Никаких чудес.
Никаких чудес.
Я искал ее почти семь лет.
Впервые меня осенило в 2002-м. Длящееся мгновение — пятисотлетняя вечность, превратившая Бургундию в миф, более реальный, чем сама реальность, — закончилось. Мы должны бы остаться беззащитными, открытыми для хаоса чудес. И все же можно видеть, что целостность вселенной не деградировала за 2001—2002 годы.
Пропавшая Бургундия должна была потерять силу или, по крайней мере, ослабеть — иначе как объяснить возвращение ее в историю? Автономный рефлекс видового сознания, выбирающий из волны вероятности цельную реальность? Конечно, и это тоже, но этого объяснения не достаточно. Физики-теоретики в то время жили в ежеминутном ужасе, наблюдая потенциальную неустойчивость элементарных частиц. Они вели непрерывные наблюдения — и засвидетельствовали ее возвращение к обычному уровню.
Меня буквально осенило. Озарение снизошло на меня вскоре после похорон профессора Вогана Дэвиса — который дожил до времени, когда его странное существование в течение большей части его жизни было изучено и подтверждено экспериментами, однако до конца жизни не мог удержаться от ядовитых замечаний. (Он сказал мне перед смертью, ненадолго придя в себя: «Это гораздо интереснее, чем я предполагал, однако сомневаюсь, чтоб вы это понимали».)
В самолете, возвращаясь с Изобель Напиер-Грант домой после похорон, я вдруг сказал: «Люди возвращаются».
— Воган «вернулся», — ответила она, — в этом смысле. Полностью обеспеченный призрачной историей вероятного . существования в пропавшие для него годы. Ты думаешь, это могло случиться и с другими?
— Случилось — или случится, — ответил я и погрузился в работу на последующие семь лет. К тому времени, как Изобель отошла достать клетки с «чудными крысами» из багажного отделения самолета, у меня был готова программа исследований.
В мае этого года я вылетел в Брюссель, в штаб «отряда сил быстрого реагирования». Сами войска расположены за городом, в равнинной сельской местности: меня довез туда военный шофер. С нами был и переводчик: в армии, которую набирают по всей Европе, это насущная необходимость.
Пока летели, я представлял себе, как это будет. Она будет ждать в штабе: модерновом здании, освещенным ярким весенним солнцем; на стенах карты. Она будет в форме офицера «сил реагирования». Почему-то, даже имея перед глазами ее досье, я представлял ее старше: около тридцати.
Меня привезли на опушку соснового бора и пешком проводили по грязному проселку. Висела серая морось, но дождь перестал после первой мили, успев промочить нас насквозь.
Я нашел ее по щиколотку в грязи, в гетрах и солдатских башмаках, одетую в коричневатый комбинезон. Она оглянулась на нас, оторвавшись от расстеленной на капоте джипа карты, над которой склонялась вместе с кучкой офицеров, и ухмыльнулась. Должно быть, я выглядел мокрой курицей. Небо над головой расчистилось, показав клочок, синий, как утиное яйцо, и ветер сбросил ей на глаза длинную челку.
У нее были черные волосы, а глаза карие, и кожа смуглая.
В штабе отряда СБР мне дали разрешения на съемки и запись: я делал все это в прошлые разы, которые оказывались ошибками — не та. На этот раз я закинул видеокамеру за плечо и решил провести интервью на месте.
— Извиняюсь за неудобства, — весело сказала она, подходя. — Чертовы учения. Считается, что полезно срывать на них без предупреждения. Быстрое реагирование! Вы ведь профессор Рэтклиф?
В ее речи сквозил легкий акцент. Высокая женщина с майорскими погонами на прямых плечах. Проглянувшее солнце высветило на скулах тонкие серебристые полоски.
— Рэтклиф, — признал я, глядя на женщину, ничуть не напоминавшую описания рукописей, и, повинуясь внезапному импульсу, спросил: — Где ваш двойник, майор?
С виду — восточной расы, в форме майора СБР, с уверенной повадкой опытного офицера. Она уперла в бока грязные кулаки, ухмыльнулась. На поясе висела кобура пистолета. Ее лицо просветлело. Я уже не сомневался.
— В Дюссельдорфе. Замужем за бизнесменом из Баварии. Я их навещаю, когда в отпуске. Детишки меня обожают.
От джипа ее окликнули:
— Майор!
Человек держал в руках «воки-токи». Мужчина с сержантскими нашивками, лет тридцати восьми-сорока, с прикрытой беретом лысиной: его форма явно видала лучшие времена. У него был вид типичного сержанта — «нет ничего невозможного, только прикажите!»
— Вас командир бригады, босс! — отрывисто доложил он.
— Скажите бригадиру Оксфорду, что я уже выехала к нему. Скажите, что я сижу на дереве, придумайте что-нибудь! Скажите, ему придется подождать!
— Он будет в восторге, босс.
— В каждой жизни, — объявила она с веселым злорадством, — бывают дождливые дни, и немало. Эти учения его собственная выдумка. Профессор, у меня найдется термос с горячим кофе, похоже, вам он будет на пользу.
Я вслед за ней пошел к джипу, тупо соображая на ходу:
«Она, конечно, она. Как же так?» И еще: «Ну да, визиготы ведь после поражения Карфагена смешались с арабами. А в Аш и не было европейской крови».
— Как зовут вашего сержанта? — поинтересовался я, потягивая крепкий густой напиток.
— Сержант Ансельм, — она подмигнула, словно отпустила понятную только нам двоим шуточку. — И бригадир у меня англичанин, Джон Оксфорд. Известен среди солдат как Сумасшедший Джек Оксфорд. А меня, — она ткнула пальцем в нашивку с именем на нагрудном кармане, — зовут Аш.
— Вы не похожи на немку.
— Имя осталось, как видно, от бывшего мужа, — она все еще усмехалась, продолжая розыгрыш.
— Вы были замужем? — на мгновение опешил я. С виду ей нельзя было дать больше девятнадцати-двадцати.
— За Фернандо фон Ашем. Баварец, бывший офицер кавалерии. Вышло, что после развода он женился на моей сестренке. Я не стала менять фамилию. Доктор Рэтклиф, меня предупредили, что у вас множество вопросов. Сейчас нет времени, мне приходится заниматься маневрами. Спрошу только одно: с какой стати вы вообще полагаете себя вправе задавать мне вопросы?
Она следила за мной. Возникшая пауза ее не смутила.
— Бургундия, — наконец ответил я. — Бургундия уже вошла в видовое подсознание человечества. Вросла в него так прочно, что «призрачное прошлое», возникшее при расколе, может кануть в небытие. Возвращается первая история. Ваша.
Майор Аш взяла у меня стальной термос и отхлебнула из горлышка. Вытерла губы, не сводя с меня взгляда. Ветер сдувал короткие волосы на ее изрезанные шрамами щеки.
— Я не история, — спокойно возразила она. — Я — здесь.
— Теперь здесь.
Она все смотрела на меня. Где-то в лесу щелкнули выстрелы. Она оглянулась на сержанта Ансельма, который успокоил ее взмахом руки, кивнула ему. Вдалеке на грязно-бурой равнине показался нос летающего танка. Я спросил:
— Давно вы здесь?
Поднятые брови, лукавый взгляд искоса.
— Пару дней. На время учений я устроила штабную палатку вон в той стороне.
— Я не о том. А может, и о том. — Я полистал электронную записную книжку. Сведений было небогато. — Не сомневаюсь, что вы обеспечены «призрачной историей», будем называть это так. Вы слишком молоды для чина майора, но на войне продвижение по службе происходит быстрее. Вы выросли в Афганистане, под властью талибов. Их отношение к женщине — пережиток Средневековья. Вы вступили в армию Сопротивления, научились воевать, а после поражения вели партизанскую войну на границе. Там, чтобы стать командиром, не требовалось диплома — лишь бы за вами шли люди. К шестнадцати годам вы стали капитаном. Когда армия Восточной Европы объединилась с СБР, вы перешли в Отряд.
Сайт Интернета о действиях отряда на русско-китайской границе мне не приходилось освежать в памяти.
— К концу русско-китайской войны, два года назад, вы получили майора, — я еще раз прокрутил строчки на экранчике. — Однако я вполне готов поверить, что вы здесь всего пару дней.
Майор Аш прищурясь, смотрела на меня.
— Пройдемся, — тоном приказа предложила она. — Роберто! Где эти долбанные вертолеты? Нам что, весь день ждать? Через час чтоб все было готово!
Мы проходили мимо него, и Ансельм пробормотал, усмехнувшись:
— Не суетись, босс.
Молодая травка оказалась скользкой. Я не догадался надеть сапоги, ноги промокли и мерзли, чтобы не отстать от нее, пришлось поторопиться. Мы обошли грузовик. Из кузова выпрыгивали солдаты с оружием. Аш задержалась перекинуться парой слов со старшиной, и дальше мы пошли по грязной колее.
— В отряде народ разношерстный, — заметила она мельком. — Эти вот по большей части уэльсцы и англичане. У меня целый взвод из Брюсселя, полно немцев, и восточных, и западных. И множество итальянцев.
Она следила за мной уголком глаза. На лице все то же выражение подспудного веселья. Я оглянулся на солдат, но обнаружил, что они — одетые в камуфляж, проворные — уже исчезают в лесу.
— Как зовут старшину, с которой вы говорили?
— Ростовная.
— Так здесь весь отряд? — вырвалось у меня. Она покачала головой, глаза блестели.
— Все, кто выжил, — сказала она. — Все, кто выжил. Жизнь и смерть — это реальность, профессор Рэтклиф. Некоторых лиц мне недостает.
Я различил впереди на поляне зеленые крыши военных палаток. Между ними перебегали люди: одни в военной форме, другие в белых комбинезонах.
— Анжелотти, Рикард, Эвен Хью… — она снова покачала головой. — Но мы были чертовски недалеки от того, чтобы потерять всех.
— Думаю, я понимаю, что произошло, — сказал я. — Почему вы вернулись? Бургундия… потеряла силу, так?
Она остановилась; одна нога в грязной луже, грязь медленно ползла вверх по сапогу. Смотрела она вперед, туда, где стояли палатки.
Я продолжал:
— Вплотную к волне вероятного время течет иначе… Мгновенье, в которое вы и Дикие Машины рассчитали изменения в человеческой истории, дали ему силу и волю — окончилось. Вам удалось отразить непосредственную угрозу. Но процесс, обеспечивший это изменение, иссякает. В настоящее просачивается все больше деталей истинного прошлого — и можно предвидеть время, когда все, что нам известно о Бургундии, станет историей «Бургундии Аш».
Она улыбнулась.
Я говорил дальше:
— Но эта история окончена, да? Наверно, то, чему мы были свидетелями в последние семь или восемь лет, было процессом воссоединения с Пропавшей Бургундией.
— Бургундии больше нет, верно? — спросил я. — Мы беззащитны?
— О нет.
Она ухмыльнулась, блеснув глазами, склонив голову набок, и на мгновенье я увидел перед собой Аш из манускриптов: женщину в грязной броне, деловито отказывающуюся признать себя побежденной.
— Не понимаю.
Светловолосая женщина в белом комбинезоне шла к нам по грязной колее. Она щурилась от ветра, но мне показалось, что глаза у нее ярко-зеленые. На недавно обритой голове под не успевшими отрасти волосами виднелись швы.
— Амирские медики были лучше наших, — ответила Аш на мой вопросительный взгляд. — Почему бы кому-то еще не оказаться лучше тех?
Граница между жизнью и смертью тоже расплывчата, неопределенна.
Подойдя, женщина уделила мне короткий взгляд и обратилась к Аш:
— Тот очкарик?
— Вот-вот.
Нашивка на кармашке гласила: ДЕЛЬ ГИЗ.
— Уже сказала ему о сестре?
— Конечно.
Тощее пугало, а не женщина. Она повернулась ко мне.
— Эта вот летала вчера в Дюссельдорф. Военным рейсом. Не могла дождаться их повидать.
— У моей сестры две дочки, — коварно усмехнулась Аш. — Виоланта и Аделиза. — Она добавила очень серьезно: — У Виоланты живут крысы. Я скоро снова к ним загляну. Нам есть о чем поговорить.
Женщина, в которой я узнал Флору дель Гиз, проговорила, словно не замечая меня:
— Рэтклиф захочет опросить каждого. Клерки все одинаковы. Я буду в госпитальной палатке. Еще один болван вздумал спрыгнуть с танка на антиграве до приземления. Это уже четвертый. Господи! Кто это выдумал насчет солдатской смекалки?
Майор Аш поспешно уверила:
— Это не я! Мне бы в голову не пришло!
Флора дель Гиз затопала обратно, попрощавшись с нами взмахом руки, который мог — для доверчивого начальника — сойти за салют.
— Чего бы не отдала, — проговорила Аш, и я почувствовал, что ее опущенные руки сжались в кулаки, — чтобы все наши были здесь. И Годфри… И Годфри. Но смерть — настоящая. Все это — настоящее.
— Надолго ли?
— Вы так и не поняли? — Аш взглянула насмешливо.
— Чего не понял?
— Мы вернулись, — сказала Аш. — я так и думала, что мы вернемся. Но они — остались.
— Они?
— Дикие Машины, — как непонятливому ребенку объяснила мне Аш.
И тогда я понял.
— Дикие Машины!
— Да.
Прошелестел ветер, брызнул мне в лицо задержавшимися на ветках сосны каплями. Я смотрел на усталое улыбающееся лицо.
— Наверно, я думал… сам не знаю, с чего я взял! Я почему-то решил, что силиконовый интеллект Диких Машин был уничтожен, когда вы… сделали то, что сделали.
Но не естественнее ли было предположить, что Пропавшая Бургундия сохранила их, вместе с самой природой Бургундии? Сохранила присутствие огромной мыслящей, расчетливой мощи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111
Никаких чудес.
Я искал ее почти семь лет.
Впервые меня осенило в 2002-м. Длящееся мгновение — пятисотлетняя вечность, превратившая Бургундию в миф, более реальный, чем сама реальность, — закончилось. Мы должны бы остаться беззащитными, открытыми для хаоса чудес. И все же можно видеть, что целостность вселенной не деградировала за 2001—2002 годы.
Пропавшая Бургундия должна была потерять силу или, по крайней мере, ослабеть — иначе как объяснить возвращение ее в историю? Автономный рефлекс видового сознания, выбирающий из волны вероятности цельную реальность? Конечно, и это тоже, но этого объяснения не достаточно. Физики-теоретики в то время жили в ежеминутном ужасе, наблюдая потенциальную неустойчивость элементарных частиц. Они вели непрерывные наблюдения — и засвидетельствовали ее возвращение к обычному уровню.
Меня буквально осенило. Озарение снизошло на меня вскоре после похорон профессора Вогана Дэвиса — который дожил до времени, когда его странное существование в течение большей части его жизни было изучено и подтверждено экспериментами, однако до конца жизни не мог удержаться от ядовитых замечаний. (Он сказал мне перед смертью, ненадолго придя в себя: «Это гораздо интереснее, чем я предполагал, однако сомневаюсь, чтоб вы это понимали».)
В самолете, возвращаясь с Изобель Напиер-Грант домой после похорон, я вдруг сказал: «Люди возвращаются».
— Воган «вернулся», — ответила она, — в этом смысле. Полностью обеспеченный призрачной историей вероятного . существования в пропавшие для него годы. Ты думаешь, это могло случиться и с другими?
— Случилось — или случится, — ответил я и погрузился в работу на последующие семь лет. К тому времени, как Изобель отошла достать клетки с «чудными крысами» из багажного отделения самолета, у меня был готова программа исследований.
В мае этого года я вылетел в Брюссель, в штаб «отряда сил быстрого реагирования». Сами войска расположены за городом, в равнинной сельской местности: меня довез туда военный шофер. С нами был и переводчик: в армии, которую набирают по всей Европе, это насущная необходимость.
Пока летели, я представлял себе, как это будет. Она будет ждать в штабе: модерновом здании, освещенным ярким весенним солнцем; на стенах карты. Она будет в форме офицера «сил реагирования». Почему-то, даже имея перед глазами ее досье, я представлял ее старше: около тридцати.
Меня привезли на опушку соснового бора и пешком проводили по грязному проселку. Висела серая морось, но дождь перестал после первой мили, успев промочить нас насквозь.
Я нашел ее по щиколотку в грязи, в гетрах и солдатских башмаках, одетую в коричневатый комбинезон. Она оглянулась на нас, оторвавшись от расстеленной на капоте джипа карты, над которой склонялась вместе с кучкой офицеров, и ухмыльнулась. Должно быть, я выглядел мокрой курицей. Небо над головой расчистилось, показав клочок, синий, как утиное яйцо, и ветер сбросил ей на глаза длинную челку.
У нее были черные волосы, а глаза карие, и кожа смуглая.
В штабе отряда СБР мне дали разрешения на съемки и запись: я делал все это в прошлые разы, которые оказывались ошибками — не та. На этот раз я закинул видеокамеру за плечо и решил провести интервью на месте.
— Извиняюсь за неудобства, — весело сказала она, подходя. — Чертовы учения. Считается, что полезно срывать на них без предупреждения. Быстрое реагирование! Вы ведь профессор Рэтклиф?
В ее речи сквозил легкий акцент. Высокая женщина с майорскими погонами на прямых плечах. Проглянувшее солнце высветило на скулах тонкие серебристые полоски.
— Рэтклиф, — признал я, глядя на женщину, ничуть не напоминавшую описания рукописей, и, повинуясь внезапному импульсу, спросил: — Где ваш двойник, майор?
С виду — восточной расы, в форме майора СБР, с уверенной повадкой опытного офицера. Она уперла в бока грязные кулаки, ухмыльнулась. На поясе висела кобура пистолета. Ее лицо просветлело. Я уже не сомневался.
— В Дюссельдорфе. Замужем за бизнесменом из Баварии. Я их навещаю, когда в отпуске. Детишки меня обожают.
От джипа ее окликнули:
— Майор!
Человек держал в руках «воки-токи». Мужчина с сержантскими нашивками, лет тридцати восьми-сорока, с прикрытой беретом лысиной: его форма явно видала лучшие времена. У него был вид типичного сержанта — «нет ничего невозможного, только прикажите!»
— Вас командир бригады, босс! — отрывисто доложил он.
— Скажите бригадиру Оксфорду, что я уже выехала к нему. Скажите, что я сижу на дереве, придумайте что-нибудь! Скажите, ему придется подождать!
— Он будет в восторге, босс.
— В каждой жизни, — объявила она с веселым злорадством, — бывают дождливые дни, и немало. Эти учения его собственная выдумка. Профессор, у меня найдется термос с горячим кофе, похоже, вам он будет на пользу.
Я вслед за ней пошел к джипу, тупо соображая на ходу:
«Она, конечно, она. Как же так?» И еще: «Ну да, визиготы ведь после поражения Карфагена смешались с арабами. А в Аш и не было европейской крови».
— Как зовут вашего сержанта? — поинтересовался я, потягивая крепкий густой напиток.
— Сержант Ансельм, — она подмигнула, словно отпустила понятную только нам двоим шуточку. — И бригадир у меня англичанин, Джон Оксфорд. Известен среди солдат как Сумасшедший Джек Оксфорд. А меня, — она ткнула пальцем в нашивку с именем на нагрудном кармане, — зовут Аш.
— Вы не похожи на немку.
— Имя осталось, как видно, от бывшего мужа, — она все еще усмехалась, продолжая розыгрыш.
— Вы были замужем? — на мгновение опешил я. С виду ей нельзя было дать больше девятнадцати-двадцати.
— За Фернандо фон Ашем. Баварец, бывший офицер кавалерии. Вышло, что после развода он женился на моей сестренке. Я не стала менять фамилию. Доктор Рэтклиф, меня предупредили, что у вас множество вопросов. Сейчас нет времени, мне приходится заниматься маневрами. Спрошу только одно: с какой стати вы вообще полагаете себя вправе задавать мне вопросы?
Она следила за мной. Возникшая пауза ее не смутила.
— Бургундия, — наконец ответил я. — Бургундия уже вошла в видовое подсознание человечества. Вросла в него так прочно, что «призрачное прошлое», возникшее при расколе, может кануть в небытие. Возвращается первая история. Ваша.
Майор Аш взяла у меня стальной термос и отхлебнула из горлышка. Вытерла губы, не сводя с меня взгляда. Ветер сдувал короткие волосы на ее изрезанные шрамами щеки.
— Я не история, — спокойно возразила она. — Я — здесь.
— Теперь здесь.
Она все смотрела на меня. Где-то в лесу щелкнули выстрелы. Она оглянулась на сержанта Ансельма, который успокоил ее взмахом руки, кивнула ему. Вдалеке на грязно-бурой равнине показался нос летающего танка. Я спросил:
— Давно вы здесь?
Поднятые брови, лукавый взгляд искоса.
— Пару дней. На время учений я устроила штабную палатку вон в той стороне.
— Я не о том. А может, и о том. — Я полистал электронную записную книжку. Сведений было небогато. — Не сомневаюсь, что вы обеспечены «призрачной историей», будем называть это так. Вы слишком молоды для чина майора, но на войне продвижение по службе происходит быстрее. Вы выросли в Афганистане, под властью талибов. Их отношение к женщине — пережиток Средневековья. Вы вступили в армию Сопротивления, научились воевать, а после поражения вели партизанскую войну на границе. Там, чтобы стать командиром, не требовалось диплома — лишь бы за вами шли люди. К шестнадцати годам вы стали капитаном. Когда армия Восточной Европы объединилась с СБР, вы перешли в Отряд.
Сайт Интернета о действиях отряда на русско-китайской границе мне не приходилось освежать в памяти.
— К концу русско-китайской войны, два года назад, вы получили майора, — я еще раз прокрутил строчки на экранчике. — Однако я вполне готов поверить, что вы здесь всего пару дней.
Майор Аш прищурясь, смотрела на меня.
— Пройдемся, — тоном приказа предложила она. — Роберто! Где эти долбанные вертолеты? Нам что, весь день ждать? Через час чтоб все было готово!
Мы проходили мимо него, и Ансельм пробормотал, усмехнувшись:
— Не суетись, босс.
Молодая травка оказалась скользкой. Я не догадался надеть сапоги, ноги промокли и мерзли, чтобы не отстать от нее, пришлось поторопиться. Мы обошли грузовик. Из кузова выпрыгивали солдаты с оружием. Аш задержалась перекинуться парой слов со старшиной, и дальше мы пошли по грязной колее.
— В отряде народ разношерстный, — заметила она мельком. — Эти вот по большей части уэльсцы и англичане. У меня целый взвод из Брюсселя, полно немцев, и восточных, и западных. И множество итальянцев.
Она следила за мной уголком глаза. На лице все то же выражение подспудного веселья. Я оглянулся на солдат, но обнаружил, что они — одетые в камуфляж, проворные — уже исчезают в лесу.
— Как зовут старшину, с которой вы говорили?
— Ростовная.
— Так здесь весь отряд? — вырвалось у меня. Она покачала головой, глаза блестели.
— Все, кто выжил, — сказала она. — Все, кто выжил. Жизнь и смерть — это реальность, профессор Рэтклиф. Некоторых лиц мне недостает.
Я различил впереди на поляне зеленые крыши военных палаток. Между ними перебегали люди: одни в военной форме, другие в белых комбинезонах.
— Анжелотти, Рикард, Эвен Хью… — она снова покачала головой. — Но мы были чертовски недалеки от того, чтобы потерять всех.
— Думаю, я понимаю, что произошло, — сказал я. — Почему вы вернулись? Бургундия… потеряла силу, так?
Она остановилась; одна нога в грязной луже, грязь медленно ползла вверх по сапогу. Смотрела она вперед, туда, где стояли палатки.
Я продолжал:
— Вплотную к волне вероятного время течет иначе… Мгновенье, в которое вы и Дикие Машины рассчитали изменения в человеческой истории, дали ему силу и волю — окончилось. Вам удалось отразить непосредственную угрозу. Но процесс, обеспечивший это изменение, иссякает. В настоящее просачивается все больше деталей истинного прошлого — и можно предвидеть время, когда все, что нам известно о Бургундии, станет историей «Бургундии Аш».
Она улыбнулась.
Я говорил дальше:
— Но эта история окончена, да? Наверно, то, чему мы были свидетелями в последние семь или восемь лет, было процессом воссоединения с Пропавшей Бургундией.
— Бургундии больше нет, верно? — спросил я. — Мы беззащитны?
— О нет.
Она ухмыльнулась, блеснув глазами, склонив голову набок, и на мгновенье я увидел перед собой Аш из манускриптов: женщину в грязной броне, деловито отказывающуюся признать себя побежденной.
— Не понимаю.
Светловолосая женщина в белом комбинезоне шла к нам по грязной колее. Она щурилась от ветра, но мне показалось, что глаза у нее ярко-зеленые. На недавно обритой голове под не успевшими отрасти волосами виднелись швы.
— Амирские медики были лучше наших, — ответила Аш на мой вопросительный взгляд. — Почему бы кому-то еще не оказаться лучше тех?
Граница между жизнью и смертью тоже расплывчата, неопределенна.
Подойдя, женщина уделила мне короткий взгляд и обратилась к Аш:
— Тот очкарик?
— Вот-вот.
Нашивка на кармашке гласила: ДЕЛЬ ГИЗ.
— Уже сказала ему о сестре?
— Конечно.
Тощее пугало, а не женщина. Она повернулась ко мне.
— Эта вот летала вчера в Дюссельдорф. Военным рейсом. Не могла дождаться их повидать.
— У моей сестры две дочки, — коварно усмехнулась Аш. — Виоланта и Аделиза. — Она добавила очень серьезно: — У Виоланты живут крысы. Я скоро снова к ним загляну. Нам есть о чем поговорить.
Женщина, в которой я узнал Флору дель Гиз, проговорила, словно не замечая меня:
— Рэтклиф захочет опросить каждого. Клерки все одинаковы. Я буду в госпитальной палатке. Еще один болван вздумал спрыгнуть с танка на антиграве до приземления. Это уже четвертый. Господи! Кто это выдумал насчет солдатской смекалки?
Майор Аш поспешно уверила:
— Это не я! Мне бы в голову не пришло!
Флора дель Гиз затопала обратно, попрощавшись с нами взмахом руки, который мог — для доверчивого начальника — сойти за салют.
— Чего бы не отдала, — проговорила Аш, и я почувствовал, что ее опущенные руки сжались в кулаки, — чтобы все наши были здесь. И Годфри… И Годфри. Но смерть — настоящая. Все это — настоящее.
— Надолго ли?
— Вы так и не поняли? — Аш взглянула насмешливо.
— Чего не понял?
— Мы вернулись, — сказала Аш. — я так и думала, что мы вернемся. Но они — остались.
— Они?
— Дикие Машины, — как непонятливому ребенку объяснила мне Аш.
И тогда я понял.
— Дикие Машины!
— Да.
Прошелестел ветер, брызнул мне в лицо задержавшимися на ветках сосны каплями. Я смотрел на усталое улыбающееся лицо.
— Наверно, я думал… сам не знаю, с чего я взял! Я почему-то решил, что силиконовый интеллект Диких Машин был уничтожен, когда вы… сделали то, что сделали.
Но не естественнее ли было предположить, что Пропавшая Бургундия сохранила их, вместе с самой природой Бургундии? Сохранила присутствие огромной мыслящей, расчетливой мощи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111