Пуг помолчал немного.
— Так и с ума сойти недолго. Я чувствую, что я почти на грани понимания чего-то, но не могу ухватить.
— И какое это имеет отношение к тому, чтобы восстановить порядок?
— Любое. Никакого. Я не знаю, — покорно сказал Накор. — Просто это то, о чем я думаю.
— Многое из того, о чем ты говорил, похоже на то, что я когда-то знал, будучи Ашен-Шугаром, — заметил Томас.
— Надо думать, — кивнул Накор. — Вселенная — это живое существо непостижимой сложности и размеров. Если нет другого слова, назовите это богом. Возможно, Создатель. Я не знаю.
— Маркос называл его Прародителем, — сказал Томас.
— Отлично! — воскликнул Накор. — Бог-Прародитель, Единый над всеми, как ишапианцы называют Ишапа.
— Но ты же говоришь не об Ишапе, — сказал Доминик.
— Нет. Он, конечно, важный бог, но не Прародитель. Я вообще не думаю, что у этого Прародителя есть имя. Он просто есть. — Накор вздохнул. — Вы можете вообразить себе существо с миллиардами звезд в голове? У нас есть кровь и желчь, а у него — миры, кометы и разумные существа… Да все! — Накор был явно взволнован придуманным им самим образом, и Пуг, поглядев на Миранду, заметил, что она улыбается, потому что ее, как и его, позабавила восторженность этого странного человека. — Прародитель, если вам угодно, знает все, является всем, но он — ребенок. Как дети учатся?
Пуг, который когда-то растил детей, сказал:
— Они наблюдают, их поправляют родители, они подражают…
— Но, — перебил Накор, — если вы — Бог, и у вас нет ни Бога-Мамы ни Бога-Папы, как вам учиться?
Миранду развеселила такая постановка вопроса.
— Понятия не имею, — засмеялась она.
— Вы экспериментируете, — сказал Доминик.
— Да, — кивнул Накор, и его улыбка стала еще шире. — Вы пробуете. Вы создаете, например, людей и отпускаете их на волю, посмотреть, что из этого выйдет.
— Так мы что — космический театр кукол? — сказала Миранда.
— Нет, — ответил Накор. — Бог не смотрит, как мы пляшем на космической сцене, потому что бог — тоже марионетка.
— Ничего не понимаю, — признался Пуг.
— Вернемся к вопросу, почему мы думаем, — объяснил Накор. — Если бог — все, то есть разум, дух, мысль, действие, грязь, ветер, — он посмотрел на Миранду, — прачечная, все, что есть и что может быть, тогда каждая вещь, которой он является, должна иметь цель. Для чего служит жизнь? — задал он риторический вопрос. — Для развития мысли. А что такое мысль? Средство для осознания? Некий отрезок между физическим и духовным. А время? Отличный способ разделить вещи. И наконец, для чего служат люди, эльфы, драконы и все существа, которые мыслят?
— Для того, чтобы дух мог осознать себя? — предположил Доминик.
— Правильно! — воскликнул Накор. Казалось, он сейчас пустится в пляс. — Каждый раз, когда кто-нибудь из нас попадает в зал Лимс-Крагмы, мы делимся своим жизненным опытом с богом. Потом мы возвращаемся назад, и все повторяется снова и снова.
Миранду не убедили его рассуждения.
— Вы что же, хотите сказать, что мы живем во вселенной, где зло — такое же порождение бога, как и добро?
— Да, — сказал Накор. — Потому что бог не воспринимает это как добро или зло. Бог как раз пытается узнать, что есть добро и что есть зло. Для него это просто некие особенности поведения живых существ.
— Похоже, он тугодум, — сухо вставил Пуг.
— Нет, он просто очень большой! — возразил Накор. — Он получает уроки миллиард раз на дню, в миллиарде миров!
— Однажды мы с Пугом спросили Маркоса, что будет с нашей необъятной и сложной вселенной, если на одной маленькой планете выпустить валхеру. Он сказал нам, что после Войн Хаоса природа вселенной изменилась и что возрождение валхеру в Мидкемии изменит сложившийся порядок вещей.
— Я так не считаю, — сказал Накор. — О, то есть это, несомненно, было бы большим несчастьем для всей Мидкемии, но в конечном счете вселенная сама приведет себя в порядок. Бог учится. Конечно, миллиарды людей могут умереть, прежде чем случится то, что восстановит сложившийся порядок.
Миранда сказала:
— Все это звучит совершенно бессмысленно!
— С вашей точки зрения, наверное, так и есть, — сказал Накор. — Но мне приятно думать, что смысл в том, что мм учим бога поступать правильно — мы поправляем ребенка. Мы говорим ему, что за хорошее стоит бороться, что доброта лучше, чем ненависть, что созидание лучше, чем разрушение, и еще многое в этом роде.
— Как бы там ни было, — сказал Пуг, — для жителей Королевства это сейчас вопрос далеко не первостепенной важности.
— Накор прав, — сказал вдруг Кэлис. Все посмотрели на него. — Он только что помог мне понять, что должно быть сделано и почему я здесь.
— Почему же? — спросила Миранда.
Кэлис улыбнулся:
— Я должен открыть Камень Жизни.
***
Эрик осушил кубок. Охлажденное белое вино было обычно для этой части герцогства.
— Спасибо, — сказал он и отбросил пустую бутылку.
Принц Патрик, Оуэн Грейлок и Манфред фон Даркмур сидели с Эриком за столом. В комнате собралось немало нобилей. Одни были одеты щегольски, другие, наоборот, были испачканы грязью и кровью, как Эрик.
Патрик сказал:
— Вы славно потрудились, учитывая скорость, с которой пал Крондор.
— Благодарю вас, ваше высочество, — сказал Эрик.
— Жаль только, что у нас не было побольше времени на подготовку, — вставил Грейлок.
— Времени никогда не бывает достаточно, — заметал Патрик. — Будем надеяться, что мы сделали все, чтобы остановить их здесь, в Даркмуре.
Вошел гонец и, отдав честь, вручил Грейлоку письмо. Оуэн развернул его и сказал:
— Плохие новости. Южных резервов у нас больше нет.
— Нет? — переспросил Патрик, в расстройстве ударив кулаком по столу. — Предполагалось, что они дождутся, пока вражеская армия пройдет, и ударят на нее с тыла. Что произошло?
Оуэн протянул свиток принцу, а для остальных пояснил:
— Кеш. Они переместили свою армию чуть южнее Дергана. Южное крыло врага и так было зажато слишком сильно, а когда на них навалились с фланга кешийцы, а с фронта — пигмеи, Королева повернула на север, наткнулась на наши укрепления и захватила их.
— И Кеш ввязался в войну? — спросил старый нобиль, которого Эрик не знал.
— Этого следовало ожидать, — сказал Патрик. — Если мы переживем эту войну, Кеш еще доставит нам немало хлопот.
— А как же лорд Сутерланд? — спросил нобиль. У него был очень усталый вид.
— Герцог Южных Болот мертв. Грегори, как и граф Лэндрета, погиб в бою. Господа, если это донесение верно, нам больше нечего надеяться на помощь с юга, — сказал Грейлок.
Один из щегольски одетых нобилей предложил:
— Может быть, нам стоит отступить к Малакз Кросс, ваше высочество?
Принц бросил на него уничтожающий взгляд и оставил эти слова без комментариев. Посмотрев на Эрика, он сказал:
— Господа, сквайры покажут вам ваши апартаменты. Там вас ждет чистая одежда и ванная. Через час буду рад видеть вас у себя на обеде. — Он встал. Вслед за ним поднялись остальные. — Продолжим обсуждение на рассвете. Утро вечера мудренее. — С этими словами он вышел из комнаты.
Манфред нагнал Эрика и Оуэна у двери.
— Ну, господа, похоже, сложилась неловкая ситуация.
Эрик кивнул.
— Я это понял еще на мосту.
— Осмелюсь напомнить вашей милости, что мы — люди принца, — сказал Оуэн.
Манфред только рукой махнул.
— Скажите это моей матери. — Он грустно улыбнулся. — Но лучше не говорить.
— Мы не можем заниматься делами и одновременно бегать от твоей мамаши, Манфред, — заметил Эрик.
— Эрик прав, — сказал Оуэн.
Манфред вздохнул.
— Ну-что ж. Оуэн, я велел нашему мечмастеру освободить для вас ваши прежние апартаменты; я подумал, что там вам будет удобнее. По правде говоря, здесь слишком много народу.
Оуэн улыбнулся.
— Готов поспорить. Перси от этого не в восторге.
— Ваш бывший помощник вообще ни от чего не бывает в восторге. Он родился с вытянутым лицом. — Повернувшись к Эрику, Манфред сказал:
— Твоя комната рядом с моей. Чем ближе ты будешь ко мне, тем меньше вероятность, что мать подошлет к тебе убийц.
Эрик с сомнением покачал головой.
— Герцог Джеймс хотел ее урезонить.
— Никто не в состоянии урезонить мою мать, — ответил Манфред. — Подозреваю, что еще до наступления ночи ты сам в этом убедишься. Теперь давай я тебя провожу. — Повернувшись к Грейлоку, Манфред сказал:
— Увидимся за ужином, Оуэн.
— Милорд, — поклонился Оуэн, и они втроем вышли из комнаты. Оуэн пошел в одну сторону, а Манфред повел Эрика в другую.
— Замок довольно большой, — сказал Манфред. — Здесь легко заблудиться. В случае чего спрашивай слуг, они покажут дорогу.
— Не знаю, надолго ли я здесь задержусь, — сказал Эрик. — Неизвестно, что мне поручат. Я заменял Кэлиса при отступлении, но теперь этот путь уже пройден.
— Наверняка что-нибудь в том же духе, — сказал сводный брат Эрика. — Похоже, ты неплохо справился. — Он окинул взглядом старинные своды замка. — Надеюсь, и я покажу себя не хуже, когда придет мое время.
— Покажешь, — сказал Эрик.
Они завернули за угол, и Эрик чуть не споткнулся. По коридору двигалась пышная процессия — пожилая женщина в парадном облачении, сопровождаемая двумя гвардейцами и несколькими фрейлинами. Увидев Манфреда, она остановилась, а когда она узнала Эрика, глаза ее чуть не вылезли из орбит.
— Ты! — прошипела она. — Ублюдок! Подлый убийца! — Она повернулась к ближайшему гвардейцу:
— Убить его!
Гвардеец ошеломленно переводил взгляд с Матильды, матери барона, на Манфреда, который жестом велел ему отойти. Наконец он кивнул барону и отступил на шаг.
— Матушка, — сказал Манфред, — все уже позади. Эрик помилован королем. Все, что было раньше, должно быть забыто.
— Никогда! — воскликнула старуха с ненавистью, которая поразила Эрика. Он, конечно, понимал, что она не любит его еще с тех пор, как Фрейда требовала от барона признать Эрика своим сыном, но не представлял себе, что это значит на самом деле. Никто из тех, с кем ему довелось сражаться, не смотрел на него с такой чистой, неприкрытой яростью, которой горели глаза Матильды фон Даркмур.
— Матушка! — снова сказал Манфред. — Довольно! Я приказываю вам остановиться!
Матильда устремила пристальный взгляд на сына, и Эрик вдруг понял, что ее ненависть распространяется не только на него одного. Она шагнула вперед, и на мгновение Эрик испугался, что она ударит сына. Скрипучим шепотом Матильда произнесла:
— Ты приказываешь мне? — Она смерила его взглядом. — Если бы ты был мужчиной, как твой брат, ты убил бы этого ублюдка. Если бы ты был хотя бы вполовину таким, как твой отец, ты бы женился и уже имел сына, а все претензии этого ублюдка ничего бы не значили. Ты хочешь, чтобы он тебя убил? Ты хочешь валяться в грязи, в то время как этот убийца будет отбирать у тебя титул? Ты…
— Мать! — взревел Манфред. — Хватит! — Он повернулся к гвардейцам:
— Проводите баронессу в ее апартаменты. — Матери он сказал:
— Если вы способны держать себя в руках, ждем вас к обеду, но если вы не в состоянии сохранять достоинство перед принцем Патриком, окажите нам любезность и отобедайте у себя. А теперь ступайте!
Манфред повернулся и пошел прочь. Эрик. пошел за ним, то и дело оглядываясь. Матильда не сводила с него глаз, и Эрик чувствовал, что каждую секунду она желает ему смерти.
Внимание Эрика было настолько приковано к ней, что он едва не сшиб с ног Манфреда после того, как завернул за угол.
— Прости за эту сцену, Эрик, — сказал ему Манфред.
— Такого я не мог даже представить. Я, конечно, понимаю, что…
— Понимаешь мать? Тогда ты первый, кому» это удалось. — Манфред показал вперед:
— Твоя комната там, в конце коридора. — Когда они с Эриком вошли, он пояснил:
— Я выбрал ее по двум причинам. — Он указал на окно. — Во-первых, вот запасной выход. А во-вторых, это одна из немногих комнат в замке, в которую не ведет потайной ход.
— Потайной ход?
— Их тут навалом, — сказал Манфред. — Этот замок много раз увеличивали с тех пор, как первый барон построил первую башню. На случай осады здесь были предусмотрены секретные выходы, а помещения, которые пристроили позже, снабжались потайными ходами, чтобы среди ночи господин мог навестить свою любимую служаночку. Некоторые из них довольно полезны, потому что слуги не путаются под ногами, но по большей части это заброшенные старые подземелья, годные лишь для того, чтобы шпионить за соседями или подсылать к ним убийц.
Эрик уселся на кресло в углу.
— Спасибо.
— На здоровье, — ответил Манфред. — Позволь предложить тебе принять ванну и переодеться. Я велю слугам немедленно принести горячей воды. Одежда в шкафу должна тебе подойти. — Он усмехнулся. — Она принадлежала отцу.
Эрик сказал:
— Тебе что, доставляет удовольствие злить свою мать?
Лицо Манфреда стало почти жестоким.
— Больше, чем ты можешь себе представить.
Эрик вздохнул.
— Я думал о том, что ты сказал мне о Стефане, когда приходил ко мне в тюрьму. Боюсь, я никогда не представлял себе, как это было тебе тяжело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83