И сам пошел.
Отец сказал Багмсу, чтобы тот тоже шел косить.
Я подумал о том, что Багмс, хоть и гепид, хоть и раб, а люб мне стал
за эти дни. Хорошо было бы обратить его к вере в Бога Единого, чтобы и
Багмс мог по воскресеньям не работать, как мы. И сказал об этом отцу моему
Тарасмунду.
Отец мой Тарасмунд на это сказал, что не для того обращаются к Богу
Единому, чтобы по воскресеньям не работать, и дал мне затрещину.
Но я видел, что заронил в него семя мысли.
Годья в этот раз много говорил, так что я всего не запомнил. Похвалил
нас за то, что в страду не побоялись оставить свои луга и прийти в храм
Бога Единого. То есть, сказал годья, сменить повседневную суету Марфы на
служение Марии. И нечего бояться нам, сказал годья, что останемся без
сена. Ибо трудящийся достоин пропитания, так говорил Сын земной Бога
Единого, и это настоящие Его слова, их годья видел в книге.
Годья взял эту книгу и некоторое время пел по ней, а Одвульф ему
подпевал. Одвульф читать по-писаному не умеет, но знает все слова на
память.
Одвульф, как обычно, протолкался в первый ряд, поближе к алтарю и
годье. Так и ел его глазами.
Потом годья отложил книгу и заговорил о том, как благочестие даже
посреди трудов не покидает мужей. Великий рекс готов Аларих, который взял
столицу ромеев и разграбил ее, велел своим воинам не трогать святыни Бога
Единого. И даже святыни язычников трогать не велел. И через это
благочестие, проявленное среди ратного труда, был Аларих многократно
умножен во славе. Такой пример привел годья.
Мы стояли в храме и уже переминались с ноги на ногу. Только отец мой
Тарасмунд слушал очень внимательно, как всегда. Но хмур был.
Про Алариха дедушка Рагнарис куда интереснее рассказывает. Дедушку
послушать - Аларих великий воитель, а годью послушать - был этот Аларих
скучный.
Потом годья велел нам запомнить заповедь, оставленную Сыном земным
Бога Единого. Он сказал, что эта заповедь должна вечно гореть в наших
сердцах. И помолчав, возвысил голос и впечатал ее в наши сердца:
"Armahairti a wiljau jah ni hunsl", то есть: "Милости хочу, а не жертвы".
Я почувствовал, как отец мой Тарасмунд вздрогнул, потому что стоял
рядом с ним.
По выходе из храма отец мой был очень задумчив.
А вечером, после ужина, вышел во двор, кликнул Багмса и вместе с ним
отправился к дому годьи.
Я догадался, что у отца на уме, и хотел идти с ними - послушать, как
годья будет с гепидом разговаривать. Но отец велел мне оставаться дома.
Вернулись они поздно. Утром я не стал есть свой хлеб - сберег для
Багмса. Я изнывал от любопытства, хотел узнать, что произошло вчера у
годьи. Багмс сжевал мой хлеб, но ничего толком не рассказал. Отговорился
работой и ушел.
Все-таки не зря дядя Агигульф гепидов не любит.
Вечером к нам неожиданно пришел Одвульф. Мы подумали было, что он к
дяде Агигульфу пришел. Ан нет. Одвульф надел свой лучший пояс и новый плащ
с ромейской золотой фалерой. Вид такой, будто свататься решил. Мои сестры,
Сванхильда и Галесвинта, стали толкать друг друга локтями и хихикать.
Когда же Одвульф вместо сватовства, обратясь к Тарасмунду, попросил
Багмса призвать, Галесвинта в голос захохотала, а Сванхильда покраснела и
надулась.
Явился Багмс - сонный. Что-то жевал на ходу.
Тут дедушка Рагнарис спросил презрительно, какое дело у Бешеного
Волка (ибо таков смысл имени "Одвульф") чистейших готских кровей к
какому-то рабу-гепиду? И поинтересовался, ядовитый, как гриб мухомор: не
захватил ли Тарасмунд часом знаменитого гепидского вождя?
Тарасмунд невозмутимо ответствовал, что захватил он Багмса в битве и
вопросов не задавал - недосуг было.
Одвульф же усы свои вислые встопорщив, проговорил заносчиво, что в
Царстве Божием, мол, нет ни гота, ни гепида, ни кочевника, ни земледельца,
ни свободного, ни раба, а все сплошь рабы Божьи.
Дедушка Рагнарис сказал, что лучше удавиться, чем в такое царство
попасть.
И дедушка Рагнарис, который до того на Багмса и глядеть не хотел,
спросил у гепида: неужто тот и впрямь хочет в такое место попасть, где его
посадят за один стол с болтливым и хвастливым вандалом?
Багмс подумал и головой помотал.
Дедушка не отступался: может, Багмсу милее с высокомерным герулом
рядом сидеть?
Тут Багмс совсем растерялся и уставился на Тарасмунда.
Я подумал о том, что Багмс, может быть, не очень хорошо понимает
по-готски.
И сказал об этом.
Тут Одвульф закричал, что Багмс все понимает не хуже гота, хоть и
гепид.
А дедушка напустился на меня за то, что встреваю в разговор, и прочь
из дома выгнал. А заодно и сестер моих, Галесвинту и Сванхильду.
Я сел на колоду посреди двора. Из дома нашего доносились яростные
крики. Медведем зычно ревел дедушка Рагнарис; матерым волком вторил ему
Одвульф. А Тарасмунд и Багмс молчали.
Потом откинулась дверь, во двор выскочил Одвульф. Чуть не налетел на
меня и скрылся в темноте. В спину ему полетел из раскрытой двери кувшин.
Дедушка Рагнарис продолжал выкрикивать угрозы.
Я понял, что Одвульфу снова не удалось достичь святости.
А сестрам моим, Сванхильде и Галесвинте, все хиханьки да хаханьки.
КАК ТАРАСМУНД К ТЕОДОБАДУ ОТПРАВИЛСЯ
Вскоре после покоса это было. Я услышал, как Хродомер говорит дедушке
Рагнарису: "Нет ничего доброго в том, чтобы готы из-за какого-то гепида
между собой ссорились". Дедушка покраснел и набычился. Я понял, что
Хродомер это про нашу семью говорит.
Потому что дядя Агигульф затаил злобу на Багмса-гепида и говорил
Тарасмунду, что в доме полно молодых девок и нечего всяких скамаров в дом
пускать.
Тарасмунд на это возражал, что взял Багмса как военную добычу и что
от Багмса в хозяйстве польза. А вот он, Агигульф, только и горазд в
походах, что бабам юбки задирать, а об умножении богатств родовых ему,
Агигульфу, думать и некогда.
На что Агигульф справедливо возражал, что не тащить же всех этих баб,
которым он в походах юбки задирает, в родовое гнездо.
И добавил, что вот, в стойле конь стоит - а кем, интересно, упряжь
богатая коню добыта?
С другого бока Тарасмунда клевал дедушка Рагнарис. Хоть и не люб был
дедушке Рагнарису гепид, но оценил он его хозяйственную хватку. Да и
здоров был этот гепид, как бык. Так что цена ему была большая. Хватит,
чтобы Ульфа с семейством выкупить. Потому что хотя дедушка Рагнарис об
этом никогда и не говорил, его постоянно жгла мысль о том, что Ульф и его
семья не дома, у Теодобада маются.
И Ильдихо тоже подливала масла в огонь. Девки совсем дурные стали, не
уследишь за ними - и что тогда будет? Особенно Галесвинта шустрая. Сейчас
смешки, а как гепидыша в подоле принесет, не снести ей, Ильдихо, головы -
за недогляд. Тарасмунд первый ей голову и оторвет.
Как-то вечером дедушка Рагнарис крупно повздорил по этому поводу с
Тарасмундом и ушел на курганы.
Отец же мой Тарасмунд, вместо того, чтобы дожидаться, пока дедушка
избудет свою ярость на курганах, пошел за ним следом. Я сказал моему брату
Гизульфу: "Раз ты теперь воин, то скрытно пойди за ними следом и посмотри,
что там произойдет. И если случится беда, приди на помощь нашему отцу
Тарасмунду". Сам же я не пошел, потому что боялся, только не стал говорить
об этом.
Гизульф тоже боялся, я видел это, но пошел. Я ждал его долго и
незаметно уснул.
Брат мой Гизульф разбудил меня посреди ночи. Вывел меня во двор,
чтобы не всполошилась наша мать Гизела.
Мы сели на колоду, что посреди двора была, и Гизульф сказал: "Я их
видел!"
Я сперва не понял, о чем он говорит, и переспросил: "Дедушку с
отцом?"
Но Гизульф покачал головой и сказал, сердясь на мою непонятливость:
"Да нет же, Арбра и Алариха".
И стал рассказывать, как подкрался незаметно к курганам и вдруг был
оглушен звуком как бы от битвы сотен всадников. И земля вокруг курганов
гудела. На вершинах курганов горели призрачные огни, как если бы скрытно
жгли там костры, прячась от врагов.
Когда он, Гизульф, высунулся из своего укрытия, трепеща, как бы его
не обнаружили, то увидел Алариха, по левую руку от Алариха стоял Арбр, а
по правую - дедушка Рагнарис. И за их спинами стояло молчаливое воинство.
Аларих был в тяжелых аланских доспехах, с большим копьем-ангоном, в
позолоченном шлеме, из-под козыря шлема было видно страшное лицо Алариха.
Арбр же был наг. Лицо его было оскалено улыбкой, и зубы Арбра сверкали в
свете луны. А глаза у него были такие, что лучше было бы не смотреть в них
никогда. То были глаза вутьи-одержимого, которому уже не место среди
людей. Сам Вотан смотрел его глазами.
И все они с угрозой надвигались на отца нашего Тарасмунда.
Тут Гизульф сделал паузу и попросил, чтобы я ему воды из колодца
принес. Потому что он натерпелся страху там, на курганах, в горле у него
пересохло, и дальше рассказывать он не может.
Я встал, пошел к колодцу, принес воды моему брату Гизульфу; потом
ждал, пока он напьется.
Гизульф напился воды, но не спешил продолжать. Тогда я сказал: "Если
ты не расскажешь, что было дальше, то я закричу, и весь дом узнает, как ты
за дедом на курганы бегал".
Тогда Гизульф сказал шепотом, что отец наш Тарасмунд стоял перед ними
неподвижно и только крест в круге чертил перед собой. Богарь наш говорил,
это лучшее оружие в незримой брани. И еще, говорил богарь, когда что умом
постигнуть не можешь, делай так. А Тарасмунд, отец наш, всегда очень
внимательно слушает богаря.
Я потихоньку тоже начертил перед собой крест в круге и мне стало
спокойнее.
"А дальше что было?" - спросил я моего брата Гизульфа.
"Дальше я ушел", - сказал Гизульф.
Мы вместе вознесли молитву за нашего отца Тарасмунда, чтобы легче
было ему отражать натиск неведомых сил, и отправились спать.
Утром мы проснулись от того, что в доме была суета. Женщины
суетились, собирали вещи и еду, Тарасмунд седлал коня. Сперва мы подумали,
что отец наш Тарасмунд опять в поход собирается.
Я спросил отца, куда он хочет пойти. Отец сказал: "В бург, к
Теодобаду". Я просил его взять меня с собой. Дедушка Рагнарис не хотел,
чтобы отец брал меня с собой. Гизульф тоже просился с ним, но отец велел
ему оставаться с дядей Агигульфом и помогать ему.
Моя сестра Галесвинта ходила надутая, будто у нее любимую игрушку
отбирают.
Так оно и было.
Отец кликнул Багмса и сказал ему, чтобы шел с ним в бург к Теодобаду.
Что хочет его на своего брата Ульфа сменять.
Багмс ему на это ничего не сказал.
На Багмса навьючили припасы. Отец мой сказал, что верхом поедет. Тут
дядя Агигульф разволновался и стал говорить насчет коня. Может быть,
осенью случится ему, Агигульфу, в поход идти. А как что с конем стрясется?
На чем он, дядя Агигульф в поход пойдет? А пешим ходить - благодарю
покорно, это значит к шапочному разбору поспевать. И что ему, дяде
Агигульфу, ведомо, что есть у Теодобада задумка кое-кого из соседей по
осени от излишков избавить. И неплохо бы, кстати, Тарасмунду насчет этого
все в бурге вызнать, раз уж собрался. Да, и с конем поласковей да
поосторожней. Как бы чего не вышло.
Дедушка Рагнарис на дядю Агигульфа цыкнул. Мол, идет Тарасмунд в бург
по важному делу и вид должен иметь подобающий, а не как последний скамар.
И на Агигульфа напустился: на себя бы поглядел, только и знает, что с
Гизарной и Валамиром бражничать, живот отрастил и забыл, небось, с какой
стороны на лошадь садятся. Только и помнит, с какой стороны на бабу
залезать.
Тут Тарасмунд, который под эти крики спокойно седлал коня, сказал,
что он уходит.
И пошли. Впереди отец мой Тарасмунд верхом; за ним Багмс с припасами
на плечах.
ВОЗВРАЩЕНИЕ ТАРАСМУНДА
Возвращения отца моего Тарасмунда все мы ждали с нетерпением.
Особенно дедушка Рагнарис его ждал. И так волновался дедушка Рагнарис, что
замучил всех домашних придирками и попреками, зачастую несправедливыми.
Так что под конец все мы уже ждали не могли дождаться, когда же
возвратится Тарасмунд из бурга.
На седьмой день, как отец мой Тарасмунд в бург уехал, солнце уже
садилось, все люди от работ своих в дома возвратились. Гизульф на околицу
ходил; вот он вбегает в дом и кричит, что Тарасмунд возвращается.
Дедушка Рагнарис на Гизульфа рявкнул: зачем, дескать, кричать,
будоражить? И что тут особенного в том, что Тарасмунд возвращается? Не
пристало готскому воину суетиться. Ибо иное заповедовали нам предки. Дал
Гизульфу оплеуху, а сам поскорее на двор выскочил.
И мы все вслед за ним вышли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Отец сказал Багмсу, чтобы тот тоже шел косить.
Я подумал о том, что Багмс, хоть и гепид, хоть и раб, а люб мне стал
за эти дни. Хорошо было бы обратить его к вере в Бога Единого, чтобы и
Багмс мог по воскресеньям не работать, как мы. И сказал об этом отцу моему
Тарасмунду.
Отец мой Тарасмунд на это сказал, что не для того обращаются к Богу
Единому, чтобы по воскресеньям не работать, и дал мне затрещину.
Но я видел, что заронил в него семя мысли.
Годья в этот раз много говорил, так что я всего не запомнил. Похвалил
нас за то, что в страду не побоялись оставить свои луга и прийти в храм
Бога Единого. То есть, сказал годья, сменить повседневную суету Марфы на
служение Марии. И нечего бояться нам, сказал годья, что останемся без
сена. Ибо трудящийся достоин пропитания, так говорил Сын земной Бога
Единого, и это настоящие Его слова, их годья видел в книге.
Годья взял эту книгу и некоторое время пел по ней, а Одвульф ему
подпевал. Одвульф читать по-писаному не умеет, но знает все слова на
память.
Одвульф, как обычно, протолкался в первый ряд, поближе к алтарю и
годье. Так и ел его глазами.
Потом годья отложил книгу и заговорил о том, как благочестие даже
посреди трудов не покидает мужей. Великий рекс готов Аларих, который взял
столицу ромеев и разграбил ее, велел своим воинам не трогать святыни Бога
Единого. И даже святыни язычников трогать не велел. И через это
благочестие, проявленное среди ратного труда, был Аларих многократно
умножен во славе. Такой пример привел годья.
Мы стояли в храме и уже переминались с ноги на ногу. Только отец мой
Тарасмунд слушал очень внимательно, как всегда. Но хмур был.
Про Алариха дедушка Рагнарис куда интереснее рассказывает. Дедушку
послушать - Аларих великий воитель, а годью послушать - был этот Аларих
скучный.
Потом годья велел нам запомнить заповедь, оставленную Сыном земным
Бога Единого. Он сказал, что эта заповедь должна вечно гореть в наших
сердцах. И помолчав, возвысил голос и впечатал ее в наши сердца:
"Armahairti a wiljau jah ni hunsl", то есть: "Милости хочу, а не жертвы".
Я почувствовал, как отец мой Тарасмунд вздрогнул, потому что стоял
рядом с ним.
По выходе из храма отец мой был очень задумчив.
А вечером, после ужина, вышел во двор, кликнул Багмса и вместе с ним
отправился к дому годьи.
Я догадался, что у отца на уме, и хотел идти с ними - послушать, как
годья будет с гепидом разговаривать. Но отец велел мне оставаться дома.
Вернулись они поздно. Утром я не стал есть свой хлеб - сберег для
Багмса. Я изнывал от любопытства, хотел узнать, что произошло вчера у
годьи. Багмс сжевал мой хлеб, но ничего толком не рассказал. Отговорился
работой и ушел.
Все-таки не зря дядя Агигульф гепидов не любит.
Вечером к нам неожиданно пришел Одвульф. Мы подумали было, что он к
дяде Агигульфу пришел. Ан нет. Одвульф надел свой лучший пояс и новый плащ
с ромейской золотой фалерой. Вид такой, будто свататься решил. Мои сестры,
Сванхильда и Галесвинта, стали толкать друг друга локтями и хихикать.
Когда же Одвульф вместо сватовства, обратясь к Тарасмунду, попросил
Багмса призвать, Галесвинта в голос захохотала, а Сванхильда покраснела и
надулась.
Явился Багмс - сонный. Что-то жевал на ходу.
Тут дедушка Рагнарис спросил презрительно, какое дело у Бешеного
Волка (ибо таков смысл имени "Одвульф") чистейших готских кровей к
какому-то рабу-гепиду? И поинтересовался, ядовитый, как гриб мухомор: не
захватил ли Тарасмунд часом знаменитого гепидского вождя?
Тарасмунд невозмутимо ответствовал, что захватил он Багмса в битве и
вопросов не задавал - недосуг было.
Одвульф же усы свои вислые встопорщив, проговорил заносчиво, что в
Царстве Божием, мол, нет ни гота, ни гепида, ни кочевника, ни земледельца,
ни свободного, ни раба, а все сплошь рабы Божьи.
Дедушка Рагнарис сказал, что лучше удавиться, чем в такое царство
попасть.
И дедушка Рагнарис, который до того на Багмса и глядеть не хотел,
спросил у гепида: неужто тот и впрямь хочет в такое место попасть, где его
посадят за один стол с болтливым и хвастливым вандалом?
Багмс подумал и головой помотал.
Дедушка не отступался: может, Багмсу милее с высокомерным герулом
рядом сидеть?
Тут Багмс совсем растерялся и уставился на Тарасмунда.
Я подумал о том, что Багмс, может быть, не очень хорошо понимает
по-готски.
И сказал об этом.
Тут Одвульф закричал, что Багмс все понимает не хуже гота, хоть и
гепид.
А дедушка напустился на меня за то, что встреваю в разговор, и прочь
из дома выгнал. А заодно и сестер моих, Галесвинту и Сванхильду.
Я сел на колоду посреди двора. Из дома нашего доносились яростные
крики. Медведем зычно ревел дедушка Рагнарис; матерым волком вторил ему
Одвульф. А Тарасмунд и Багмс молчали.
Потом откинулась дверь, во двор выскочил Одвульф. Чуть не налетел на
меня и скрылся в темноте. В спину ему полетел из раскрытой двери кувшин.
Дедушка Рагнарис продолжал выкрикивать угрозы.
Я понял, что Одвульфу снова не удалось достичь святости.
А сестрам моим, Сванхильде и Галесвинте, все хиханьки да хаханьки.
КАК ТАРАСМУНД К ТЕОДОБАДУ ОТПРАВИЛСЯ
Вскоре после покоса это было. Я услышал, как Хродомер говорит дедушке
Рагнарису: "Нет ничего доброго в том, чтобы готы из-за какого-то гепида
между собой ссорились". Дедушка покраснел и набычился. Я понял, что
Хродомер это про нашу семью говорит.
Потому что дядя Агигульф затаил злобу на Багмса-гепида и говорил
Тарасмунду, что в доме полно молодых девок и нечего всяких скамаров в дом
пускать.
Тарасмунд на это возражал, что взял Багмса как военную добычу и что
от Багмса в хозяйстве польза. А вот он, Агигульф, только и горазд в
походах, что бабам юбки задирать, а об умножении богатств родовых ему,
Агигульфу, думать и некогда.
На что Агигульф справедливо возражал, что не тащить же всех этих баб,
которым он в походах юбки задирает, в родовое гнездо.
И добавил, что вот, в стойле конь стоит - а кем, интересно, упряжь
богатая коню добыта?
С другого бока Тарасмунда клевал дедушка Рагнарис. Хоть и не люб был
дедушке Рагнарису гепид, но оценил он его хозяйственную хватку. Да и
здоров был этот гепид, как бык. Так что цена ему была большая. Хватит,
чтобы Ульфа с семейством выкупить. Потому что хотя дедушка Рагнарис об
этом никогда и не говорил, его постоянно жгла мысль о том, что Ульф и его
семья не дома, у Теодобада маются.
И Ильдихо тоже подливала масла в огонь. Девки совсем дурные стали, не
уследишь за ними - и что тогда будет? Особенно Галесвинта шустрая. Сейчас
смешки, а как гепидыша в подоле принесет, не снести ей, Ильдихо, головы -
за недогляд. Тарасмунд первый ей голову и оторвет.
Как-то вечером дедушка Рагнарис крупно повздорил по этому поводу с
Тарасмундом и ушел на курганы.
Отец же мой Тарасмунд, вместо того, чтобы дожидаться, пока дедушка
избудет свою ярость на курганах, пошел за ним следом. Я сказал моему брату
Гизульфу: "Раз ты теперь воин, то скрытно пойди за ними следом и посмотри,
что там произойдет. И если случится беда, приди на помощь нашему отцу
Тарасмунду". Сам же я не пошел, потому что боялся, только не стал говорить
об этом.
Гизульф тоже боялся, я видел это, но пошел. Я ждал его долго и
незаметно уснул.
Брат мой Гизульф разбудил меня посреди ночи. Вывел меня во двор,
чтобы не всполошилась наша мать Гизела.
Мы сели на колоду, что посреди двора была, и Гизульф сказал: "Я их
видел!"
Я сперва не понял, о чем он говорит, и переспросил: "Дедушку с
отцом?"
Но Гизульф покачал головой и сказал, сердясь на мою непонятливость:
"Да нет же, Арбра и Алариха".
И стал рассказывать, как подкрался незаметно к курганам и вдруг был
оглушен звуком как бы от битвы сотен всадников. И земля вокруг курганов
гудела. На вершинах курганов горели призрачные огни, как если бы скрытно
жгли там костры, прячась от врагов.
Когда он, Гизульф, высунулся из своего укрытия, трепеща, как бы его
не обнаружили, то увидел Алариха, по левую руку от Алариха стоял Арбр, а
по правую - дедушка Рагнарис. И за их спинами стояло молчаливое воинство.
Аларих был в тяжелых аланских доспехах, с большим копьем-ангоном, в
позолоченном шлеме, из-под козыря шлема было видно страшное лицо Алариха.
Арбр же был наг. Лицо его было оскалено улыбкой, и зубы Арбра сверкали в
свете луны. А глаза у него были такие, что лучше было бы не смотреть в них
никогда. То были глаза вутьи-одержимого, которому уже не место среди
людей. Сам Вотан смотрел его глазами.
И все они с угрозой надвигались на отца нашего Тарасмунда.
Тут Гизульф сделал паузу и попросил, чтобы я ему воды из колодца
принес. Потому что он натерпелся страху там, на курганах, в горле у него
пересохло, и дальше рассказывать он не может.
Я встал, пошел к колодцу, принес воды моему брату Гизульфу; потом
ждал, пока он напьется.
Гизульф напился воды, но не спешил продолжать. Тогда я сказал: "Если
ты не расскажешь, что было дальше, то я закричу, и весь дом узнает, как ты
за дедом на курганы бегал".
Тогда Гизульф сказал шепотом, что отец наш Тарасмунд стоял перед ними
неподвижно и только крест в круге чертил перед собой. Богарь наш говорил,
это лучшее оружие в незримой брани. И еще, говорил богарь, когда что умом
постигнуть не можешь, делай так. А Тарасмунд, отец наш, всегда очень
внимательно слушает богаря.
Я потихоньку тоже начертил перед собой крест в круге и мне стало
спокойнее.
"А дальше что было?" - спросил я моего брата Гизульфа.
"Дальше я ушел", - сказал Гизульф.
Мы вместе вознесли молитву за нашего отца Тарасмунда, чтобы легче
было ему отражать натиск неведомых сил, и отправились спать.
Утром мы проснулись от того, что в доме была суета. Женщины
суетились, собирали вещи и еду, Тарасмунд седлал коня. Сперва мы подумали,
что отец наш Тарасмунд опять в поход собирается.
Я спросил отца, куда он хочет пойти. Отец сказал: "В бург, к
Теодобаду". Я просил его взять меня с собой. Дедушка Рагнарис не хотел,
чтобы отец брал меня с собой. Гизульф тоже просился с ним, но отец велел
ему оставаться с дядей Агигульфом и помогать ему.
Моя сестра Галесвинта ходила надутая, будто у нее любимую игрушку
отбирают.
Так оно и было.
Отец кликнул Багмса и сказал ему, чтобы шел с ним в бург к Теодобаду.
Что хочет его на своего брата Ульфа сменять.
Багмс ему на это ничего не сказал.
На Багмса навьючили припасы. Отец мой сказал, что верхом поедет. Тут
дядя Агигульф разволновался и стал говорить насчет коня. Может быть,
осенью случится ему, Агигульфу, в поход идти. А как что с конем стрясется?
На чем он, дядя Агигульф в поход пойдет? А пешим ходить - благодарю
покорно, это значит к шапочному разбору поспевать. И что ему, дяде
Агигульфу, ведомо, что есть у Теодобада задумка кое-кого из соседей по
осени от излишков избавить. И неплохо бы, кстати, Тарасмунду насчет этого
все в бурге вызнать, раз уж собрался. Да, и с конем поласковей да
поосторожней. Как бы чего не вышло.
Дедушка Рагнарис на дядю Агигульфа цыкнул. Мол, идет Тарасмунд в бург
по важному делу и вид должен иметь подобающий, а не как последний скамар.
И на Агигульфа напустился: на себя бы поглядел, только и знает, что с
Гизарной и Валамиром бражничать, живот отрастил и забыл, небось, с какой
стороны на лошадь садятся. Только и помнит, с какой стороны на бабу
залезать.
Тут Тарасмунд, который под эти крики спокойно седлал коня, сказал,
что он уходит.
И пошли. Впереди отец мой Тарасмунд верхом; за ним Багмс с припасами
на плечах.
ВОЗВРАЩЕНИЕ ТАРАСМУНДА
Возвращения отца моего Тарасмунда все мы ждали с нетерпением.
Особенно дедушка Рагнарис его ждал. И так волновался дедушка Рагнарис, что
замучил всех домашних придирками и попреками, зачастую несправедливыми.
Так что под конец все мы уже ждали не могли дождаться, когда же
возвратится Тарасмунд из бурга.
На седьмой день, как отец мой Тарасмунд в бург уехал, солнце уже
садилось, все люди от работ своих в дома возвратились. Гизульф на околицу
ходил; вот он вбегает в дом и кричит, что Тарасмунд возвращается.
Дедушка Рагнарис на Гизульфа рявкнул: зачем, дескать, кричать,
будоражить? И что тут особенного в том, что Тарасмунд возвращается? Не
пристало готскому воину суетиться. Ибо иное заповедовали нам предки. Дал
Гизульфу оплеуху, а сам поскорее на двор выскочил.
И мы все вслед за ним вышли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33