Интересно, какие у нее родители?
Эмери постучал в дверь дома, который ему указали, и стал ждать. Ему открыли, выдержав надлежащую паузу. Слуга, немолодой и не слишком приятный внешне, осведомился – как доложить господам.
Эмери ответил:
– Меня прислала ее величество. Это касается госпожи Фейнне...
Слуга изменился в лице и быстро нырнул в глубину дома. Эмери вошел следом и остановился в прихожей. Дом был богатый и – редкость для богатых домов -чрезвычайно уютный. И что еще отметил про себя Эмери, очень чуткий к подобным вещам, – этот уют предназначался не для женщины, но для мужчины. Женщина, особенно из городской среды, понимает под «уютом» максимальное количество тканей: на окнах, на полу, на стенах, на сиденьях кресел и скамей. В доме родителей Фейнне ничего подобного не было: все очень сдержанно и в то же время удобно, под рукой: карта Королевства в красивой раме – вместо гобелена на стене; ровные каменные плитки, ведущие от входной двери к лестнице: несколько сундуков вдоль стен, в том числе, несомненно, и дорожный, для разъездов. На противоположной стене, тоже в красивой раме, – образцы тканей.
Слуга показался наверху лестницы и дрожащим голосом крикнул, вглядываясь вниз:
– Господин! Вы еще здесь? Простите! Пожалуйте сюда! Простите!
Эмери молча начал подниматься. У него появилось нехорошее предчувствие: судя по поведению слуги, все обстояло в Мизене еще хуже, чем он предполагал.
Эмери встретил господин Одгар. Он ждал наверху лестницы, очень бледный, с неподвижным лицом; только его обвисшие щеки немного подрагивали.
Увидев Эмери, он слегка отпрянул, но тотчас взял себя в руки.
– Простите, – сказал он вслед за своим слугой. – Я не ожидал, что вы приедете лично... И не ожидал, что вы окажетесь так молоды. Простите нас. Мы просто не ожидали.
– Давайте устроимся удобнее и поговорим, – предложил Эмери, стараясь говорить спокойно. Никогда прежде он не видел, чтобы люди много старше и солидней его были так взволнованы и так лебезили перед ним. Ему хотелось, чтобы господин Одгар успокоился. Пусть все встанет на свои места. Пусть молодой посланник королевы будет гостем, а владелец ткацкой мануфактуры – хозяином в своем доме.
Господин Одгар не сразу, но оценил предложение.
Он провел Эмери в маленькую комнату – свой кабинет. Там тоже имелись образцы тканей и сырья, а на столе лежали толстые книги, аккуратно переплетенные.
Эмери уселся в кресло, Одгар устроился за столом, поставил локти на одну из книг, что лежала раскрытой.
– Меня зовут Эмери, – представился гость.
– Очень... очень приятно. Я счастлив, что ее величество не забыла о моей просьбе, – пробормотал Одгар.
Эмери сказал:
– Знаете, мы учились вместе с Фейнне в Академии. Я за ней ухаживал.
Одгар опустил голову, что-то беззвучно прошептал, а после вскинул взгляд, полный страдания:
– Вы любили мою дочь?
Эмери чуть улыбнулся, из последних сил стараясь не поддаваться чужому горю:
– Нет, просто ухаживал за ней. Я и еще несколько человек. Она была окружена поклонниками. Конечно, если бы Фейнне выбрала меня – я был бы только счастлив, но она просто принимала нашу дружбу как должное. С ней было хорошо. Ее легко было любить.
– Вы любили ее, – повторил отец.
– Да, – сказал Эмери.
Неожиданно он вспыхнул:
– Расскажите мне все!
– Что именно?
– Все – о ней. Когда она была девочкой, мы очень дружили. Гуляли вместе, я показывал ей мануфактуру. Она неплохо разбиралась в тканях. У нее очень чуткие пальчики. То есть я хочу сказать – были.
– Не думаю, что имеет смысл говорить о Фейнне в прошедшем времени, – возразил Эмери. – Пока мы не убедились в том, что она мертва, будем считать ее живой. Лично я склонен считать ее живой.
– Конечно. Простите. Словом, я знал ее хорошо, пока она оставалась девочкой... – торопливо рассказывал отец. – Но потом она выросла. Слишком быстро это случилось. Я понял, что настала пора отпустить ее от себя. Какой она стала?
– Полагаю, она не слишком изменилась, – сказал Эмери. – Мне нравилось, что она так смешлива.
– Да, да, она была такой, – кивал Одгар поспешно.
– Иногда она пыталась быть лихой, как заправский студент. У нее это получалось очень мило. Она проявляла большую одаренность, особенно к оптике.
– Оптика? – Одгар удивился. – Но ведь она…
– Да, она незрячая, но в том-то и дело! Для того чтобы летать, не обязательно обладать зрением. Фейнне блестяще доказала это. Я не помню ничего более прекрасного, чем её полет...
Одгар, не стесняясь, заплакал. С тягостным чувством Эмери ждал, пока он успокоится. Наконец отец Фейнне вытер лицо платком и перевел дыхание.
– Вам еще предстоит встреча с ее матерью, – предупредил он, пытаясь улыбнуться, – а это гораздо труднее, чем разговаривать со мной. Готовьтесь.
– Пожалуй, я выпил бы вина, – протянул Эмери. – Меня пугают нервные женщины.
– Ничего не поделаешь, – вздохнул Одгар, – она мать.
– Ладно, как-нибудь выдержу... Для начала я хотел бы узнать кое-что у вас. – продолжал Эмери. – Скажите, в жилах Фейнне нет эльфийской крови?
– Странное предположение... Она – девушка из городской среды. Мы никогда не были особенно знатными, ни я, ни ее мать.
– Какое-нибудь семейное предание, – подсказал Эмери. – Легенда. Возможно, незаконнорожденные дети.
– Нет, – твердо ответил Одгар. – Ни о какой крови Эльсион Лакар не может быть и речи. Откуда у вас появилось столь дикое предположение?
– Не такое уж оно и дикое, – проворчал Эмери, – и появилось не у меня, а у самой королевы, так что выбирайте выражения.
– Простите, – снова сник Одгар.
– Я могу задать тот же вопрос вашей супруге?
– Последствия за ваш счет, – предупредил Одгар. – Она может разрыдаться, упасть в обморок, убежать и запереться в своих комнатах на несколько дней. А может и вполне разумно ответить. Предсказать невозможно.
– Я согласен рискнуть, – кивнул Эмери.
– Неужели это так важно?
– Да, – сказал молодой дворянин. – Особенно если учесть ее дарования...
– Но вы ведь не намекаете на то, что враги Эльсион Лакар могли причинить ей зло?
Последние слова дались Одгару с очень большим трудом.
Эмери медленно покачал головой.
– Я видел последствия крестьянских бунтов против эльфийской крови, видел и самих бунтовщиков... Мне даже пришлось отбирать у них жертву. Одну девчонку, которую хотели убить только за то, что приняли ее за эльфийку, хотя она была обыкновенной дурочкой. Нет, вряд ли кто-то принял Фейнне за эльфийку. Она ведь очень земная... как наливное яблочко.
– Да, да, это так, – кивал Одгар. Он посидел еще немного, погоревал, а затем встрепенулся: – Ну что, вы готовы? Идемте, я представлю вас жене.
Мать Фейнне встретила их в маленькой гостиной, куда уже доставили вино и сладкое печенье в вазочке. Комната была обставлена с большим вкусом – и снова ощущалось, что хозяйка дома не принимала в этом никакого участия: ни одна вещь не соответствовала здесь ее личности: ни полка, уставленная расписными керамическими сосудами – коллекцией, собранной в самых разных уголках Королевства, ни тяжелые кресла, передвинуть которые с места на место можно было лишь приложив значительную силу, ни старинные клавикорды возле окна: кого угодно можно было представить себе за их клавишами, только не мать Фейнне.
Эмери вежливо поклонился увядшей женщине с очень бледным лицом: сразу видно было, что она почти не покидает дома.
– Фаста, это – посланец ее величества, господин Эмери, – представил гостя Одгар. – Видите, сударыня, королева не забывает нас!
Фаста уставилась на Эмери выцветшими глазами и ровным голосом предложила ему сесть и угощаться. Эмери не преминул воспользоваться приглашением: плюхнулся в кресло и начал жевать печенье за печеньем.
– Я только начал поиски, – сообщил он Фасте. – От того, как много вы мне расскажете, зависит, будут ли они успешными.
– Что вы желаете знать? – спросила Фаста.
– Все, – ответил Эмери.
Фаста медленно повернула голову и посмотрела на мужа.
– Оставьте нас, господин мой, – попросила она. – Я хотела бы поговорить с посланцем ее величества наедине.
Ни словом не возразив, Одгар удалился и притворил за собой дверь.
Фаста молча уставилась на Эмери. «Почему она не завела других детей? – думал он, рассматривая женщину. – Она ведь была красивой. Боялась рожать новых из-за увечья Фейнне? Хотела уделять слепой дочке как можно больше внимания? Или просто перестала подпускать к себе мужа из отвращения к мужчинам? Я слыхал о таком: будто после рождения детей женщины проникается ненавистью к любовным связям...»
Он вздохнул. Слишком мало он знал о женщинах. Не стоит и пытаться понять их.
Неожиданно Фаста прервала молчание:
– Что вы думаете обо мне?
Он вздрогнул и едва не поперхнулся печеньем.
– С моей стороны, полагаю, будет некоторой дерзостью выносить суждение о хозяйке дома...
– Да бросьте вы! – Она размашисто махнула рукой, как будто была обычной торговкой фруктами: жест, куда более подходящий для рынка, нежели для изысканного городского дома. – Ну, не виляйте! Что вы обо мне думаете?
– Полагаю, вы очень огорчены случившимся, – осторожно ответил Эмери. – Думаю, не слишком верите в мой успех. Сомневаетесь в правильности выбора, который сделала королева, отправив на поиск вашей дочери меня. Я думаю, вы ошибаетесь.
Она слабо улыбнулась.
– Разумеется, вы солгали, но сделали это деликатно и достаточно искусно, – заявила Фаста. – Полагаю, вы уверены в том, что я утратила рассудок – если не целиком, то, по крайней мере, значительную его часть. Мой муж, надо думать, уже укрепил вас в этом мнении.
– Мы не будем сейчас обсуждать вашего супруга, госпожа Фаста, – твердо произнес Эмери.
Она криво улыбнулась.
– Ну конечно...
– Ну конечно, – повторил он. – Скажите, в вашем роду не существовало предания об эльфийской крови?
– Насколько мне известно – нет, – тотчас отозвалась Фаста. Она держалась деловито, точно всем своим видом и манерой поведения намеревалась опровергнуть любое подозрение в безумии. – Я не помню, чтобы среди моих предков имелись эльфы. Если кто-то принял мою дочь за потомка Эльсион Лакар, то он совершил большую ошибку. Она – самый обыкновенный человек.
– Положим, ваша дочь – не вполне обыкновенный человек, – возразил Эмери. – Она красивая и талантливая девушка, что само по себе удивительно.
– Что тут удивительного? – осведомилась Фаста, как показалось Эмери – презрительно. – Вас поразило, что какая-то горожанка, даже не благородного происхождения, может обладать красотой и талантом? Поэтому вы спрашивали об эльфийской крови?
– Об эльфийской крови я спрашивал совершенно не поэтому, – сердито отозвался Эмери. – Что касается достоинств госпожи Фейнне, то они удивляли бы не то что в горожанке или дворянке – они сделали бы честь особе королевского рода.
Несколько секунд Фаста рассматривала Эмери так, словно увидела в своем доме нечто невероятно странное. Она поджимала губы, щурила глаза, с хрустом ломала пальцы. Наконец спросила тихо:
– С какой целью вы так льстите?
– Я не льщу, а цель у меня та же, что и у вас: отыскать её...
После новой паузы, сдобренной тяжелым испытующим взором, госпожа Фаста как будто сломалась: она резко согнулась, упала в кресло, сплела пальцы и вонзила ногти себе в кожу.
– Я расскажу вам нечто, – свистящим шепотом произнесла она, – и ваше дело – верить мне или не верить. Я не сумасшедшая. Я никому не рассказывала того, что сейчас сообщу вам. Не говорите мужу. Он давно ненавидит меня. Сразу после рождения Фейнне. Как только он понял, что девочка слепа. С того самого часа. Он больше не прикасается ко мне, но я не в обиде... Однако если он узнает о моих снах, то сумеет доказать мое безумие, и наш брак будет расторгнут. Мы не заключали священного брачного союза – обычная брачная сделка, как принято у простолюдинов. – Она вдруг засмеялась. – Таково было мое желание! Теперь оно обратилось против меня...
– Я не думаю, что ваш супруг захочет расстаться с вами. – промолвил Эмери. – Впрочем, это совершенно меня не касается. Можете не сомневаться, я никому не открою вашей тайны.
– Я вижу сны, – сказала Фаста, проводя ногтями глубокие борозды в своих ладонях. – Все время. Я не одна вижу эти сны, я уверена, что разделяю видение еще с кем-то.
– Некто насылает ваши видения?
– Нет, – она резко тряхнула головой, – именно так, как я сказала: некто подсматривает мои сны и иногда участвует в них. Перемещается в их пространстве. Совершает там некие поступки. Ничего значительного Важно само его наличие там, где никого постороннего быть не должно.
– Будет лучше, если вы просто опишете мне эти сны, – тихо сказал Эмери.
– Лес. – Она сделала мучительный жест, явно страдая от бессилия речи: у нее не хватало слов, чтобы точно описать место действия. – Высокие деревья. Очень стройные, такие здесь не растут. Я думаю, это где-то ближе к границам Королевства. Если бы я умела рисовать, как Фейнне, я бы нарисовала их.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71