Проверить не могу, врать не хочу.
Что могу сказать точно — никого орки так не боятся, как его. Одного его имени достаточно, чтобы эта сволочь выполнила любой приказ и не побежала с поля боя.
А зовут его Сайта, что на языке варваров из южных жарких пустынных степей означает волка-вожака.
Еще он великолепный боец, но до моего господина ему далеко. Говорят, он поначалу пытался было с ним спорить — привык везде быть вожаком, но кто из Бессмертных может равняться с господином моим Аргором Хэлкаром?
То, чего не было в записках Секретаря
Игра четвертая. ИГРА ВОЛКА
— Далеко не уйдет, — сказал, щурясь на низкое утреннее солнце, декурион княжьей пограничной стражи Хамдир, вытирая со лба грязный пот. Утро выдалось душное, после вчерашнего ливня туман только-только разошелся, и тогда стадо ясно, что день будет жарким. В воздухе занудно зазвенели мухи, слепни, мошки и прочие кровососы, которых здесь в летнюю пору было полным-полно. Роквен Дарион, командир полусотни, кивнул, поджав губы. Уже сейчас с него градом катил пот, пропитывая едва успевший чуть подсохнуть толстый стегач. Беглец же шел налегке, и преследователи тем сильнее его ненавидели.
— Ссскотина, — прошипел роквен сквозь зубы. Ненавидел беглеца он еще и потому, что преступник обманул его в лучших чувствах. Молодой человек, как истинный андуниец, приехал сюда уже восемь лет как, дабы служить собратьям-эдайн на Княжеских землях. Земли эти были приписаны к Андунийской пятине, и власть Нуменора от имени короля здесь держали члены Андунийского дома. Нынешний наместник Северных колоний был старшим сыном князя.
А для роквена это была прежде всего земля древних его предков. Эриадорские эдайн сохранили множество старинных обычаев и традиций, и это оказалось страшно интересно. Ему нравились их обычаи, их язык, сходный с адунаиком и тем не менее куда более старый, словно пласт глины, вывороченный лопатой из-под садового чернозема. Их неторопливая, полная сложных сравнений и образов речь, похожая на темную резьбу по дереву, где драконы переплетаются с чудовищными волками и грифонами… Вообще все, что было связано с эдайн, всегда манило его, как запах земли после дождя. Земли, в которую вцепились древние узловатые корни.
Эдайн олицетворяли для него седую старину, окутанную дымкой славы и героических деяний прошлого. А что героического может быть сейчас, в это измельчавшее время? Себе самому он казался мелким по сравнению с ними — с их старинными гордостью и простотой. Среди них не могло быть негодяев. Они словно сошли со страниц древних повестей и хроник, и вот этот мерзавец, за которым они уже четвертый день шли по кровавому следу, разрушил его мечты окончательно. За это роквен ненавидел его. Его надо настичь и покарать. И, может, тогда вернутся утраченные мечты? И он снова будет радостно ловить в дыхании ветра незнакомые запахи и откликаться на крики летящих куда-то птиц, как на зов боевой трубы?
Молодой человек помотал головой, стряхивая неуместные раздумья. Надо ожесточиться и завершить погоню. Да.
Нога болела страшно. Борлас тяжело плюхнулся на волглую хвою. Вокруг сладострастно зазудели комары. Он чуть улыбнулся. Если бы они и правда могли отсасывать порченую кровь, это было бы спасением. Размотав тряпку, глянул на икру. Вокруг раны плоть побагровела и распухла, кожа натянулась и была на ощупь горячей. Уже чувствовался гнойный запах. Чтобы балроги задрали этого стрелка! Было бы время — остановился бы, накалил нож да взрезал бы рану беспощадно… Да только стража идет по следу, как стая гончих, и не отстанет ни в коем случае. Убийцу в покое не оставят, особенно когда убийца из знатной семьи, а убитый — чиновник из Форноста. Теперь он для всех изгой — «серый волк». И его травят, как волка.
Надо идти. Сил еще хватит, надо добраться до болот, а там — пусть ищут. Там даже эти собаки не найдут. Отлежаться, вскрыть рану, пожевать особых травок. На болоте их достаточно, надо только знать. Он знал про эти травы еще от деда, а тот от своих дедов и бабок. Надо только хорошенько поискать эти скользкие белые луковки, сочные, жгучие и отвратительно горькие. Съесть много — помрешь от яда, а вот пожевать да приложить кашицу к ране — яд выжжет гной. Хотя поболеть придется. Все лучше, чем петля.
Но надо дойти до болот. Надо. А ему уже, несмотря на жару, было зябко, хотелось пить, и все тело ломило. Нога тяжело пульсировала тупой, пилящей болью, он прямо ощущал, как гнойный яд с кровью расходится по телу, убивая силу, его волчью, дикую, непобедимую силу!
— Уходит к болотам, — отмахиваясь от слепней, пробормотал Хамдир. Трава была выше пояса, внизу земля сыро чавкала, и не будь на солдатах высоких сапог да кожаных штанов, ноги им слепни просто обглодали бы. — Морготовы злыдни, — ругнулся декурион. — Если доберется до болот, трудненько будет его там найти. Хотя, — он еще раз пригнулся к следу, немного походил вокруг, затем поднял с земли небольшой обрывок грязной тряпки. — Похоже, рана загноись и ему уже худо. Идет куда медленнее, сильно хромает. Чаще стал отдыхать. Думаю, нагоним.
— Тогда не будем тянуть, — вздохнул роквен. Неприятно все это ему было до тошноты. — Не хотелось бы, — пробормотал, — чтобы он умер.
— Повесить хочется? — прищурился, глядя снизу вверх, декурион.
— Нет, — покачал головой роквен. Вид у него был такой несчастный, что декурион чуть ли не пожалел беднягу. — Если умрет, так и не поймет, что неправ. Адан не может же быть таким… таким неправильным… Он же адан! Он же должен понять и раскаяться!
Декурион хмыкнул, махнул рукой и устало взобрался в седло. Сопляк, несчастный добрый сопляк… И все равно — этот мальчишка ему нравился.
— Ежели вам, сударь мой, охота ему внушение делать, то поторопимся же. Не то либо помрет, либо убежит.
Нашли они его к вечеру другого дня, когда вдалеке уже были видны тяжелые туманы болот. Совсем немного не дошел. Беглец был без сознания, раненая нога безобразно распухла, тряпка присохла к гнилой сукровице. Он хрипло дышал и горел в жару.
— Ну, вот, — устало вздохнул декурион. — Успел-таки запрятаться, прежде чем обомлел. Сильный детина.
Роквен спешился, присел на корточки возле неподвижного могучего человека.
«Какой образец адана, — грустно, с болью думал он. — Брат наверняка был бы рад запечатлеть его на пергаменте для своих миниатюр к „Хроникам деяний эльдар и атани“. Могучий, красивый человек — и убийца. Как же это не совпадает, это так неправильно…»
Декурион распоряжался по поводу носилок, которые спешно сооружали из жердей и плаща и укрепляли между заводными лошадьми. Отрядный лекарь возился с ногой, досадливо морщась и тихо ругаясь сквозь зубы.
— Поганая рана, — сказал он, поднявшись и отирая руки. — Я сделал, что мог, но надо везти скорее до фактории. Или хоть куда-нибудь, где по-человечески лечить можно.
— Ну, поднимаем, — подошел с двумя солдатами декурион.
— Тяжелый, — прокряхтел один. — Зубр и есть зубр.
— Волчара, а не зубр, — сквозь зубы процедил второй. — Серый волк — он и есть серый волк.
— Вы его привязать не забудьте, — хмыкнул декурион. — А то очнется — башки вам поотворачивает.
Роквен молча наблюдал за погрузкой раненого убийцы. Рослый, широкоплечий, крепкий, с густой гривой рыже-золотых волос. Красавец, силач, классический образец адана. Правда, декурион обычно говорит, что раньше народ как раз был мельче, и нынешний средний нуменорец оказался бы небось повыше самого Турина, но декурион все время его подкалывает. Он снова посмотрел на арестанта. Могучий и красивый человек, глядя на которого не зависть, а гордость за свой народ ощущаешь.
Убийца и преступник. Роквен горестно вздохнул и отвернулся.
На деревянных стенах горницы плясали тени, упрыгивая куда-то в темноту под балками потолка. Говорят, именно там гнездятся домашние духи, то добрые, то злые. В самую длинную в году ночь они с визгом и писком носятся с ветром в небесах за призрачным темным всадником, и не приведи Балаи с ними встретиться…
Но сейчас было лето. Однако в очаге плясал огонь, а ставни были закрыты. Госпожа Элинде закрыла окна от позора. Пусть он останется в доме и не выйдет наружу. А то пойдет злой слух скакать с языка на язык, как огонь скачет с крыши на крышу. Госпожа сидела в горнице, и резные звери оживали в пляске пламени и скалились с балок, столбов, комков и ставен. В доме было жарко и душно, но ей было холодно. Она сидела, сцепив руки и ссутулившись, и ее яркие рыже-золотые волосы были распущены и не прибраны в знак беды.
Роквен Дарион неуютно переминался с ноги на ногу. Ему было жаль эту женщину, и он чувствовал какую-то вину перед ней. Она отослала из горницы двух младших сыновей и дочь и теперь сидела, опустив глаза.
Молчание становилось невыносимым.
Роквен кашлянул. Женщина подняла глаза.
— Садись, будь гостем, — негромко сказала она, кивая на резную скамеечку. — И говори все без утайки.
Голос у нее был глубоким и красивым. Так, наверное, суровая Морвен в старину слушала недоброго гонца, подумал молодой человек, и снова заробел. Постоял, переминаясь с ноги на ногу, шумно вздохнул. Госпожа коротко невесело усмехнулась.
— Вижу я, тяжко тебе говорить? Мне же не менее тяжко слушать. Я знаю, что мой сын сделал. Я знаю, что ему не следовало этого делать. И все же он мой сын. Сядь.
Роквен, пересилив себя, сел на скамеечку. Госпожа Элинде продолжала, словно негромко говорила сама с собой:
— Он всегда был таким. Оленем его называли за гордую поступь, зубром за силу, а теперь только серым волком и зовут.
Роквен еле заметно кивнул — серыми волками исстари называли изгоев.
— Если бы он не стал сам…
— Я знаю! — резко перебила его женщина. — Знаю. Я предостерегала его.
— Ему не надо было сжигать Анбора в доме, — сипло выдавил он сквозь судорожно сжавшееся горло. — Ему следовало дождаться разбирательства. И он ни в коем разе не должен был убивать господина Уринхиля! — Он вскочил. — Это же немыслимо! Все было в его пользу — и тут он такое устраивает… Госпожа, я очень сочувствую вашему горю, мне очень нравился ваш сын, и… простите меня. Но это был мой долг.
Женщина кивнула.
— Я знаю и понимаю, — тихо сказала она. — Мой сын преступник, но это мой сын. На тебе же вины нет. Ступай, мальчик, делай свое дело…
Роквен не стал медлить и быстро вышел из горницы, почти выскочил. Ему было слишком тяжело оставаться здесь.
Роквен с несчастным видом сидел за деревянным столом. Донесение никак не писалось, да и вообще все не складывалось и шло вкривь и вкось. И долгожданный дождик казался мерзким и унылым, и мухи жужжали особенно противно, да и рожи у всех кругом были отвратные. Декурион молча сидел в углу комнаты и искоса посматривал на командира. Роквен же тайком поглядывал на декуриона. Пожалуй, эта рожа раздражала меньше всего, хотя молчаливость и скупость жестов и движений, всегда восхищавшие его, нынче тоже злили. Это было неправильное чувство — ведь никто не виноват в его настроении, потому роквен вздохнул, стараясь взять себя в руки, и, словно заглаживая вину, обратился к декуриону:
— Как думаете, почему он все же так поступил?
Декурион неопределенно дернул плечом.
— Трудно сказать. Насколько я понимаю дело, парень старинным способом решил земельный спор. Нехорошим, надо сказать, способом.
— То есть?
— Ну, сударь мой, вы же сами говорили, что вам любопытны древние обычаи наших общих предков. Так вот, случалось и такое, только это всегда было чем-то из ряда вон выходящим. Даже в истории Турина, которую вы мне то и дело повторяете, сожжение дома со всеми жильцами считалось делом как бы сказать-то?.. не слишком достойным. А тут… как-то одно с другим не вяжется. Не такова была обида, чтобы за нее так мстить. Потому я и хотел парня допросить, может тут что еще кроется?
— Сейчас пока нельзя… — Сказать по правде, роквену просто не хотелось хотя бы некоторое время думать об этой истории. Он чувствовал себя обманутым и вымазанным в грязи с ног до головы.
— Да я знаю, знаю, — досадливо отмахнулся декурион. — Что же, время у нас есть. Только бы опять не сбежал.
Роквен Дарион потянулся, не вставая из-за стола. За распахнутым окном дождик утихомирился, дохнул мягкий ветер. Показался кусочек голубого неба — значит, скоро снова будет солнце и влажная духота. И опять мухи-комары полезут… Декурион все так же сидел, скрестив на груди руки и смотрел куда-то за окно. Он тоже нравился роквену. Хотя Хамдир и был старше, он оказался в подчинении у молодого нуменорца и сразу же незаметно взял его под опеку. Хамдир родился здесь, в заморской части Андунийской пятины на Княжьей земле, от смешанного брака. Отец его был радом с Острова, а мать — из местных эдайн, из тех, что уже много сотен лет как жили под Законом Острова. Эти люди почти с самого начала считались не федератами, а гражданами. Хамдир был человеком образованным, хотя обучался и не на Острове, а здесь, тут теперь учителей хватало, причем хороших — писал и читал как на адунаике, так и на синдарине, а сошлись они с роквеном на почве трепетной любви к древней истории.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102
Что могу сказать точно — никого орки так не боятся, как его. Одного его имени достаточно, чтобы эта сволочь выполнила любой приказ и не побежала с поля боя.
А зовут его Сайта, что на языке варваров из южных жарких пустынных степей означает волка-вожака.
Еще он великолепный боец, но до моего господина ему далеко. Говорят, он поначалу пытался было с ним спорить — привык везде быть вожаком, но кто из Бессмертных может равняться с господином моим Аргором Хэлкаром?
То, чего не было в записках Секретаря
Игра четвертая. ИГРА ВОЛКА
— Далеко не уйдет, — сказал, щурясь на низкое утреннее солнце, декурион княжьей пограничной стражи Хамдир, вытирая со лба грязный пот. Утро выдалось душное, после вчерашнего ливня туман только-только разошелся, и тогда стадо ясно, что день будет жарким. В воздухе занудно зазвенели мухи, слепни, мошки и прочие кровососы, которых здесь в летнюю пору было полным-полно. Роквен Дарион, командир полусотни, кивнул, поджав губы. Уже сейчас с него градом катил пот, пропитывая едва успевший чуть подсохнуть толстый стегач. Беглец же шел налегке, и преследователи тем сильнее его ненавидели.
— Ссскотина, — прошипел роквен сквозь зубы. Ненавидел беглеца он еще и потому, что преступник обманул его в лучших чувствах. Молодой человек, как истинный андуниец, приехал сюда уже восемь лет как, дабы служить собратьям-эдайн на Княжеских землях. Земли эти были приписаны к Андунийской пятине, и власть Нуменора от имени короля здесь держали члены Андунийского дома. Нынешний наместник Северных колоний был старшим сыном князя.
А для роквена это была прежде всего земля древних его предков. Эриадорские эдайн сохранили множество старинных обычаев и традиций, и это оказалось страшно интересно. Ему нравились их обычаи, их язык, сходный с адунаиком и тем не менее куда более старый, словно пласт глины, вывороченный лопатой из-под садового чернозема. Их неторопливая, полная сложных сравнений и образов речь, похожая на темную резьбу по дереву, где драконы переплетаются с чудовищными волками и грифонами… Вообще все, что было связано с эдайн, всегда манило его, как запах земли после дождя. Земли, в которую вцепились древние узловатые корни.
Эдайн олицетворяли для него седую старину, окутанную дымкой славы и героических деяний прошлого. А что героического может быть сейчас, в это измельчавшее время? Себе самому он казался мелким по сравнению с ними — с их старинными гордостью и простотой. Среди них не могло быть негодяев. Они словно сошли со страниц древних повестей и хроник, и вот этот мерзавец, за которым они уже четвертый день шли по кровавому следу, разрушил его мечты окончательно. За это роквен ненавидел его. Его надо настичь и покарать. И, может, тогда вернутся утраченные мечты? И он снова будет радостно ловить в дыхании ветра незнакомые запахи и откликаться на крики летящих куда-то птиц, как на зов боевой трубы?
Молодой человек помотал головой, стряхивая неуместные раздумья. Надо ожесточиться и завершить погоню. Да.
Нога болела страшно. Борлас тяжело плюхнулся на волглую хвою. Вокруг сладострастно зазудели комары. Он чуть улыбнулся. Если бы они и правда могли отсасывать порченую кровь, это было бы спасением. Размотав тряпку, глянул на икру. Вокруг раны плоть побагровела и распухла, кожа натянулась и была на ощупь горячей. Уже чувствовался гнойный запах. Чтобы балроги задрали этого стрелка! Было бы время — остановился бы, накалил нож да взрезал бы рану беспощадно… Да только стража идет по следу, как стая гончих, и не отстанет ни в коем случае. Убийцу в покое не оставят, особенно когда убийца из знатной семьи, а убитый — чиновник из Форноста. Теперь он для всех изгой — «серый волк». И его травят, как волка.
Надо идти. Сил еще хватит, надо добраться до болот, а там — пусть ищут. Там даже эти собаки не найдут. Отлежаться, вскрыть рану, пожевать особых травок. На болоте их достаточно, надо только знать. Он знал про эти травы еще от деда, а тот от своих дедов и бабок. Надо только хорошенько поискать эти скользкие белые луковки, сочные, жгучие и отвратительно горькие. Съесть много — помрешь от яда, а вот пожевать да приложить кашицу к ране — яд выжжет гной. Хотя поболеть придется. Все лучше, чем петля.
Но надо дойти до болот. Надо. А ему уже, несмотря на жару, было зябко, хотелось пить, и все тело ломило. Нога тяжело пульсировала тупой, пилящей болью, он прямо ощущал, как гнойный яд с кровью расходится по телу, убивая силу, его волчью, дикую, непобедимую силу!
— Уходит к болотам, — отмахиваясь от слепней, пробормотал Хамдир. Трава была выше пояса, внизу земля сыро чавкала, и не будь на солдатах высоких сапог да кожаных штанов, ноги им слепни просто обглодали бы. — Морготовы злыдни, — ругнулся декурион. — Если доберется до болот, трудненько будет его там найти. Хотя, — он еще раз пригнулся к следу, немного походил вокруг, затем поднял с земли небольшой обрывок грязной тряпки. — Похоже, рана загноись и ему уже худо. Идет куда медленнее, сильно хромает. Чаще стал отдыхать. Думаю, нагоним.
— Тогда не будем тянуть, — вздохнул роквен. Неприятно все это ему было до тошноты. — Не хотелось бы, — пробормотал, — чтобы он умер.
— Повесить хочется? — прищурился, глядя снизу вверх, декурион.
— Нет, — покачал головой роквен. Вид у него был такой несчастный, что декурион чуть ли не пожалел беднягу. — Если умрет, так и не поймет, что неправ. Адан не может же быть таким… таким неправильным… Он же адан! Он же должен понять и раскаяться!
Декурион хмыкнул, махнул рукой и устало взобрался в седло. Сопляк, несчастный добрый сопляк… И все равно — этот мальчишка ему нравился.
— Ежели вам, сударь мой, охота ему внушение делать, то поторопимся же. Не то либо помрет, либо убежит.
Нашли они его к вечеру другого дня, когда вдалеке уже были видны тяжелые туманы болот. Совсем немного не дошел. Беглец был без сознания, раненая нога безобразно распухла, тряпка присохла к гнилой сукровице. Он хрипло дышал и горел в жару.
— Ну, вот, — устало вздохнул декурион. — Успел-таки запрятаться, прежде чем обомлел. Сильный детина.
Роквен спешился, присел на корточки возле неподвижного могучего человека.
«Какой образец адана, — грустно, с болью думал он. — Брат наверняка был бы рад запечатлеть его на пергаменте для своих миниатюр к „Хроникам деяний эльдар и атани“. Могучий, красивый человек — и убийца. Как же это не совпадает, это так неправильно…»
Декурион распоряжался по поводу носилок, которые спешно сооружали из жердей и плаща и укрепляли между заводными лошадьми. Отрядный лекарь возился с ногой, досадливо морщась и тихо ругаясь сквозь зубы.
— Поганая рана, — сказал он, поднявшись и отирая руки. — Я сделал, что мог, но надо везти скорее до фактории. Или хоть куда-нибудь, где по-человечески лечить можно.
— Ну, поднимаем, — подошел с двумя солдатами декурион.
— Тяжелый, — прокряхтел один. — Зубр и есть зубр.
— Волчара, а не зубр, — сквозь зубы процедил второй. — Серый волк — он и есть серый волк.
— Вы его привязать не забудьте, — хмыкнул декурион. — А то очнется — башки вам поотворачивает.
Роквен молча наблюдал за погрузкой раненого убийцы. Рослый, широкоплечий, крепкий, с густой гривой рыже-золотых волос. Красавец, силач, классический образец адана. Правда, декурион обычно говорит, что раньше народ как раз был мельче, и нынешний средний нуменорец оказался бы небось повыше самого Турина, но декурион все время его подкалывает. Он снова посмотрел на арестанта. Могучий и красивый человек, глядя на которого не зависть, а гордость за свой народ ощущаешь.
Убийца и преступник. Роквен горестно вздохнул и отвернулся.
На деревянных стенах горницы плясали тени, упрыгивая куда-то в темноту под балками потолка. Говорят, именно там гнездятся домашние духи, то добрые, то злые. В самую длинную в году ночь они с визгом и писком носятся с ветром в небесах за призрачным темным всадником, и не приведи Балаи с ними встретиться…
Но сейчас было лето. Однако в очаге плясал огонь, а ставни были закрыты. Госпожа Элинде закрыла окна от позора. Пусть он останется в доме и не выйдет наружу. А то пойдет злой слух скакать с языка на язык, как огонь скачет с крыши на крышу. Госпожа сидела в горнице, и резные звери оживали в пляске пламени и скалились с балок, столбов, комков и ставен. В доме было жарко и душно, но ей было холодно. Она сидела, сцепив руки и ссутулившись, и ее яркие рыже-золотые волосы были распущены и не прибраны в знак беды.
Роквен Дарион неуютно переминался с ноги на ногу. Ему было жаль эту женщину, и он чувствовал какую-то вину перед ней. Она отослала из горницы двух младших сыновей и дочь и теперь сидела, опустив глаза.
Молчание становилось невыносимым.
Роквен кашлянул. Женщина подняла глаза.
— Садись, будь гостем, — негромко сказала она, кивая на резную скамеечку. — И говори все без утайки.
Голос у нее был глубоким и красивым. Так, наверное, суровая Морвен в старину слушала недоброго гонца, подумал молодой человек, и снова заробел. Постоял, переминаясь с ноги на ногу, шумно вздохнул. Госпожа коротко невесело усмехнулась.
— Вижу я, тяжко тебе говорить? Мне же не менее тяжко слушать. Я знаю, что мой сын сделал. Я знаю, что ему не следовало этого делать. И все же он мой сын. Сядь.
Роквен, пересилив себя, сел на скамеечку. Госпожа Элинде продолжала, словно негромко говорила сама с собой:
— Он всегда был таким. Оленем его называли за гордую поступь, зубром за силу, а теперь только серым волком и зовут.
Роквен еле заметно кивнул — серыми волками исстари называли изгоев.
— Если бы он не стал сам…
— Я знаю! — резко перебила его женщина. — Знаю. Я предостерегала его.
— Ему не надо было сжигать Анбора в доме, — сипло выдавил он сквозь судорожно сжавшееся горло. — Ему следовало дождаться разбирательства. И он ни в коем разе не должен был убивать господина Уринхиля! — Он вскочил. — Это же немыслимо! Все было в его пользу — и тут он такое устраивает… Госпожа, я очень сочувствую вашему горю, мне очень нравился ваш сын, и… простите меня. Но это был мой долг.
Женщина кивнула.
— Я знаю и понимаю, — тихо сказала она. — Мой сын преступник, но это мой сын. На тебе же вины нет. Ступай, мальчик, делай свое дело…
Роквен не стал медлить и быстро вышел из горницы, почти выскочил. Ему было слишком тяжело оставаться здесь.
Роквен с несчастным видом сидел за деревянным столом. Донесение никак не писалось, да и вообще все не складывалось и шло вкривь и вкось. И долгожданный дождик казался мерзким и унылым, и мухи жужжали особенно противно, да и рожи у всех кругом были отвратные. Декурион молча сидел в углу комнаты и искоса посматривал на командира. Роквен же тайком поглядывал на декуриона. Пожалуй, эта рожа раздражала меньше всего, хотя молчаливость и скупость жестов и движений, всегда восхищавшие его, нынче тоже злили. Это было неправильное чувство — ведь никто не виноват в его настроении, потому роквен вздохнул, стараясь взять себя в руки, и, словно заглаживая вину, обратился к декуриону:
— Как думаете, почему он все же так поступил?
Декурион неопределенно дернул плечом.
— Трудно сказать. Насколько я понимаю дело, парень старинным способом решил земельный спор. Нехорошим, надо сказать, способом.
— То есть?
— Ну, сударь мой, вы же сами говорили, что вам любопытны древние обычаи наших общих предков. Так вот, случалось и такое, только это всегда было чем-то из ряда вон выходящим. Даже в истории Турина, которую вы мне то и дело повторяете, сожжение дома со всеми жильцами считалось делом как бы сказать-то?.. не слишком достойным. А тут… как-то одно с другим не вяжется. Не такова была обида, чтобы за нее так мстить. Потому я и хотел парня допросить, может тут что еще кроется?
— Сейчас пока нельзя… — Сказать по правде, роквену просто не хотелось хотя бы некоторое время думать об этой истории. Он чувствовал себя обманутым и вымазанным в грязи с ног до головы.
— Да я знаю, знаю, — досадливо отмахнулся декурион. — Что же, время у нас есть. Только бы опять не сбежал.
Роквен Дарион потянулся, не вставая из-за стола. За распахнутым окном дождик утихомирился, дохнул мягкий ветер. Показался кусочек голубого неба — значит, скоро снова будет солнце и влажная духота. И опять мухи-комары полезут… Декурион все так же сидел, скрестив на груди руки и смотрел куда-то за окно. Он тоже нравился роквену. Хотя Хамдир и был старше, он оказался в подчинении у молодого нуменорца и сразу же незаметно взял его под опеку. Хамдир родился здесь, в заморской части Андунийской пятины на Княжьей земле, от смешанного брака. Отец его был радом с Острова, а мать — из местных эдайн, из тех, что уже много сотен лет как жили под Законом Острова. Эти люди почти с самого начала считались не федератами, а гражданами. Хамдир был человеком образованным, хотя обучался и не на Острове, а здесь, тут теперь учителей хватало, причем хороших — писал и читал как на адунаике, так и на синдарине, а сошлись они с роквеном на почве трепетной любви к древней истории.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102