Так они с Валамиром рассудили.
Дедушка Рагнарис спросил, так ли они безобразничали на той гепидской
свадьбе, как обычно безобразничают, когда с Валамиром бражничают. На что
дядя Агигульф ответил, что хуже. Спохватился и пояснил: "Не мы хуже, а
гепиды хуже. Гепидское бражничанье - свинство одно. Ни в чем гепид удержу
не знает. А мы с Валамиром старались не отставать, не посрамить чести села
нашего." Дедушка Рагнарис спросил: "Убили кого-то, что ли?" Но дядя
Агигульф клялся, что смертоубийства не было.
Дедушка велел рассказывать все, как было. Гепиды дядю Агигульфа с
Валамиром дразнили и все кричали, что готы, мол, веселиться не умеют, что
у готов, мол, свадьба от похорон не отличается: одно кладут в другое.
Особенно же Сьюки, старый хрыч, старался. Да и историю с исходом из
Скандзы этот гепидский дед иначе рассказывает, добавил дядя Агигульф,
только мы с Валамиром ему не поверили.
Когда невеста с женихом в покои свои ушли, всем прочим гостям без
брачной пары скучно стало. Тут дядя Агигульф с Валамиром себя и показали.
Позвали девку из прислуги, велели тряпок и соломы принести. Та притащила,
палец в нос засунула, стоит и глядит - что воины удумали. Не снасильничать
ли ее хотят.
Но не таковы богатыри готские, чтобы гепидскую замарашку прилюдно
насиловать. Иное на уме у них было.
Из тряпок и соломы куклу свернули, сиськи ей сделали побольше, а
сверху голову мертвую насадили. И оженили Агигульфа на бабе этой
соломенной, а Валамир жрецом был, а заодно и годьей. Сьюки, хрыча старого,
гепиды дразнили, чтобы он домой к себе сходил, зерна принес - молодых
осыпать. Сьюки же уходить не хотел и зерна жадничал. Но тут нашелся
Валамир-умница. Сказал Сьюки, что негоже такому человеку жадничать. Боги
явственно показали ему, Сьюки, свое благоволение. Ниспослали сыну его
младшему священную ярость, стало быть, он, Сьюки, любимец Вотана.
Тут Агигульф приревновал и заревел, что он, Агигульф, любимец Вотана,
а не какой-то там Сьюки. Дедушка Рагнарис говорит, что Агигульф - любимец
Вотана.
Валамир и тут не растерялся. В нашем селе, сказал он, Агигульф -
любимец Вотана, а в гепидском - Сьюки.
И сошлись на том, что на пиру два любимца Вотана собрались. Агигульф
со Сьюки обнялись даже.
Но за зерном Сьюки так и не пошел. Зерно отец жениха принес, ибо
преизрядно пива в него влили богатыри гепидские.
После уже утро настало. Дядя Агигульф проснулся на сеновале, рядом с
ним, положив на него мягкую руку, спал кто-то. Не иначе, девка. Погладил
спросонок дядя Агигульф девицу по лицу, а она холодная, как труп. И с
усами.
Закричал тут Агигульф страшно, подскочил и сон с него долой. Поглядел
- а его с куклой спать уложили, будто обнимает кукла его.
И вокруг гепиды - в сене устроились удобнее и смотрят. Весело им.
Дядя Агигульф гепидский выговор очень не любит, ибо говорят гепиды с
пришепетыванием. Да и имена у них дурацкие. "Скалья" означает "Кирпич" -
разве это имя для воина? Разве что для гепида, да и то, когда рехнется.
Дядя Агигульф говорит, что когда слышит пришепетывание гепидское, ему
сразу порвать вокруг себя все хочется. Ибо шепчут они, будто манят, будто
обаять его хотят. Словно благодушие на него напустить желают.
Потому мы с Валамиром в том селе и задержались, заключил дядя
Агигульф.
Тут сестры мои, Галесвинта со Сванхильдой, засмеялись в голос. Мать
говорит, что девочки уже взрослеют, становятся женщинами. Оно и видно -
смеялись препротивно, визгливыми голосами, как Ильдихо, когда ее дедушка
щиплет пониже спины.
Дедушке Рагнарису этот смех не понравился. Он палкой на них
замахнулся и спросил, почему это они над рассказом славного воина
потешаются.
Галесвинта - она посмелее - выкрикнула:
- А пусть дядя Агигульф рубаху скинет!
Дядя Агигульф не хотел рубаху снимать, но дедушка принудил. Увидел и
побагровел. Спросил: "Тебя гепиды что, как раба, палками били?" Дядя
Агигульф закричал, что он бой принял. Дедушка Рагнарис сказал: "Ты, как я
погляжу, не бой, а муки там принял, нам на позорище". И побить дядю
Агигульфа хотел, но Тарасмунд вмешался и не дал.
Дядя Агигульф рубаху надел и, на отца с опаской поглядывая, дальше
рассказ повел про подвиги свои да валамировы, у гепидов совершенные.
В честь свадьбы учинили в селе молодецкие потехи. С коня в щит копья
метали. Через широкий овраг на конях прыгали. Боролись...
В стрельбе из луков с гепидами и не тягались посланцы готские. Да и
на борьбу зря с гепидами вышли. Гепид - он падает на тебя, как вепрь, и
лежит, не вставая, пока не задохнешься. Да еще приемы у них какие-то.
Одним словом, гепидская борьба. Недаром Аттила-батька гепидов жаловал.
В метании же копья Агигульф с Валамиром себя показали. Только вот
Валамир один раз промахнулся и козу убил, что подвернулась. Валамир потом
как вергельд за козу шейную гривну отдал. Хорошая была гривна, серебряная,
с тремя красными камнями. Жалел Валамир ее отдавать, но ничего не
поделаешь. Гепиды козу в стоимость этой гривны оценили. У них оторва Сьюки
старейшиной.
После же ту козу Валамир на общий стол положил: угощайтесь, гепиды! И
еще больше стали любы посланцы готские в селе гепидском.
На второй день, стало быть, опять пировали. После в дом невесты
перешли и там пировали - это было уже на третий день. И дядя Агигульф и
Валамир щедро сеяли все три дня свое семя среди служанок гепидских.
Валамир даже больше сеял, ибо дядю Агигульфа в первый день с куклой спать
положили, а Валамира с бабой одной. Валамир ее не помнит.
Дядя Агигульф прибавил, что гепиды сразу приметили мощь готских
воинов. Не зря рабынь им подкладывали. Хозяйственные они, гепиды, доброе
потомство потом получат.
Валамир село гепидское подвигами своими удивлял. Но какие то были
подвиги, дядя Агигульф сказать не берется, ибо сам Валамир всегда про
подвиги свои врет, а от гепидов много не добьешься. Одно дядя Агигульф
наверняка знает: пил Валамир на спор - кто больше выпьет. И еще одно: с
одним щитом и палкой брался выходить против трех огромных гепидских собак.
Валамир когда в бурге у Теодобада бывает, всегда это показывает. Он это на
спор показывал. Так и гривну, что за козу отдавал, назад отыграл.
Тут дедушка Рагнарис рассказ дяди Агигульфа оборвал, взревев:
- Беда надвигается, утробой чую! Идет на село напасть неведомая, а вы
с Валамиром молодечеством перед гепидскими бабами хвастаете, семя сеете!
Не взойдет ваше семя, если будете время попусту расточать!
Дядя Агигульф показал, что обиделся. И сказал, что к тому рассказ
свой и ведет - не попусту время они расточали.
К гепидам весть пришла из капища. Худая весть, молвить страшно.
Разорено и сожжено малое капище, наше, стало быть. И жрец убит. Убил его
какой-то чужак, который готом назвался. Нарочно назвался, чтобы в
заблуждение всех ввести и еще большее зло причинить.
Тот вестник из капища так рассказывал. Явился к ним в большое капище
незнакомый воин, назвался готом, и поведал, что жреца в малом капище
убитым нашел. А что сам он того жреца убил - то позже догадались, когда
другие злодейства он совершил. Тот воин все до Нуты, самого ветхого и
мудрого из жрецов, домогался. Не хотели его жрецы к Нуте пускать. И
правильно делали, что не хотели. Чуяли беду. Но тот воин настаивал и все
стращал страшными бедами, которые-де свершатся, если он с Нутой не
увидится.
А Нута - как слабенький огонек лучины. Дунешь посильнее, он и
погаснет. Шутка ли, полвека и за готов и за гепидов радел, мир в племенах
и между племенами охраняя. Так и случилось.
Воин тот, когда стращал жрецов в большом капище, уголья с собой
привез из сожженного капища. Не иначе, заговор какой-то на эти уголья
сделан был. Ибо едва возложил на них пальцы Нута, как дух его расстался с
телом и пустился в дальнее странствие, откуда нет возврата.
Но и тут не поняли жрецы опасности, которая от того воина исходила.
Не иначе, морок он на них навел. Хотели пойти за духом Нуты и спросить его
обо всем, что открылось Нуте. И только тогда обнажил тот злокозненный воин
сущность свою, позорно бежав. Ибо обличил бы его, несомненно, Нута в
убийстве того жреца и осквернении малого капища, и в других злодейских
намерениях.
Когда же бежал, скрываясь, как тать, коня увел.
Мы-то, кто рассказ дяди Агигульфа слушали, давно уже поняли, кто был
тот "злокозненный гот". Но молчали, сдерживали себя. Только отец наш
Тарасмунд улыбался, но голову отворачивал в тень, чтобы дядя Агигульф не
заметил.
А дедушка Рагнарис рявкнул:
- Неужто вы с Валамиром не догадались, козлы непотребные, о ком тот
жрец рассказывал как о злодее страшном?
Дядя Агигульф честно признал, что не догадались. Толковали между
собой об этом. Много толковали, но так и не поняли. Неужто и впрямь
Гизарна это был? Давно знают они Гизарну. Не способен Гизарна такие
злодейские поступки совершать.
Тут дедушка Рагнарис, оборотясь к идолам, вознес к ним горячую мольбу
не ниспосылать ему, Рагнарису, священной ярости, дабы не осквернил руки
свои кровью потомства своего бестолкового. И спросил Агигульфа: чем он,
Агигульф, думал? Может быть, той мертвой головой, что на чреслах его
болтается? Или тем, что у него на чреслах под мертвой головой болтается?
Про Валамира и говорить нечего, ибо Валамир шлемом своим думает, а когда
шлем снимает, так и не думает вовсе.
Сами же Гизарну в капище провожали, на всю деревню ржали, спать не
давали, Гизарну до слез, небось, довели. Так неужто Гизарна на ум вам не
пришел?
Дядя Агигульф обиделся. Они с Валамиром хорошо потрудились, обряд
соблюдая при проводах Гизарны. О Гизарне же и радели, чтобы хорошо в
капище Гизарне ехалось.
Когда же жрец тот о бедах в гепидском селе рассказывал, о Гизарне им
не подумалось. Не способен Гизарна на злодейства такие. Да и о козлах речи
не велось.
Тут дедушка Рагнарис сказал ядовитейше, что доброе потомство
взрастили в селе нашем, коли только по козлам друг друга и различает.
Который с козлами - тот Гизарна, а кто сам козел - то дядя Агигульф. И
добавил сокрушенно, что при Аларихе-то все иначе было, все с умом да с
толком делалось. Потому и чужаки по округе не рыскали, что настоящие воины
по селам жили, а не шуты гороховые. А как сопляк Теодобад в бурге сел, так
и кончилось благолепие. При Аларихе небось на сев глядючи в походы не
хаживали.
Тут дядя Агигульф омрачился - не любил он про ту посевную вспоминать.
Сказал, что как бы то ни было, а гепидов та весть обеспокоила. Не
всякий день капище разоряют и жрецов убивают. Да и чувствовали без того
гепиды, что беда идет. Собрали тинг. Гепиды народ основательны; уж если
взялись что-то делать, так делать будут с толком. И решили гепиды на том
тинге, что самое лучшее будет - всю округу прочесать. Особенно же
охотничьи заимки, где чужаки укрываться могут.
Но для дела такого очень много воинов надо. Гепиды между собой судили
и рядили и решение приняли с наибольшей быстротой, на какую только гепиды
способны, то есть, на второй день, когда все уже охрипли от степенных
речей: собрать всех воинов, и из этого гепидского села, от других сел
ближних гепидов, и от дальних гепидов, и от очень дальних гепидов, где
сейчас сильный вождь сидит по имени Оган, и от готов, благо посланцы
готские - вот они и не надо время тратить и посылать к готам вестников.
Тут дядя Агигульф добавил с завистью, что гепидам-то проще, ибо нет у
них вражды между селами, как у нас. Дедушка же Рагнарис поглядел на него
презрительно, как на вошь, какую доводится в сединах отловить. Спросил,
хватило ли ума у них с Валамиром смолчать и не рассказывать гепидам про
вражду эту? Дядя Агигульф сказал, что гепиды и без них с Валамиром про эту
вражду знают.
После того тинга они с Валамиром сразу из села гепидского уехали;
всего же прожили у гепидов одну седмицу.
Тут отец наш Тарасмунд спросил дядю Агигульфа, не слыхал ли он там, у
гепидов, что-нибудь о Гупте-святом. Ибо весть пришла, что к гепидам Гупта
отправился, слово Божье понес.
Дядя Агигульф, смутившись заметно, сказал, что да, слыхал о таком.
Будто к тем гепидам отправился Гупта, где вождем Оган сидит, то есть, к
очень дальним гепидам. И будто бы тот Оган богов отцовских почитает, а
Бога Единого к себе в село не пускает. И потому предал Гупту лютой смерти
Оган. Так у гепидов говорили.
Еще говорили, что так вышло между Оганом и Гуптой. Когда Гупта в село
то пришел, слово Божье принес, у Огана как раз жена умерла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Дедушка Рагнарис спросил, так ли они безобразничали на той гепидской
свадьбе, как обычно безобразничают, когда с Валамиром бражничают. На что
дядя Агигульф ответил, что хуже. Спохватился и пояснил: "Не мы хуже, а
гепиды хуже. Гепидское бражничанье - свинство одно. Ни в чем гепид удержу
не знает. А мы с Валамиром старались не отставать, не посрамить чести села
нашего." Дедушка Рагнарис спросил: "Убили кого-то, что ли?" Но дядя
Агигульф клялся, что смертоубийства не было.
Дедушка велел рассказывать все, как было. Гепиды дядю Агигульфа с
Валамиром дразнили и все кричали, что готы, мол, веселиться не умеют, что
у готов, мол, свадьба от похорон не отличается: одно кладут в другое.
Особенно же Сьюки, старый хрыч, старался. Да и историю с исходом из
Скандзы этот гепидский дед иначе рассказывает, добавил дядя Агигульф,
только мы с Валамиром ему не поверили.
Когда невеста с женихом в покои свои ушли, всем прочим гостям без
брачной пары скучно стало. Тут дядя Агигульф с Валамиром себя и показали.
Позвали девку из прислуги, велели тряпок и соломы принести. Та притащила,
палец в нос засунула, стоит и глядит - что воины удумали. Не снасильничать
ли ее хотят.
Но не таковы богатыри готские, чтобы гепидскую замарашку прилюдно
насиловать. Иное на уме у них было.
Из тряпок и соломы куклу свернули, сиськи ей сделали побольше, а
сверху голову мертвую насадили. И оженили Агигульфа на бабе этой
соломенной, а Валамир жрецом был, а заодно и годьей. Сьюки, хрыча старого,
гепиды дразнили, чтобы он домой к себе сходил, зерна принес - молодых
осыпать. Сьюки же уходить не хотел и зерна жадничал. Но тут нашелся
Валамир-умница. Сказал Сьюки, что негоже такому человеку жадничать. Боги
явственно показали ему, Сьюки, свое благоволение. Ниспослали сыну его
младшему священную ярость, стало быть, он, Сьюки, любимец Вотана.
Тут Агигульф приревновал и заревел, что он, Агигульф, любимец Вотана,
а не какой-то там Сьюки. Дедушка Рагнарис говорит, что Агигульф - любимец
Вотана.
Валамир и тут не растерялся. В нашем селе, сказал он, Агигульф -
любимец Вотана, а в гепидском - Сьюки.
И сошлись на том, что на пиру два любимца Вотана собрались. Агигульф
со Сьюки обнялись даже.
Но за зерном Сьюки так и не пошел. Зерно отец жениха принес, ибо
преизрядно пива в него влили богатыри гепидские.
После уже утро настало. Дядя Агигульф проснулся на сеновале, рядом с
ним, положив на него мягкую руку, спал кто-то. Не иначе, девка. Погладил
спросонок дядя Агигульф девицу по лицу, а она холодная, как труп. И с
усами.
Закричал тут Агигульф страшно, подскочил и сон с него долой. Поглядел
- а его с куклой спать уложили, будто обнимает кукла его.
И вокруг гепиды - в сене устроились удобнее и смотрят. Весело им.
Дядя Агигульф гепидский выговор очень не любит, ибо говорят гепиды с
пришепетыванием. Да и имена у них дурацкие. "Скалья" означает "Кирпич" -
разве это имя для воина? Разве что для гепида, да и то, когда рехнется.
Дядя Агигульф говорит, что когда слышит пришепетывание гепидское, ему
сразу порвать вокруг себя все хочется. Ибо шепчут они, будто манят, будто
обаять его хотят. Словно благодушие на него напустить желают.
Потому мы с Валамиром в том селе и задержались, заключил дядя
Агигульф.
Тут сестры мои, Галесвинта со Сванхильдой, засмеялись в голос. Мать
говорит, что девочки уже взрослеют, становятся женщинами. Оно и видно -
смеялись препротивно, визгливыми голосами, как Ильдихо, когда ее дедушка
щиплет пониже спины.
Дедушке Рагнарису этот смех не понравился. Он палкой на них
замахнулся и спросил, почему это они над рассказом славного воина
потешаются.
Галесвинта - она посмелее - выкрикнула:
- А пусть дядя Агигульф рубаху скинет!
Дядя Агигульф не хотел рубаху снимать, но дедушка принудил. Увидел и
побагровел. Спросил: "Тебя гепиды что, как раба, палками били?" Дядя
Агигульф закричал, что он бой принял. Дедушка Рагнарис сказал: "Ты, как я
погляжу, не бой, а муки там принял, нам на позорище". И побить дядю
Агигульфа хотел, но Тарасмунд вмешался и не дал.
Дядя Агигульф рубаху надел и, на отца с опаской поглядывая, дальше
рассказ повел про подвиги свои да валамировы, у гепидов совершенные.
В честь свадьбы учинили в селе молодецкие потехи. С коня в щит копья
метали. Через широкий овраг на конях прыгали. Боролись...
В стрельбе из луков с гепидами и не тягались посланцы готские. Да и
на борьбу зря с гепидами вышли. Гепид - он падает на тебя, как вепрь, и
лежит, не вставая, пока не задохнешься. Да еще приемы у них какие-то.
Одним словом, гепидская борьба. Недаром Аттила-батька гепидов жаловал.
В метании же копья Агигульф с Валамиром себя показали. Только вот
Валамир один раз промахнулся и козу убил, что подвернулась. Валамир потом
как вергельд за козу шейную гривну отдал. Хорошая была гривна, серебряная,
с тремя красными камнями. Жалел Валамир ее отдавать, но ничего не
поделаешь. Гепиды козу в стоимость этой гривны оценили. У них оторва Сьюки
старейшиной.
После же ту козу Валамир на общий стол положил: угощайтесь, гепиды! И
еще больше стали любы посланцы готские в селе гепидском.
На второй день, стало быть, опять пировали. После в дом невесты
перешли и там пировали - это было уже на третий день. И дядя Агигульф и
Валамир щедро сеяли все три дня свое семя среди служанок гепидских.
Валамир даже больше сеял, ибо дядю Агигульфа в первый день с куклой спать
положили, а Валамира с бабой одной. Валамир ее не помнит.
Дядя Агигульф прибавил, что гепиды сразу приметили мощь готских
воинов. Не зря рабынь им подкладывали. Хозяйственные они, гепиды, доброе
потомство потом получат.
Валамир село гепидское подвигами своими удивлял. Но какие то были
подвиги, дядя Агигульф сказать не берется, ибо сам Валамир всегда про
подвиги свои врет, а от гепидов много не добьешься. Одно дядя Агигульф
наверняка знает: пил Валамир на спор - кто больше выпьет. И еще одно: с
одним щитом и палкой брался выходить против трех огромных гепидских собак.
Валамир когда в бурге у Теодобада бывает, всегда это показывает. Он это на
спор показывал. Так и гривну, что за козу отдавал, назад отыграл.
Тут дедушка Рагнарис рассказ дяди Агигульфа оборвал, взревев:
- Беда надвигается, утробой чую! Идет на село напасть неведомая, а вы
с Валамиром молодечеством перед гепидскими бабами хвастаете, семя сеете!
Не взойдет ваше семя, если будете время попусту расточать!
Дядя Агигульф показал, что обиделся. И сказал, что к тому рассказ
свой и ведет - не попусту время они расточали.
К гепидам весть пришла из капища. Худая весть, молвить страшно.
Разорено и сожжено малое капище, наше, стало быть. И жрец убит. Убил его
какой-то чужак, который готом назвался. Нарочно назвался, чтобы в
заблуждение всех ввести и еще большее зло причинить.
Тот вестник из капища так рассказывал. Явился к ним в большое капище
незнакомый воин, назвался готом, и поведал, что жреца в малом капище
убитым нашел. А что сам он того жреца убил - то позже догадались, когда
другие злодейства он совершил. Тот воин все до Нуты, самого ветхого и
мудрого из жрецов, домогался. Не хотели его жрецы к Нуте пускать. И
правильно делали, что не хотели. Чуяли беду. Но тот воин настаивал и все
стращал страшными бедами, которые-де свершатся, если он с Нутой не
увидится.
А Нута - как слабенький огонек лучины. Дунешь посильнее, он и
погаснет. Шутка ли, полвека и за готов и за гепидов радел, мир в племенах
и между племенами охраняя. Так и случилось.
Воин тот, когда стращал жрецов в большом капище, уголья с собой
привез из сожженного капища. Не иначе, заговор какой-то на эти уголья
сделан был. Ибо едва возложил на них пальцы Нута, как дух его расстался с
телом и пустился в дальнее странствие, откуда нет возврата.
Но и тут не поняли жрецы опасности, которая от того воина исходила.
Не иначе, морок он на них навел. Хотели пойти за духом Нуты и спросить его
обо всем, что открылось Нуте. И только тогда обнажил тот злокозненный воин
сущность свою, позорно бежав. Ибо обличил бы его, несомненно, Нута в
убийстве того жреца и осквернении малого капища, и в других злодейских
намерениях.
Когда же бежал, скрываясь, как тать, коня увел.
Мы-то, кто рассказ дяди Агигульфа слушали, давно уже поняли, кто был
тот "злокозненный гот". Но молчали, сдерживали себя. Только отец наш
Тарасмунд улыбался, но голову отворачивал в тень, чтобы дядя Агигульф не
заметил.
А дедушка Рагнарис рявкнул:
- Неужто вы с Валамиром не догадались, козлы непотребные, о ком тот
жрец рассказывал как о злодее страшном?
Дядя Агигульф честно признал, что не догадались. Толковали между
собой об этом. Много толковали, но так и не поняли. Неужто и впрямь
Гизарна это был? Давно знают они Гизарну. Не способен Гизарна такие
злодейские поступки совершать.
Тут дедушка Рагнарис, оборотясь к идолам, вознес к ним горячую мольбу
не ниспосылать ему, Рагнарису, священной ярости, дабы не осквернил руки
свои кровью потомства своего бестолкового. И спросил Агигульфа: чем он,
Агигульф, думал? Может быть, той мертвой головой, что на чреслах его
болтается? Или тем, что у него на чреслах под мертвой головой болтается?
Про Валамира и говорить нечего, ибо Валамир шлемом своим думает, а когда
шлем снимает, так и не думает вовсе.
Сами же Гизарну в капище провожали, на всю деревню ржали, спать не
давали, Гизарну до слез, небось, довели. Так неужто Гизарна на ум вам не
пришел?
Дядя Агигульф обиделся. Они с Валамиром хорошо потрудились, обряд
соблюдая при проводах Гизарны. О Гизарне же и радели, чтобы хорошо в
капище Гизарне ехалось.
Когда же жрец тот о бедах в гепидском селе рассказывал, о Гизарне им
не подумалось. Не способен Гизарна на злодейства такие. Да и о козлах речи
не велось.
Тут дедушка Рагнарис сказал ядовитейше, что доброе потомство
взрастили в селе нашем, коли только по козлам друг друга и различает.
Который с козлами - тот Гизарна, а кто сам козел - то дядя Агигульф. И
добавил сокрушенно, что при Аларихе-то все иначе было, все с умом да с
толком делалось. Потому и чужаки по округе не рыскали, что настоящие воины
по селам жили, а не шуты гороховые. А как сопляк Теодобад в бурге сел, так
и кончилось благолепие. При Аларихе небось на сев глядючи в походы не
хаживали.
Тут дядя Агигульф омрачился - не любил он про ту посевную вспоминать.
Сказал, что как бы то ни было, а гепидов та весть обеспокоила. Не
всякий день капище разоряют и жрецов убивают. Да и чувствовали без того
гепиды, что беда идет. Собрали тинг. Гепиды народ основательны; уж если
взялись что-то делать, так делать будут с толком. И решили гепиды на том
тинге, что самое лучшее будет - всю округу прочесать. Особенно же
охотничьи заимки, где чужаки укрываться могут.
Но для дела такого очень много воинов надо. Гепиды между собой судили
и рядили и решение приняли с наибольшей быстротой, на какую только гепиды
способны, то есть, на второй день, когда все уже охрипли от степенных
речей: собрать всех воинов, и из этого гепидского села, от других сел
ближних гепидов, и от дальних гепидов, и от очень дальних гепидов, где
сейчас сильный вождь сидит по имени Оган, и от готов, благо посланцы
готские - вот они и не надо время тратить и посылать к готам вестников.
Тут дядя Агигульф добавил с завистью, что гепидам-то проще, ибо нет у
них вражды между селами, как у нас. Дедушка же Рагнарис поглядел на него
презрительно, как на вошь, какую доводится в сединах отловить. Спросил,
хватило ли ума у них с Валамиром смолчать и не рассказывать гепидам про
вражду эту? Дядя Агигульф сказал, что гепиды и без них с Валамиром про эту
вражду знают.
После того тинга они с Валамиром сразу из села гепидского уехали;
всего же прожили у гепидов одну седмицу.
Тут отец наш Тарасмунд спросил дядю Агигульфа, не слыхал ли он там, у
гепидов, что-нибудь о Гупте-святом. Ибо весть пришла, что к гепидам Гупта
отправился, слово Божье понес.
Дядя Агигульф, смутившись заметно, сказал, что да, слыхал о таком.
Будто к тем гепидам отправился Гупта, где вождем Оган сидит, то есть, к
очень дальним гепидам. И будто бы тот Оган богов отцовских почитает, а
Бога Единого к себе в село не пускает. И потому предал Гупту лютой смерти
Оган. Так у гепидов говорили.
Еще говорили, что так вышло между Оганом и Гуптой. Когда Гупта в село
то пришел, слово Божье принес, у Огана как раз жена умерла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33