— А почему же до сих пор ты не нашёл такой причины? Неужто так сильно любишь носиться по свету, гонимый ветром?
Стегоман по-драконьи усмехнулся.
— Люблю, — признался он. — Ещё не налетался.
— Не налетался? — прищурился Диметролас. — Но ведь тебе никак не меньше сотни лет — стало быть, ты в поре зрелости.
— Верно, я уже не детёныш, — подтвердил Стегоман.
Но если Диметролас не хотел оскорбить его, то почему Стегоман напрягся, как пружина?
— Небось полжизни мотался невесть где, — проворчал Диметролас и тоже явно занервничал.
Мэт на всякий случай приготовился произнести заклинание, боясь, как бы драконы снова не набросились друг на друга.
— Я много лет прожил среди людей, — попытался объяснить Стегоман. — Их поведение забавляет меня.
— Забавляет! Не пора ли тебе забыть о забавах? Неужто в теле зрелого дракона бьётся сердечко детёныша? Неужто тебе по душе обычная жизнь? Разве ты не повзрослел и не желаешь обзавестись своим собственным домом?
— Пожалуй, нет, — спокойно ответил Стегоман. — Я такой, какой есть, и доволен этим.
Но Мэт уловил нотку грусти в голосе старого друга и даже отголосок горечи. Он слишком хорошо знал Стегомана и потому усомнился в его искренности.
— О да, я не сомневаюсь в том, что ты очень доволен собой, непоседа и ветреник! Что ж, ступай своей дорогой! Лети туда, куда тебя гонит ветер, а когда тебе пойдёт пятый век, пожалей о том, что упустил!
С этими словами красный дракон сорвался со скалы и спикировал вниз.
Мэт чуть было не вскрикнул от страха за него, но вовремя сдержался, в который раз вспомнив о том, что в воздухе драконы чувствуют себя увереннее реактивных самолётов. И естественно, Диметролас через несколько минут вновь появился над горами. Широко раскинув крылья, он немного покружил по спирали, подсвеченный закатным солнцем, и устремился к югу.
Стегоман долго провожал его взглядом. Теперь он выглядел ещё более нервным и напряжённым, чем раньше.
Мэт решил, что пора отвлечь старого приятеля. Он поднёс ладони ко рту, сложил их рупором и прокричал:
— Ты повёл себя как истинный дипломат!
Дракон медленно повернул голову и сверкнул глазами. Мэт чуть было не попятился от испуга, но собрался с духом и устоял на месте. Стегоман немного успокоился, его взгляд стал более мягким.
— Как дипломат? Скорее как незваный и легкомысленный гость!
— Ну ладно, ладно, не надо придираться к словам! Может, спустишься ко мне, чтобы мне не надо было надрывать глотку, а?
Стегоман пару мгновений молча смотрел на Мэта, а потом' слетел со скалы, с грохотом раскинув крылья. Сделав пару кругов, он приземлился рядом с Мэтом, а тот сказал:
— Спасибо, что заступился за меня.
— Друзья бесценны, — буркнул Стегоман. — У меня их и так маловато, если на то пошло.
— И потому ты стараешься ни с кем не ссориться? А вот Диметролас, похоже, придерживается противоположного мнения.
— А я так не думаю, — покачал головой Стегоман и посмотрел на юг — в ту сторону, куда умчался красный дракон. Мэт озадаченно сдвинул брови и спросил:
— Кстати, с чего это ты вдруг наболтал про то, что непрерывно странствуешь? Не понимаю, зачем надо было откровенничать с первым встречным.
— Надо было, — проворчал Стегоман. — Речь шла лично обо мне.
Мэт ещё сильней нахмурился:
— А о ком ещё могла идти речь?
— О других самцах, — выразительно ответил Стегоман.
Его взгляд все ещё был прикован к югу, а сам он нервно переступал с ноги на ногу.
Мэт вытаращил глаза. Теперь кое-что стало доходить до него. Диметролас говорил довольно высоким голосом… Когда дело дошло до драки, то она свелась к ритуалу… И это странное волнение, охватившее Стегомана. Явный выброс адреналина и прочих гормонов.
— Вот оно что, — проговорил Мэт смущённо. — Диметролас — самка.
— И я это сразу понял, — сухо отозвался Стегоман.
— И насколько я понимаю, хорошенькая?
— Просто совершенство, — прошипел Стегоман, и его глаза опять сердито сверкнули.
Мэт невольно отступил на пару шагов.
— Ну… А что же ты тогда бездействовал? — Но тут он вспомнил, как эмоционально Диметролас говорила со Стегоманом. — Ясно, — кивнул он. — Фактически она хотела сказать, чтобы ты забыл о вашей встрече и потом всю жизнь страдал, если не желаешь остаться с ней на всю жизнь, да?
— Именно так, — грустно кивнул Стегоман. — А я не смог бы притвориться и сказать ей, что я смог бы остаться.
Мэт внимательно смотрел на старого товарища.
— Но ты мог бы вернуться. Как только мы найдём Балкис и вернём её домой, ты мог бы возвратиться сюда и какое-то время пожить здесь.
Стегоман раздражённо тряхнул крыльями.
— Да? Ты так считаешь? А что я могу предложить даме? Я, у которого нет дома, нет друзей среди моих сородичей? Я, которого отвергло моё собственное племя, который так долго прожил в изгнании, что не могу подолгу находиться в горах, потому что здесь мне не по себе? Какое племя, какой дом, какой народ я могу предложить подруге? Мне нечего ей подарить, кроме странствий и одиночества, кроме отверженности от таких, как я!
Мэт смотрел на Стегомана, и сердце у него сжималось от сострадания. Ведь он и сам когда-то пережил нечто подобное. Наконец он проговорил:
— Ты мог бы предложить ей себя — дракона-мужчину в расцвете сил, наделённого почти фанатичной верностью.
— Угу, — сардонически усмехнувшись, отозвался Стегоман. — Только на это я и способен, а для женщины этого мало. Быть может, в вашем племени и сыщутся дамы, которым этого хватит, Мэтью, но драконихи хотят откладывать яйца, насиживать их, а потом растить и воспитывать детёнышей — так, чтобы, повзрослев, дети стали их друзьями. А для этого нужно, чтобы рядом жили другие самки и чтобы самцы оберегали их в ту пору, когда они откладывают яйца и растят детёнышей. Весь драконий клан охраняет малышей, старается, чтобы им не было одиноко. Нет, Мэтью, мне нечего предложить драконихе, и потому остаётся только вести себя по возможности благовоспитанно!
Стегоман умолк, подпрыгнул, взлетел и исчез за краем скалистого плато. Мэт услышал, как с треском расправились его крылья, а потом увидел, как его верный друг взмыл ввысь и помчался на север в поисках ужина и одиночества. Одиночество было необходимо ему, чтобы залечить душевную рану, которую невольно разбередила Диметролас. Мэт ещё долго стоял и провожал взглядом Стегомана. Наконец дракон сложил крылья и спикировал. Только тогда Мэт вернулся к костру и стал ломать голову над тем, как бы помочь старому товарищу.
Балкис проснулась от мычания коров, от звука голоса человека. Её сердечко от испуга забилось чаще, и она зарылась поглубже в сено. Шёрстка у неё встала дыбом, она выпустила когти. Но затем страх отступил. Кто-то звучным баритоном окликал коров, мирно разговаривал с ними.
— Вот тебе сено, Звёздочка, кушай. А вот тебе, Красотка. Не отворачивайся, Зорька, яблок теперь до осени не будет, так что — ешь, что дают!
Балкис удивилась: оказывается, коров по всему свету называли одинаково, хоть и на разных языках.
Одна из коров призывно, нервно замычала.
— Да-да, я помню, Солнышко, — ласково отозвался человек. — Твоё вымя так наполнено молоком, что болит. Конечно, я подою тебя первой, а ты пока поешь. Ну вот, теперь все кушайте, сейчас начну вас доить.
Коровы притихли, успокоились. Успокоилась и Балкис. Она втянула когти в подушечки лап, а шёрстка у неё улеглась. Она услышала стук табурета и звяканье ведра. И снова прозвучал заботливый негромкий голос:
— Не бойся, я тебя сейчас осторожно обмою вымя. Ох, как разбухли соски! Но скоро тебе станет легче, обещаю!
Через несколько мгновений струи молока звонко ударили о дно ведра. Тёплый аппетитный запах поднялся к сеновалу, и Балкис облизнулась, хотя и не была особо голодна. Она помнила о предупреждении брауни и не стала показываться человеку на глаза. Однако кошкам издревле свойственно любопытство, и потому Балкис нырнула в сено, пробралась пониже, прорыла ход и осторожно выглянула. И затаила дыхание.
Золотистые волосы, правильные черты лица, большие голубые глаза, широкие плечи. То был молодой человек чуть старше двадцати и самый красивый из тех, кого довелось встречать Балкис. Она ощутила странное тепло в груди. Одна из коров нетерпеливо замычала, и молодой человек обернулся и сказал:
— Понимаю, понимаю и все помню. Ты видишь, что я дою Солнышко, вот и тебе невтерпёж. Потерпи, коровушка, скоро я и тобой займусь.
Балкис вдруг нестерпимо захотелось, чтобы этот красавец занялся ею, и её бросило в жар. Он был такой добрый, такой приветливый! А ведь брауни говорили ей о том, что крестьянские парни без матери выросли грубыми и неотёсанными.
— Он — лучший из них.
Балкис вздрогнула, услышав голос. Кто-то словно читал её мысли. Кошка повернула голову и увидела рядом с собой Личи. Брауни стояла на коленях.
— Он — самый младший, — объяснила Личи. — Другие унижают его при первой возможности и вообще обходятся с ним грубо. И все же он ухитряется оставаться добрым и спокойным, хотя другой на его месте давно разозлился бы, обиделся. Его зовут…
Имя молодого человека прозвучало немного странно, но из знакомых Балкис имён более всего напоминало «Антоний». Кошка со все большим любопытством наблюдала за ним из своего укрытия, а молодой человек переходил от одной коровы к другой.
— Хорошенько замечай, где пролилось молоко, — посоветовала ей Личи. — Но боюсь, большая его часть впитается в землю в тому времени, как ты сможешь выбраться из сена.
Сейчас Балкис меньше всего думала о молоке, хотя и должна была признаться в том, что пахло оно божественно.
Антоний заканчивал доить последнюю корову, когда дверь с грохотом распахнулась и кто-то крикнул:
— Что я вижу, сосунок? Ты ещё возишься? Хватит нянчиться со скотиной! Выгоняй их пастись!
— Вот-вот, нечего с ними церемониться! — добавил кто-то другой ещё более грубым голосом. — Надо побыстрее да порезче дёргать! Заканчивай, дурачина!
Балкис разглядела вошедших. То были двое парней в грубых куртках, высокие, крепкие, с тяжёлыми подбородками и сросшимися на переносице кустистыми бровями. Один из них был шатен, второй — рыжий.
— Тише, братья, тише, — миролюбиво отозвался Антоний. Было видно, что он привык к суровому обращению. — Мне совсем немножко осталось. Если хотите, можете забрать тех трех, что уже подоены.
Балкис возмущённо смотрела на братьев Антония. Почему он церемонился с этими нахалами? Неужели только потому, что он был младшим?
— «Если хотите»! — передразнил Антония четвёртый брат, протиснувшись между рыжим и шатеном. Это оказался ещё более мускулистым. Волосы у него были чёрные. — Хотим, не сомневайся! Давай заканчивай с этой коровой, да побыстрее!
— Быстрее доить нельзя, Барадур, — более или менее миролюбиво отозвался Антоний, но по голосу уже чувствовалось, что он боится. — Молоко не поторопишь.
Лицо Барадура потемнело от злости.
— Я — потороплю! — рявкнул он. — Поди прочь, малявка!
Он грубо спихнул Антония с табурета и уселся, чтобы закончить дойку. Корова отчаянно замычала от удивления и боли, но шипение струек молока зазвучало быстрее. Антоний обречённо вздохнул и отошёл в сторону, а другой брат дал ему пинка:
— За работу, лоботряс! Отвяжи остальных коров да выводи их пастись!
И он сам тут же принялся отвязывать Зорьку.
— Как скажешь, Кемаль, — снова вздохнул Антоний и отвернулся, чтобы отвязать Солнышко, но третий брат оттолкнул его.
— Ты что, простой узел развязать не можешь, недотёпа? Ступай вычисти стойла. Только на это ты и годишься?
Возмущение Балкис сменилось гневом. Ей хотелось передать Антонию свои мысли: «Ну постой же за себя! Скажи ему, чтобы он придержал язык!»
На какое-то мгновение ей даже показалось, что она произнесла эти слова вслух, потому что Антоний покраснел. Но все же он отошёл в сторону и взял лопату, но не одну, а две. Вторую он бросил рыжеволосому:
— И ты поработай, Филипп. Посмотрим, кто вычистит стойло быстрее!
Филипп проворно обернулся и отбросил лопату в сторону.
— Ты ещё будешь мне приказывать, что делать, да, молокосос? Я тебе сейчас напомню, где твоё место!
Он сжал кулаки и встал в боевую стойку. Другие братья обернулись, ухмыльнулись и шагнули к Антонию.
У Балкис засосало под ложечкой. Она поняла, что это за игра. Игра была жестокая: старшие братья пытались заставить Антония огрызаться — только для того, чтобы потом была причина поколотить его. Чем они и занялись.
Первым удар нанёс Филипп. Он нацелился Антонию кулаком в живот, но Антоний защитился, но хотя сам в ответ не ударил Филиппа, Кемаль завопил:
— Ого! Малявка думает, что имеет право поднимать руку на старших!
Он размахнулся, готовясь влепить Антонию апперкот.
Антоний пригнулся, но Барадур схватил его за плечо и, развернув к себе, ударил кулаком в челюсть. Антоний пошатнулся и отлетел назад. Филипп удержал его, а Барадур был готов врезать ему кулаком в подбородок, но Антоний мотнул головой, и удар пришёлся по плечу Барадура.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62