Аньяр пожал плечами и, судя по его виду, серьезно призадумался над вопросом.
Элизахар тем временем подбежал к тому месту, где совсем недавно стояла, рассматривая речную долину, Фейнне. Прыжок – и он тоже скрылся из виду.
В овраге было сухо, под ногами оглушительно хрустнули сучья. Кусты безмолвствовали. Элизахар наугад пошел в сторону леса и почти сразу увидел мелькнувшую впереди белую фигурку. Он побежал, почти не скрываясь. Девушка тихо вскрикнула и остановилась.
– Что вам нужно? – спросила она, когда он приблизился. Фейнне тяжело дышала.
Элизахар знал, что не стоит рассматривать ее так пристально. Кроме того что это было невежливо, его испытующий взгляд пугал Фейнне еще больше. Но он ничего не мог с собой поделать. Улыбка дрожала в углах его рта. «Наверное, я выгляжу полным дураком», – подумал он.
А вслух проговорил:
– Я не хотел огорчать вас... Пожалуйста, закройте глаза.
– Что?
Вместо того чтобы подчиниться, она вытаращила глаза ещё сильнее.
– Закройте, – повторил он почти умоляюще.
Он не знал, о чем она подумала. Может быть, приняла его за одного из тех милосердных убийц, которые не хотят, чтобы жертва видела обнаженный нож. Побелев, Фейнне отступила на шаг и прижалась лопатками к широкому стволу старого дерева. Потом сказала:
– Делайте что хотите, но глаз я не закрою.
«Ну да, – мелькнуло у него. – Она только что начала видеть. Каждое мгновение зрячей жизни должно быть ей дорого…»
И, подняв руку, сам положил ладонь ей на веки Очень осторожно, стараясь почти не дотрагиваться до прохладной пыльной кожи. Пушистые ресницы задели середину ладони, заставив Элизахара поежиться: прикосновение было невесомым, но ощущение – невероятно сильным.
– Это я, госпожа Фейнне, – сказал Элизахар. – Вы узнаете голос? Теперь узнаете?
Она молчала. Он почувствовал влагу под ладонью: она заплакала.
– Это я, – еще раз сказал он. – Я нашел вас.
– Уберите руку, – попросила она.
Он быстро отнял ладонь и увидел ее лицо, как будто заново созданное – прямо у него на глазах. Фейнне опустила веки.
– Скажите еще что-нибудь.
– Это я, я нашел вас.
– Еще...
– Госпожа Фейнне, я познакомлю вас с королем...
– Еще...
– Я не знаю, где мы проведем эту ночь...
– Еще...
– У меня есть костер.
– Еще.
– Я люблю вас.
Глаза открылись.
– Давно?
– Всегда.
Она снова уложила ресницы на щеку, как будто ей тяжело было держать их на весу.
– А я все пыталась представить себе – как вы выглядите... – сказала она со вздохом. – Внешность – это ведь важно?
– Иногда, – сказал он.
Фейнне взяла его под руку, прижалась щекой к его плечу.
– На чем мы остановились? На том, что у вас есть костер? А кто такой – король? Эльсион Лакар?
– Это очень интересный король, – сказал Элизахар. – На самом деле его давно уже не существует...
Глава двадцать третья
ЗНАК КОРОЛЕВСКОЙ РУКИ
– Да вот же она!
Эйле услышала знакомый голос за спиной и споткнулась: столько негодования звучало в нем – и столько уверенности! Та, которая произнесла эти слова, ничуть не сомневалась в том, что узнала Эйле.
– Стой, голубушка! Куда это ты собралась – да ещё в чужой одежде?
Эйле остановилась и медленно обернулась. Прямо к ней шла старшая вышивальщица, незамужняя особа лет пятидесяти с дряблым лицом и очень широкими плечами. Создавалось впечатление, будто в молодые годы она занималась чем-нибудь вроде борьбы на цирковой арене, хотя на самом деле эта женщина всю жизнь провела за рукодельем. Она любила свою работу, и для нее было истинным оскорблением, если она примечала недостаток усердия в других.
– Ты что это, а? – продолжала она. – Что на тебе за тряпки? Бесстыдница – это же мужские вещи! Чьи они?
Эйле обреченно молчала.
– Любовника? – напирала старшая вышивальщица. – Не успела обжиться во дворце и уже завела себе покровителя? Не рано ли? Если уж не можешь жить без мужчины – выйди замуж, здесь полным-полно таких, которые готовы жениться на доброй девушке...
– Я не добрая... – пробормотала Эйле.
– Оно и видно! – Старшую вышивальщицу ничуть не растрогало ее раскаяние. – Идем-ка со мной. Тебя уже искали. Приходил заказчик.
– Когда?
– Когда? – Старшая гневно уставилась на Эйле. – Да ещё вчера утром! Ты обязалась сделать для него тесьму... Кстати, за одно это тебя следовало бы посадить под замок! Кто позволил тебе брать посторонние заказы, если ты и с дворцовой работой не справляешься? Все глупости насчет приданого и выкупа выбрось из головы – ее величество сама одарила бы тебя всем необходимым, если сочтет, что твои намерения чисты и серьёзны...
– Значит, он приходил, – сказала Эйле, опуская голову еще ниже.
Она только сейчас начала в полной мере понимать, что сделали для нее эти молодые люди: сперва господин Эмери, а после Талиессин. Тандернак без труда отыскал ее комнату, и его туда впустили. Он убил бы ее едва ли не на глазах у прочих мастериц – а потом все бы дружно поверили в то, что новенькая покончила с собой. Потому что – и это тоже Эйле вспомнила с раскаянием – в первые дни она очень плакала и рассказала двум или трем товаркам о своей полудетской любви к Радихене.
– Мне нужно выйти в город, – сказала Эйле, поднимая голову.
– И думать забудь! – решительно отрезала старшая мастерица. – Ты отправляешься со мной. И не к себе в комнату, а ко мне, в парадные анфилады. Там я за тобой пригляжу. Еще одно слово – и я распоряжусь, чтобы тебя посадили в подвал на хлеб и воду.
Она схватила Эйле за руку повыше локтя – хватка у мастерицы была железной – и потащила за собой.
Большая мастерская, где производились завершающие работы, располагалась не в здании, где жили и работали большинство мастериц, но прямо в королевском дворце: старшая любила быть на виду. Ей ничуть не мешали люди, проходившие через комнату по своим делам или останавливающиеся у нее за спиной, чтобы полюбоваться возникающим из груды расшитых лоскутов прекрасным произведением.
Она привела Эйле к входу, скрытому за небольшим портиком с витыми раскрашенными колоннами и двумя рядами подстриженных шарами кустов, вошла – и обе женщины погрузились в сверкающую роскошь королевского дворца. Эйле жмурилась, в глазах у нее странно рябило: слишком много позолоты, слишком много блестящих, гладких поверхностей. Она оскальзывалась на полированном полу, и только крепкая рука старшей мастерицы не позволяла ей упасть.
Комната, где на широченной раме был растянут гобелен, поразила Эйле. В огромное окно лился яркий свет, позволяющий видеть любую погрешность, допущенную в работе. Перед рамой находился табурет, водруженный на лестницу: он был устроен таким образом, чтобы высоту сиденья можно было изменять. Справа, у стены, на невысоком столе с бортиками, находились нитки, иглы и ножички самых разных цветов, форм и размеров. Все это содержалось в идеальном порядке.
Старшая подвела Эйле к стене под окном и усадила на скамеечку с коротенькими бочонкообразными ножками. Поставила рядом корзину с рукоделием: тонкий прорезной узор для воротника. Затем взяла Эйле за запястье и ловко защелкнула на нем браслетик. Тоненько прозвенела цепочка: Эйле обернулась и увидела, что старшая мастерица приковала ее. Под окном имелось вделанное в стену кольцо, обтянутое бархатом: оно казалось приспособлением, призванным собирать шторы в красивую драпировку. Вероятно, это и было его изначальным предназначением.
– Сиди! – сказала старшая. – И трудись! Время для глупостей закончилось.
Как была в нелепом мужском наряде, Эйле взялась за ножнички и иглу. Попросить о том, чтобы ей принесли поесть, она так и не решилась.

* * *
Дом Тандернака, кажется, еще пребывал в счастливом неведении касательно судьбы, постигшей хозяина: там все было тихо. Стряпуха отказывалась разводить огонь в оскверненном крысами очаге, поэтому на обед подали купленные в соседней харчевне мятые пирожки вчерашней свежести. Это вызвало негодование воспитанников, однако переубедить стряпуху или воззвать к её совести не удавалось. Самого же господина Тандернака. как назло, до сих пор не было: он ушел с утра и не вернулся.
Ренье открыл дверь и прислушался. Дом был полон звуков, но все они доносились из глубины. Как и рассказывала Эйле, здесь угадывалось присутствие нескольких человек и наличие по меньшей мере десятка комнат, но где все это располагается – оставалось загадкой.
Против воли Ренье почувствовал некоторое уважение к человеку, который сумел устроить столь запутанный лабиринт в сравнительно небольшом городском доме, стиснутом соседними зданиями, – здесь даже длинных коридоров быть не могло, и тем не менее заблудиться среди десятка полутемных помещений Тандернакова обиталища представлялось совершенно пустяковым делом.
Ренье осторожно двинулся по тростнику. Траву здесь не меняли уже давно, кое-где она подгнила, а кое-где ее разбросали в стороны, как будто кто-то здесь бежал или перемещался большими прыжками. Возле стены осталось темное пятно – трава впитала кровь. Здесь умер охранник, которого убила Эйле. Все произошло слишком быстро, и Ренье надеялся, что Тандернак не успел найти нового стража для своего обиталища.
Он очутился возле винтовой лестницы и ступил на нее. Как он знал из рассказа девушки, это был прямой ход в спальню хозяина. Дверь за дверью открывались перед Ренье. Дом обступал его теперь со всех сторон, и Ренье очутился как будто в самом центре музыкальной шкатулки, сложного механизма, где каждое, самое невинное и простое на вид колесико, каждая почти незаметная глазу передача имеют особое предназначение. Все в этом механизме было отлажено – ни одной лишней или нерабочей детали. И Ренье, осторожно двигавшийся по передней комнате, знал, что в любое мгновение может наступить на скрипучую половицу или задеть нить с колокольчиком, и тогда тревога разнесется по всему дому.
Почти над самым его ухом монотонный скрипучий голос жаловался на влажный матрас, на слишком кусачее одеяло, на то, что еда была сегодня отвратительна: «Как я буду работать в таких условиях? Я должна быть обольстительной, я желаю быть обольстительной, а у меня потная спина!» Второй голос, гораздо более отдаленный, отвечал невпопад – видимо, также разговаривая сам с собой: «Ненавижу капризных дур! Ненавижу капризных дур!»
Задыхаясь от отвращения, Ренье толкнул дверь хозяйской спальни. Молодого человека поразила скромность, почти суровость обстановки, и он подумал: «Тандернак действительно был опасен, коль скоро он позволял себе не заботиться о роскоши для собственной персоны...» Бабушка Ронуэн, «самая мудрая из ныне живущих», как иногда именовал ее Адобекк, говорила внукам: «Будьте осторожны с людьми, которым безразличны дорогие и красивые вещи: этих невозможно удовлетворить. Жадный соблазнится деньгами, алчный – красотой; но такого человека невозможно сбить с пути ничем – он остановится только тогда, когда дойдет до донца».
«Или пока его не остановят острым клинком в сердце», – добавил Ренье мысленно и усмехнулся.
Пластина с небольшой надписью и отпечатком узкой женской ладони стояла на полу, возле окна. Тандернак не успел даже поместить ее в специально изготовленный ящичек, который вешается на стену на самом видном месте и украшается цветами и бантами. Сразу помчался разыскивать Эйле.
Ренье сдернул с постели тонкое покрывало и завернул пластину. Он уже повернулся к двери, чтобы покинуть дом так же незаметно, как проник сюда, когда послышался громкий крик:
– Вор!
Ренье не колебался ни мгновения: он бросился к окну, намереваясь выскочить наружу – хотя находился на уровне третьего этажа. Если ему повезет, он даже не расшибется – поймает невидимые лучи Стексэ и Ассэ, как это умела делать Фейнне. В последний миг Ренье замер и еле слышно выругался: это окно, как и все прочие в доме, было забрано решеткой. Об этом Ренье почему-то позабыл. Видимо, потому, что подобный обычай не был распространен в Королевстве.
Согласно легенде, один из эльфийских королей даже издал специальный указ, запрещающий ставить решетки на окнах – «дабы не чинить препятствий любовным приключениям юных влюбленных». (Чуть позднее обманутые мужья начали ссылаться именно на эту формулировку, внесенную в указ с поистине эльфийской беспечностью: их жены-де, не говоря уж о любовниках жен, никак не могут считаться «юными влюбленными» – в силу достаточно солидного возраста).
В дверь хозяйской спальни уже ломились; Ренье уловил бряцанье оружия. Должно быть, все предосторожности оказались тщетными: молодые воспитанники Тандернака сразу уловили чуждые звуки среди привычных голосов дома и отправились за стражей. Ренье вцепился себе в волосы и сильно дернул, как будто этот способ мог помочь ему лучше сообразить, как выбраться из глупого положения. Будь на его месте Эмери... Старший брат никогда бы не попался так нелепо. Эмери умел слышать музыку – предметов и мест. Он бы сперва понял, как вплести свой голос в общую симфонию – а уж потом начал бы бродить по комнатам незнакомого жилища.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71