– В старину нахалов прибивали гвоздями к воротам.
– Ну да? – переспросил Ренье. Он поднял свою шпагу и опять уселся.
– Точно тебе говорю. Сразу после исчезновения короля Гиона. Можешь почитать об этом в книгах. В любой исторической хронике есть... Опекун мог распорядиться о том, чтобы нахального юнца вывели к воротам, привязали там к особым поперечным балкам и приколотили его уши гвоздями. Такое наказание считалось позорным -до тех пор, пока один юнец, который был посообразительнее других, не догадался превратить дырки в ушах в знак особенной доблести. И тихони, к которым не применяли никаких жестокостей, начали платить цирюльникам, чтобы те пробили им мочки ушей. Отсюда и обыкновение носить серьги. Если ты заметил, всякий золотой хлам таскают в ушах только самые отъявленные задиры, рубаки и наглецы.
– Стало быть, мне, по-вашему, пора обзавестись серьгой? – уточнил Ренье.
– Возможно, – сказал Адобекк. – Впрочем, вернусь к изначальной моей мысли. Я тобой недоволен.
– Я уже начинаю привыкать к тому, что вы мною недовольны, – заметил Ренье.
– Вот и я говорю, по твоей милости старый Адобекк превращается в зануду. Почему ты вчера не дождался приема у королевы?
– Потому что туда же притащился какой-то Тандернак.
– Не вижу связи.
– Поясняю. Тандернак – из новых дворян. Чванливый, гнусный, самовлюбленный...
– О ком ты говоришь?
– О Тандернаке.
– Кто он такой?
– Понятия не имею, но он меня взбесил. Не мог же я убить его прямо в королевском дворце?
Дядя Адобекк прикрыл глаза и некоторое время молча шевелил губами. Ренье с интересом наблюдал за ним. Юноше было очевидно, что Адобекк не ругается: занят более интересным делом. Наконец конюший поднял веки и устремил на племянника задумчивый взор.
– Я пытался представить себе, как бы это выглядело. Паркет там из дубовых пород, благородного оттенка, а стены, кажется, затянуты розовато-коричневатыми шпалерами с золотыми ромбами... Если уложить труп так, чтобы туловище находилось в тени, а пятно крови изящных очертаний – на ярком свету, прямо под окном, то выглядело бы неплохо.
– Увы, это не пришло мне в голову, – сказал Ренье.
– Ее величество хотела знать подробности глупой трактирной истории. – Адобекк почесал щеку, сморщился. – Сейчас, когда его высочество засел в архивах, ты мог бы навещать королеву почаще.
– Все равно Талиессин узнает, – сказал Ренье.
– Узнать от кого-то – совсем не то же самое, что увидеть собственными глазами, – возразил Адобекк. – Когда ты только повзрослеешь! Я не сомневаюсь в том, что принца раздражает и, возможно, унижает твоя роль; но лучше уж тебе приглядывать за ним и сообщать королеве подробности, чем кому-нибудь другому...
– Я бы хотел прекратить эти визиты, – сказал Ренье решительно.
– Кстати, зачем ты таскаешь с собой куклу? Решил окончательно превратиться в шута?
– Должен же я выводить ее в свет.
– Ладно, – решил Адобекк, – поступим так. О драке я расскажу ее величеству сам. А ты можешь издеваться над Тандернаком, сколько тебе влезет. Оттачивай мастерство, мой мальчик! Я верю в силу происхождения. Голос крови будет нашептывать тебе полезные советы.
Ренье ухмыльнулся.
– Насчет дырок в ушах – вы ведь пошутили, дядя?
– Ничуть, – объявил Адобекк. – Это мой любимый эпизод в разделе «Обычаи при первых потомках короля Гиона». Советую, кстати, почитать.

* * *
Пара дней у Ренье ушла на то, чтобы выяснить, где находится дом Тандернака и чем занимается господин Тандернак, когда живет в столице.
Оказалось – покровительствует малоимущим, как правило, из числа разорившихся жителей предместий. Предоставляет им кров в собственном доме, на первом этаже, помогает найти работу. И, что особенно важно, не дает денег в долг, не заставляет идти в кабалу.
Кого угодно эти сведения расположили бы в пользу Тандернака, только не Ренье. Он не верил в благотворительность. Особенно в систематическую. «Больно уж физиономия у него подлая, – объяснял сам себе Ренье, прохаживаясь возле дома, на который ему указали. – С такой физиономией просто невозможно быть хорошим человеком. Как говорится, природа».
Тандернак обитал сразу за первой стеной, возле ворот. С крыши его дома, наверное, хорошо видны предместья. А также пресловутые разорившиеся жители предместий, объекты неустанных Тандернаковых забот.
Ренье принял единственно возможное для себя решение: завел разговоры со стражниками.
У внешних ворот их дежурило двое. Служба была необременительной: приглядывать за входящими и выходящими из города. Неназойливо так приглядывать, просто для сведения. Особенно если кого-нибудь убедительно попросили отыскать.
Ренье сказал, появляясь перед ними в невзрачном сером плаще:
– Привет!
Они уставились на него хмуро.
Ренье распахнул плащ, показывая шитое серебром темное одеяние придворного:
– Я поздоровался с вами, друзья мои.
Один из стражников не без иронии отвесил затейливый поклон – должно быть, по мнению солдата, то была остроумная пародия на придворный этикет. Другой ухмыльнулся.
Ренье тотчас уселся рядом с ними на каменную тумбу.
– Меня сослали, – сообщил он. – Ее величество мною недовольна. Велела пару дней прослужить с солдатами возле ворот. Набраться ума-разума.
– Вот уж чего у нас полным-полно, так это ума-разума, – хохотнул стражник. – Пить будешь?
– Конечно!
– А принес?
– Разумеется!
– Вот это дело, – обрадовался второй стражник, присоединяясь к товарищу. – Ладно, берем тебя к себе. Будешь нам подчиняться. Как тебя зовут?
– Ренье, – сказал Ренье.
– Ничего имя, – одобрил первый стражник. – Бывает хуже.
– Например, Хессицион, – согласился Ренье.
– Что это за имя такое? – нахмурился второй стражник. Он был, как заметил Ренье, более подозрительным и все пытался найти подвох в словах молодого бездельника.
– Ну, просто такое имя, – сказал Ренье. – Вспомнилось.
– А вот еще имя – Атенаконкоргардия, – припомнил первый стражник. – Так мою дочку зовут.
– Она отравит тебя, когда вырастет, – предрек Ренье, разливая вино по кружкам.
– В честь прабабушки нарекли, – вздохнул стражник. – Да нет, ей нравится. Дети любят скороговорки и головоломки. От «Атенаконкоргардии» много уменьшительных. Мне нравится – «Кора».
– Ну тогда конечно, – сказал Ренье.
– Зебеновульфус, – вдруг высказался второй стражник. И пояснил: – Имя.
– Отменно дурацкое! – восхитился Ренье.
– Угу, – сказал стражник. Вид у него сделался отрешенный.
– Это ты в том борделе слышал? – уточнил его приятель, за что удостоился уничтожающего взгляда.
– Что за бордель? – заинтересовался Ренье.
– Есть тут... – неопределенно проговорил стражник и махнул рукой. – Для любителей. Нас пускают бесплатно.
– Я не хожу, – быстро вставил женатый стражник, отец Атенаконкоргардии.
– А я бывал пару раз, – сказал второй. – Это даже не бордель – просто харчевня. Прислуживают девицы, и есть несколько мальчиков. Хочешь – просто поужинай, хочешь – останься на ночь. Они и живут там. Забавно посмотреть, какие у них комнатки... – Он возвел глаза кверху, что-то припоминая, а когда опустил взор, то обнаружил у себя в кружке новую порцию выпивки.
«Харчевня! – думал Ренье. – Постоялые дворы. Очень доходное дело. А прислугу он находит в предместьях. Помогает с работой. Вот как удачно можно устроить свою жизнь... и даже получить дворянство».
Он встал с тумбы, сделал приветственный жест своим собутыльникам.
– Пожалуй, моя смена окончена... Оставляю вам моего доброго друга – он урожая позапрошлого года, вполне выдержанный и надежный.
Те переглянулись, фыркнули.
– Учти, – сказал второй стражник в спину Ренье, – туда так просто не попадешь. Только по нашей рекомендации. Скажешь – Лагэн посоветовал заглянуть.
– Да ладно, – не оборачиваясь, отозвался Ренье, – мы с Тандернаком давние приятели... Он меня и без Лапша впустит.
Он засмеялся и зашагал быстрее.

* * *
Остаток вечера и почти всю ночь Ренье бродил по улицам. Столица была не слишком большим городом – за ночь молодой человек прошел ее несколько раз насквозь, петляя по переулкам, точно швейная игла по лабиринтам сложного узора. Первые проблески рассвета застали его возле стены дворцового квартала. Это была самая старая стена, и Ренье вдруг подумал: «В самом деле, не посмотреть ли, как устроены здесь ворота? Если дядя не придумал всю эту историю с пробитыми ушами, то здесь найдутся поперечные балки для привязывания молодых нахалов...»
Он подошел к запертым воротам и принялся водить по ним ладонями, но ни балок, ни даже их следов не обнаружил. У него вырвался смешок. Разумеется! Чего ожидать от Адобекка! Этот человек способен сочинить подробную легенду о целой эпохе, если ощутит потребность таким способом подчеркнуть свое настроение. А настроение у Адобекка было самым подходящим для издевательств над всеми, кто моложе двадцати пяти.
Ренье двинулся дальше, рассеянно ведя по стене ладонью. Скоро дворец откроют, дядя Адобекк, вероятно, сразу уйдет на королевские конюшни – у него там вечно какие-то тайные свидания с королевой, – и тогда можно будет спокойно вернуться домой. Избежать ворчания и расспросов и лечь спать.
Неожиданно рука его наткнулась на выступ. Ренье остановился, ощупал выступ пальцами: ржавая петля. Когда-то здесь тоже были ворота; теперь они заколочены и заросли плющом. Ренье развел зеленые плети в стороны и увидел почерневшие створки, сомкнутые и скрепленные толстыми металлическими полосами. И как раз на уровне головы Ренье на одной из створок была сделана толстая поперечная балка. Там даже сохранились кольца, к которым крепились, должно быть, цепи или веревки.
Ренье прислонился спиной к воротам, поднял руки, коснулся запястьями колец. Представил себе, как выставлен здесь грозным опекуном на всеобщее поношение, как подмигивает хорошеньким горожаночкам, прибежавшим поглазеть на мужество юного дворянина. Как собираются компании таких же, как он, удальцов, любителей разгромить лавку скупого торговца печеньем или выпотрошить подушку у ревнивого мужа. Кое-кто из его друзей уже щеголяет серьгой, другие выглядят смущенными: как бы их не заподозрили в трусости, как бы не приписали им избыточную благонамеренность! Вот был бы ужас!
А после придет человек в кожаном фартуке и с клещами, буркнет: «Хватит с тебя» – и вытащит гвозди, забрызгав кровью и свое лицо, и волосы осужденного.
Ренье тряхнул головой и отошел от ворот. Поправил плющ. Его переполняла благодарность к дяде. Кто еще дал бы ему такой важный, такой богатый совет! Ренье решил быть как можно более последовательным. Он повернул прочь от шестой стены и стремительно зашагал назад, к четвертой.
Искать в других кварталах, более близких ко дворцу, не имело смысла: богатые люди обычно содержат собственного парикмахера. Вывеска цирюльника обнаружилась именно там, где и рассчитывал найти ее Ренье: возле пятой стены, в уединенном переулке. Она покачивалась не над входной дверью, а над воротами: сам домик помещался в глубине небольшого двора, где тремя холмиками, неприятно похожими на могилки, курчавились различные целебные травы.
Вывеска изображала ножницы, довольно кривые и ржавые. Они были раскрыты – как бы разинули пасть, готовые поглотить все, что найдет в себе нахальство прикоснуться к их тупым лезвиям. Ренье перемахнул через ограждение и бросился бежать к дому.
Там, разумеется, спали, но это не остановило молодого человека. Он с размаху приложил оба кулака к двери и закричал:
– Цирюльник! А цирюльник!
Ответа не последовало.
Тогда Ренье начал колотить в дверь непрестанно, и руками, и ногами, и взывал при том через каждые пять дробных ударов:
– Цирюльник! А цирюльник!
Он не сразу услышал, что в доме завозились, глухо вскрикнул чей-то тонкий голос, затем упала мебель. Цирюльник вскочил, уронив по дороге креслице и опрокинув ночную вазу, и бросился к входу. Он попытался открыть дверь, но Ренье, навалившийся на нее всем телом, не позволял.
– Цирю-юльник! – надрывался он.
Дверь яростно забилась. Ощутив наконец ее удары о свои бока, Ренье отскочил в сторону, и цирюльник, в просторной рубахе, босой, без штанов, предстал перед ним – как есть, несчастный перепуганный человек, спросонок не соображающий, что произошло.
– Пожар? – спросил он непослушным голосом.
– Какой пожар? – сипло удивился Ренье. Он закашлялся, потом махнул рукой. – Нет. Ты – цирюльник?
– Я тебя убью, сволочь! – сказал цирюльник, медленно приходя в себя.
– Да я сам тебя убью! – ответил Ренье. – Храбрый нашелся! Цирюльников много – пойду потом к другому.
Цирюльник сел на ступени. Обхватил волосатые костлявые колени руками, уткнулся в них подбородком.
Ренье приблизился к нему, наклонился и сказал, глядя в неопрятную лысоватую макушку:
– Двадцать пять золотых монет.
Макушка скрылась, сменившись мятым лицом с заплывшими глазами.
– Сколько? – спросило лицо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71