Поэтому его следовало отнести в чистые покои, предназначенные для гостей (с длинными кроватями, неуютными высоченными потолками и огромной горой подушек). К Тейеру был направлен врач, который при виде полученной человеком раны пришел в неистовый восторг.
Врача звали господин Ипанема, и он был просто помешан на человеческой анатомии. Наивысшее наслаждение для него состояло в том, чтобы обнаружить и всесторонне изучать очередное отличие строения человеческого скелета от гномского. Поэтому именно ему всегда поручали больных людей, когда таковые оказывались под землей. Впрочем, подобное счастье выпадало господину Ипанеме нечасто. Он даже подумывал о том, чтобы попробовать поработать наверху, но этому препятствовала, в частности, стойкая неприязнь к гномам, которую испытывало большинство людей. Пациент, который боится своего врача или чувствует по отношению к нему брезгливость, скорее всего, умрет. Ипанема даже диссертацию на эту тему читал.
В принципе, ему было безразлично, будут его пациенты-люди умирать или выздоравливать, лишь бы их болезни служили науке; однако наверху могут плохо отнестись к подобному подходу.
И Ипанема оставался под землей в ожидании очередного интересного случая.
Тейер сделался его любимой игрушкой. Ипанема потратил несколько часов на то, чтобы вправить его сломанную кость. Он ковырялся в открытой ране с вдохновением и счастьем композитора, отделывающего последние такты новой симфонии. Чтобы Тейер не умер от болевого шока, его опоили дурманом, а для того, чтобы он не шевелился и не портил исследователю удовольствия, привязали к большому столу с низкими ножками.
Когда последний обломок был поставлен на место, рана зашита и перевязана, Ипанема испытал печаль. Когда еще ему предоставится столь счастливая возможность заглянуть в мир неведомого! Его мечтой было добыть человеческий труп, но, к сожалению, подобные опыты и людьми, и гномами одинаково расценивались как святотатство и карались крайне жестоко.
Тейер пришел в себя на второй день после водворения во владениях Ипанемы, а еще через день его забрал человек герцога. О случившемся Тейер мог рассказать очень мало. Знал только, что Радихена вытащил его из-под обломков и дотащил до обитаемого места, где раненому помогли.
– Странно, – добавил Тейер. – Засыпать должно было его, не меня. Это ведь у него несчастливое место.
Человек герцога пропустил последнее замечание мимо ушей.
За Радихеной он отправился спустя три дня. И вот теперь вез этого неотесанного горняка к его сиятельству. И, как было предписано, присматривался к нему. Исключительно грязен – что неудивительно. Рыжий. Этот цвет волос в герцогстве считался неприятным. Кожа нечистая. Возраст – неопределенный. Лет тридцати, может постарше. Сложение, правда, недурное, но это и все, что можно счесть в Радихене недурным; прочее – ниже всякой критики. Странно: такой человек, в принципе, не должен был обладать способностью принимать решения, да еще такие радикальные. Впрочем, не исключено, что он поступил так просто по неведению.
Радихена посматривал по сторонам, избегая задевать взглядом человека в черном, и чувствовал себя все хуже и хуже. Он догадывался, что сопровождающий думает сейчас о нём. И думает не самым лучшим образом. И еще: ему никто толком не объяснил, что он натворил такого ужасного и куда его везут.
Дорога свернула еще несколько раз, и вдруг Радихена увидел замок.
Это была та самая твердыня, которую возвели для первого герцога Вейенто. За века она обросла дополнительными башнями и барбаканами, которые словно бы выбежали из замка и замерли перед ним, готовые первыми встретить гостя – и первыми принять на себя удар неприятеля.
Новые башенки сильно отличались от старинных. Те, что помнили Мэлгвина, были тяжеловесными, приземистыми, квадратными в сечении; они говорили о силе, о величии. Новые же, тонкие, изящные, с островерхими крышами, облицованные белым камнем, служили скорее для украшения.
Сочетание древности и юности, крепостной мощи и дворцового изящества придавало замку герцогов Вейенто совершенно неповторимый облик. Радихена привстал в экипаже, когда первая красная крыша мелькнула на фоне скальной стены. У юноши вырвалось:
– Что это?
– Сядь, – холодно сказал ему сопровождающий. – Мы прибываем в замок Вейенто. Ты будешь представлен его сиятельству.
Радихена был так ошеломлен, что сумел лишь пробормотать:
– Это кто?
– Его сиятельство – герцог Вейенто. Во всем слушайся меня, тогда тебя не накажут.
– Ладно, – сказал Радихена.
– Тебя отведут в помещения для прислуги, умоют и переоденут. Когда ты будешь готов, никуда не уходи. Сиди и жди меня. Я отведу тебя к его сиятельству. Это ясно?
– Да, – сказал Радихена, однако при этом он выглядел так, словно ничегошеньки не понял.
Доверенный слуга господина герцога покривил губы, однако продолжил наставления:
– Когда я приведу тебя в апартаменты его сиятельства, веди себя тихо. Молчи, пока к тебе не обратятся. На все вопросы отвечай без утайки, даже если твои ответы и покажутся тебе самому непристойными, глупыми или дурно тебя характеризующими. Не думай о том, как ты выглядишь. Его сиятельство должен знать правду во всей ее полноте. Независимо от того, что ты наделал и из каких побуждений, его сиятельство будет милостив.
Радихена помолчал немного, потом осторожно заговорил:
– Можно я задам вопрос?
– Кому? – ужаснулся слуга герцога. – Его сиятельству? Ни в коем случае! Только если он сам дозволит... никак иначе!
– Нет, не его сиятельству. Вам, господин.
– А, – с неудовольствием протянул слуга герцога. – Спрашивай, только быстро. Мы скоро уже приедем. Не нужно, чтобы видели нас беседующими. Это разрушает субординацию.
– Мне объяснили, что в герцогстве все делается по закону, а не по произволу, – сказал Радихена.
– Ты, кажется, вознамерился разбираться в подобных вопросах?
– У нас в поселке об этом все говорят, – пояснил Радихена. – Никто не разбирается. Просто говорят. И на курсах учат. Есть закон, и все тут.
– Да, – величественно промолвил доверенный человек герцога, – в Вейенто все решается исключительно законом. Но только не в тех случаях, когда его сиятельство принимает единоличное решение проявить милость. Эти случаи крайне редки. Тебе ясно?
– Да, – сказал Радихена. Ему вдруг сделалось очень спокойно. Он вступал в знакомую область произвола – и вдруг осознал, до чего же стосковался по югу с его неписаными, но строго исполняемыми правилами!
* * *
Герцог Вейенто смотрел на человека, которого ему представили как «нарушителя границ». Сейчас было очень неподходящее время. У Вейенто и без этого парня хватало забот.
На территории герцогства сейчас находился Ларренс с ордой своих головорезов: кочевники угрожали Саканьясу, одному из лакомых приграничных городков, что стоял на спорных землях. Время от времени конфликт обострялся, и тогда там шли бои, а добираться до Саканьяса удобнее всего было через Вейенто. Ничего не поделаешь: герцогство Вейенто считалось частью Королевства, и отказать Ларренсу в проходе с войсками было немыслимо. К тому же Вейенто и сам не хотел, чтобы кочевники вторглись в его земли – лучше уж пусть ими занимается Ларренс.
Династическая проблема в Королевстве в эти дни обострилась. Вейенто не мог себе простить неудачи с Хессиционом: но кто мог бы предположить, что старый профессор умрет сразу же после того, как откроет формулу, которую пытался отыскать в течение нескольких десятков лет!
Принцу Талиессину скоро исполнится двадцать. Он взрослеет. Скоро он начнет осознавать свой долг и то блестящее будущее, которое его ожидает, если он не заупрямится, не настоит на браке по любви и сумеет обновить эльфийскую кровь династии. Пока Талиессин – мальчик, терзаемый меланхолией, приступами дурного настроения и чувством собственной неполноценности, устранить его – не такая уж большая проблема. Но если он повзрослеет, убрать с дороги юнца станет гораздо сложнее.
До сих пор Вейенто рассчитывал на свои опыты в Академии. Шпионы, оба преподавателя-гнома, регулярно доносили ему о том, что вроде бы появился подходящий студент. И каждый раз тревога оказывалась ложной: никто из этих «подходящих студентов» не был в состоянии экспериментировать с переходами в мир Эльсион Лакар.
А когда появилась Фейнне – Вейенто упустил ее.
Все эти заботы не давали герцогу спать. И тут ещё какие-то нарушители границ... Хорошо, что гномы – такие буквоеды во всем, что касается правил, установлений и порядков. Герцогу пришлось, правда, раскошелиться, однако на сем инцидент был исчерпан.
Самым простым было бы отправить провинившегося горняка обратно в поселок, а сумму штрафа прибавить к общей сумме его контракта – это увеличит срок его обязательной работы на рудниках на два или три года, только и всего. По поводу второго горняка, раненого, спасенного гномским целителем, было направлено благодарственное письмо, к которому прилагалась штука полотняной материи, вещи, особенно ценимой под землей, поскольку там не умели выделывать ткани.
Нарушитель границы, одетый в чистые штаны и рубаху, босой, был введен в покои двумя стражниками. Он так и стоял между ними, точно арестант, и молча смотрел на герцога.
Вейенто наконец оторвался от своих раздумий и махнул стражам, чтобы уходили. Радихена остался с его сиятельством наедине. Ему не давали никаких указаний насчет того, как себя вести, поэтому он сделал то, что сделал бы, будь перед ним его прежний господин – Адобекк: прошел вперед на несколько шагов, опустился на колени и склонил голову.
– Встань, – сказал герцог недовольно. – Здесь так не делают.
«Южанин, – думал он. – Неисправимый южанин... Но это, может быть, и хорошо... Южанина никто не станет связывать со мной. Даже предполагать такого не станут...»
Радихена послушно встал.
«Рыжий, как и докладывали. Но вовсе не тридцати лет. Не больше двадцати. Может, и меньше. Совсем мальчишка, – думал герцог. – Я всегда говорил: невозможно судить о человеке, пока он не умылся. Под слоем грязи может скрываться что угодно».
– Как тебя зовут?
– Радихена.
– Давно ли ты в герцогстве?
– Нет.
– Оно и видно... – вздохнул герцог. – Где ты жил прежде?
– В деревне... – Вдруг в глазах юноши мелькнул ужас: он явно вспомнил кое о чем и торопливо добавил: – Ваше сиятельство!
Вейенто вяло махнул рукой.
– Я не сержусь – не до того...
Он вдруг предстал перед Радихеной не великолепным владыкой, в меховой мантии, с золотой цепью на груди, в сапогах из изумительно тонкой кожи, но обычным человеком – уставшим, не первой молодости. Радихена попытался представить себе женщину, которая ласкает герцога по ночам. Должно быть, добрая. И тоже уставшая.
И Радихена сказал горячо:
– Я не хотел доставлять неприятностей, ваше сиятельство! Там был тоннель, я и пошел...
– Тебя отговаривали, не так ли?
Радихена кивнул.
– Ты не спрашиваешь, спасли ли остальных, – заметил герцог.
Радихена чуть пожал плечами.
– Будет надо – мне скажут...
– Когда ты появился под землей, была отправлена экспедиция. Наши союзники помогли освободить всех, кто попал в неприятную ситуацию. Это – часть нашего договора, так что платить не пришлось. Другое дело – ты и твое вторжение.
Радихена опустил голову.
– Лишние три года в добавление к контракту, – сказал герцог. – Впрочем, – добавил он, – есть и другое решение... Тебе интересно?
– Мне обещали, что вы будете милостивы, ваше сиятельство, – сказал Радихена.
Герцог рассмеялся, но как-то невесело:
– Кто это раздает обещания от моего имени?
– Тот человек, что привез меня сюда.
– Он глупый, – герцог махнул рукой безнадежно, – однако кое в чем ему можно верить... Ты понимаешь, что может означать моя милость?
– Нет, ваше сиятельство, – ответил Радихена. И добавил: – Мне запрещено задавать вам вопросы.
Герцог снова издал смешок.
– Ничего страшного в вопросах нет, уж поверь мне... Особенно если я отвечаю на них без искренности. Но с тобой – другое дело. Если ты спросишь, я отвечу правду. После этого пути назад уже не будет.
– Что означает ваша милость? – спросил Радихена.
– Ты выходишь из области действия закона и переходишь в мою власть. Целиком и полностью, – сказал герцог.
Радихена криво улыбнулся:
– Знакомое состояние. Не сочтите за лишнюю дерзость, ваше сиятельство, но лучше уж вы, чем этот ублюдок господин Адобекк.
– Ты был человеком королевского конюшего?
– Да, – сказал Радихена, морщась.
– Ты видел его?
– Нет.
Стало быть, и он не знает тебя в лицо?
– Откуда? – прямо спросил Радихена. – Разве он бывает в своих деревнях? Разве он интересуется людьми, которых продает в королевский дворец или отправляет на север? Какое ему дело до нашего хлеба, черный он или белый, человечья это еда или эльфийская мерзость? Положим, его крестьяне не хотят высаживать дурные семена, потому что боятся, как бы это не сказалось на их детях, особенно на нерожденных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
Врача звали господин Ипанема, и он был просто помешан на человеческой анатомии. Наивысшее наслаждение для него состояло в том, чтобы обнаружить и всесторонне изучать очередное отличие строения человеческого скелета от гномского. Поэтому именно ему всегда поручали больных людей, когда таковые оказывались под землей. Впрочем, подобное счастье выпадало господину Ипанеме нечасто. Он даже подумывал о том, чтобы попробовать поработать наверху, но этому препятствовала, в частности, стойкая неприязнь к гномам, которую испытывало большинство людей. Пациент, который боится своего врача или чувствует по отношению к нему брезгливость, скорее всего, умрет. Ипанема даже диссертацию на эту тему читал.
В принципе, ему было безразлично, будут его пациенты-люди умирать или выздоравливать, лишь бы их болезни служили науке; однако наверху могут плохо отнестись к подобному подходу.
И Ипанема оставался под землей в ожидании очередного интересного случая.
Тейер сделался его любимой игрушкой. Ипанема потратил несколько часов на то, чтобы вправить его сломанную кость. Он ковырялся в открытой ране с вдохновением и счастьем композитора, отделывающего последние такты новой симфонии. Чтобы Тейер не умер от болевого шока, его опоили дурманом, а для того, чтобы он не шевелился и не портил исследователю удовольствия, привязали к большому столу с низкими ножками.
Когда последний обломок был поставлен на место, рана зашита и перевязана, Ипанема испытал печаль. Когда еще ему предоставится столь счастливая возможность заглянуть в мир неведомого! Его мечтой было добыть человеческий труп, но, к сожалению, подобные опыты и людьми, и гномами одинаково расценивались как святотатство и карались крайне жестоко.
Тейер пришел в себя на второй день после водворения во владениях Ипанемы, а еще через день его забрал человек герцога. О случившемся Тейер мог рассказать очень мало. Знал только, что Радихена вытащил его из-под обломков и дотащил до обитаемого места, где раненому помогли.
– Странно, – добавил Тейер. – Засыпать должно было его, не меня. Это ведь у него несчастливое место.
Человек герцога пропустил последнее замечание мимо ушей.
За Радихеной он отправился спустя три дня. И вот теперь вез этого неотесанного горняка к его сиятельству. И, как было предписано, присматривался к нему. Исключительно грязен – что неудивительно. Рыжий. Этот цвет волос в герцогстве считался неприятным. Кожа нечистая. Возраст – неопределенный. Лет тридцати, может постарше. Сложение, правда, недурное, но это и все, что можно счесть в Радихене недурным; прочее – ниже всякой критики. Странно: такой человек, в принципе, не должен был обладать способностью принимать решения, да еще такие радикальные. Впрочем, не исключено, что он поступил так просто по неведению.
Радихена посматривал по сторонам, избегая задевать взглядом человека в черном, и чувствовал себя все хуже и хуже. Он догадывался, что сопровождающий думает сейчас о нём. И думает не самым лучшим образом. И еще: ему никто толком не объяснил, что он натворил такого ужасного и куда его везут.
Дорога свернула еще несколько раз, и вдруг Радихена увидел замок.
Это была та самая твердыня, которую возвели для первого герцога Вейенто. За века она обросла дополнительными башнями и барбаканами, которые словно бы выбежали из замка и замерли перед ним, готовые первыми встретить гостя – и первыми принять на себя удар неприятеля.
Новые башенки сильно отличались от старинных. Те, что помнили Мэлгвина, были тяжеловесными, приземистыми, квадратными в сечении; они говорили о силе, о величии. Новые же, тонкие, изящные, с островерхими крышами, облицованные белым камнем, служили скорее для украшения.
Сочетание древности и юности, крепостной мощи и дворцового изящества придавало замку герцогов Вейенто совершенно неповторимый облик. Радихена привстал в экипаже, когда первая красная крыша мелькнула на фоне скальной стены. У юноши вырвалось:
– Что это?
– Сядь, – холодно сказал ему сопровождающий. – Мы прибываем в замок Вейенто. Ты будешь представлен его сиятельству.
Радихена был так ошеломлен, что сумел лишь пробормотать:
– Это кто?
– Его сиятельство – герцог Вейенто. Во всем слушайся меня, тогда тебя не накажут.
– Ладно, – сказал Радихена.
– Тебя отведут в помещения для прислуги, умоют и переоденут. Когда ты будешь готов, никуда не уходи. Сиди и жди меня. Я отведу тебя к его сиятельству. Это ясно?
– Да, – сказал Радихена, однако при этом он выглядел так, словно ничегошеньки не понял.
Доверенный слуга господина герцога покривил губы, однако продолжил наставления:
– Когда я приведу тебя в апартаменты его сиятельства, веди себя тихо. Молчи, пока к тебе не обратятся. На все вопросы отвечай без утайки, даже если твои ответы и покажутся тебе самому непристойными, глупыми или дурно тебя характеризующими. Не думай о том, как ты выглядишь. Его сиятельство должен знать правду во всей ее полноте. Независимо от того, что ты наделал и из каких побуждений, его сиятельство будет милостив.
Радихена помолчал немного, потом осторожно заговорил:
– Можно я задам вопрос?
– Кому? – ужаснулся слуга герцога. – Его сиятельству? Ни в коем случае! Только если он сам дозволит... никак иначе!
– Нет, не его сиятельству. Вам, господин.
– А, – с неудовольствием протянул слуга герцога. – Спрашивай, только быстро. Мы скоро уже приедем. Не нужно, чтобы видели нас беседующими. Это разрушает субординацию.
– Мне объяснили, что в герцогстве все делается по закону, а не по произволу, – сказал Радихена.
– Ты, кажется, вознамерился разбираться в подобных вопросах?
– У нас в поселке об этом все говорят, – пояснил Радихена. – Никто не разбирается. Просто говорят. И на курсах учат. Есть закон, и все тут.
– Да, – величественно промолвил доверенный человек герцога, – в Вейенто все решается исключительно законом. Но только не в тех случаях, когда его сиятельство принимает единоличное решение проявить милость. Эти случаи крайне редки. Тебе ясно?
– Да, – сказал Радихена. Ему вдруг сделалось очень спокойно. Он вступал в знакомую область произвола – и вдруг осознал, до чего же стосковался по югу с его неписаными, но строго исполняемыми правилами!
* * *
Герцог Вейенто смотрел на человека, которого ему представили как «нарушителя границ». Сейчас было очень неподходящее время. У Вейенто и без этого парня хватало забот.
На территории герцогства сейчас находился Ларренс с ордой своих головорезов: кочевники угрожали Саканьясу, одному из лакомых приграничных городков, что стоял на спорных землях. Время от времени конфликт обострялся, и тогда там шли бои, а добираться до Саканьяса удобнее всего было через Вейенто. Ничего не поделаешь: герцогство Вейенто считалось частью Королевства, и отказать Ларренсу в проходе с войсками было немыслимо. К тому же Вейенто и сам не хотел, чтобы кочевники вторглись в его земли – лучше уж пусть ими занимается Ларренс.
Династическая проблема в Королевстве в эти дни обострилась. Вейенто не мог себе простить неудачи с Хессиционом: но кто мог бы предположить, что старый профессор умрет сразу же после того, как откроет формулу, которую пытался отыскать в течение нескольких десятков лет!
Принцу Талиессину скоро исполнится двадцать. Он взрослеет. Скоро он начнет осознавать свой долг и то блестящее будущее, которое его ожидает, если он не заупрямится, не настоит на браке по любви и сумеет обновить эльфийскую кровь династии. Пока Талиессин – мальчик, терзаемый меланхолией, приступами дурного настроения и чувством собственной неполноценности, устранить его – не такая уж большая проблема. Но если он повзрослеет, убрать с дороги юнца станет гораздо сложнее.
До сих пор Вейенто рассчитывал на свои опыты в Академии. Шпионы, оба преподавателя-гнома, регулярно доносили ему о том, что вроде бы появился подходящий студент. И каждый раз тревога оказывалась ложной: никто из этих «подходящих студентов» не был в состоянии экспериментировать с переходами в мир Эльсион Лакар.
А когда появилась Фейнне – Вейенто упустил ее.
Все эти заботы не давали герцогу спать. И тут ещё какие-то нарушители границ... Хорошо, что гномы – такие буквоеды во всем, что касается правил, установлений и порядков. Герцогу пришлось, правда, раскошелиться, однако на сем инцидент был исчерпан.
Самым простым было бы отправить провинившегося горняка обратно в поселок, а сумму штрафа прибавить к общей сумме его контракта – это увеличит срок его обязательной работы на рудниках на два или три года, только и всего. По поводу второго горняка, раненого, спасенного гномским целителем, было направлено благодарственное письмо, к которому прилагалась штука полотняной материи, вещи, особенно ценимой под землей, поскольку там не умели выделывать ткани.
Нарушитель границы, одетый в чистые штаны и рубаху, босой, был введен в покои двумя стражниками. Он так и стоял между ними, точно арестант, и молча смотрел на герцога.
Вейенто наконец оторвался от своих раздумий и махнул стражам, чтобы уходили. Радихена остался с его сиятельством наедине. Ему не давали никаких указаний насчет того, как себя вести, поэтому он сделал то, что сделал бы, будь перед ним его прежний господин – Адобекк: прошел вперед на несколько шагов, опустился на колени и склонил голову.
– Встань, – сказал герцог недовольно. – Здесь так не делают.
«Южанин, – думал он. – Неисправимый южанин... Но это, может быть, и хорошо... Южанина никто не станет связывать со мной. Даже предполагать такого не станут...»
Радихена послушно встал.
«Рыжий, как и докладывали. Но вовсе не тридцати лет. Не больше двадцати. Может, и меньше. Совсем мальчишка, – думал герцог. – Я всегда говорил: невозможно судить о человеке, пока он не умылся. Под слоем грязи может скрываться что угодно».
– Как тебя зовут?
– Радихена.
– Давно ли ты в герцогстве?
– Нет.
– Оно и видно... – вздохнул герцог. – Где ты жил прежде?
– В деревне... – Вдруг в глазах юноши мелькнул ужас: он явно вспомнил кое о чем и торопливо добавил: – Ваше сиятельство!
Вейенто вяло махнул рукой.
– Я не сержусь – не до того...
Он вдруг предстал перед Радихеной не великолепным владыкой, в меховой мантии, с золотой цепью на груди, в сапогах из изумительно тонкой кожи, но обычным человеком – уставшим, не первой молодости. Радихена попытался представить себе женщину, которая ласкает герцога по ночам. Должно быть, добрая. И тоже уставшая.
И Радихена сказал горячо:
– Я не хотел доставлять неприятностей, ваше сиятельство! Там был тоннель, я и пошел...
– Тебя отговаривали, не так ли?
Радихена кивнул.
– Ты не спрашиваешь, спасли ли остальных, – заметил герцог.
Радихена чуть пожал плечами.
– Будет надо – мне скажут...
– Когда ты появился под землей, была отправлена экспедиция. Наши союзники помогли освободить всех, кто попал в неприятную ситуацию. Это – часть нашего договора, так что платить не пришлось. Другое дело – ты и твое вторжение.
Радихена опустил голову.
– Лишние три года в добавление к контракту, – сказал герцог. – Впрочем, – добавил он, – есть и другое решение... Тебе интересно?
– Мне обещали, что вы будете милостивы, ваше сиятельство, – сказал Радихена.
Герцог рассмеялся, но как-то невесело:
– Кто это раздает обещания от моего имени?
– Тот человек, что привез меня сюда.
– Он глупый, – герцог махнул рукой безнадежно, – однако кое в чем ему можно верить... Ты понимаешь, что может означать моя милость?
– Нет, ваше сиятельство, – ответил Радихена. И добавил: – Мне запрещено задавать вам вопросы.
Герцог снова издал смешок.
– Ничего страшного в вопросах нет, уж поверь мне... Особенно если я отвечаю на них без искренности. Но с тобой – другое дело. Если ты спросишь, я отвечу правду. После этого пути назад уже не будет.
– Что означает ваша милость? – спросил Радихена.
– Ты выходишь из области действия закона и переходишь в мою власть. Целиком и полностью, – сказал герцог.
Радихена криво улыбнулся:
– Знакомое состояние. Не сочтите за лишнюю дерзость, ваше сиятельство, но лучше уж вы, чем этот ублюдок господин Адобекк.
– Ты был человеком королевского конюшего?
– Да, – сказал Радихена, морщась.
– Ты видел его?
– Нет.
Стало быть, и он не знает тебя в лицо?
– Откуда? – прямо спросил Радихена. – Разве он бывает в своих деревнях? Разве он интересуется людьми, которых продает в королевский дворец или отправляет на север? Какое ему дело до нашего хлеба, черный он или белый, человечья это еда или эльфийская мерзость? Положим, его крестьяне не хотят высаживать дурные семена, потому что боятся, как бы это не сказалось на их детях, особенно на нерожденных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71