Львица взвыла, попыталась отскочить и этим спасла своё сердце, но рог единорога обагрился её кровью, а сам он проворно отскочил назад и стал недоступен для раненой львицы
Вторая львица свирепо зарычала и бросилась на единорога, посмевшего ранить её сестру, но он увернулся, а второй единорог не замедлил нанести львице удар. Первая хищница, невзирая на полученную рану, снова вступила в бой, но тут третий единорог, покинув свой сторожевой пост, бросился на выручку к собратьям. На полном скаку он налетел на львицу и вонзил рог ей между глаз. Львица, отчаянно кашляя, отступила. Её примеру последовала вторая, и вскоре они обе позорно побрели к лесу и скрылись за деревьями.
Единороги отошли подальше от опушки леса, где им могло грозить нападение хищников, вышли на середину поляны и встали кругом, грозно выставив рога.
— Они великолепны! — выдохнула Балкис. — Кто бы мог подумать, что единорог способен победить льва!
— Не хотелось бы мне, чтобы меня подцепили таким острым рогом! — прошептал Антоний.
Как ни старались спутники не шуметь, все равно единороги их услышали. Чудесные звери подняли головы и посмотрели в ту сторону, где стояли люди, но Балкис и Антоний стояли смирно, не делали никаких угрожающих движений, и через некоторое время единороги снова опустили головы и стали пастись. Юноша и девушка ещё долго стояли и любовались сказочными животными. Наконец те наелись травы, и двое из них отправились к лесу — бок о бок, сторожко глядя по сторонам. Третий единорог улёгся в тени ветвей под огромным вековым дубом, положил голову на передние ноги и уснул.
Балкис взяла Антония под руку и молча указала в сторону леса.
— Вижу, — прищурившись, прошептал юноша.
Из подлеска показался лев и начал бесшумно красться к дереву, под которым спал единорог. Балкис и Антоний в страхе следили за хищником, но когда тот зарычал перед броском, единорог вскочил — полусонный, застигнутый врасплох. Увидев врага, он бросился к нему.
Лев отскочил в сторону в последнюю секунду, а единорог набрал слишком большую скорость и не смог остановиться. Его рог глубоко увяз в стволе дуба. Единорог согнул задние ноги и рванулся — ещё раз и ещё, но вытащить рог из дерева никак не мог. Не в силах освободиться, единорог в отчаянии заметался и заржал, призывая на помощь.
Лев приготовился к смертельному прыжку.
— Это не должно случиться! — прокричала Балкис и представила себе траву выше её головы, представила, как на поляне смешались запахи льва и единорога. Перед глазами у девушки поплыло. Трава и деревья устремились ввысь, стали гигантскими.
Лев, потревоженный вскриком, развернулся и был готов защищаться, но увидел перед собой всего лишь беспомощного юношу, который не двигался с места. Конечно же, он не заметил прямо у себя под ногами маленькую коричневую кошку. Льва интересовала только его жертва, поэтому он развернулся и вознамерился покончить с единорогом.
Балкис выскочила из густой травы и, отчаянно подбирая слова, которым выучилась у других кошек, обратилась к льву по-кошачьи. Она болтала что-то о том, что все кошки должны держаться вместе, что якобы где-то неподалёку, всего в одном дне пути, есть добыча получше. Лев только презрительно кашлянул и шлёпнул кошку здоровенной лапищей. Бок Балкис пронзила жуткая боль, деревья и травинки завертелись вокруг неё, а сама она закувыркалась в воздухе.
— Ах ты, скотина мерзкая! — вскричал Антоний и побежал к кошке, чтобы поднять её.
Лев злобно рыкнул и взмахнул лапой. Юношу подбросило вверх, и он пребольно шмякнулся на землю. Лев, рыча, двинулся к нему. Антоний пытался сесть, он нащупал рукоятку кинжала, но лев нанёс ему сокрушительный удар, уложил наземь, поставил тяжеленную лапу на его грудь и раззявил зубастую пасть.
Балкис очень хотелось спасти единорога, но жизнь друга ей была ещё дороже! Она в отчаянии забормотала охранное заклинание, понимая, что может опоздать, что Антоний не успеет выговорить последнюю строчку…
Но тут что-то маленькое, отливающее бронзой пулей вылетело из-за деревьев, помчалось к Антонию и вспрыгнуло на него.
— Антоний, перевернись! — прокричала Балкис кошачьим голоском, и её спутник услышал её. Он проворно перевернулся, не спрашивая зачем, и в это самое мгновение лев нагнулся, его зловещие челюсти сомкнулись на твёрдом, как металл, панцире… гигантского муравья!
Муравей повернул голову и запустил жвала в шею льва. Лев взвыл от боли, выпустил зловредное насекомое и поддел его лапой, но муравей отбежал в сторону и тут же бросился на льва и, цапнув его за другую лапу, оторвал от неё довольно большой кусок шерсти с мясом. Затем от убежал подальше и поспешно сжевал лакомство. В последнее время муравью более или менее везло с охотой, но упускать такую добычу он не намеревался.
Оглушительно взревев от боли, лев повалился набок.
Балкис бросилась к Антонию и начала превращаться из кошки в девушку.
Муравей пошёл в атаку. Лев замахнулся на него здоровой лапой, но муравей, приплясывая, избежал ударов и вскоре сомкнул жвала на шее хищника. Зверь запрокинул голову, попытался сбросить надоедливое насекомое, но муравей все ещё был голоден и упрямо кусал льва. Наконец удар тяжёлой лапы попал в цель, и муравей закувыркался по траве. Однако он тут же перевернулся, встал на лапы и приготовился к очередному походу за едой.
Балкис подхватила Антония под мышки и потащила к лесу.
Лев, лёжа на боку, пытался отмахнуться от муравья, но не удержался и повалился на спину. Муравей запустил жвала в его грудь. Хищник взревел от дикой боли, поднял задние лапы, принялся лягаться. В сторону отлетел кусок панциря муравья, а потом и он сам. Однако при этом в его жвалах остался большущий кусок львиного мяса. Стеная от боли, лев попробовал перекатиться на живот, чтобы встретить и отразить очередную атаку врага, но муравей ловко проскользнул между лапами противника, ринулся на запах крови и принялся кусать и рвать края раны, зияющей в груди льва. Захрустели ребра, и вскоре муравьиные жвала добрались до сердца врага. Огромный зверь в последний раз судорожно закашлялся, его тело затряслось в предсмертных судорогах, он в последний раз брыкнул задними лапами и… оторвал туловище муравья от головы. Ещё несколько секунд жвала перемалывали плоть — казалось, насекомое не поняло, что у него уже нет тела, что он уже, по сути, мёртв. Но вот наконец челюсти безжизненно сомкнулись, а лапки на отброшенном в сторону туловище перестали шевелиться. Противники, убившие друг друга в жестокой схватке, неподвижно замерли.
Но Балкис этого не видела. Её тревожило совсем другое.
— На помощь! — крикнула она, забыв о какой бы то ни было предосторожности. — Помогите мне — все, кто только слышит меня! Мой любимый умирает!
Она опустилась на колени рядом с истекающим кровью Антонием, прижала ладонь к его сердцу, услышала, как неровно оно бьётся, и с тоской и страхом осознала, как сильно на самом деле она любит его.
Глава 23
— Какая чепуха! — послышался скрипучий голосок. Балкис перестала рыдать и обернулась, изумлённо вытаращив глаза.
— Видала я дохлых рыб, дохлых крыс и дохлых ящериц, барышня, — продолжал звучать странный голос, — и уверяю тебя, что тот мужчина, над которым ты так жалобно причитаешь, не похож ни на кого из них — ни на рыбу, ни на крысу, ни на ящерицу, и если на то пошло — на дохлого он тоже мало смахивает.
Балкис не в силах была вымолвить ни слова. Голос принадлежал… птице!
— Что же до того, что он — твой возлюбленный, — невозмутимо продолжала птица, — то это единственное, чем можно оправдать твоё неразумное поведение. Вот мы, птицы, на счастье, от такого застрахованы, зато мне не раз случалось видеть, как неразумно поступают глупые бескрылые, как все они превращаются в сущих остолопов.
Птица была необычная — с удивительно яркой окраской: зелёная, с большим кривым красным клювом, красными лапками и красной ленточкой вокруг шеи. Балкис помотала головой и мысленно внушила себе: «Если ты умеешь говорить по-кошачьи, то почему бы и птице не разговаривать?»
— Что ты знаешь о любви, птица?
— Вполне достаточно, чтобы сказать: любишь его, так стань близка с ним и покончи с этим раз и навсегда! — строптиво ответила птица. — И говорить-то не о чем!
Балкис густо покраснела и вернулась взглядом к Антонию. К её радости, он начал дышать ровнее, приоткрыл глаза и заморгал. На его груди краснели четыре глубокие кровавые царапины, оставленные когтями льва, а на щеке темнел синяк. О, как он пострадал, пытаясь защитить её! Охваченная страхом за его жизнь, Балкис осторожно просунула руку под рубаху Антония и ощупала ребра.
— Ага, послушала моего совета! — хрипло каркнула птица. — Ну вот, она уже ласкает его!
Балкис зарделась ещё гуще и бросила:
— Займись своими делами, презренная птица, а людям оставь человеческие!
— Ах, какая деловая нашлась! — пискнула птица и покачала головой. — Так, стало быть, у тебя с ним общие дела, только и всего? Ну, тогда тебе не стоит думать о замужестве!
— Молчи! — крикнула Балкис. Её бросило в жар. Она была уверена, что щеки у неё от стыда того и гляди воспламенятся. — Ты говоришь глупости, ворона в ярких перьях! Молчи, если не знаешь, как мне спасти возлюбленного!
— А я думала, ты и не спросишь меня об этом, — чуть удивлённо отозвалась птица. — Конечно, мозгов у меня маловато, потому и знаю я не слишком много — но сдаётся мне, что если ты поможешь единорогу вытащить из дерева рог, то он, пожалуй, согласится отвезти твоего приятеля туда, где ему окажут помощь.
— Единорог? — встревоженно воскликнула Балкис. — Бедняга! Я бы рада ему помочь, но как я могу бросить Антония?
— Ничего, не помрёт, — беспечно отозвалась птица. — Тебе же не о жизни его, а о здоровье печься надо. А лично я бы больше за твоё сердце переживала, чем за его здоровье, — как бы оно у тебя не разорвалось из-за пустых хлопот.
Балкис прикусила язык и не ответила очередной дерзостью. Верно, птица вежливостью не отличалась, но была явно наделена здравым смыслом и, похоже, действительно знала, где можно было найти подмогу. Раны Антония сильно кровоточили, но гораздо сильнее девушку пугало другое: не пострадали ли от удара львиной лапы внутренние органы. Однако тревога немного отступила, и Балкис решила ещё немного порасспрашивать птаху-пересмешницу:
— Что ты за птица?
— Давай-ка лучше я у тебя спрошу, что ты за девица, если умеешь исчезать и появляться в разгар сражения?
— Просто я — мастерица прятаться, — ответила Балкис, гадая, много ли успела увидеть птица. — И ещё я — настолько же кошка, насколько и девушка.
— Вот уж удивила! — фыркнула птица. — Что ж, встречались мне очень многие женщины, которые куда как больше смахивали на кошечек.
— Ответ за ответ, — напомнила птице Балкис. — Имя за имя.
— Что-то не помню, чтобы ты назвала мне своё имя, — буркнула птица.
— Знай же, что меня зовут Балкис, а теперь назови себя!
— Называют-то меня по-разному — вы же, бескрылые людишки, и называете, да только боязно мне как-то произносить эти названия… Боюсь, не выдержат твои нежные ушки. Ну да ладно. Есть одно, более или менее приличное — «сидикус». Только не вздумай употреблять его ради власти надо мной, потому что это — не моё личное имя, а имя всего моего рода. Я — птица сидикус.
— Я бы сказала, что тебе бы больше подошло название «птица нелепая», — язвительно проговорила Балкис. — Хорошо, я последую твоему совету и очень надеюсь, что мне не придётся об этом пожалеть.
— Побереги его голову, — буркнула птица сидикус, — и своё сердечко.
— Если с ним что-нибудь случится, ты побереги свою шею, — процедила сквозь зубы Балкис и сама удивилась тому, почему так дерзит, но тут же вспомнила, как кошки должны относиться к птицам. Как же не сердиться, когда твоя добыча сидит рядом и так огрызается и хамит! — Охраняй его как следует, птица сидикус, потому что если он умрёт до того, как вернусь, я перекушу жареной дичью!
— Гляди не одичай потом совсем! — фыркнула птица, но явно занервничала.
Стегоман оставил долину позади и летел над пустошью, когда Мэт заметил троих путников, шагающих на север.
— Вижу очередных местных осведомителей, — сообщил он дракону.
Стегоман вздохнул, пошёл по спирали вниз и приземлился за грудой больших камней. Мэт спрыгнул на землю, обошёл скалы и, выйдя на дорогу, столкнулся с тремя мужчинами.
То были дюжие молодые горцы в выцветших рубахах и штанах из домотканой ряднины. Вид у них был угрюмый, и они все время о чем-то спорили.
— Привет вам, друзья! — крикнул Мэт и поднял руку.
Все трое остановились и ошарашенно посмотрели на него. Мэт догадался: они так увлеклись спором, что не заметили, как Стегоман пошёл на посадку.
— И тебе привет, странник, — ответил один из троих, но руки не поднял, и вообще вид у него был примерно такой же дружелюбный, как у цепного бульдога. Двое его спутников сжали рукоятки дубинок, притороченных к поясам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
Вторая львица свирепо зарычала и бросилась на единорога, посмевшего ранить её сестру, но он увернулся, а второй единорог не замедлил нанести львице удар. Первая хищница, невзирая на полученную рану, снова вступила в бой, но тут третий единорог, покинув свой сторожевой пост, бросился на выручку к собратьям. На полном скаку он налетел на львицу и вонзил рог ей между глаз. Львица, отчаянно кашляя, отступила. Её примеру последовала вторая, и вскоре они обе позорно побрели к лесу и скрылись за деревьями.
Единороги отошли подальше от опушки леса, где им могло грозить нападение хищников, вышли на середину поляны и встали кругом, грозно выставив рога.
— Они великолепны! — выдохнула Балкис. — Кто бы мог подумать, что единорог способен победить льва!
— Не хотелось бы мне, чтобы меня подцепили таким острым рогом! — прошептал Антоний.
Как ни старались спутники не шуметь, все равно единороги их услышали. Чудесные звери подняли головы и посмотрели в ту сторону, где стояли люди, но Балкис и Антоний стояли смирно, не делали никаких угрожающих движений, и через некоторое время единороги снова опустили головы и стали пастись. Юноша и девушка ещё долго стояли и любовались сказочными животными. Наконец те наелись травы, и двое из них отправились к лесу — бок о бок, сторожко глядя по сторонам. Третий единорог улёгся в тени ветвей под огромным вековым дубом, положил голову на передние ноги и уснул.
Балкис взяла Антония под руку и молча указала в сторону леса.
— Вижу, — прищурившись, прошептал юноша.
Из подлеска показался лев и начал бесшумно красться к дереву, под которым спал единорог. Балкис и Антоний в страхе следили за хищником, но когда тот зарычал перед броском, единорог вскочил — полусонный, застигнутый врасплох. Увидев врага, он бросился к нему.
Лев отскочил в сторону в последнюю секунду, а единорог набрал слишком большую скорость и не смог остановиться. Его рог глубоко увяз в стволе дуба. Единорог согнул задние ноги и рванулся — ещё раз и ещё, но вытащить рог из дерева никак не мог. Не в силах освободиться, единорог в отчаянии заметался и заржал, призывая на помощь.
Лев приготовился к смертельному прыжку.
— Это не должно случиться! — прокричала Балкис и представила себе траву выше её головы, представила, как на поляне смешались запахи льва и единорога. Перед глазами у девушки поплыло. Трава и деревья устремились ввысь, стали гигантскими.
Лев, потревоженный вскриком, развернулся и был готов защищаться, но увидел перед собой всего лишь беспомощного юношу, который не двигался с места. Конечно же, он не заметил прямо у себя под ногами маленькую коричневую кошку. Льва интересовала только его жертва, поэтому он развернулся и вознамерился покончить с единорогом.
Балкис выскочила из густой травы и, отчаянно подбирая слова, которым выучилась у других кошек, обратилась к льву по-кошачьи. Она болтала что-то о том, что все кошки должны держаться вместе, что якобы где-то неподалёку, всего в одном дне пути, есть добыча получше. Лев только презрительно кашлянул и шлёпнул кошку здоровенной лапищей. Бок Балкис пронзила жуткая боль, деревья и травинки завертелись вокруг неё, а сама она закувыркалась в воздухе.
— Ах ты, скотина мерзкая! — вскричал Антоний и побежал к кошке, чтобы поднять её.
Лев злобно рыкнул и взмахнул лапой. Юношу подбросило вверх, и он пребольно шмякнулся на землю. Лев, рыча, двинулся к нему. Антоний пытался сесть, он нащупал рукоятку кинжала, но лев нанёс ему сокрушительный удар, уложил наземь, поставил тяжеленную лапу на его грудь и раззявил зубастую пасть.
Балкис очень хотелось спасти единорога, но жизнь друга ей была ещё дороже! Она в отчаянии забормотала охранное заклинание, понимая, что может опоздать, что Антоний не успеет выговорить последнюю строчку…
Но тут что-то маленькое, отливающее бронзой пулей вылетело из-за деревьев, помчалось к Антонию и вспрыгнуло на него.
— Антоний, перевернись! — прокричала Балкис кошачьим голоском, и её спутник услышал её. Он проворно перевернулся, не спрашивая зачем, и в это самое мгновение лев нагнулся, его зловещие челюсти сомкнулись на твёрдом, как металл, панцире… гигантского муравья!
Муравей повернул голову и запустил жвала в шею льва. Лев взвыл от боли, выпустил зловредное насекомое и поддел его лапой, но муравей отбежал в сторону и тут же бросился на льва и, цапнув его за другую лапу, оторвал от неё довольно большой кусок шерсти с мясом. Затем от убежал подальше и поспешно сжевал лакомство. В последнее время муравью более или менее везло с охотой, но упускать такую добычу он не намеревался.
Оглушительно взревев от боли, лев повалился набок.
Балкис бросилась к Антонию и начала превращаться из кошки в девушку.
Муравей пошёл в атаку. Лев замахнулся на него здоровой лапой, но муравей, приплясывая, избежал ударов и вскоре сомкнул жвала на шее хищника. Зверь запрокинул голову, попытался сбросить надоедливое насекомое, но муравей все ещё был голоден и упрямо кусал льва. Наконец удар тяжёлой лапы попал в цель, и муравей закувыркался по траве. Однако он тут же перевернулся, встал на лапы и приготовился к очередному походу за едой.
Балкис подхватила Антония под мышки и потащила к лесу.
Лев, лёжа на боку, пытался отмахнуться от муравья, но не удержался и повалился на спину. Муравей запустил жвала в его грудь. Хищник взревел от дикой боли, поднял задние лапы, принялся лягаться. В сторону отлетел кусок панциря муравья, а потом и он сам. Однако при этом в его жвалах остался большущий кусок львиного мяса. Стеная от боли, лев попробовал перекатиться на живот, чтобы встретить и отразить очередную атаку врага, но муравей ловко проскользнул между лапами противника, ринулся на запах крови и принялся кусать и рвать края раны, зияющей в груди льва. Захрустели ребра, и вскоре муравьиные жвала добрались до сердца врага. Огромный зверь в последний раз судорожно закашлялся, его тело затряслось в предсмертных судорогах, он в последний раз брыкнул задними лапами и… оторвал туловище муравья от головы. Ещё несколько секунд жвала перемалывали плоть — казалось, насекомое не поняло, что у него уже нет тела, что он уже, по сути, мёртв. Но вот наконец челюсти безжизненно сомкнулись, а лапки на отброшенном в сторону туловище перестали шевелиться. Противники, убившие друг друга в жестокой схватке, неподвижно замерли.
Но Балкис этого не видела. Её тревожило совсем другое.
— На помощь! — крикнула она, забыв о какой бы то ни было предосторожности. — Помогите мне — все, кто только слышит меня! Мой любимый умирает!
Она опустилась на колени рядом с истекающим кровью Антонием, прижала ладонь к его сердцу, услышала, как неровно оно бьётся, и с тоской и страхом осознала, как сильно на самом деле она любит его.
Глава 23
— Какая чепуха! — послышался скрипучий голосок. Балкис перестала рыдать и обернулась, изумлённо вытаращив глаза.
— Видала я дохлых рыб, дохлых крыс и дохлых ящериц, барышня, — продолжал звучать странный голос, — и уверяю тебя, что тот мужчина, над которым ты так жалобно причитаешь, не похож ни на кого из них — ни на рыбу, ни на крысу, ни на ящерицу, и если на то пошло — на дохлого он тоже мало смахивает.
Балкис не в силах была вымолвить ни слова. Голос принадлежал… птице!
— Что же до того, что он — твой возлюбленный, — невозмутимо продолжала птица, — то это единственное, чем можно оправдать твоё неразумное поведение. Вот мы, птицы, на счастье, от такого застрахованы, зато мне не раз случалось видеть, как неразумно поступают глупые бескрылые, как все они превращаются в сущих остолопов.
Птица была необычная — с удивительно яркой окраской: зелёная, с большим кривым красным клювом, красными лапками и красной ленточкой вокруг шеи. Балкис помотала головой и мысленно внушила себе: «Если ты умеешь говорить по-кошачьи, то почему бы и птице не разговаривать?»
— Что ты знаешь о любви, птица?
— Вполне достаточно, чтобы сказать: любишь его, так стань близка с ним и покончи с этим раз и навсегда! — строптиво ответила птица. — И говорить-то не о чем!
Балкис густо покраснела и вернулась взглядом к Антонию. К её радости, он начал дышать ровнее, приоткрыл глаза и заморгал. На его груди краснели четыре глубокие кровавые царапины, оставленные когтями льва, а на щеке темнел синяк. О, как он пострадал, пытаясь защитить её! Охваченная страхом за его жизнь, Балкис осторожно просунула руку под рубаху Антония и ощупала ребра.
— Ага, послушала моего совета! — хрипло каркнула птица. — Ну вот, она уже ласкает его!
Балкис зарделась ещё гуще и бросила:
— Займись своими делами, презренная птица, а людям оставь человеческие!
— Ах, какая деловая нашлась! — пискнула птица и покачала головой. — Так, стало быть, у тебя с ним общие дела, только и всего? Ну, тогда тебе не стоит думать о замужестве!
— Молчи! — крикнула Балкис. Её бросило в жар. Она была уверена, что щеки у неё от стыда того и гляди воспламенятся. — Ты говоришь глупости, ворона в ярких перьях! Молчи, если не знаешь, как мне спасти возлюбленного!
— А я думала, ты и не спросишь меня об этом, — чуть удивлённо отозвалась птица. — Конечно, мозгов у меня маловато, потому и знаю я не слишком много — но сдаётся мне, что если ты поможешь единорогу вытащить из дерева рог, то он, пожалуй, согласится отвезти твоего приятеля туда, где ему окажут помощь.
— Единорог? — встревоженно воскликнула Балкис. — Бедняга! Я бы рада ему помочь, но как я могу бросить Антония?
— Ничего, не помрёт, — беспечно отозвалась птица. — Тебе же не о жизни его, а о здоровье печься надо. А лично я бы больше за твоё сердце переживала, чем за его здоровье, — как бы оно у тебя не разорвалось из-за пустых хлопот.
Балкис прикусила язык и не ответила очередной дерзостью. Верно, птица вежливостью не отличалась, но была явно наделена здравым смыслом и, похоже, действительно знала, где можно было найти подмогу. Раны Антония сильно кровоточили, но гораздо сильнее девушку пугало другое: не пострадали ли от удара львиной лапы внутренние органы. Однако тревога немного отступила, и Балкис решила ещё немного порасспрашивать птаху-пересмешницу:
— Что ты за птица?
— Давай-ка лучше я у тебя спрошу, что ты за девица, если умеешь исчезать и появляться в разгар сражения?
— Просто я — мастерица прятаться, — ответила Балкис, гадая, много ли успела увидеть птица. — И ещё я — настолько же кошка, насколько и девушка.
— Вот уж удивила! — фыркнула птица. — Что ж, встречались мне очень многие женщины, которые куда как больше смахивали на кошечек.
— Ответ за ответ, — напомнила птице Балкис. — Имя за имя.
— Что-то не помню, чтобы ты назвала мне своё имя, — буркнула птица.
— Знай же, что меня зовут Балкис, а теперь назови себя!
— Называют-то меня по-разному — вы же, бескрылые людишки, и называете, да только боязно мне как-то произносить эти названия… Боюсь, не выдержат твои нежные ушки. Ну да ладно. Есть одно, более или менее приличное — «сидикус». Только не вздумай употреблять его ради власти надо мной, потому что это — не моё личное имя, а имя всего моего рода. Я — птица сидикус.
— Я бы сказала, что тебе бы больше подошло название «птица нелепая», — язвительно проговорила Балкис. — Хорошо, я последую твоему совету и очень надеюсь, что мне не придётся об этом пожалеть.
— Побереги его голову, — буркнула птица сидикус, — и своё сердечко.
— Если с ним что-нибудь случится, ты побереги свою шею, — процедила сквозь зубы Балкис и сама удивилась тому, почему так дерзит, но тут же вспомнила, как кошки должны относиться к птицам. Как же не сердиться, когда твоя добыча сидит рядом и так огрызается и хамит! — Охраняй его как следует, птица сидикус, потому что если он умрёт до того, как вернусь, я перекушу жареной дичью!
— Гляди не одичай потом совсем! — фыркнула птица, но явно занервничала.
Стегоман оставил долину позади и летел над пустошью, когда Мэт заметил троих путников, шагающих на север.
— Вижу очередных местных осведомителей, — сообщил он дракону.
Стегоман вздохнул, пошёл по спирали вниз и приземлился за грудой больших камней. Мэт спрыгнул на землю, обошёл скалы и, выйдя на дорогу, столкнулся с тремя мужчинами.
То были дюжие молодые горцы в выцветших рубахах и штанах из домотканой ряднины. Вид у них был угрюмый, и они все время о чем-то спорили.
— Привет вам, друзья! — крикнул Мэт и поднял руку.
Все трое остановились и ошарашенно посмотрели на него. Мэт догадался: они так увлеклись спором, что не заметили, как Стегоман пошёл на посадку.
— И тебе привет, странник, — ответил один из троих, но руки не поднял, и вообще вид у него был примерно такой же дружелюбный, как у цепного бульдога. Двое его спутников сжали рукоятки дубинок, притороченных к поясам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62