Нута ясновидящий был, если бы от
потрясения не умер, то сказал бы по углю остывшему, кто те злодеи были,
что капище сожгли.
Другие же говорили, что надежда на Гупту осталась. Гупта тоже
ясновидящий да к тому же еще и святой. Гупту тоже можно было бы спросить.
Но только где его искать, Гупту?
Одвульф говорил, что Гупта к гепидам пошел. Стало быть, наш дядя
Агигульф должен был с Гуптой встретиться.
Когда Нута умер, другой жрец, Верекунд, пытался с духом Нуты
говорить, чтобы тот имя святотатца назвал. Но не нашел Нуту. О том Гизарне
и сказал Верекунд. Гизарна опечалился и спросил: что же теперь делать? Как
узнать, кто враг наш? Верекунд ему ответил, что думать будет, а Гизарна
пусть идет и отдыхает.
О чем Верекунд думал, о том Гизарна не ведал. Сидел и угощался.
Посреди трапезы вошел младший жрец. Дождался, пока насытится Гизарна,
после одежду чистую подал Гизарне, чтобы тот переоделся. Гизарна на одежду
поглядел и душой захолодел: особая то была одежда, белая, жреческими
рунами расписанная. Спросил жреца: зачем, мол, такую одежду надевать? Жрец
и сказал все, как было. Как ходил Верекунд за Нутой, чтобы спросить Нуту
обо всем, но не угнался за духом ясновидящего. Хочет он, чтобы помог ему
Гизарна. Кровь у Гизарны молодая, а ноги быстрые. Гизарна догонит Нуту.
Пусть спросит, кто святилище разорил, а жрецам Нута пусть ответ даст: кто
из жрецов здешних место Нуты занять достоин.
Смекнул тут Гизарна, к чему младший жрец речь ведет. Слишком близко,
видать, большое капище к гепидам стоит. Совсем огепидились жрецы. Ты к ним
с вестью, а они тебя резать. И подумал Гизарна о том, что неизвестно еще,
догонит ли он Нуту; а селу своему родному он живой нужен.
Рассудив же так, схватил Гизарна со стола кувшин, полный пива, и об
голову жреца разбил; после из избы выскочил и был таков. По дороге еще
двое младших жрецов Гизарну остановить пытались, но и их сокрушил могучими
ударами Гизарна. Вырвался из капища. Никому ущерба большого не нанес и сам
не пострадал; однако коня лишился.
Полдня хоронился возле капища, в буреломе прятался. Выжидал. Ночью,
когда светать уже стало, коня свел с пастбища, что возле капища было. Те,
кто в ночном с конями были, не слишком за табуном приглядывали. Кто в
капище пойдет коней красть?
А вот Гизарна пошел.
Так и спасся из капища. Хоть совета от жрецов не привез, но зато
привез вести. И себя воротил в целости.
Тут Тарасмунд сказал Гизарне, что получил он добрый урок - каковы
языческие капища. Чем по местам таскаться, где бревнам поклоняются, шел бы
лучше в храм Бога Единого и с годьей потолковал. Он, Тарасмунд, сам
объяснить не берется, а годья хорошо такие вещи растолковывает.
Рагнарис заревел, что не для того Тарасмунда пригласили, чтобы он
подобные речи вел. О деле думать нужно, а не богами квитаться.
Хродомер же, как Гизарна о Верекунде речь повел, за голову взялся да
так и держался, будто болела у него голова. На лице страдание застыло.
Когда замолчали все, сказал Хродомер:
- Дурак ты, Гизарна. Думали мы, один Одвульф у нас дурак, оказалось -
двое вас таких. Сговорились вы, что ли, село наше позорить?
И спросил Гизарну:
- Если тебя за Нутой посылать хотели, то как бы Нута через тебя,
мертвого, волю свою объявил?
Гизарна рот раскрыл. Видно было, что он о том и не подумал. Он так
Хродомеру и сознался. Хродомер же рассказал, что когда был в таких же
летах, что и Гизарна, посылали его за духом одного умершего воина -
спросить, кому он землю завещает, ибо остались у него дети, дочь и
незаконнорожденный сын. В том же капище это было. Нута тогда в силе был.
Дали тогда Хродомеру одежду, белую, с рунами, как ту, что Гизарна отверг.
Отвели в священный круг, к Вотану, и дали испить священного меда, того, за
который Вотан умер. И Нута тоже меда испил. И взял его Нута за руку, и они
пошли того воина искать. И догнали того воина. Возле самой Вальхаллы
догнали. Не хотел тот воин с ними говорить, ибо о другом его мысли были.
Но Нута с Хродомером его принудили. И сказал тогда тот воин, чтобы землю
сыну отдали, хоть и не от жены рожден. И больше говорить не стал,
повернулся и ушел. Хродомер за ним пойти хотел, потянуло его в Вальхаллу,
но Нута не позволил. Сказал, что время его не пришло. И вернулись они с
Нутой назад.
Гизарна как услышал, зубами заскрежетал от досады. Вальхаллу мог бы
увидеть, если бы не сбежал! Хоть сейчас бросай все и беги к жрецам
каяться.
Тут все зашумели. Хродомер же всех вон выгнал, сказав: "Ступайте все
отсюда. Устал я".
Дедушка Рагнарис потом сказал, что Хродомер устал от нашей глупости.
Я по дедушкиному лицу видел, что дедушка опасаться начал: с какими-то
вестями дядя Агигульф от гепидов вернется.
Дядя Агигульф с Валамиром к полудню следующего дня вернулись. Мы уж
не чаяли дождаться, ибо все посланники наши с дурными вестями
возвращались. Эти же веселые вернулись, с уханьем молодецким по улице
проскакали.
Дедушка Рагнарис как завидел, так сразу за голову схватился: вот уж
точно, наозоровали у гепидов наши богатыри! Иначе не стали бы так
веселиться. Дедушка Рагнарис своего младшего сына, любимца Вотана, хорошо
знал.
Дядя Агигульф на двор заскочил, с коня соскочил, поводья Гизульфу
кинул, сестру мою Галесвинту (под руку подвернулась) поднял в воздух и
закружил, выпью крича. По всему видно было - знатно озоровал дядя
Агигульф, с Валамиром, дружком своим, у гепидов посланцем будучи.
После Галесвинту на ноги поставил и на Сванхильду покусился, рыча
престрашно. Да, стосковался по дому дядя Агигульф. Любо-дорого глядеть
было на дядю нашего Агигульфа, какой он добрый молодец: на поясе мертвая
голова болтается, из-под шлема белокурые кудри во все стороны торчат.
Стоит дядя Агигульф, осматривается, все ли ладно во дворе, травинку
покусывает. В серых глазах солнечный свет. У дяди Агигульфа глаза с
лучиками, дедушка говорит, что это к богатству.
Отвели дядю Агигульфа в дом. Сестры мои, мать и дедушкина наложница
Ильдихо его помыли, накормили, напоили, как доброго коня, чуть не скребком
почистили. После дедушка Рагнарис велел дяде Агигульфу все, как было,
сперва в дому рассказать. После одвульфова посольства страшно боялся
дедушка, что и этот посланник опозорит его.
Вот что дядя Агигульф рассказал.
Ехали с Валамиром весело. Хорошо ехали. Дядя Агигульф мертвую голову
на копье надел и все похвалялся, что так-то к гепидам и въедет. Знай
наших!
Тут дедушка Рагнарис дураком его назвал. Кто же так поступает? Вдруг
голова от какого-нибудь гепида, поди их всех упомни.
Дядя Агигульф признался, что он тоже так подумал. И Вотан, не иначе,
присоветовал ему благоразумие проявить, потому что еще загодя спрятал он
голову в седельную суму.
Гепидский дозор их задолго до села гепидского выследил. Как гепиды из
засады вышли, приготовились наши богатыри к бою. Но боя не получилось.
Знакомые это оказались гепиды, вместе на дальнего Афару за солью ходили.
Они Валамира признали. Дядя Агигульф в тот поход не ходил, потому что
болен был, с огневицей да трясовицей боролся, а потом поле наше пахал, о
чем вспоминать не любит.
И спросили наши богатыри гепидов: почему, мол, те дозор выслали.
Гепиды отвечали, что неспокойно стало в округе, чужие так и шастают. Один
из дозорных этих с нашими в село их поехал. По дороге рассказал, что у них
приключилось.
Есть у них в селе один человек по прозванию Сьюки. У него было трое
сыновей. Сьюки и двое старших его сыновей живы-здоровы, и жены их здоровы,
и дети их тоже здоровы, в чем гости дорогие смогут убедиться, когда в село
приедут. Только вот не советует тот гепид нашим богатырям к этому Сьюки
ходить, ибо старец сей въедливый да самодурный, откуда и прозвище взялось
"Сьюки", то есть "Напасть". По-настоящему этого Сьюки Сигисмундом зовут.
Младшего же сына этого Сьюки-Сигисмунда прозывали Скалья.
И вот какая с этим Скальей беда случилась.
Был он добрым воином, одним из лучших. Агигульф помнил Скалью по
одному походу и подтвердил: действительно, добрый воин. А Валамир Скалью
не припомнил, хотя недавно, по весне, вместе с теми гепидами в поход
ходил.
Внезапно напасть эта Скалью постигла. Два только года назад это
произошло. В одночасье снизошла на Скалью священная ярость. Отчего
снизошла - никому не ведомо, да только так она со Скальей и осталась. И
стал Скалья вутьей, одержимым; одичал и жил с той поры в лесах.
Он не имел жены, этот Скалья, и с отцом своим жить не стал, ибо Сьюки
хоть кого из себя выведет. Так и случилось, что Скалья дом поставил себе
на краю села, подальше от родителя своего. И никто не мог ему в том
перечить, ибо все свое добро добыл Скалья в походах, а что в походах
добыто, на то родитель руку наложить на смеет. Усердный был человек
Скалья.
Два раба у Скальи было и одна молодая рабыня. С ними и жил в своем
доме на краю села.
И вот беда такая! В одночасье снизошла на Скалью священная ярость. Ни
с того ни с сего зарубил рабов своих, скот перебил, дом свой поджег и ушел
в леса.
С той поры так и жил - по лесам бродил. Охотникам иногда он
попадался. А жил он на озере. Если от вашего озера считать (так гепиды про
наше озеро говорили), то это четвертое озеро будет. На том-то озере он и
жил, вутья Скалья.
Видели раз или два его с выводком волчиным. Не иначе, дети Скальи, от
волчицы рожденные.
К вутье-одержимому никто не подходил близко; однако не было случая,
чтобы он своих тронул. Так Агигульфу с Валамиром дозорный-гепид поведал.
Недавно же явился Скалья в село. Среди бела дня пришел. Один пришел,
не было с ним волков. Труп принес. Закричал Скалья страшным голосом, труп
посреди села бросил, сам же повернулся и обратно в лес пошел.
Увидели мы тут, что какого-то чужака Скалья убил. Одежды на трупе не
было, все с него Скалья снял. Распорот живот, сердце и печень вырваны.
Видать, съел их Скалья, ибо когда приходил, лицо у него было в черной
крови.
Но все равно видно было, что чужой этот человек, убитый Скальей.
А еще через несколько дней охотники Скалью в лесу нашли. Весь
изрублен был Скалья страшно. Видно было, что свирепый бой шел, ибо одному
человеку не одолеть Скалью. Не меньше десятка их, видать, было. И те, кто
убил Скалью, уходить умели, ибо следы хорошо запутали. Только недалеко от
того места, где битва та шла, стрелу в дереве нашли. Чужая это стрела
была, незнакомая. В наших местах таких не делают. Короче, чем у нас, у
гепидов.
И сказал тот дозорный, что с нашими посланцами ехал: "У нас говорят,
что не жить тем, кто Скалью убил, ибо потомство его мстить будет за гибель
родителя своего. Тот волчий выводок уже подрос. Те, кто волчат видел,
говорят - по повадке видно, не иначе, дети Скальи то были".
Как Скалью убитого нашли, то сперва на вас, на готов, подумали (это
гепид рассказывает). А потом вспомнили, что нет лучников среди готов. И
отродясь не было.
Богатыри наши обиду проглотили, ибо помнили, что посланцами едут.
Агигульф решил о другом поговорить и спросил, не сохранилась ли
голова от того чужака. Гепид отвечал: нет, не сохранилась. Сожгли вместе с
головой - так старейшины велели.
Агигульф с минуту молча ехал; после же решился и сказал, что, мол, у
него тоже подобный случай был.
И замолчал значительно.
Гепид спросил, что за случай. Агигульф вместо ответа голову из мешка
достал и гепида поразил. И сказал, что ради этой головы и едет. Возле
нашего села тоже чужаки объявились, вот старейшины и послали лучших воинов
с гепидскими старейшинами разговаривать.
А потом возьми да и спроси того гепида: не ваш ли часом под мой
боевой топор подвернулся?
Гепид голову двумя руками принял, за щеки взял, долго вглядывался,
поворачивал так и эдак, после назад вернул Агигульфу со словами: нет,
незнакомый. А после добавил: "А с чего ему нашим быть, у нас в селе, кроме
Скальи, и не помирал никто. А это не Скалья".
Так втроем, дивясь и беседуя, в село и приехали.
Со старейшинами был разговор, продолжал Агигульф. Старейшины рассказ
того гепида подтвердили: да, ходят здесь в округе чужие. Для того и дозор
вперед села выслали, что те из наших, кто бортничает, говорят, что кто-то
мед крадет.
Тут дедушка Рагнарис спросил: "А задержались-то вы с Валамиром
почему?"
Дядя Агигульф сперва не хотел говорить, а после сознался. На свадьбу
они попали ненароком. От приглашения особенно не отбивались, да и
невежливо это, ведь посланцами приехали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
потрясения не умер, то сказал бы по углю остывшему, кто те злодеи были,
что капище сожгли.
Другие же говорили, что надежда на Гупту осталась. Гупта тоже
ясновидящий да к тому же еще и святой. Гупту тоже можно было бы спросить.
Но только где его искать, Гупту?
Одвульф говорил, что Гупта к гепидам пошел. Стало быть, наш дядя
Агигульф должен был с Гуптой встретиться.
Когда Нута умер, другой жрец, Верекунд, пытался с духом Нуты
говорить, чтобы тот имя святотатца назвал. Но не нашел Нуту. О том Гизарне
и сказал Верекунд. Гизарна опечалился и спросил: что же теперь делать? Как
узнать, кто враг наш? Верекунд ему ответил, что думать будет, а Гизарна
пусть идет и отдыхает.
О чем Верекунд думал, о том Гизарна не ведал. Сидел и угощался.
Посреди трапезы вошел младший жрец. Дождался, пока насытится Гизарна,
после одежду чистую подал Гизарне, чтобы тот переоделся. Гизарна на одежду
поглядел и душой захолодел: особая то была одежда, белая, жреческими
рунами расписанная. Спросил жреца: зачем, мол, такую одежду надевать? Жрец
и сказал все, как было. Как ходил Верекунд за Нутой, чтобы спросить Нуту
обо всем, но не угнался за духом ясновидящего. Хочет он, чтобы помог ему
Гизарна. Кровь у Гизарны молодая, а ноги быстрые. Гизарна догонит Нуту.
Пусть спросит, кто святилище разорил, а жрецам Нута пусть ответ даст: кто
из жрецов здешних место Нуты занять достоин.
Смекнул тут Гизарна, к чему младший жрец речь ведет. Слишком близко,
видать, большое капище к гепидам стоит. Совсем огепидились жрецы. Ты к ним
с вестью, а они тебя резать. И подумал Гизарна о том, что неизвестно еще,
догонит ли он Нуту; а селу своему родному он живой нужен.
Рассудив же так, схватил Гизарна со стола кувшин, полный пива, и об
голову жреца разбил; после из избы выскочил и был таков. По дороге еще
двое младших жрецов Гизарну остановить пытались, но и их сокрушил могучими
ударами Гизарна. Вырвался из капища. Никому ущерба большого не нанес и сам
не пострадал; однако коня лишился.
Полдня хоронился возле капища, в буреломе прятался. Выжидал. Ночью,
когда светать уже стало, коня свел с пастбища, что возле капища было. Те,
кто в ночном с конями были, не слишком за табуном приглядывали. Кто в
капище пойдет коней красть?
А вот Гизарна пошел.
Так и спасся из капища. Хоть совета от жрецов не привез, но зато
привез вести. И себя воротил в целости.
Тут Тарасмунд сказал Гизарне, что получил он добрый урок - каковы
языческие капища. Чем по местам таскаться, где бревнам поклоняются, шел бы
лучше в храм Бога Единого и с годьей потолковал. Он, Тарасмунд, сам
объяснить не берется, а годья хорошо такие вещи растолковывает.
Рагнарис заревел, что не для того Тарасмунда пригласили, чтобы он
подобные речи вел. О деле думать нужно, а не богами квитаться.
Хродомер же, как Гизарна о Верекунде речь повел, за голову взялся да
так и держался, будто болела у него голова. На лице страдание застыло.
Когда замолчали все, сказал Хродомер:
- Дурак ты, Гизарна. Думали мы, один Одвульф у нас дурак, оказалось -
двое вас таких. Сговорились вы, что ли, село наше позорить?
И спросил Гизарну:
- Если тебя за Нутой посылать хотели, то как бы Нута через тебя,
мертвого, волю свою объявил?
Гизарна рот раскрыл. Видно было, что он о том и не подумал. Он так
Хродомеру и сознался. Хродомер же рассказал, что когда был в таких же
летах, что и Гизарна, посылали его за духом одного умершего воина -
спросить, кому он землю завещает, ибо остались у него дети, дочь и
незаконнорожденный сын. В том же капище это было. Нута тогда в силе был.
Дали тогда Хродомеру одежду, белую, с рунами, как ту, что Гизарна отверг.
Отвели в священный круг, к Вотану, и дали испить священного меда, того, за
который Вотан умер. И Нута тоже меда испил. И взял его Нута за руку, и они
пошли того воина искать. И догнали того воина. Возле самой Вальхаллы
догнали. Не хотел тот воин с ними говорить, ибо о другом его мысли были.
Но Нута с Хродомером его принудили. И сказал тогда тот воин, чтобы землю
сыну отдали, хоть и не от жены рожден. И больше говорить не стал,
повернулся и ушел. Хродомер за ним пойти хотел, потянуло его в Вальхаллу,
но Нута не позволил. Сказал, что время его не пришло. И вернулись они с
Нутой назад.
Гизарна как услышал, зубами заскрежетал от досады. Вальхаллу мог бы
увидеть, если бы не сбежал! Хоть сейчас бросай все и беги к жрецам
каяться.
Тут все зашумели. Хродомер же всех вон выгнал, сказав: "Ступайте все
отсюда. Устал я".
Дедушка Рагнарис потом сказал, что Хродомер устал от нашей глупости.
Я по дедушкиному лицу видел, что дедушка опасаться начал: с какими-то
вестями дядя Агигульф от гепидов вернется.
Дядя Агигульф с Валамиром к полудню следующего дня вернулись. Мы уж
не чаяли дождаться, ибо все посланники наши с дурными вестями
возвращались. Эти же веселые вернулись, с уханьем молодецким по улице
проскакали.
Дедушка Рагнарис как завидел, так сразу за голову схватился: вот уж
точно, наозоровали у гепидов наши богатыри! Иначе не стали бы так
веселиться. Дедушка Рагнарис своего младшего сына, любимца Вотана, хорошо
знал.
Дядя Агигульф на двор заскочил, с коня соскочил, поводья Гизульфу
кинул, сестру мою Галесвинту (под руку подвернулась) поднял в воздух и
закружил, выпью крича. По всему видно было - знатно озоровал дядя
Агигульф, с Валамиром, дружком своим, у гепидов посланцем будучи.
После Галесвинту на ноги поставил и на Сванхильду покусился, рыча
престрашно. Да, стосковался по дому дядя Агигульф. Любо-дорого глядеть
было на дядю нашего Агигульфа, какой он добрый молодец: на поясе мертвая
голова болтается, из-под шлема белокурые кудри во все стороны торчат.
Стоит дядя Агигульф, осматривается, все ли ладно во дворе, травинку
покусывает. В серых глазах солнечный свет. У дяди Агигульфа глаза с
лучиками, дедушка говорит, что это к богатству.
Отвели дядю Агигульфа в дом. Сестры мои, мать и дедушкина наложница
Ильдихо его помыли, накормили, напоили, как доброго коня, чуть не скребком
почистили. После дедушка Рагнарис велел дяде Агигульфу все, как было,
сперва в дому рассказать. После одвульфова посольства страшно боялся
дедушка, что и этот посланник опозорит его.
Вот что дядя Агигульф рассказал.
Ехали с Валамиром весело. Хорошо ехали. Дядя Агигульф мертвую голову
на копье надел и все похвалялся, что так-то к гепидам и въедет. Знай
наших!
Тут дедушка Рагнарис дураком его назвал. Кто же так поступает? Вдруг
голова от какого-нибудь гепида, поди их всех упомни.
Дядя Агигульф признался, что он тоже так подумал. И Вотан, не иначе,
присоветовал ему благоразумие проявить, потому что еще загодя спрятал он
голову в седельную суму.
Гепидский дозор их задолго до села гепидского выследил. Как гепиды из
засады вышли, приготовились наши богатыри к бою. Но боя не получилось.
Знакомые это оказались гепиды, вместе на дальнего Афару за солью ходили.
Они Валамира признали. Дядя Агигульф в тот поход не ходил, потому что
болен был, с огневицей да трясовицей боролся, а потом поле наше пахал, о
чем вспоминать не любит.
И спросили наши богатыри гепидов: почему, мол, те дозор выслали.
Гепиды отвечали, что неспокойно стало в округе, чужие так и шастают. Один
из дозорных этих с нашими в село их поехал. По дороге рассказал, что у них
приключилось.
Есть у них в селе один человек по прозванию Сьюки. У него было трое
сыновей. Сьюки и двое старших его сыновей живы-здоровы, и жены их здоровы,
и дети их тоже здоровы, в чем гости дорогие смогут убедиться, когда в село
приедут. Только вот не советует тот гепид нашим богатырям к этому Сьюки
ходить, ибо старец сей въедливый да самодурный, откуда и прозвище взялось
"Сьюки", то есть "Напасть". По-настоящему этого Сьюки Сигисмундом зовут.
Младшего же сына этого Сьюки-Сигисмунда прозывали Скалья.
И вот какая с этим Скальей беда случилась.
Был он добрым воином, одним из лучших. Агигульф помнил Скалью по
одному походу и подтвердил: действительно, добрый воин. А Валамир Скалью
не припомнил, хотя недавно, по весне, вместе с теми гепидами в поход
ходил.
Внезапно напасть эта Скалью постигла. Два только года назад это
произошло. В одночасье снизошла на Скалью священная ярость. Отчего
снизошла - никому не ведомо, да только так она со Скальей и осталась. И
стал Скалья вутьей, одержимым; одичал и жил с той поры в лесах.
Он не имел жены, этот Скалья, и с отцом своим жить не стал, ибо Сьюки
хоть кого из себя выведет. Так и случилось, что Скалья дом поставил себе
на краю села, подальше от родителя своего. И никто не мог ему в том
перечить, ибо все свое добро добыл Скалья в походах, а что в походах
добыто, на то родитель руку наложить на смеет. Усердный был человек
Скалья.
Два раба у Скальи было и одна молодая рабыня. С ними и жил в своем
доме на краю села.
И вот беда такая! В одночасье снизошла на Скалью священная ярость. Ни
с того ни с сего зарубил рабов своих, скот перебил, дом свой поджег и ушел
в леса.
С той поры так и жил - по лесам бродил. Охотникам иногда он
попадался. А жил он на озере. Если от вашего озера считать (так гепиды про
наше озеро говорили), то это четвертое озеро будет. На том-то озере он и
жил, вутья Скалья.
Видели раз или два его с выводком волчиным. Не иначе, дети Скальи, от
волчицы рожденные.
К вутье-одержимому никто не подходил близко; однако не было случая,
чтобы он своих тронул. Так Агигульфу с Валамиром дозорный-гепид поведал.
Недавно же явился Скалья в село. Среди бела дня пришел. Один пришел,
не было с ним волков. Труп принес. Закричал Скалья страшным голосом, труп
посреди села бросил, сам же повернулся и обратно в лес пошел.
Увидели мы тут, что какого-то чужака Скалья убил. Одежды на трупе не
было, все с него Скалья снял. Распорот живот, сердце и печень вырваны.
Видать, съел их Скалья, ибо когда приходил, лицо у него было в черной
крови.
Но все равно видно было, что чужой этот человек, убитый Скальей.
А еще через несколько дней охотники Скалью в лесу нашли. Весь
изрублен был Скалья страшно. Видно было, что свирепый бой шел, ибо одному
человеку не одолеть Скалью. Не меньше десятка их, видать, было. И те, кто
убил Скалью, уходить умели, ибо следы хорошо запутали. Только недалеко от
того места, где битва та шла, стрелу в дереве нашли. Чужая это стрела
была, незнакомая. В наших местах таких не делают. Короче, чем у нас, у
гепидов.
И сказал тот дозорный, что с нашими посланцами ехал: "У нас говорят,
что не жить тем, кто Скалью убил, ибо потомство его мстить будет за гибель
родителя своего. Тот волчий выводок уже подрос. Те, кто волчат видел,
говорят - по повадке видно, не иначе, дети Скальи то были".
Как Скалью убитого нашли, то сперва на вас, на готов, подумали (это
гепид рассказывает). А потом вспомнили, что нет лучников среди готов. И
отродясь не было.
Богатыри наши обиду проглотили, ибо помнили, что посланцами едут.
Агигульф решил о другом поговорить и спросил, не сохранилась ли
голова от того чужака. Гепид отвечал: нет, не сохранилась. Сожгли вместе с
головой - так старейшины велели.
Агигульф с минуту молча ехал; после же решился и сказал, что, мол, у
него тоже подобный случай был.
И замолчал значительно.
Гепид спросил, что за случай. Агигульф вместо ответа голову из мешка
достал и гепида поразил. И сказал, что ради этой головы и едет. Возле
нашего села тоже чужаки объявились, вот старейшины и послали лучших воинов
с гепидскими старейшинами разговаривать.
А потом возьми да и спроси того гепида: не ваш ли часом под мой
боевой топор подвернулся?
Гепид голову двумя руками принял, за щеки взял, долго вглядывался,
поворачивал так и эдак, после назад вернул Агигульфу со словами: нет,
незнакомый. А после добавил: "А с чего ему нашим быть, у нас в селе, кроме
Скальи, и не помирал никто. А это не Скалья".
Так втроем, дивясь и беседуя, в село и приехали.
Со старейшинами был разговор, продолжал Агигульф. Старейшины рассказ
того гепида подтвердили: да, ходят здесь в округе чужие. Для того и дозор
вперед села выслали, что те из наших, кто бортничает, говорят, что кто-то
мед крадет.
Тут дедушка Рагнарис спросил: "А задержались-то вы с Валамиром
почему?"
Дядя Агигульф сперва не хотел говорить, а после сознался. На свадьбу
они попали ненароком. От приглашения особенно не отбивались, да и
невежливо это, ведь посланцами приехали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33