И
головой показала, где.
Агигульф-сосед на деда нашего уставился. А дед знай себе степенно
кушает и ложкой рот обтирает. Тарасмунд, что справа от деда сидел, глаз от
горшка не поднимал, будто узрел там что-то.
Лишь окончив трапезу, дед ложку положил и спросил соседа спокойно:
мол, как, в доме был? Агигульф-сосед отвечал: был. Дед сказал:
- Секиру мы от дождя в дом внесли. И меч на месте ли?
Сосед подтвердил: да, на месте и меч, и секира.
Дед же сказал:
- А птица твоя пропала, Агигульф. Жара стоит. Протухла птица.
- А отчего бы это ей протухнуть? - Агигульф спрашивает.
- Отчего же убоина протухает? - ответствовал дед. - От того и
протухла. - И добавил: - Нам чужого не надо. Хвала богам, своего хватает.
- А кто птицу-то мою забил? - Агигульф-сосед спрашивает.
- Твои и забили, - дед отвечает.
Сосед наш рассердился и кричать было начал, что, видать, шутники
нашлись попользоваться слабоумием дочери и зятя его. Небось, Агигульфа
(дяди нашего), шута горохового, с дружком его Валамиром рук дело.
На что дед сурово сказал ему, что сын его Агигульф с Валамиром сейчас
жизнью рискуют, среди гепидов, народа вражьего, за село родное ратуют. Или
на тинге том у Агигульфа-соседа уши пылью забило, что не расслышал о том,
куда младший сын его, Рагнариса, ехать вызвался?
Тут Фрумо вдруг встрепенулась и кричать начала, что курочки она
хочет, курочки. Но дедушка Рагнарис на дурочку цыкнул и гаркнул ей, что,
дескать, муженьку ее полоумному своих кур резать не даст.
Отец наш Тарасмунд сказал Агигульфу-соседу:
- Ахма, видать, последнего ума лишился, как ты уехал. Пир устроить
хотел. Гостей каких-то ждал. Не понравились нам разговоры про гостей этих.
Ахма - блаженный; вдруг ему видение было? Хорошо бы Одвульф Гупту из
соседнего села привел. Гупта святой. Может быть, отвадил бы Гупта беду.
Ибо идет беда, по всему видно. Вот и Ахма помирает.
- Отчего он помирает? - спросил Агигульф-сосед. Видно было, что
больше из вежливости спросил, ибо очень зол был на Ахму из-за перебитой
птицы и пса изведенного.
Отец объяснил, что, как видно, птиц и пса зарубив, на свинью Ахма
покусился. Потому так решил, что подранена свинья была. Свинья за себя
постоять сумела, не курица все-таки, зверь серьезный. Видать, толкнула
дурака рылом, он на меч и напоролся. Хорошо еще, что выбраться сумел, хоть
не заела его свинья, пока беспомощный был...
Тут дедушка Рагнарис, мысли Агигульфа-соседа прочитав, заговорил
громким голосом, что наша семья платить за перебитую птицу не будет, ибо
Ахма выполнял волю его дочери, которая курочку потребовала. И для нашей
семьи Ахма - отрезанный ломоть, ибо Агигульф-сосед, взяв его в зятья, стал
ему нынче вместо отца. А что Ахма здесь лежит, то по родственному
приветили их с Фрумо, желая хозяйство Агигульфа-соседа от разорения
уберечь. Ибо два дурака много не нахозяйничают.
Агигульф-сосед уперся. И раньше доводилось ему оставлять молодых без
пригляду; отчего же раньше ничего подобного не случалось? Отчего в
одночасье оба последнего ума лишились?
На это отец наш Тарасмунд отвечал: видать, на то воля Бога Единого.
Захотел - дал ума, захотел - отобрал.
Дедушка Рагнарис носом шумно засопел, но опровергать не стал.
Нам с братом скоро надоело слушать, как Агигульф-сосед с дедушкой
из-за каждой курицы препирается, и мы ушли. Времени прошло немало, прежде
чем те договорились между собой. Агигульф-сосед свою дочь Фрумо домой
забрал вместе с ее "богатырем"; Ахма же помирать в нашем доме остался. По
всему видать было, что не жилец Ахма на этом свете. Так отец наш говорил
матери нашей, Гизеле.
Мы с братом были недовольны, что Ахма в нашем доме остался, потому
что от его раны очень сильно воняло. А еще стонал он целыми днями, так что
жутко делалось. Хорошо еще, что мы на сеновале спали. Отец наш Тарасмунд и
Гизела, мать наша, к годье ходили. Но годья сказал, что все в руках Бога
Единого. Ежели замыслил Бог Единый Ахму прибрать, значит, приберет и
нечего надоедать Ему своими просьбами. Но он утешил нашу мать, сказав, что
не от ее грехов помирает Ахма (мать наша почему-то считала, что
провинилась в чем-то и что ее наказать решил Бог Единый). Наша мать Гизела
очень боится Бога Единого.
Сестрам нашим, Сванхильде и Галесвинте, любопытно было смотреть, как
Ахма помирает. Они хотели поглядеть, кто за Ахмой придет: бесы или ангелы.
Годья говорил во время чумы, что часто видел, как души грешных людей бесы
крючьями утаскивают из тела. Они спорили между собой. Сванхильда говорила,
что Ахма напакостил много в жизни и что бесы непременно придут за ним.
Галесвинта же говорила, что Ахма блаженный и что за ним придут ангелы.
Что дедушка Рагнарис обо всем этом думал, никто не знал. Отец раз
заикнулся, что годью бы надо к Ахме позвать, но дедушка запретил. Он Ахму
нарочно возле своих богов положить велел. Так он рек: "Только от богов
может прийти и исцеление тела, и просветление ума". Но дедушкины боги
молчали.
Мы видели, что дедушка очень зол, потому что он нешуточно побил
Ильдихо.

Агигульф-сосед такие новости привез. Задержался он потому, что
Теодобада ждал. Теодобад же у аланов в становище был. В нашем селе про
аланов мало что знают. Далеко становище аланское от нас. А в бурге у
Теодобада аланы - частые гости. И дружинники теодобадовы многие на аланках
женаты. Агигульф-сосед сказал, что видел много аланов в бурге и кое-что
очень ему не понравилось.
А не понравилось ему то, что аланы очень много мяса привезли в бург и
продавали его дешево. Рано они в этом году начали скот бить и слишком
много забили. Агигульф, сосед наш и родич, у одного алана спросил, почему
они так рано скот забивать начали, не случилось ли чего, но тот алан
только и сказал Агигульфу-соседу: отец велел. Он еще у нескольких
спрашивал, но никто из аланов ничего толком не объяснял. Аланы вообще
народ молчаливый и мрачный, к разговорам не склонный, так что
Агигульф-сосед и не удивился.
Видать, Теодобаду у их старейшин еще тяжелее приходится, если с
распросами к ним поехал. Поехал же к ним Теодобад потому, что насторожила
его эта неурочная мясная торговля. По всему было видно, что откочевывать
аланы собираются, потому что молодняк били. Если бы они, как обычно,
собирались по осени переходить на зимнее становище, то молодняк бы не
били. К осени молодняк уже окрепнет, легко преодолевает перекочевку.
Странно, что летом отходить затеяли.
Ждал Агигульф-сосед Теодобада в бурге, мыслями то к мясной этой
торговле возвращается, то домой, к дочке беременной да полоумной,
устремляется.
Наконец, приехал Теодобад. День уже к вечеру клонился, гроза была. В
самую грозу, в дождь проливной, въехал в бург Теодобад с дружиной малой.
Лишь наутро смог Агигульф-сосед с ним перевидаться. Теодобад сам был
как туча грозовая. Видно было, что из становища, от старейшин аланских,
новых забот себе в бург привез. Видя, что недосуг военному вождю в долгие
беседы вступать, Агигульф-сосед прямо спросил его: не дашь ли нам в село
воинов? Ибо мало у нас воинов, чтобы в случае беды село оборонить.
Теодобад же сразу сказал: не дам тебе воинов, ибо у меня и своих забот по
горло. Мне, мол, воины мои все в бурге нужны. На это Агигульф-сосед
возразил вождю военному: знал бы ты нашу заботу, не стал бы так легко
отмахиваться.
И рассказал Теодобаду все как было. Как Агигульф, сын Рагнариса, с
мальчиками на рыбалку ходил на ничейное озеро, как чужака там видел и убил
его из засады, как голову с чужака снял и меч его забрал. И не в первый
раз уже на ничейном озере чужих замечают, но прежде доказательств не было,
одни только тени шастали: то пастуху померещится, то тому же Агигульфу,
сыну Рагнариса, по пьяному делу привидится - то ли было, то ли не было.
Агигульфу, младшему сыну Рагнариса (сказал Агигульф-сосед) веры мало, ибо
парень он горячий да болтливый, любит прихвастнуть да приврать.
Тут Агигульф-сосед, рассказывая свой разговор с Теодобадом,
улыбнулся, а дедушка Рагнарис нахмурился.
Теодобад выслушал все это и спросил, как выглядела эта голова.
Агигульф-сосед ему и рассказал, что волосы у убитого были рыжеватые, усы
он имел длинные. Меч странный у него, кривой. Сын Рагнариса и мальчишки,
что при нем были, говорили, что в одежке был мехом наружу. Больше же
ничего в чужаке приметного не было.
Теодобад тогда захотел сам на все это поглядеть и спросил, где, мол,
голова и меч? Агигульф-сосед сказал, что с головой сын Рагнариса не
расстается и что повез он эту голову к гепидам, чтобы с теми потолковать.
Тут перебил его Теодобад. Сказал, что узнает, мол, норов сына Рагнарисова,
весь в отца. Тому тоже что попадет в руки, уж не выпустит, будь то горшок
с кашей, будь то баба молодая, будь то отрубленная голова. Потому и
хозяйство крепкое. И улыбнулся Теодобад, просветлел ликом. Только вот
непонятно ему, Теодобаду, что это рагнарисова сына к гепидам понесло? От
гепидов отродясь толку не было. Чем по их деревням таскаться, шел бы наш
дядя Агигульф к какому-нибудь хряку деревенскому и с ним потолковал. И
спросил: почему дядя Агигульф с этой головой прямо к бург не поехал?
И сам себе ответил: оттого, что негоже доброму воину постоянно при
хлеве да скотине жить. Шел бы, как звали, в дружину теодобадову, в бург.
Вот и отупел от плуга Агигульф, сын Рагнариса, потому как с вольвьей
задницей много не набеседуешься.
После спросил: а меч тот кривой где? Агигульф-сосед объяснил, что в
соседнее село повезли меч.
- В какое село? - спросил Теодобад грозно.
- В то, где Гупта святой живет.
Теодобада даже перекосило от досады. Зачем святому Гупте тот кривой
меч? Агигульф-сосед сказал, что Теодобаду, воину опытному, про меч
объяснить можно, и он поймет. А сельским не объяснишь, им показать надо.
Потому и рассудили, что меч в село нужно отвезти.
Теодобад стрелу от беспокойства в руках вертел. Чуть не сломал
стрелу.
Терпеть не может Теодобад святых Бога Единого. Говорит, что воинов
портят, с толку их сбивают. Один такой святой как паршивая овца все стадо
портит. Мол, Тарасмунд, сын Рагнариса, воин хоть куда был! А в последнем
походе смотреть на него противно было. Нашел себе раба-гепида и соплями
его обмотал.
И снова крякнул с досады. Ему, Теодобаду, эту голову увидеть бы надо,
а заодно и с аланскими старейшинами об этом потолковать.
Тут и спросил Агигульф-сосед: что, мол, аланы скот не ко времени бить
затеяли? И снова помрачнел Теодобад. Об этом, мол, и говорил со
старейшинами их. Старейшины аланские говорят, что к ближайшему новолунию
отходить будут на другое становище. Говорят, еще весной, когда на зимнем
кочевье были, на юге, видели, как племя какое-то идет. Оно в стороне шло.
Аланов завидев, еще южнее отвернуло. Аланские разъезды дня два за этим
племенем на юг шли, а после вернулись. Идет себе племя какое-то на юг - и
пускай себе идет. Потому и не стали беспокоиться. Настало время, и аланы с
зимнего кочевья на летнее, к бургу перекочевали. Тут же вести пришли от
аланских сторожевых отрядов. То племя, что по весне еще видели, свернуло с
прежнего пути, к северу взяло. Видать, часть от большого того племени
откололась, решили, что не прокормит земля целый большой народ.
И еще аланы слыхивали весть. У вандалов (но не у тех ближних, из
которых Велемуд, родич наш, родом, а у тех, что южнее живут, на полпути
между зимними и летними кочевьями аланскими), вроде бы, стычка была с тем
пришлым племенем. Вроде бы, отбили вандалы у них охоту к ним соваться.
Аланы же от ближних вандалов тоже посланных ждут.
Теодобад старейшин аланских спросил: неужто отряда какого-то
испугались? Вместе бы отбились. Да еще и вандалы бы на выручку пришли бы.
Глядишь, и поход бы на чужаков этих сладился, поживились бы их богатствами
и женами. Аланские старейшины же сказали Теодобаду нашему, что не это их
тревожит. Вождя их третий сын на охоте дважды волка белого встречал. Гнал
волка белого, а тот бежал-бежал, а потом вдруг исчезал. Сын вождя к
шаманам пошел. Шаман сперва в верхний мир пошел, к небесным духам, но там
волка не было. Шаман в нижний мир пошел, к подземным духам, и там нашел
волка. Белый волк племени аланскому дорогу показывал. Хотят духи, чтобы
аланы по той дороге уходили.
Шаман в верхнем мире с предками встречался. И сказали предки: зима
будет очень ранняя, долгая и суровая. На прежнем месте останетесь - стад
своих лишитесь, стад же лишитесь - всего лишитесь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33