереди меня. Хассан бежал, глубоко увязая в песке. Я старался не отставать. Зверь нас не преследовал.
Глава 20. КУРИЯ ВОЗВРАЩАЕТСЯ В СТРАНУ ДЮН. Я ИДУ СЛЕДОМ
— Он здесь, — сказал Хассан. — Но я не советую к нему приближаться.
— Он мог бы убить нас в траншее, — заметил я. — И не убил.
Буря прекратилась так же неожиданно, как и началась. Она продолжалась чуть больше суток. Ландшафт полностью изменился, однако мы без труда нашли нашу траншею. Продолжать путь в бурю мы не смогли. Менее чем через пасанг ветер свалил нас с ног, и мы прижались к песку, прикрывая головы бурдюками с водой. Потом все затихло.
— Это только начало, — проворчал Хассан. — Есть смысл идти вперед, пока не начнется по-настоящему серьезный ураган.
— Я возвращаюсь в траншею, — объявил я.
— Я с тобой, — сказал Хассан.
С небольшого пригорка мы увидели, что нашу траншею почти полностью занесло. Рядом с ней, наполовину засыпанный песком, лежал на спине курия.
При нашем приближении он повернул голову.
— Он жив, — прошептал Хассан.
— Он ослаб, — сказал я.
— А мы не ослабли? — огрызнулся Хассан. — Сил не осталось даже на воду.
Я обошел курию кругом. Зверь прикрыл глаза. Песок засыпал его с головы до ног. Я опустился на корточки рядом с ним. Курия приоткрыл глаза и посмотрел на меня. На одном из шести пальцев левой лапы-руки тускло светилось тяжелое золотое кольцо.
Таких украшений на куриях я еще не видел. Бывало, они носили браслеты или сережки, но кольцо на пальце — это что-то новое. Среди курий попадается немало тщеславных созданий.
— Я уже видел его раньше, — сказал я.
Это был тот самый курия из подвала Самоса. Его задержали несколько месяцев назад на одном из караванных путей Тахари. Самос выкупил его у охотников как обыкновенного зверя. Шесть человек погибли при его отлове. Засыпанные песком глаза с черными зрачками и бледной, нездоровой роговицей, высохшая, потрескавшаяся кожа на рыле, распухший черный язык — все выдавало крайнюю степень обезвоженности. Загадка обнаружения курии в Тахари являлась частью большой тайны, которую я намеревался раскрыть, отправляясь в пустыню. Как мог оказаться в Тахари курия?
Я пристально разглядывал зверя.
— Не вздумай прикоснуться! — предупредил Хассан.
Я всегда считал, что у людей нет более свирепых врагов, чем курии, если, конечно, не считать других людей. Между этими зверями и Царствующими Жрецами шли бесконечные войны, от исхода которых зависела судьба двух миров, двух планет, Земли и Гора. Люди постепенно превращались в ничтожных союзников той или иной стороны. Передо мной лежал мой беззащитный враг.
— Убей его, — сказал Хассан.
— Это разумное существо, — заметил я. — И оно хочет пить.
— А то нам некуда воду девать! — злобно проворчал Хассан.
Я с трудом приподнял огромную голову и вставил между страшных клыков носик бурдюка.
Лапа зверя медленно приподнялась и легла на бурдюк, полностью исчезнувший под огромной кистью. Размах пальцев достигал более пятнадцати дюймов. Пальцев насчитывалось шесть, каждый состоял из множества фаланг и был покрыт густой шерстью. Я смотрел на тяжелое золотое кольцо причудливой работы с крошечным серебряным квадратиком посередине. Необычное кольцо.
— Сегодня утром, перед рассветом, он мог убить нас и забрать всю воду, — сказал я. — Он этого не сделал.
Хассан промолчал.
Курия медленно поднялся на ноги. Я заткнул носик бурдюка. В нем оставалось около галлона воды. Человеку этого хватит на один день, потом организм начнет потреблять влагу собственных тканей.
Хассан отошел на несколько шагов.
Курия отвернулся и медленно задрал кверху голову. Казалось, он дает организму прочувствовать благотворное действие воды. От страшного зрелища меня передернуло. Курия словно заново оживал.
— Ненормальный, — прошептал Хассан. — Сама пустыня хотела прикончить его для тебя.
— Он мог нас убить и не убил, — повторил я. — Он мог забрать у нас всю воду.
— Значит, тоже помешался от жары и бури, — проворчал Хассан. — Не волнуйся, сейчас он придет в себя.
Я наблюдал за курией. Он свалился на четыре лапы, затем приподнялся, пошатнулся и уперся в землю костяшками пальцев, как обычно делают при ходьбе курии. Потом он снова поднялся и одним движением вырвал из засохшей земли куст колючки, с длинными, как у всех растений пустыни, корнями. Размахнувшись, курия далеко отшвырнул куст. Затем, растопырив когтистые пальцы, он глубоко всадил руку в землю и вырвал огромный ком пересохшей глины. После этих подвигов курия развернулся в нашу сторону, зарычал, оскалился и начал медленно приближаться.
Теперь роговица его глаз окрасилась в ярко-желтый цвет, на морде выступили капельки пота, из влажного рта вывалился язык.
В нескольких футах от нас чудовище остановилось. Я не сомневался, что у него хватит сил, чтобы прикончить двух безоружных людей.
Но курия не нападал. Вместо этого он посмотрел на меня и показал лапой назад, в направлении страны дюн.
Он старался держаться прямее, возможно, чтобы больше походить на человека. Я заметил, что он ранен. Во многих местах шкура оказалась сильно попорченной. На теле виднелись не зажившие рубленые раны. Очевидно, его противники орудовали ятаганами. Видимо, не так давно он потерял много крови.
— Я знаю этого курию, — сказал я. — Ты меня понимаешь? — спросил я, но чудовище не отреагировало на мой вопрос.
— Я просил освободить его из подвала в Порт-Каре, — объяснил я Хассану. — В Торе я едва не попал в засаду. Несколько человек собирались меня зарубить. Я застал бойню, которую мог учинить только курия. В тюрьме в Девяти Колодцах он явился ко мне в камеру, хотя я не мог его видеть. Я был прикован к стене и совершенно беспомощен, и он меня не убил. Мне кажется, он хотел меня освободить. Его спугнули люди Ибн-Сарана. Они чуть не убили его. Он был весь изранен. Ибн-Саран заявил, что его стражники убили курию. Но он солгал. Вот он, тот самый курия. Я его знаю, Хассан. Он мой союзник, пусть даже временный. Я уверен, что мы преследуем общую цель.
— Человек и курия? — воскликнул Хассан. — Это невозможно!
Курия вытягивал лапу в направлении страны дюн. Обернувшись к Хассану, я произнес:
— Я желаю тебе добра, Хассан.
— Возвращаться в страну дюн — безумие, — ответил он. — Вода почти закончилась.
— Постарайся добраться до Четырех Пальм, — сказал я. — Ты несешь ответственность перед своим племенем. В Тахари скоро начнется война. Ты должен быть со своими.
— Ты возлагаешь на меня трудное решение, — произнес Хассан. — Я должен выбрать между своим братом и своим племенем. Но я — из Тахари, — добавил он после паузы. — И я выбираю брата.
— За тебя все решила вода, — возразил я. — Иди к своим, они ждут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
В тот день мы поели мяса.
На двенадцатый день нашего путешествия я ощутил в воздухе слабый запах.
— Стой! — крикнул я Хассану. — Ты чувствуешь?
— Что?
— Уже прошло, — сказал я.
— Что ты почувствовал? — спросил он.
— Курию. Хассан рассмеялся:
— Ты тоже спятил.
Я осмотрел серебрящиеся в лунном свете дюны и поправил на плече бурдюк с водой. Хассан перекинул свой бурдюк на другое плечо.
— Ничего нет, — сказал он. — Идем дальше.
— Он рядом с нами, — прошептал я. — Ты не ошибся, когда его увидел.
— Ни один курия в пустыне не выживет, — произнес Хассан.
Я огляделся:
— Он где-то здесь. Где-то совсем рядом.
— Пошли, — устало сказал Хассан. — Скоро утро.
— Хорошо, — ответил я.
— Чего ты медлишь? — спросил он. Я огляделся:
— Я медлю потому, что мы идем не одни. Нас сопровождают.
— Ничего не вижу, — сказал Хассан, оглядев дюны.
— Говорю тебе, мы здесь не одни, — повторил я.
Мы пошли дальше.
Хассан намеревался выйти не к Красному Камню, находящемуся к северо-западу от Клима, а к Четырем Пальмам — опорному пункту каваров, расположенному намного южнее. Путь туда был значительно дольше. С другой стороны, он принял разумное решение. В оазисе Красного! Камня обитали ташиды, подчиненное аретаям племя. Кроме того, между Климом и Красным Камнем пролегали территории, контролируемые Абдулом, соляным убаром, которого я знавал под именем Ибн-Саран. Ну и, наконец, дорога на Четыре Пальмы быстрее выводила нас из страны дюн в обычную пустыню, где можно натолкнуться на какую-нибудь дичь или встретить племена кочевников. Взвесив все «за» и «против», мы решили идти на Четыре Пальмы. Разумеется, опасности подстерегали нас на обоих направлениях. Приходилось рисковать, иного выбора у нас не было.
Хассан рисковал продуманно, и теперь нам предстояло узнать, сопутствует ли ему удача.
Он ориентировался по солнцу и по перелетным птицам. У нас не было никаких инструментов или карт, позволивших бы определить точное направление на Красный Камень или на Четыре Пальмы.
Мы рисковали. Альтернативой риску была не безопасность, а неминуемая смерть.
Одним из последствий плана Хассана явилось то, что в течение определенного времени мы шли на юго-запад от Клима, другими словами, еще глубже забирались в самые глухие и дикие уголки страны дюн, где нет даже караванных дорог.
Я понял, что именно поэтому за нами устремился зверь.
— Воды осталось на четыре дня, — объявил я Хассану.
— На шесть, — спокойно ответил он. — Два дня мы продержимся и без воды.
Мы дошли до границы страны дюн. Я смотрел на безжизненные холмы, овраги, скалы и колючий кустарник.
— Сколько еще осталось идти? — спросил я.
— Не знаю, — пожал плечами Хассан. — Может быть, пять дней, может быть, десять.
Мы не знали, в каком именно месте мы вышли из дюн.
— Далеко мы забрались, — сказал я.
— Ты не обратил внимания на ветер? — спросил Хассан.
— Нет, — сказал я. О ветре я и не подумал.
— Откуда он дует?
— С востока.
— Сейчас весна, — заметил Хассан.
— Это играет какую-то роль? — спросил я. Ветер был точно таким же, как раньше, неутомимый, порывистый ветер Тахари. Разве что направление действительно изменилось.
На четырнадцатый день нашего путешествия ветер задул с востока.
— Да, — кивнул Хассан, — это важно.
Два ана назад над горизонтом показался краешек солнца. Ан назад Хассан сказал:
— Пора копать траншею.
Стоя на коленях, мы руками вырыли траншею в потрескавшейся земле. Траншея получилась глубиной в четыре фута, очень узкая, копать ее было несложно. Мы вырыли ее строго перпендикулярно движению солнца, чтобы обеспечить тень в течение всего дня, за исключением нескольких полуденных часов.
Стоя на краю траншеи, Хассан задумчиво повторил:
— Это очень важно.
— Я ничего не вижу, — сказал я.
Лицо секли поднятые ветром песчинки.
— Мы зашли слишком далеко, — произнес он.
— Что-нибудь можно сделать? — спросил я.
— Я лягу спать, — ответил Хассан. — Я страшно устал.
Я видел начало бури. Далеко на востоке появилась тоненькая полоска на горизонте. И только потом до меня дошло, что высота полосы достигает сотен футов, а ширина — нескольких сотен пасангов. Небо стало серым, потом черным, как от дыма. Боясь ослепнуть, я закрыл глаза руками и сжался в комок на дне траншеи. Вокруг уже завывал ветер, песчинки до крови секли мои руки. Я рискнул приподнять голову. Небо почернело, вокруг бушевала песчаная буря. Я сидел в траншее, обхватив голову руками, и слушал бурю. Затем я уснул.
Ближе к ночи мы с Хассаном проснулись и попили воды. Буря прошла. Мы снова увидели звезды. .
— Сколько длятся такие бури? — спросил я.
— Весна, — пожал плечами Хассан, как это принято в Тахари. — Никто не знает.
— Разве я не твой брат? — спросил я. Хассан поднял голову.
— Никто не знает, сколько продлится буря, — повторил он. — Может быть, несколько дней. Весна. И ветер дует с востока. — Хассан снова опустил голову и уснул.
Спустя некоторое время я уснул тоже. Перед рассветом я неожиданно проснулся Он стоял, глубоко увязнув в песке, и смотрел на нас.
— Хассан! — крикнул я.
Хассан проснулся мгновенно. Мы вскочили, тут же по колено утонув в песке.
Он разинул страшную пасть и склонил голову набок. В шерсть зверя набился песок. Он смотрел мне в глаза. Затем он вытянул гигантскую лапу и показал в сторону страны дюн.
— Бежим! — крикнул Хассан.
Мы выскочили из траншеи, стараясь держаться подальше от чудовища. Ветер валил с ног как нас, так и его, но зверь не делал попыток приблизиться. Он смотрел на меня и указывал в сторону страны дюн.
— Вода, — сказал Хассан. — Вода!
Он встал на бортик траншеи, прикрывая меня своим телом. Я медленно спустился на дно и, словно вызывая зверя на атаку, поднял бурдюки с водой. Хассан принял груз, дождался, пока я вылезу наверх, после чего мы стали медленно отступать, стараясь не поворачиваться к зверю спиной. Вокруг бушевали песок и ветер. Чудовище не шевелилось и не сводило с меня глаз. Огромная лапа указывала в сторону страны дюн.
Мы с Хассаном, спотыкаясь, побежали в пустыню. На какое-то мгновение я потерял друга из виду, затем он появился в ярде впереди меня. Хассан бежал, глубоко увязая в песке. Я старался не отставать. Зверь нас не преследовал.
Глава 20. КУРИЯ ВОЗВРАЩАЕТСЯ В СТРАНУ ДЮН. Я ИДУ СЛЕДОМ
— Он здесь, — сказал Хассан. — Но я не советую к нему приближаться.
— Он мог бы убить нас в траншее, — заметил я. — И не убил.
Буря прекратилась так же неожиданно, как и началась. Она продолжалась чуть больше суток. Ландшафт полностью изменился, однако мы без труда нашли нашу траншею. Продолжать путь в бурю мы не смогли. Менее чем через пасанг ветер свалил нас с ног, и мы прижались к песку, прикрывая головы бурдюками с водой. Потом все затихло.
— Это только начало, — проворчал Хассан. — Есть смысл идти вперед, пока не начнется по-настоящему серьезный ураган.
— Я возвращаюсь в траншею, — объявил я.
— Я с тобой, — сказал Хассан.
С небольшого пригорка мы увидели, что нашу траншею почти полностью занесло. Рядом с ней, наполовину засыпанный песком, лежал на спине курия.
При нашем приближении он повернул голову.
— Он жив, — прошептал Хассан.
— Он ослаб, — сказал я.
— А мы не ослабли? — огрызнулся Хассан. — Сил не осталось даже на воду.
Я обошел курию кругом. Зверь прикрыл глаза. Песок засыпал его с головы до ног. Я опустился на корточки рядом с ним. Курия приоткрыл глаза и посмотрел на меня. На одном из шести пальцев левой лапы-руки тускло светилось тяжелое золотое кольцо.
Таких украшений на куриях я еще не видел. Бывало, они носили браслеты или сережки, но кольцо на пальце — это что-то новое. Среди курий попадается немало тщеславных созданий.
— Я уже видел его раньше, — сказал я.
Это был тот самый курия из подвала Самоса. Его задержали несколько месяцев назад на одном из караванных путей Тахари. Самос выкупил его у охотников как обыкновенного зверя. Шесть человек погибли при его отлове. Засыпанные песком глаза с черными зрачками и бледной, нездоровой роговицей, высохшая, потрескавшаяся кожа на рыле, распухший черный язык — все выдавало крайнюю степень обезвоженности. Загадка обнаружения курии в Тахари являлась частью большой тайны, которую я намеревался раскрыть, отправляясь в пустыню. Как мог оказаться в Тахари курия?
Я пристально разглядывал зверя.
— Не вздумай прикоснуться! — предупредил Хассан.
Я всегда считал, что у людей нет более свирепых врагов, чем курии, если, конечно, не считать других людей. Между этими зверями и Царствующими Жрецами шли бесконечные войны, от исхода которых зависела судьба двух миров, двух планет, Земли и Гора. Люди постепенно превращались в ничтожных союзников той или иной стороны. Передо мной лежал мой беззащитный враг.
— Убей его, — сказал Хассан.
— Это разумное существо, — заметил я. — И оно хочет пить.
— А то нам некуда воду девать! — злобно проворчал Хассан.
Я с трудом приподнял огромную голову и вставил между страшных клыков носик бурдюка.
Лапа зверя медленно приподнялась и легла на бурдюк, полностью исчезнувший под огромной кистью. Размах пальцев достигал более пятнадцати дюймов. Пальцев насчитывалось шесть, каждый состоял из множества фаланг и был покрыт густой шерстью. Я смотрел на тяжелое золотое кольцо причудливой работы с крошечным серебряным квадратиком посередине. Необычное кольцо.
— Сегодня утром, перед рассветом, он мог убить нас и забрать всю воду, — сказал я. — Он этого не сделал.
Хассан промолчал.
Курия медленно поднялся на ноги. Я заткнул носик бурдюка. В нем оставалось около галлона воды. Человеку этого хватит на один день, потом организм начнет потреблять влагу собственных тканей.
Хассан отошел на несколько шагов.
Курия отвернулся и медленно задрал кверху голову. Казалось, он дает организму прочувствовать благотворное действие воды. От страшного зрелища меня передернуло. Курия словно заново оживал.
— Ненормальный, — прошептал Хассан. — Сама пустыня хотела прикончить его для тебя.
— Он мог нас убить и не убил, — повторил я. — Он мог забрать у нас всю воду.
— Значит, тоже помешался от жары и бури, — проворчал Хассан. — Не волнуйся, сейчас он придет в себя.
Я наблюдал за курией. Он свалился на четыре лапы, затем приподнялся, пошатнулся и уперся в землю костяшками пальцев, как обычно делают при ходьбе курии. Потом он снова поднялся и одним движением вырвал из засохшей земли куст колючки, с длинными, как у всех растений пустыни, корнями. Размахнувшись, курия далеко отшвырнул куст. Затем, растопырив когтистые пальцы, он глубоко всадил руку в землю и вырвал огромный ком пересохшей глины. После этих подвигов курия развернулся в нашу сторону, зарычал, оскалился и начал медленно приближаться.
Теперь роговица его глаз окрасилась в ярко-желтый цвет, на морде выступили капельки пота, из влажного рта вывалился язык.
В нескольких футах от нас чудовище остановилось. Я не сомневался, что у него хватит сил, чтобы прикончить двух безоружных людей.
Но курия не нападал. Вместо этого он посмотрел на меня и показал лапой назад, в направлении страны дюн.
Он старался держаться прямее, возможно, чтобы больше походить на человека. Я заметил, что он ранен. Во многих местах шкура оказалась сильно попорченной. На теле виднелись не зажившие рубленые раны. Очевидно, его противники орудовали ятаганами. Видимо, не так давно он потерял много крови.
— Я знаю этого курию, — сказал я. — Ты меня понимаешь? — спросил я, но чудовище не отреагировало на мой вопрос.
— Я просил освободить его из подвала в Порт-Каре, — объяснил я Хассану. — В Торе я едва не попал в засаду. Несколько человек собирались меня зарубить. Я застал бойню, которую мог учинить только курия. В тюрьме в Девяти Колодцах он явился ко мне в камеру, хотя я не мог его видеть. Я был прикован к стене и совершенно беспомощен, и он меня не убил. Мне кажется, он хотел меня освободить. Его спугнули люди Ибн-Сарана. Они чуть не убили его. Он был весь изранен. Ибн-Саран заявил, что его стражники убили курию. Но он солгал. Вот он, тот самый курия. Я его знаю, Хассан. Он мой союзник, пусть даже временный. Я уверен, что мы преследуем общую цель.
— Человек и курия? — воскликнул Хассан. — Это невозможно!
Курия вытягивал лапу в направлении страны дюн. Обернувшись к Хассану, я произнес:
— Я желаю тебе добра, Хассан.
— Возвращаться в страну дюн — безумие, — ответил он. — Вода почти закончилась.
— Постарайся добраться до Четырех Пальм, — сказал я. — Ты несешь ответственность перед своим племенем. В Тахари скоро начнется война. Ты должен быть со своими.
— Ты возлагаешь на меня трудное решение, — произнес Хассан. — Я должен выбрать между своим братом и своим племенем. Но я — из Тахари, — добавил он после паузы. — И я выбираю брата.
— За тебя все решила вода, — возразил я. — Иди к своим, они ждут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52