Такими же пестрыми были и глаза, зеленые с желтой россыпью точек вокруг зрачка.
Человек этот не был красив. Длинноносый, с острым подбородком, рябой: если материалом для создания его образа и послужил какой-то самоцвет, то поверхность этого самоцвета долго подвергалась воздействию ветра и дождей – она вся была в щербинах.
– Помоги мне! – повторил Элизахар.
Юный человек впервые изменил положение. Он приподнял руку, разрушив тяжелые капли на своей перчатке. Повернул голову. Чуть приоткрыл губы.
Элизахар смотрел, как он встает. Разгибает колени, поднимается на ноги. Синий свет костра, обезумев, метался по золотой короне. В тумане носились длинные ломкие голубые лучи, и серые клубы, пронизанные ими насквозь, рассыпались росой. Все больше прозрачных окон появлялось в густой влажной пелене.
Человек приблизился, наклонился и рукой в перчатке ухватился за нечто, мешавшее Элизахару дышать. Медленно, причиняя жгучую боль, из тела вышла первая игла, и следом за нею потекла горячая кровь. Исчезновение второй Элизахар почти не заметил – его сразу охватила слабость.
Лежа на земле и глядя снизу вверх на неправдоподобно юное, испорченное щербинами лицо, он еще мгновение пытался узнать незнакомца, а после уплыл по синей реке.
Но ничто не исчезло. По-прежнему рядом находился юноша в короне, и по-прежнему пылал костер, только в глубине пламени начали появляться красноватые полоски. Туман окончательно рассеялся. Медные стволы деревьев поблескивали, усеянные крохотными капельками воды. В другом мире вставало солнце, но здесь, между мирами, рассвет угадывался лишь по тому, как менялся цвет коры у древних деревьев.
Юноша в короне молча смотрел на человека, истекавшего кровью у его ног. Затем поднял лицо к небу и позвал кого-то:
– Аньяр!
По-прежнему было тихо, и неожиданно между деревьями появился второй: очень высокий, с черной кожей и очень светлыми голубыми глазами. На миг руки обоих переплелись, затем Аньяр склонился над лежащим и начал рассматривать его.
Человек в короне спросил:
– Какой я теперь?
Голубые глаза на черном лице блеснули:
– Ты вернулся, Гион. Все осталось прежним.
* * *
Течение синей реки внезапно сменило направление, и от этого у Элизахара закружилась голова. Он не понимал причины такой странной перемены, хоть и знал, что должен был бы ее знать; это ощущение мучило его. Ему не нравилось, что воды потащили его обратно. Куда? Там, в сплошной синеве, было чересчур хорошо – должно быть, поэтому. Всегда найдется кто-то, кто не допустит чтобы Элизахару было чересчур хорошо. Даже удивительно: почему судьба тратит столько усилий на то, чтобы испортить жизнь какому-то солдату. Даже в его смерть вмешаться не побрезговала.
Потом он услышал музыку. Она доносилась издалека – из какого-то недостижимого места – и тем не менее была различима совершенно явственно. Элизахар даже узнал инструмент – клавикорды. Кто-то играл, уверенно извлекая из клавиш нежную, неспешную мелодию.
Что-то знакомое почудилось Элизахару в этой музыке. Вряд ли он слышал ее когда-либо в прошлом. Он мало музыки слышал на своем прежнем веку, а эта не была похожа ни на полковой марш, ни на бацанье плясовой в каком-нибудь захудалом трактире.
Река, как назло, замедлила течение и теперь еле двигалась. Элизахар почти не приближался к источнику музыки, а ему болезненно хотелось услышать ее лучше.
И, как будто угадав его желание, она зазвучала громче. К первой теме прибавилась вторая, аккомпанемент подхватил и подчеркнул ее. Теперь музыка была повсюду, она заполняла мир и придавала ему форму; в ней заключался смысл существования. Настал миг, когда Элизахар перестал сомневаться: отныне он твердо знал, что именно слышит и откуда знает каждую ноту, каждую вариацию, посылаемую неведомым музыкантом в бесконечность всех миров, какие только существуют.
Эта музыка была Фейнне.
Бегущие пальцы мгновенно вызывали к бытию её гибкий стан, точно очерчивали его в воздухе горящей линией, которая держится еще секунду, прежде чем растаять. Упавшая на клавиши кисть бережно изымала из инструмента гармонический аккорд, и тотчас появлялось милое лицо с подбородком сердечком и широко расставленными невидящими глазами; оно плыло перед взором и медленно таяло вместе с угасанием звука.
Кто-то воскрешал Фейнне, вызывал ее во внешний мир с помощью музыки – и сотворил хрупкую, постоянно разрушающуюся и постоянно возрождающуюся вселенную по имени Фейнне.
Музыка становилась шире, а образ девушки – все более прочным и ярким. Наконец он утвердился совершенно, от кончиков пальцев на ногах до пушистых каштановых волос, собранных в пучок на затылке. Элизахар крикнул:
– Фейнне!
В то же самое мгновение волна вынесла его на берег, и его пальцы вцепились в корень растущего там дерева, а музыка, разразившись последним торжествующим аккордом, смолкла. Образ Фейнне вспыхнул ослепительными красками и погас.
Элизахар лежал на берегу и тяжело переводил дыхание. Оранжевое пламя весело прыгало по дровам. Густая зелень травы обжигала зрачки.
– Садись к нам, – проговорил чей-то голос совсем близко.
Элизахар ухватился покрепче за корень и выбрался к костру. Ему сразу стало тепло; холод, сжимавший грудь, отпустил, и он с наслаждением вздохнул.
– Садись же, – повторил голос чуть раздраженно.
Что-то в этом голосе показалось Элизахару знакомым. Он глянул на говорившего сквозь ресницы и увидел прозрачного старика, с которым проделал долгий путь к охотничьему домику – в попытке освободить и спасти Фейнне.
– Чильбарроэс! – прошептал он.
– Больше нет, – был ответ. – По крайней мере, на это время.
Чья-то рука подхватила Элизахара и помогла ему устроиться. Черная рука, сильная, с благородными пальцами.
Теперь он видел обоих: медноволосого юношу с короной на голове и чернокожего эльфа с синими глазами. Оба рассматривали солдата с одинаково недовольным выражением, которое проступило на их – таких разных – лицах.
Эльф проговорил:
– Тебе видней, брат, но в последние годы ты начал совершать слишком много ошибок...
– Только не эту, – отозвался Чильбарроэс. – Он – не ошибка. Я уверен.
– Я страшно голоден, – сказал Элизахар. – У вас найдется, что поесть?
Чильбарроэс пожал плечами, а его спутник поворошил угли чуть в стороне от веселого пламени и вытащил серую от золы тушку рыбы.
– Дай, – сказал вдруг Чильбарроэс. – Дай мне попробовать, Аньяр!
– Э, да ты и в самом деле вернулся, Гион! – воскликнул темнокожий эльф, ловко отводя в сторону руку с печеной рыбиной. – Нет уж, сперва тому, кто первым попросил.
– Не слишком ли ты любезен с каким-то наемником? – осведомился Чильбарроэс. – Не совершаешь ли ты ошибку?
– Не больше, чем ты, – возразил Аньяр.
Элизахар вырвал рыбу у него из пальцев и, пачкаясь в золе, начал грызть. Силы возвращались к нему с каждой секундой. Он и узнавал, и не узнавал место, где они находились: что-то неуловимо непривычное ощущалось в здешнем воздухе, но лес, несомненно, был тот же самый. И оба его спасителя, сидевшие справа и слева от костра, представлялись давними знакомцами. Чуть позже он поговорит с ними. Чуть позже.
Усилием воли он отложил рыбину, но тут Аньяр, посмеиваясь, извлек из пепла вторую, и молодой человек в короне завладел ею.
Прошло невероятно много времени: река проносила мимо них вздувающиеся синие воды, небосклон незаметно двигался над головами, костер то угасал, то вновь оживал после новой порции дров, и берег делался все более обжитым, а незнакомцы – все более родными, так что спустя неопределенный срок Элизахару начало казаться, будто он здесь и родился, здесь и провел большую часть жизни – рядом с этими людьми.
Его не удивляла больше ни черная кожа Аньяра, ни корона на голове Чильбарроэса. Ни даже то обстоятельство, что чернокожий и синеглазый эльф называл Чильбарроэса именем первого короля – Гион. Все было закономерно, все, несомненно, имело свою причину – какую-то очень важную. Все, даже присутствие Элизахара в новом для него мире. В мире, который назывался «Фейнне».
– Итак, – заговорил наконец Гион-Чильбарроэс, – хотел бы я знать, почему вы оба тут расселись с таким видом, будто не знаете, кто я такой?
– Вы – Чильбарроэс, мой господин, – сказал Элизахар. – Я знаю, кто вы такой.
Чильбарроэс расхохотался. Элизахар впервые видел, чтобы его полупрозрачный спутник так веселился. В нем переполнилось смехом все: искры прыгали в пестрых глазах, рябины на лице сделались разноцветными и тоже смеялись. Улыбнулся и Аньяр.
– О нет, – вмешался в разговор эльф, – ты – Гион, ты мой брат. Я не знаю никакого Чильбарроэса.
– Поэтому и не мог встретить меня за все эти годы, – упрекнул его юноша в короне. – Поэтому я и был так одинок.
– И наделал столько ошибок, – добавил Аньяр.
Элизахар сказал:
– А мне уже все равно...
Он улегся на землю, сунул ладони под голову. Ему сделалось блаженно. Он был сыт, согрет и исцелен, и его спутники, кем бы они ни были, не требовали от него – по крайней мере в ближайшее время – ровным счетом ничего...
Аньяр устроился рядом с ним, голова к голове. Солдат видел, как поблескивает раскосый синий глаз эльфа.
– Что именно тебе все равно? – спросил Аньяр.
– Кто он такой, Гион или Чильбарроэс, – пояснил Элизахар.
– Но ведь от этого зависит – все! – . возмутился Аньяр. – Он взял себе другое имя, когда сменил естество. Как можно быть рядом с кем-то, если не понимаешь сущности его естества? Как можно идти вслепую?
– Еще как можно... – Элизахар вздохнул и неожиданно признался: – Я бывал слеп. После ранения. Ничего не видел несколько месяцев. Жил у женщины и не знал даже, как она выглядит, молодая она или старая.
Аньяр сморщил нос.
– Ничего не стоит твое откровение, – сообщил он. – Дешевка. Ты ведь знал, что живешь у женщины. Этого было вполне достаточно... Кстати, какой она оказалась?
– Обыкновенной, – сказал Элизахар.
– Обыкновенная женщина – большая редкость. Стоило воспользоваться случаем. Почему же ты не остался у нее?
– Не знаю...
На самом деле Элизахар лукавил: прекрасно он все знал. Здоровым он был ей не нужен. Когда она поняла, что зрение возвращается к Элизахару, то сделалась холоднее; а стоило ему почувствовать себя достаточно крепким, чтобы ходить самостоятельно, она указала ему на порог.
Да еще обставила все так, чтобы он ощутил себя виноватым. «Конечно, – говорила она подругам, – пока он не мог без меня обходиться, я могла быть спокойна; но стоит мужчине почувствовать волю...» И пожимала плечами, ничуть не удивленная мужской неблагодарностью.
– Я был слепым, – повторил Элизахар. – Я бывал слепым и после, когда видел внешнее, но не проникал во внутреннее. Я вполне могу жить рядом с кем-то, даже не зная, кто он: человек или эльф, призрак или живая плоть.
– Еще одна странность, – сказал Аньяр. – Ты можешь довольствоваться неполнотой. Доказывает ущербность твоего способа восприятия.
– Вовсе нет, – возразил Элизахар. – Напротив. Твое стремление познать в спутнике все, от его природы до его ближайших намерений, сильно ограничивает твою способность любить. Ты не оставляешь другому права на обладание собственной тайной. Ты не позволишь ему даже насладиться, открыв тебе свою тайну – в знак дружеского доверия.
– Ты уверен, Гион, что он – солдат? – спросил Аньяр, обращаясь к коронованному юноше.
– Вспомнил и про Гиона! – знакомо фыркнул Чильбарроэс. – Если тебе нужен мой совет, то вот он: насладись раскрытием чужой тайны. Заодно узнай, что и тайны-то никакой нет. Я изучил его. Живой ум – или, выражаясь более точно, отсутствие тупости – и несколько месяцев на лекциях в Академии. Ну и довольно ловкое умение морочить окружающим голову. Вероятно, отточенное в свое время на капралах.
– Со мной все ясно, – сказал Элизахар. – Впрочем, я готов ответить на любой вопрос касательно моей скромной персоны, если вы объясните мне, почему господин Чильбарроэс носит корону и королевское имя.
– Потому что он – король, – был ответ Аньяра. Эльф выглядел немного удивленным.
А Чильбарроэс прибавил:
– Я не стал бы на твоем месте давать подобные обещания, Элизахар, в обмен на столь очевидную разгадку того, что и загадкой не являлось.
– Вы – король? – Элизахар перевернулся на живот, оперся локтями о землю, положил подбородок на ладони.
Чильбарроэс сидел прямо перед ним, как и тогда, в тумане, – на коленях, с выпрямленной спиной. Солнце рассыпалось по его лицу, по его волосам, по одежде; он весь был покрыт пестрыми световыми пятнами, и в какой-то момент Элизахару показалось, что еще немного – и Чильбарроэс исчезнет, растворится в окружающем мире.
– Я король Гион, – сказал Чильбарроэс– Как ты мог не догадаться?
– Это все мое проклятое всеприятие, – пробормотал Элизахар. Он сказал это машинально, однако Аньяр счел его фразу удачной шуткой и долго смеялся.
Гион не пошевелился.
– Я научился ходить между мирами, – сказал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
Человек этот не был красив. Длинноносый, с острым подбородком, рябой: если материалом для создания его образа и послужил какой-то самоцвет, то поверхность этого самоцвета долго подвергалась воздействию ветра и дождей – она вся была в щербинах.
– Помоги мне! – повторил Элизахар.
Юный человек впервые изменил положение. Он приподнял руку, разрушив тяжелые капли на своей перчатке. Повернул голову. Чуть приоткрыл губы.
Элизахар смотрел, как он встает. Разгибает колени, поднимается на ноги. Синий свет костра, обезумев, метался по золотой короне. В тумане носились длинные ломкие голубые лучи, и серые клубы, пронизанные ими насквозь, рассыпались росой. Все больше прозрачных окон появлялось в густой влажной пелене.
Человек приблизился, наклонился и рукой в перчатке ухватился за нечто, мешавшее Элизахару дышать. Медленно, причиняя жгучую боль, из тела вышла первая игла, и следом за нею потекла горячая кровь. Исчезновение второй Элизахар почти не заметил – его сразу охватила слабость.
Лежа на земле и глядя снизу вверх на неправдоподобно юное, испорченное щербинами лицо, он еще мгновение пытался узнать незнакомца, а после уплыл по синей реке.
Но ничто не исчезло. По-прежнему рядом находился юноша в короне, и по-прежнему пылал костер, только в глубине пламени начали появляться красноватые полоски. Туман окончательно рассеялся. Медные стволы деревьев поблескивали, усеянные крохотными капельками воды. В другом мире вставало солнце, но здесь, между мирами, рассвет угадывался лишь по тому, как менялся цвет коры у древних деревьев.
Юноша в короне молча смотрел на человека, истекавшего кровью у его ног. Затем поднял лицо к небу и позвал кого-то:
– Аньяр!
По-прежнему было тихо, и неожиданно между деревьями появился второй: очень высокий, с черной кожей и очень светлыми голубыми глазами. На миг руки обоих переплелись, затем Аньяр склонился над лежащим и начал рассматривать его.
Человек в короне спросил:
– Какой я теперь?
Голубые глаза на черном лице блеснули:
– Ты вернулся, Гион. Все осталось прежним.
* * *
Течение синей реки внезапно сменило направление, и от этого у Элизахара закружилась голова. Он не понимал причины такой странной перемены, хоть и знал, что должен был бы ее знать; это ощущение мучило его. Ему не нравилось, что воды потащили его обратно. Куда? Там, в сплошной синеве, было чересчур хорошо – должно быть, поэтому. Всегда найдется кто-то, кто не допустит чтобы Элизахару было чересчур хорошо. Даже удивительно: почему судьба тратит столько усилий на то, чтобы испортить жизнь какому-то солдату. Даже в его смерть вмешаться не побрезговала.
Потом он услышал музыку. Она доносилась издалека – из какого-то недостижимого места – и тем не менее была различима совершенно явственно. Элизахар даже узнал инструмент – клавикорды. Кто-то играл, уверенно извлекая из клавиш нежную, неспешную мелодию.
Что-то знакомое почудилось Элизахару в этой музыке. Вряд ли он слышал ее когда-либо в прошлом. Он мало музыки слышал на своем прежнем веку, а эта не была похожа ни на полковой марш, ни на бацанье плясовой в каком-нибудь захудалом трактире.
Река, как назло, замедлила течение и теперь еле двигалась. Элизахар почти не приближался к источнику музыки, а ему болезненно хотелось услышать ее лучше.
И, как будто угадав его желание, она зазвучала громче. К первой теме прибавилась вторая, аккомпанемент подхватил и подчеркнул ее. Теперь музыка была повсюду, она заполняла мир и придавала ему форму; в ней заключался смысл существования. Настал миг, когда Элизахар перестал сомневаться: отныне он твердо знал, что именно слышит и откуда знает каждую ноту, каждую вариацию, посылаемую неведомым музыкантом в бесконечность всех миров, какие только существуют.
Эта музыка была Фейнне.
Бегущие пальцы мгновенно вызывали к бытию её гибкий стан, точно очерчивали его в воздухе горящей линией, которая держится еще секунду, прежде чем растаять. Упавшая на клавиши кисть бережно изымала из инструмента гармонический аккорд, и тотчас появлялось милое лицо с подбородком сердечком и широко расставленными невидящими глазами; оно плыло перед взором и медленно таяло вместе с угасанием звука.
Кто-то воскрешал Фейнне, вызывал ее во внешний мир с помощью музыки – и сотворил хрупкую, постоянно разрушающуюся и постоянно возрождающуюся вселенную по имени Фейнне.
Музыка становилась шире, а образ девушки – все более прочным и ярким. Наконец он утвердился совершенно, от кончиков пальцев на ногах до пушистых каштановых волос, собранных в пучок на затылке. Элизахар крикнул:
– Фейнне!
В то же самое мгновение волна вынесла его на берег, и его пальцы вцепились в корень растущего там дерева, а музыка, разразившись последним торжествующим аккордом, смолкла. Образ Фейнне вспыхнул ослепительными красками и погас.
Элизахар лежал на берегу и тяжело переводил дыхание. Оранжевое пламя весело прыгало по дровам. Густая зелень травы обжигала зрачки.
– Садись к нам, – проговорил чей-то голос совсем близко.
Элизахар ухватился покрепче за корень и выбрался к костру. Ему сразу стало тепло; холод, сжимавший грудь, отпустил, и он с наслаждением вздохнул.
– Садись же, – повторил голос чуть раздраженно.
Что-то в этом голосе показалось Элизахару знакомым. Он глянул на говорившего сквозь ресницы и увидел прозрачного старика, с которым проделал долгий путь к охотничьему домику – в попытке освободить и спасти Фейнне.
– Чильбарроэс! – прошептал он.
– Больше нет, – был ответ. – По крайней мере, на это время.
Чья-то рука подхватила Элизахара и помогла ему устроиться. Черная рука, сильная, с благородными пальцами.
Теперь он видел обоих: медноволосого юношу с короной на голове и чернокожего эльфа с синими глазами. Оба рассматривали солдата с одинаково недовольным выражением, которое проступило на их – таких разных – лицах.
Эльф проговорил:
– Тебе видней, брат, но в последние годы ты начал совершать слишком много ошибок...
– Только не эту, – отозвался Чильбарроэс. – Он – не ошибка. Я уверен.
– Я страшно голоден, – сказал Элизахар. – У вас найдется, что поесть?
Чильбарроэс пожал плечами, а его спутник поворошил угли чуть в стороне от веселого пламени и вытащил серую от золы тушку рыбы.
– Дай, – сказал вдруг Чильбарроэс. – Дай мне попробовать, Аньяр!
– Э, да ты и в самом деле вернулся, Гион! – воскликнул темнокожий эльф, ловко отводя в сторону руку с печеной рыбиной. – Нет уж, сперва тому, кто первым попросил.
– Не слишком ли ты любезен с каким-то наемником? – осведомился Чильбарроэс. – Не совершаешь ли ты ошибку?
– Не больше, чем ты, – возразил Аньяр.
Элизахар вырвал рыбу у него из пальцев и, пачкаясь в золе, начал грызть. Силы возвращались к нему с каждой секундой. Он и узнавал, и не узнавал место, где они находились: что-то неуловимо непривычное ощущалось в здешнем воздухе, но лес, несомненно, был тот же самый. И оба его спасителя, сидевшие справа и слева от костра, представлялись давними знакомцами. Чуть позже он поговорит с ними. Чуть позже.
Усилием воли он отложил рыбину, но тут Аньяр, посмеиваясь, извлек из пепла вторую, и молодой человек в короне завладел ею.
Прошло невероятно много времени: река проносила мимо них вздувающиеся синие воды, небосклон незаметно двигался над головами, костер то угасал, то вновь оживал после новой порции дров, и берег делался все более обжитым, а незнакомцы – все более родными, так что спустя неопределенный срок Элизахару начало казаться, будто он здесь и родился, здесь и провел большую часть жизни – рядом с этими людьми.
Его не удивляла больше ни черная кожа Аньяра, ни корона на голове Чильбарроэса. Ни даже то обстоятельство, что чернокожий и синеглазый эльф называл Чильбарроэса именем первого короля – Гион. Все было закономерно, все, несомненно, имело свою причину – какую-то очень важную. Все, даже присутствие Элизахара в новом для него мире. В мире, который назывался «Фейнне».
– Итак, – заговорил наконец Гион-Чильбарроэс, – хотел бы я знать, почему вы оба тут расселись с таким видом, будто не знаете, кто я такой?
– Вы – Чильбарроэс, мой господин, – сказал Элизахар. – Я знаю, кто вы такой.
Чильбарроэс расхохотался. Элизахар впервые видел, чтобы его полупрозрачный спутник так веселился. В нем переполнилось смехом все: искры прыгали в пестрых глазах, рябины на лице сделались разноцветными и тоже смеялись. Улыбнулся и Аньяр.
– О нет, – вмешался в разговор эльф, – ты – Гион, ты мой брат. Я не знаю никакого Чильбарроэса.
– Поэтому и не мог встретить меня за все эти годы, – упрекнул его юноша в короне. – Поэтому я и был так одинок.
– И наделал столько ошибок, – добавил Аньяр.
Элизахар сказал:
– А мне уже все равно...
Он улегся на землю, сунул ладони под голову. Ему сделалось блаженно. Он был сыт, согрет и исцелен, и его спутники, кем бы они ни были, не требовали от него – по крайней мере в ближайшее время – ровным счетом ничего...
Аньяр устроился рядом с ним, голова к голове. Солдат видел, как поблескивает раскосый синий глаз эльфа.
– Что именно тебе все равно? – спросил Аньяр.
– Кто он такой, Гион или Чильбарроэс, – пояснил Элизахар.
– Но ведь от этого зависит – все! – . возмутился Аньяр. – Он взял себе другое имя, когда сменил естество. Как можно быть рядом с кем-то, если не понимаешь сущности его естества? Как можно идти вслепую?
– Еще как можно... – Элизахар вздохнул и неожиданно признался: – Я бывал слеп. После ранения. Ничего не видел несколько месяцев. Жил у женщины и не знал даже, как она выглядит, молодая она или старая.
Аньяр сморщил нос.
– Ничего не стоит твое откровение, – сообщил он. – Дешевка. Ты ведь знал, что живешь у женщины. Этого было вполне достаточно... Кстати, какой она оказалась?
– Обыкновенной, – сказал Элизахар.
– Обыкновенная женщина – большая редкость. Стоило воспользоваться случаем. Почему же ты не остался у нее?
– Не знаю...
На самом деле Элизахар лукавил: прекрасно он все знал. Здоровым он был ей не нужен. Когда она поняла, что зрение возвращается к Элизахару, то сделалась холоднее; а стоило ему почувствовать себя достаточно крепким, чтобы ходить самостоятельно, она указала ему на порог.
Да еще обставила все так, чтобы он ощутил себя виноватым. «Конечно, – говорила она подругам, – пока он не мог без меня обходиться, я могла быть спокойна; но стоит мужчине почувствовать волю...» И пожимала плечами, ничуть не удивленная мужской неблагодарностью.
– Я был слепым, – повторил Элизахар. – Я бывал слепым и после, когда видел внешнее, но не проникал во внутреннее. Я вполне могу жить рядом с кем-то, даже не зная, кто он: человек или эльф, призрак или живая плоть.
– Еще одна странность, – сказал Аньяр. – Ты можешь довольствоваться неполнотой. Доказывает ущербность твоего способа восприятия.
– Вовсе нет, – возразил Элизахар. – Напротив. Твое стремление познать в спутнике все, от его природы до его ближайших намерений, сильно ограничивает твою способность любить. Ты не оставляешь другому права на обладание собственной тайной. Ты не позволишь ему даже насладиться, открыв тебе свою тайну – в знак дружеского доверия.
– Ты уверен, Гион, что он – солдат? – спросил Аньяр, обращаясь к коронованному юноше.
– Вспомнил и про Гиона! – знакомо фыркнул Чильбарроэс. – Если тебе нужен мой совет, то вот он: насладись раскрытием чужой тайны. Заодно узнай, что и тайны-то никакой нет. Я изучил его. Живой ум – или, выражаясь более точно, отсутствие тупости – и несколько месяцев на лекциях в Академии. Ну и довольно ловкое умение морочить окружающим голову. Вероятно, отточенное в свое время на капралах.
– Со мной все ясно, – сказал Элизахар. – Впрочем, я готов ответить на любой вопрос касательно моей скромной персоны, если вы объясните мне, почему господин Чильбарроэс носит корону и королевское имя.
– Потому что он – король, – был ответ Аньяра. Эльф выглядел немного удивленным.
А Чильбарроэс прибавил:
– Я не стал бы на твоем месте давать подобные обещания, Элизахар, в обмен на столь очевидную разгадку того, что и загадкой не являлось.
– Вы – король? – Элизахар перевернулся на живот, оперся локтями о землю, положил подбородок на ладони.
Чильбарроэс сидел прямо перед ним, как и тогда, в тумане, – на коленях, с выпрямленной спиной. Солнце рассыпалось по его лицу, по его волосам, по одежде; он весь был покрыт пестрыми световыми пятнами, и в какой-то момент Элизахару показалось, что еще немного – и Чильбарроэс исчезнет, растворится в окружающем мире.
– Я король Гион, – сказал Чильбарроэс– Как ты мог не догадаться?
– Это все мое проклятое всеприятие, – пробормотал Элизахар. Он сказал это машинально, однако Аньяр счел его фразу удачной шуткой и долго смеялся.
Гион не пошевелился.
– Я научился ходить между мирами, – сказал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71