Хассан посмотрел на курию, потом на меня.
— Я желаю тебе добра, брат, — улыбнулся он. — Пусть никогда не опустеют твои бурдюки. Пусть у тебя всегда будет вода.
— Пусть никогда не опустеют твои бурдюки, — ответил я. — Пусть у тебя всегда будет вода.
Хассан отвернулся. Я очень надеялся, что он сумеет дойти до Четырех Пальм.
Курия уже ковылял в направлении неровной гряды дюн, протянувшейся слева от нас.
Я пошел за ним следом.
Глава 21. О ТОМ, ЧТО СЛУЧИЛОСЬ В СТРАНЕ ДЮН
Курия — это невероятное животное. Без него я бы ни за что не выжил.
Вода закончилась на следующий день.
К моему удивлению, курия, хотя и показывал на страну дюн, вел меня по обычной пустыне. Мне показалось, он решил идти параллельно дюнам, пока мы не выйдем в точку, откуда до намеченной цели будет ближе всего. Тогда мы повернем и ринемся в запретные территории, в глубине которых располагается столь важный для нас объект.
— Воды больше нет, — сказал я курии и перевернул пустой бурдюк, чтобы он убедился, что из него не выливается ни капли жидкости.
Курия проследил за полетом птиц. К концу дня мы вышли на источник. Вода оказалась ужасной, но мы пили ее с жадностью. Потом мы убили четырех птиц и с удовольствием их съели. Курия изловил маленького скального тарлариона, который тоже пошел в пищу. Затем мы продолжили наш путь. Я пил много, ибо курия торопился. Зверь, очевидно, понимал, что я могу идти только ночью, но он был неутомим и гнал меня, не считаясь с усталостью, сном и жаждой. Временами мне казалось, что он забывает, что я не курия. Шерсть надежно защищала его от солнца. Он мог идти как днем, так и ночью. Стоило мне свалиться на песок, чтобы хоть на мгновение забыться сном, он нетерпеливо присаживался рядом. Спустя ан он будил меня и показывал лапой на солнце. Думаю, он не собирался узнать, который час, просто подчеркивал, что я впустую трачу драгоценное время. Он явно торопился, хотя жара, , отсутствие нормальной пищи и воды, сказывались и на его могучем организме. Временами его начинали терзать раны. Дважды я видел, как он слизывает с них гнойную корку. Я уже не сомневался, что он погубит и меня и себя.
— Мне нужна вода, — сказал я ему.
Прошел уже день с тех пор, как мы выпили последнюю каплю. Курия выставил восемь пальцев и показал на солнце. Я ничего не понял.
Мы продолжали идти. Через ан, от возбуждения раздувая ноздри, курия припал к земле. Он посматривал на меня так, словно я понимал, что происходит. Он переводил взгляд с меня на солнце, будто оценивая различные варианты действий. Затем он стремительно изменил направление движения. Спустя несколько анов я сообразил, что мы идем по следу животных. Наконец, распластавшись на животах, мы припали к грязной луже и налакались пахнущей дерьмом воды, после чего я наполнил ею наш бурдюк. У самого источника валялся недоеденный табук. Курия предостерег меня от некоторых частей, которые тщательно обнюхал. Несколько хорошо пропеченных солнцем кусков, находящихся подальше от обгрызенных мест, он протянул мне. Себе он отломал ногу и мгновенно сгрыз острыми зубами сухое провяленное мясо.
Затем курия поднялся и жестом велел мне продолжать путь. Проклиная все на свете, я потащился за чудовищем. Есть и пить больше не хотелось, но усталость превращала каждый шаг в настоящую пытку.
Мы вернулись к тому месту, откуда свернули в сторону, и продолжили наш путь.
На следующее утро он показал на солнце и выставил передо мной семь пальцев. В тот день он дал мне поспать в тени огромной скалы. Ночью мы двинулись дальше. Отдых пошел мне на пользу. Утром он снова показал на солнце и выставил шесть пальцев. Я понял, что встреча с неведомой целью должна произойти через шесть дней.
Вода между тем попадалась все реже.
Курия шел медленнее, а пить стал больше. Я понял, что раны дают о себе знать. Он больше не хотел рисковать и не сворачивал с дороги в поисках воды. Зверь становился опасен. Я видел, что он очень боится опоздать на встречу. Он никак не ожидал, что его может подвести собственная слабость. Кожаные ремни на моих ногах истерлись до основания, на отпечатках его лап я видел кровь. Тем не менее мы упорно шли вперед.
Потом у нас кончилась вода.
В тот день курия показал на солнце и выставил четыре пальца.
Целый день мы шли без воды.
На следующий день мы натолкнулись на скопище мух, роящихся над потрескавшейся землей. Рыча от боли, курия принялся копать окаменевшую глину. На глубине четырех футов началась мягкая грязь. Я выжимал ее через шелковый платок в его сложенные чашей лапы. Почти всю воду курия отдал мне. Сам же лишь облизал мокрые лапы. Ближе к ночи мы набрели на грязное русло пересохшего ручья, которое привело нас к высохшему водоему. Раскопав дно, мы обнаружили спящих улиток. Выискивая их при свете лун, мы разбивали скорлупу и высасывали жидкость. Улитки невыносимо воняли, после первой меня вырвало. Курия, как и в предыдущий раз, отдал мне почти всю добычу. Улиток оказалось немного.
Мы вернулись к тому месту, откуда свернули с курса, и продолжили путь.
На следующее утро курия показал на солнце и выставил три пальца.
В руках у меня болтался пустой бурдюк.
— Давай отдохнем, — сказал я.
Он пошел дальше. Я побрел по его мокрым от крови следам, прикрывая глаза от ослепительного сияния пустыни.
Я механически переставлял ноги. Еще шаг и еще. Курия сильно хромал.
Я настолько ослаб, что уже не мог думать о еде. Мне вдруг стало невыносимо жарко. Я потрогал лоб. Он оказался сухим и горячим. Голова кружилась, меня тошнило. Все это показалось мне странным.
— Мы должны отдохнуть! — крикнул я курии, но он продолжал хромать дальше. Шатаясь, я брел по его следам, волоча за собой пустой бурдюк, уже успевший потрескаться от жары. Я бессознательно присосался к носику, зная, что внутри давно нет ни капли. Я все равно его не брошу. Когда солнце поднялось в зенит, я упал. Курия подождал, пока я поднимусь на ноги, и захромал по песку.
— Мне плохо, слышишь? — крикнул я. — Подожди! — Я остановился, надеясь, что тошнота и головокружение пройдут. Курия постоял, потом двинулся дальше. Голова моя раскалывалась от боли. Я с трудом переставлял ноги, боясь отстать от курии. На меня вдруг напала чесотка. Я яростно царапал руки и ноги. Я спотыкался и падал. Впереди, не оборачиваясь, шагал курия. Неприятно и страшно не чувствовать во рту ни капли слюны. Глаза невыносимо чесались. Казалось, между веками и глазными яблоками набился песок, но не выступило ни единой слезинки. Разболелись и потрескались губы. Язык казался огромным и толстым. Я чувствовал, как на нем начинает шелушиться кожа. Живот сводило судорогами. Постепенно они распространились на все тело. Я огляделся. Вокруг было полно воды. Вдали и совсем рядом плескались голубые озера. Иногда они попадались на нашем пути, но, едва мы до них доходили, вода превращалась в песок, над которым дрожал и переливался горячий воздух пустыни.
— Я больше не могу! — крикнул я курии.
Он обернулся и впервые показал лапой прямо на восток, в направлении дюн. Я понял, что именно здесь он собирается повернуть.
Я посмотрел на колыхающиеся в раскаленном мареве дюны.
Идти туда было совершенным безумием.
Он снова ткнул лапой в направлении дюн.
— Я больше не могу, — прохрипел я.
Курия развернулся, подошел и швырнул меня на землю. Я слышал, как он разорвал бурдюк. Затем он заломил мне руки и связал их у меня за спиной обрывками кожи. Остатками бурдюка он обмотал свои кровоточащие ноги, чтобы сберечь их от раскаленного песка. Затем, используя все, что осталось от кожаного мешка, он свил веревку и накинул конец мне на горло. Второй конец он взял в правую лапу. Рывком поставив меня на ноги, курия побрел в сторону страны дюн. Я тащился следом, спотыкаясь и увязая в песке.
— Ты сумасшедший, слышишь! Сумасшедший! — хотел крикнуть я, но из пересохшего горла вырвался лишь хриплый шепот.
Он шел в страну дюн, а я тащился следом, взятый в плен человек.
Ветер гудел в песке.
Я дошел до Клима, твердил я сам себе. И снова иду в Клим. Я снова иду в Клим, и я дойду до него еще раз. Правда, по дороге в Клим мне давали воду и соль.
Где-то после полудня я потерял сознание. Мне привиделись башни Ара и Турий.
Очнулся я уже ночью. Меня развязали. Курия нес меня на руках по посеребренным лунным светом дюнам. Он шел очень медленно, сильно припадая на правую ногу.
Я снова уснул. Проснулся я незадолго до рассвета. Рядом, наполовину засыпанный песком, спал курия. Я с трудом поднялся на ноги и тут же упал. Стоять я не мог.
Я сидел на песке, прислонившись спиной к склону дюны. Рядом спал курия — замечательное, могучее животное. Сейчас он был смертельно измотан. Изодранная шерсть свисала клочьями с худого тела. Странно, но мне было жаль видеть распад некогда могучего организма. Интересно, думал я, какая же сила ведет его к неизвестной цели. Он рискнул бросить вызов самой пустыне. Я обратил внимание на его шерсть. Она потеряла весь свой лоск, грязные, свалявшиеся клочья пачкали кровь и гной. Кожа на рыле с двумя ноздрями потрескалась и приобрела нездоровый серый цвет. Рот и губы высохли и напоминали скомканную бумагу. По всему рылу, вокруг ноздрей и губ протянулись глубокие, забитые песком трещины. Песок был везде, под веками, в ноздрях, складках кожи. Безжизненное тело с отвернутой от ветра головой напоминало выброшенную хозяином вещь. Гордый зверь рискнул бросить вызов пустыне. И проиграл. Какая же цель могла подвигнуть его на столь отчаянный шаг? Какая же цена могла сравниться с ценой его собственной жизни? Я думал о том, суждено ли ему еще раз встать. Я знал, что завтрашний день станет последним для нас обоих. Светало.
Зверь завозился и потряс головой, вытряхивая песок. Затем он с трудом поднялся на ноги.
— Иди один, — сказал я. — Я больше не могу. И ты не сможешь меня нести.
Чудовище показало на солнце и вытянуло два пальца.
— Я все равно никуда не пойду, — сказал я. — Что там такого важного?
Зверь потер пальцем язык и губы. Я сделал то же самое. Во рту ощущался вкус соли, но я сказал:
— Все равно я не могу глотать.
Курия долго смотрел на меня. Роговица его глаз утратила желтый цвет и стала белесой и бледной. Казалось, в его глазах не осталось влаги. Трещинки в уголках его глаз были забиты песком. Мои глаза тоже горели. Я уже не пытался выковыривать из них песок.
Зверь согнулся и опустил голову на сложенные чашей руки. Когда он повернулся, в черных его ладонях плескалась отвратительная жидкость. Я приник лицом к его ладоням и, поддерживая руками трясущиеся лапы, принялся жадно пить. Так он сделал четыре раза. Это была вода из последнего, самого противного источника, который попался нам на пути. Из того, где валялся недоеденный табук. Четыре дня курия хранил эту жидкость у себя в желудке. Он делился со мной влагой собственного организма. Он не хотел, чтобы я умер. В последний раз у него ничего не получилось. Он отдал мне все. Он снова соскреб соль с губ и уголков рта. Потом он соскреб соль с гнойной корки на своих ранах. Он протянул мне руку и я слизал соль с его пальцев. На этот раз я смог ее проглотить. Он отдал мне свою соль и последнюю каплю влаги из своего организма.
— Я могу идти, — сказал я курии. — Тебе не придется нести меня или тащить за собой связанного, как пленника. Ты отдал мне воду и соль твоего тела. Я не знаю, чего ты ищешь и куда спешишь, но я пойду за тобой до конца.
Зверь, однако, жестом приказал мне лечь и отдыхать. Потом он встал между мной и солнцем и в тени его огромного покачивающегося тела я забылся тяжелым сном.
Мне снилось кольцо на втором пальце левой руки курии.
Когда луны поднялись высоко, я проснулся, и мы тронулись в путь. Курия шел очень медленно и при этом сильно хромал. Я понял, что обезвоженный организм долго не протянет. Воды не было ни капли, теперь уже и внутри его тела.
Я не знал, о чем думал курия. Но я восхищался его упорством и настойчивостью в достижении неведомой мне цели. Умереть вместе с таким существом было для меня честью.
Я чувствовал благородство и силу воли курий. Это были достойные противники Царствующих Жрецов и людей. Мне даже пришло в голову, что люди и Царствующие Жрецы недостойны их.
Так мы и шли по пустыне, извечные враги, человек и курия. Я даже не знал, куда мы идем. Я не спрашивал, ибо понимал, что не получу ответа. Я просто шел за своим курией.
Много раз за ночь он падал. Я видел, что он слабеет с каждым шагом. Мне все дольше приходилось ждать, пока он поднимется на ноги.
Ближе к утру мы расположились на отдых. Спустя один ан он попытался подняться, но не сумел. Курия посмотрел на солнце, сжал в кулак огромную когтистую лапу, изо всех сил ударил по песку и уронил голову.
Я думал, что он умрет, но он не умер. Несколько раз в течение дня мне казалось, что он умер. Я прижимался щекой к его шкуре и слышал слабые, неровные удары огромного сердца.
К вечеру курия стал совсем плох. Я очень жалел, что поблизости не было камней, чтобы отметить его могилу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52