Вроде ты и в безопасности, а всё равно как-то не по себе!
- Хотел бы я, чтобы горные лавины предлагали мне распить коллекционное виски, - хохотнул Свистоль. - Это же Вавилон, профессор! Мы с вами просто привыкли к совершенно иной жизни; а здесь это вполне нормально.
- Наверное, вы правы…
Спустившись на землю, маэстро Палисандро подошел вплотную к Занавесу и осторожно потрогал пальцем острейший шип - очень аккуратно, чтобы не уколоться.
- Изящное решение, - прошептал он и чуть заметно улыбнулся. - Ах, как удачно всё складывается! Теперь у меня есть отличный предлог, чтобы попасть сюда в любой момент. - И он снова чуть надавил на шип. - Пожалуй, стоит навещать моих новых друзей почаще.
* * *
Утихомирив - вернее сказать, устроив окончательный и бесповоротный каюк последнему жмуру, - Иннот со всех ног бросился к поверженному другу. Сказать что-либо определённое было трудно: пульс вроде бы прощупывался, но - слабый, донельзя слабый. Тоненькая струйка крови сбегала из ноздри смоукера; никаких других видимых повреждений не было. Покачав головой, каюкер набрал в ладонь снега и осторожно приложил к лицу Хлю: это было единственное, что он мог придумать.
Обречённые застыли вокруг в молчании; двадцать пар глаз смотрели на друзей. Иннот поднял голову.
- Так… Кто-нибудь из вас знает, что с ним такое? - голос его звучал хрипло, будто со сна.
- Некроплазма, - ответили ему. - Вроде как оглушило парня. Он теперь не скоро очухается.
- Что значит - не скоро? - раздражённо спросил каюкер. - День, два, три? Неделю?
- Неделю - это уж как пить дать. А может, и вообще… Всяко бывает.
- Понятно… - Иннот мучительно соображал. Первоначально в его планы не входило выручать кого-нибудь, кроме Хлю; выпущенные из барака, по его разумению, сами должны были о себе позаботиться. Отправляясь в неизвестность тайными тропами колдунов, Иннот в немалой степени руководствовался древними принципами «смелость города берёт» и «наглость - второе счастье». Собственно говоря, последний с успехом можно было бы поставить эпиграфом ко всей его карьере: лихие гусарские наскоки стали для каюкера, можно сказать, стилем жизни. Но гусарство предполагает всё же некоторую (а точнее - весьма значительную) мобильность: тащить же в одиночку неподвижное тело и одновременно сражаться он, конечно, не мог. Значит…
- Значит, так, парни! - Он внимательно осмотрел обречённых. - Есть разговор.
- Чего там, разговор… - проворчал широкоплечий коротышка с тёмным, грубым, словно вырубленным из морёного дерева лицом, выходя вперёд. - Как с Территории срулить, знаешь?
- Нет, - честно признался Иннот. - Может, ты знаешь?
В задних рядах кто-то досадливо сплюнул:
- Зря ломанулись…
- Не мельтеши, - бросил за спину широкоплечий. - Я тоже не знаю. А как ты сюда попал-то?
- Той тропкой только в одну сторону ходят… - досадливо крякнул каюкер.
- Бормотология, стало быть… Сам-то откуда? - Коротышка присел на корточки рядом с Хлюпиком, пощупал ему виски, оттянул веко.
- Ты врач?
- Даже не знахарь, - усмехнулся широкоплечий. - Ну ладно, давай знакомиться, что ли: меня Хуцем кличут. Цупаж Хуц.
- А я Иннот. Вот, за дружком пришёл.
- Как - пришёл? Сам, что ли? - недоверчиво ухмыльнулся кто-то.
- А ты как думал?
- Свистишь!
- Да? А вот эту штуковину… - каюкер показал бумеранг, - мне жмуры выдали, так, по-твоему?
- Э, мон, постой… Ты и впрямь, что ли, сам? - Хуц с неприкрытым интересом вглядывался в лицо Ин-нота.
- Говорю же… - проворчал каюкер.
- Ну, ты… Да! Это ж надо… Нашёл, стало быть, колдуна, и он тебя - сюда… Забашлял, должно быть, немерено… - Хуц в восхищении покачал головой.
- Не так всё было, ну да неважно…
- Ладно, допустим… Ну, вот ты здесь. А назад-то как?
- По верху не уйти - так мне этот сказал…
- Кто?
- Гукас… Да где он? - Каюкер вскочил. Гукас исчез.
- Сбежал, гад…
- Плохо… А насчет того, чтобы по верху - это верно, не уйти. Элементаль сожжёт.
- Значит, дорога у нас одна - в некрозориум.
- Гм… - Хуц прочистил горло. - Паренёк ты, конечно, боевой…
- Но?
- Но там жмууры… - жалобно проныл кто-то.
- Я любого жмура в два счёта уделаю! - сурово оборвал каюкер. - И вот что: кто со мной - тот со мной, а остальным - счастливо оставаться.
Он взвалил бесчувственного Хлюпика на плечо и решительно шагнул к кирпичному зданию.
- Постой, мон, - остановил его Хуц. - Мы все идём, зря ты так…
- Тогда давайте в темпе джанги! И пусть кто-нибудь из вас возьмёт моего друга. Думаю, мне сейчас понадобятся обе руки.
Цупаж Хуц, по-видимому, имел среди обречённых немалый авторитет: Иннот слышал, как он яростным шёпотом принялся подгонять самых нерешительных. Хлюпика подхватили под мышки похожие друг на друга как две капли воды рябоватые мужички и потащили следом за каюкером. Иннот, держа бумеранг наготове, решительно шагнул в чёрный провал ворот некрозориума. Он глубоко вздохнул и невольно скривился, переходя на энергетическое зрение: мерзкие эманации страданий и безысходности пропитали здесь, наверное, каждый сантиметр поверхности. Снова возникло чувство течения, потока, устремляющегося куда-то вниз; в мозгу замелькали бессвязные образы: грязная труба, полная мутных канализационных вод… Осклизлые подземелья, мерцающие мёртвым гнилостным светом… Река, несущая вздувшиеся, опухшие до неузнаваемости трупы людей и животных… Иннот тряхнул головой, пытаясь унять расшалившееся воображение. Остальные, по-видимому, тоже чувствовали себя неважно.
- А ну-ка, подтянитесь! - то и дело шипел Хуц. Через несколько десятков метров темнота сменилась бледными зарницами. «Неужели элементаль, - подумал каюкер, - ещё один!» Но это был не элементаль. Под потолком, повиснув в неопрятной мешанине проводов, рассерженной осой гудела тёмная газосветная трубка. Синеватое свечение копилось в её концах - и время от времени проскальзывало по всей длине, выхватывая на миг из мрака голые, заляпанные чем-то трудноопределимым стены. За поворотом тоже моргало, но в другом ритме, чаще.
Осторожно ступая, каюкер двигался по длинному, заметно идущему под уклон коридору. Уже несколько раз тот сворачивал; и с каждым поворотом всё сильнее становилось давление, незримый гнёт, тяжкой ношей ложащийся на плечи. Токи энергий вокруг тоже изменились, стали заметно сильнее - беглецы словно приближались постепенно к какой-то дыре, засасывающей всё и вся. Трудно сказать, как долго длилось сторожкое путешествие в полумраке: может, пять минут, а может, полчаса… Наконец за очередным поворотом Иннот ощутил некое присутствие. Что-то ждало там; что-то мерзкое и вместе с тем не похожее ни на жмуров, ни на живых людей… Ровный неподвижный отблеск ложился на пол: наверное, за углом была единственная нормальная лампочка. Каюкер, держа бумеранг наготове, шагнул навстречу свету… и замер. Обречённые один за другим выворачивали из-за угла, поднимали взгляд - и тоже останавливались, не в силах более пошевелиться.
Коридор заканчивался тупиком. Низенькая железная дверца была вмурована в кирпичи, а прямо над ней, ярко освещенный, в аккуратной застеклённой рамочке висел портрет Великого Эфтаназио.
Это лицо сразу и бесповоротно приковывало к себе взгляд. Довольно заурядная, даже простоватая внешность, казалось, только подчёркивалась жидкими волоконцами бородки и свисающих на плечи волос. Бескровные, намеченные скупыми штрихами губы, маленький нос-пуговка, развитые, сильно выдающиеся высокие скулы, тяжёлые веки, глаза… Вот взглядом с Великим встречаться как раз и не стоило. Рискнувший сделать это в первый миг содрогался от некоего не вполне понятного омерзения, словно не карандашный рисунок на листе бумаги был перед ним, а сочащиеся гноем и сукровицей дыры… А после уже не мог отвести глаз.
Сделав над собой титаническое усилие, Иннот полностью перешёл на энергетическое видение - но облегчения это не принесло, ибо страшные зенки присутствовали и здесь. Именно в них упиралось остриё незримого водоворота, токи энергий, и сила этих токов, этих течений была такова, что разом высасывала человека, оставляя лишь бесчувственную оболочку…
«Бросай бумеранг! - грянул в ушах Иннота хор испуганных голосов, каждый из которых был его собственным. - Бросай скорее, иначе будет поздно!» Но каюкер даже не пошевелился…
«Ты чё творишь, чудила?! - Этот голос, бесспорно, мог принадлежать только одному персонажику. Сол Кумарозо каким-то непостижимым образом умудрялся сохранять свою индивидуальность, даже будучи невидимым. - А ну, запустил этой своей хреновиной в портрет, живо!» - «Не могу, Сол! Рука не идёт!» - хотел было крикнуть в ответ Иннот, но тут Кумарозо сообразил, видно, в чём дело, - и полилась музыка.
Эту мелодию Иннот вспомнил и узнал сразу: именно её сыграл Сол на достопамятном выступлении перед конкурсной комиссией фестиваля, которое они с Дворнике наблюдали на экранчике старенького телевизора… Всё та же пронзительная и насмешливая нота, которая всё длится и длится, не кончаясь, - и следом за которой приходит музыка джанги.
Бумеранг, курлыкнув, чёрной птицей рассёк пространство и врезался в портрет Великого Эфтаназио - прямо в лоб, в точности так, как Иннот расправлялся со жмурами. На краткий миг всё застыло: бумеранг словно прилип к картону, осколки стекла неподвижно зависли в воздухе, секунды споткнулись и замерли, прервав свой безостановочный бег… А в следующее мгновение портрет сорвался с гвоздя и рухнул на пол под аккомпанемент звона и хруста.
Обречённые один за другим приходили в себя, со стонами хватались за голову; разрыв контакта с ликом Эфтаназио более всего напоминал удар кувалдой по затылку. Хуц уселся на пол и, морщась, растирал виски,цедя сквозь зубы ругательства. А Иннот улыбался. Музыка с каждой секундой звучала всё тише и тише, но она была с ним - и будет всегда, что бы ни случилось. «Спасибо, Сол! Ты самый великий из всех нас, чтоб меня предки взяли!» - мысленно обратился к нему каюкер. «Я знаю, - скромно ответил Кумарозо. - Всегда пожалуйста…»
- Ну чего, все очухались? - сурово спросил Иннот, оборачиваясь.
Ему нестройно отвечали, что нет, не все, и не очухались вовсе, как от такого сразу очухаться, никак это невозможно…
- Ну, а раз все, нечего рассусоливать. Хуц, давай-ка, строй свою банду. И подберите моего кореша, ясно вам?
- Тише! - вдруг испуганно шикнул кто-то. - Слышите?
За железной дверкой нарастал шум. Иннот, стоявший к источнику звука ближе остальных, осторожно попятился; обречённые и вовсе спрятались за угол. Шум становился всё громче и громче, потом стал затихать. «Странно, - подумалось каюкеру. - Как будто за дверью кто-то катит целую вереницу тачек». Шум опять возобновился: невнятный зловещий голос что-то пробубнил, тачки тронулись с места и покатились куда-то вдаль; перестуку колёс вторило гулкое эхо.
- Эй, уважаемые! - негромко окликнул Иннот. Из-за угла осторожно высунулась голова.
- Кто-нибудь из вас слышал про некрополитен? Похоже, это он самый и есть, за дверью…
- И что же?
- А то, что это единственный путь с Территории. Ну-ка, подтянитесь!
Каюкер осторожно потянул ручку и заглянул внутрь.
Здесь тоже было немного света - несколько газовых трубок уныло моргали, силясь попасть друг другу в такт. Длинный узкий перрон был некогда выложен терракотовой плиткой, но теперь большая её часть превратилась в осколки. Под ногами похрустывали крысиные скелетики. Справа и слева зияла пугающая чернота тоннелей.
- Ну что, господа, давайте обсудим сложившееся положение, - нарочито бодрым тоном произнёс Иннот, силясь разогнать тоску обречённых. - Куда сей путь может нас вывести?
- В Курганы, куда ж ещё… - мрачно буркнул кто-то.
- И только?
- Наверное, все Территории связаны между собой, - предположил Хуц. - У одного только Великого Эфтаназио их несколько; а ведь есть ещё Некробио и Танато…
- А зачем они вообще нужны, Территории эти?
- Э, мон, да ты ничегошеньки не знаешь… - тяжело вздохнул Хуц. - Силу Великие тянут с Территорий, жизненную силу. Они ж мёртвые давным-давно, благодетели; вот и копят, чтобы воплотиться… А берут её у нас, обречённых. Здесь ведь редко кто до конца срока дотягивает. Лесоповал там или гранитные карьеры - это так, для видимости только…
- Вот оно что… Слушай, а что это за словечко такое - «мон»? Ты вроде уже меня так называл… - рассеянно поинтересовался каюкер.
- Мон? Это, как его, амбре… Амбервиатура, во!
- Аббревиатура, - механически поправил каюкер. - И что она означает?
- «Может, он негодяй». Ну, это вроде как мазурик, бродяга… Ежели тебя приличный человек моном обзовёт, можешь смело дать ему в рыло. Ну, а ежели такой, как я, это как ровня к ровне… Я ведь тоже мон! - усмехнулся Хуц.
- Понятно, признал за своего, значит… О! Опять! Слышите?
Из темноты тоннеля внезапно повеяло затхлостью. Послышался далёкий рокот колёс. Обречённые опасливо отодвинулись от края платформы. Иннот остался стоять, поигрывая бумерангом. Наконец из тьмы показались… Каюкер не сразу осознал, что именно он видит перед собой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
- Хотел бы я, чтобы горные лавины предлагали мне распить коллекционное виски, - хохотнул Свистоль. - Это же Вавилон, профессор! Мы с вами просто привыкли к совершенно иной жизни; а здесь это вполне нормально.
- Наверное, вы правы…
Спустившись на землю, маэстро Палисандро подошел вплотную к Занавесу и осторожно потрогал пальцем острейший шип - очень аккуратно, чтобы не уколоться.
- Изящное решение, - прошептал он и чуть заметно улыбнулся. - Ах, как удачно всё складывается! Теперь у меня есть отличный предлог, чтобы попасть сюда в любой момент. - И он снова чуть надавил на шип. - Пожалуй, стоит навещать моих новых друзей почаще.
* * *
Утихомирив - вернее сказать, устроив окончательный и бесповоротный каюк последнему жмуру, - Иннот со всех ног бросился к поверженному другу. Сказать что-либо определённое было трудно: пульс вроде бы прощупывался, но - слабый, донельзя слабый. Тоненькая струйка крови сбегала из ноздри смоукера; никаких других видимых повреждений не было. Покачав головой, каюкер набрал в ладонь снега и осторожно приложил к лицу Хлю: это было единственное, что он мог придумать.
Обречённые застыли вокруг в молчании; двадцать пар глаз смотрели на друзей. Иннот поднял голову.
- Так… Кто-нибудь из вас знает, что с ним такое? - голос его звучал хрипло, будто со сна.
- Некроплазма, - ответили ему. - Вроде как оглушило парня. Он теперь не скоро очухается.
- Что значит - не скоро? - раздражённо спросил каюкер. - День, два, три? Неделю?
- Неделю - это уж как пить дать. А может, и вообще… Всяко бывает.
- Понятно… - Иннот мучительно соображал. Первоначально в его планы не входило выручать кого-нибудь, кроме Хлю; выпущенные из барака, по его разумению, сами должны были о себе позаботиться. Отправляясь в неизвестность тайными тропами колдунов, Иннот в немалой степени руководствовался древними принципами «смелость города берёт» и «наглость - второе счастье». Собственно говоря, последний с успехом можно было бы поставить эпиграфом ко всей его карьере: лихие гусарские наскоки стали для каюкера, можно сказать, стилем жизни. Но гусарство предполагает всё же некоторую (а точнее - весьма значительную) мобильность: тащить же в одиночку неподвижное тело и одновременно сражаться он, конечно, не мог. Значит…
- Значит, так, парни! - Он внимательно осмотрел обречённых. - Есть разговор.
- Чего там, разговор… - проворчал широкоплечий коротышка с тёмным, грубым, словно вырубленным из морёного дерева лицом, выходя вперёд. - Как с Территории срулить, знаешь?
- Нет, - честно признался Иннот. - Может, ты знаешь?
В задних рядах кто-то досадливо сплюнул:
- Зря ломанулись…
- Не мельтеши, - бросил за спину широкоплечий. - Я тоже не знаю. А как ты сюда попал-то?
- Той тропкой только в одну сторону ходят… - досадливо крякнул каюкер.
- Бормотология, стало быть… Сам-то откуда? - Коротышка присел на корточки рядом с Хлюпиком, пощупал ему виски, оттянул веко.
- Ты врач?
- Даже не знахарь, - усмехнулся широкоплечий. - Ну ладно, давай знакомиться, что ли: меня Хуцем кличут. Цупаж Хуц.
- А я Иннот. Вот, за дружком пришёл.
- Как - пришёл? Сам, что ли? - недоверчиво ухмыльнулся кто-то.
- А ты как думал?
- Свистишь!
- Да? А вот эту штуковину… - каюкер показал бумеранг, - мне жмуры выдали, так, по-твоему?
- Э, мон, постой… Ты и впрямь, что ли, сам? - Хуц с неприкрытым интересом вглядывался в лицо Ин-нота.
- Говорю же… - проворчал каюкер.
- Ну, ты… Да! Это ж надо… Нашёл, стало быть, колдуна, и он тебя - сюда… Забашлял, должно быть, немерено… - Хуц в восхищении покачал головой.
- Не так всё было, ну да неважно…
- Ладно, допустим… Ну, вот ты здесь. А назад-то как?
- По верху не уйти - так мне этот сказал…
- Кто?
- Гукас… Да где он? - Каюкер вскочил. Гукас исчез.
- Сбежал, гад…
- Плохо… А насчет того, чтобы по верху - это верно, не уйти. Элементаль сожжёт.
- Значит, дорога у нас одна - в некрозориум.
- Гм… - Хуц прочистил горло. - Паренёк ты, конечно, боевой…
- Но?
- Но там жмууры… - жалобно проныл кто-то.
- Я любого жмура в два счёта уделаю! - сурово оборвал каюкер. - И вот что: кто со мной - тот со мной, а остальным - счастливо оставаться.
Он взвалил бесчувственного Хлюпика на плечо и решительно шагнул к кирпичному зданию.
- Постой, мон, - остановил его Хуц. - Мы все идём, зря ты так…
- Тогда давайте в темпе джанги! И пусть кто-нибудь из вас возьмёт моего друга. Думаю, мне сейчас понадобятся обе руки.
Цупаж Хуц, по-видимому, имел среди обречённых немалый авторитет: Иннот слышал, как он яростным шёпотом принялся подгонять самых нерешительных. Хлюпика подхватили под мышки похожие друг на друга как две капли воды рябоватые мужички и потащили следом за каюкером. Иннот, держа бумеранг наготове, решительно шагнул в чёрный провал ворот некрозориума. Он глубоко вздохнул и невольно скривился, переходя на энергетическое зрение: мерзкие эманации страданий и безысходности пропитали здесь, наверное, каждый сантиметр поверхности. Снова возникло чувство течения, потока, устремляющегося куда-то вниз; в мозгу замелькали бессвязные образы: грязная труба, полная мутных канализационных вод… Осклизлые подземелья, мерцающие мёртвым гнилостным светом… Река, несущая вздувшиеся, опухшие до неузнаваемости трупы людей и животных… Иннот тряхнул головой, пытаясь унять расшалившееся воображение. Остальные, по-видимому, тоже чувствовали себя неважно.
- А ну-ка, подтянитесь! - то и дело шипел Хуц. Через несколько десятков метров темнота сменилась бледными зарницами. «Неужели элементаль, - подумал каюкер, - ещё один!» Но это был не элементаль. Под потолком, повиснув в неопрятной мешанине проводов, рассерженной осой гудела тёмная газосветная трубка. Синеватое свечение копилось в её концах - и время от времени проскальзывало по всей длине, выхватывая на миг из мрака голые, заляпанные чем-то трудноопределимым стены. За поворотом тоже моргало, но в другом ритме, чаще.
Осторожно ступая, каюкер двигался по длинному, заметно идущему под уклон коридору. Уже несколько раз тот сворачивал; и с каждым поворотом всё сильнее становилось давление, незримый гнёт, тяжкой ношей ложащийся на плечи. Токи энергий вокруг тоже изменились, стали заметно сильнее - беглецы словно приближались постепенно к какой-то дыре, засасывающей всё и вся. Трудно сказать, как долго длилось сторожкое путешествие в полумраке: может, пять минут, а может, полчаса… Наконец за очередным поворотом Иннот ощутил некое присутствие. Что-то ждало там; что-то мерзкое и вместе с тем не похожее ни на жмуров, ни на живых людей… Ровный неподвижный отблеск ложился на пол: наверное, за углом была единственная нормальная лампочка. Каюкер, держа бумеранг наготове, шагнул навстречу свету… и замер. Обречённые один за другим выворачивали из-за угла, поднимали взгляд - и тоже останавливались, не в силах более пошевелиться.
Коридор заканчивался тупиком. Низенькая железная дверца была вмурована в кирпичи, а прямо над ней, ярко освещенный, в аккуратной застеклённой рамочке висел портрет Великого Эфтаназио.
Это лицо сразу и бесповоротно приковывало к себе взгляд. Довольно заурядная, даже простоватая внешность, казалось, только подчёркивалась жидкими волоконцами бородки и свисающих на плечи волос. Бескровные, намеченные скупыми штрихами губы, маленький нос-пуговка, развитые, сильно выдающиеся высокие скулы, тяжёлые веки, глаза… Вот взглядом с Великим встречаться как раз и не стоило. Рискнувший сделать это в первый миг содрогался от некоего не вполне понятного омерзения, словно не карандашный рисунок на листе бумаги был перед ним, а сочащиеся гноем и сукровицей дыры… А после уже не мог отвести глаз.
Сделав над собой титаническое усилие, Иннот полностью перешёл на энергетическое видение - но облегчения это не принесло, ибо страшные зенки присутствовали и здесь. Именно в них упиралось остриё незримого водоворота, токи энергий, и сила этих токов, этих течений была такова, что разом высасывала человека, оставляя лишь бесчувственную оболочку…
«Бросай бумеранг! - грянул в ушах Иннота хор испуганных голосов, каждый из которых был его собственным. - Бросай скорее, иначе будет поздно!» Но каюкер даже не пошевелился…
«Ты чё творишь, чудила?! - Этот голос, бесспорно, мог принадлежать только одному персонажику. Сол Кумарозо каким-то непостижимым образом умудрялся сохранять свою индивидуальность, даже будучи невидимым. - А ну, запустил этой своей хреновиной в портрет, живо!» - «Не могу, Сол! Рука не идёт!» - хотел было крикнуть в ответ Иннот, но тут Кумарозо сообразил, видно, в чём дело, - и полилась музыка.
Эту мелодию Иннот вспомнил и узнал сразу: именно её сыграл Сол на достопамятном выступлении перед конкурсной комиссией фестиваля, которое они с Дворнике наблюдали на экранчике старенького телевизора… Всё та же пронзительная и насмешливая нота, которая всё длится и длится, не кончаясь, - и следом за которой приходит музыка джанги.
Бумеранг, курлыкнув, чёрной птицей рассёк пространство и врезался в портрет Великого Эфтаназио - прямо в лоб, в точности так, как Иннот расправлялся со жмурами. На краткий миг всё застыло: бумеранг словно прилип к картону, осколки стекла неподвижно зависли в воздухе, секунды споткнулись и замерли, прервав свой безостановочный бег… А в следующее мгновение портрет сорвался с гвоздя и рухнул на пол под аккомпанемент звона и хруста.
Обречённые один за другим приходили в себя, со стонами хватались за голову; разрыв контакта с ликом Эфтаназио более всего напоминал удар кувалдой по затылку. Хуц уселся на пол и, морщась, растирал виски,цедя сквозь зубы ругательства. А Иннот улыбался. Музыка с каждой секундой звучала всё тише и тише, но она была с ним - и будет всегда, что бы ни случилось. «Спасибо, Сол! Ты самый великий из всех нас, чтоб меня предки взяли!» - мысленно обратился к нему каюкер. «Я знаю, - скромно ответил Кумарозо. - Всегда пожалуйста…»
- Ну чего, все очухались? - сурово спросил Иннот, оборачиваясь.
Ему нестройно отвечали, что нет, не все, и не очухались вовсе, как от такого сразу очухаться, никак это невозможно…
- Ну, а раз все, нечего рассусоливать. Хуц, давай-ка, строй свою банду. И подберите моего кореша, ясно вам?
- Тише! - вдруг испуганно шикнул кто-то. - Слышите?
За железной дверкой нарастал шум. Иннот, стоявший к источнику звука ближе остальных, осторожно попятился; обречённые и вовсе спрятались за угол. Шум становился всё громче и громче, потом стал затихать. «Странно, - подумалось каюкеру. - Как будто за дверью кто-то катит целую вереницу тачек». Шум опять возобновился: невнятный зловещий голос что-то пробубнил, тачки тронулись с места и покатились куда-то вдаль; перестуку колёс вторило гулкое эхо.
- Эй, уважаемые! - негромко окликнул Иннот. Из-за угла осторожно высунулась голова.
- Кто-нибудь из вас слышал про некрополитен? Похоже, это он самый и есть, за дверью…
- И что же?
- А то, что это единственный путь с Территории. Ну-ка, подтянитесь!
Каюкер осторожно потянул ручку и заглянул внутрь.
Здесь тоже было немного света - несколько газовых трубок уныло моргали, силясь попасть друг другу в такт. Длинный узкий перрон был некогда выложен терракотовой плиткой, но теперь большая её часть превратилась в осколки. Под ногами похрустывали крысиные скелетики. Справа и слева зияла пугающая чернота тоннелей.
- Ну что, господа, давайте обсудим сложившееся положение, - нарочито бодрым тоном произнёс Иннот, силясь разогнать тоску обречённых. - Куда сей путь может нас вывести?
- В Курганы, куда ж ещё… - мрачно буркнул кто-то.
- И только?
- Наверное, все Территории связаны между собой, - предположил Хуц. - У одного только Великого Эфтаназио их несколько; а ведь есть ещё Некробио и Танато…
- А зачем они вообще нужны, Территории эти?
- Э, мон, да ты ничегошеньки не знаешь… - тяжело вздохнул Хуц. - Силу Великие тянут с Территорий, жизненную силу. Они ж мёртвые давным-давно, благодетели; вот и копят, чтобы воплотиться… А берут её у нас, обречённых. Здесь ведь редко кто до конца срока дотягивает. Лесоповал там или гранитные карьеры - это так, для видимости только…
- Вот оно что… Слушай, а что это за словечко такое - «мон»? Ты вроде уже меня так называл… - рассеянно поинтересовался каюкер.
- Мон? Это, как его, амбре… Амбервиатура, во!
- Аббревиатура, - механически поправил каюкер. - И что она означает?
- «Может, он негодяй». Ну, это вроде как мазурик, бродяга… Ежели тебя приличный человек моном обзовёт, можешь смело дать ему в рыло. Ну, а ежели такой, как я, это как ровня к ровне… Я ведь тоже мон! - усмехнулся Хуц.
- Понятно, признал за своего, значит… О! Опять! Слышите?
Из темноты тоннеля внезапно повеяло затхлостью. Послышался далёкий рокот колёс. Обречённые опасливо отодвинулись от края платформы. Иннот остался стоять, поигрывая бумерангом. Наконец из тьмы показались… Каюкер не сразу осознал, что именно он видит перед собой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53