Стрелки. «Дерьмо».
— Вперед! — поднятой рукой она указала направление. Гнедой описал круг, и она подняла его на дыбы, а за ней скакали верхом вооруженные всадники и стрелки отряда Льва, за ее знаменем и Эвеном Хью.
— Куда теперь, командир? — поинтересовался Томас Рочестер .
— На север, — решительно сказала Аш. — Скачем под прикрытие леса. А уж там отрываемся и встречаемся у брода на западной реке.
Вперед ускакали фламандцы Верхекта, и Аш оказалась в окружении знакомых лиц, в арьергарде отряда. Тоненький юноша старательно отворачивал голову, но она узнала Рикарда; она ему запретила ехать с ними, но поздно уже что-то говорить.
— Глупость какая! — пыхтел Рочестер возле нее. — Как можно отправлять собак, когда не знаешь, в какую сторону может побежать дичь? Причем дичи нет! Ну скажи, командир, как они будут охотиться, без дичи?
— Вот теперь видишь, каковы эти бургундцы, — машинально усмехнулась Аш.
Среди всадников раздался тихий смех. Поняли, почувствовала она, и уже прошел первый смелый порыв. Она подняла глаза на свое знамя. «Вполне возможно, что на это дело за мной не пойдут. Это — убийство. А если одной добраться до Фарис? Уехать назад, сдаться, протащить с собой кинжал… нет. Нет. Та ведь знает, что станет целью нападения».
Подтолкнув мерина, она отъехала к концу отряда, где, сидя по-дамски на недокормленных дамских лошадях, скакали дамы в головных уборах на подкладке, в вуалях. Крупный тощий серый конь Флоры выделялся среди них, как священник среди паствы в соборе. Хирург, ехавшая рядом с Джин Шалон, пришпорила своего коня и подскакала к Аш.
— Мы что теперь будем делать? — окликнула ее Аш.
— Хрен его знает! — подъехав ближе, игнорируя изумленные взгляды пешеходов, Флора заговорила тише: — Не спрашивай меня, спроси де Ла Марша, в этой Охоте он Капитан! Девочка, сейчас ноябрь. Мы тут если и найдем чего, так только птицу-крапивника. Полное безумие!
— Куда он нас тащит?
— Вверх по реке, на северо-восток. В чащу, — Флора привстала в седле и указала: — Вон туда.
Аш увидела голову колонны, уже вступавшую на опушку леса. Всадники углубились между безлиственных деревьев, на фоне светлого неба отчетливо выделялись коричневые ветви. Приближаясь к высоким пням, Аш замедлила ход мерина. Лишенная коры светлая древесина истекала древесным соком. От костров пахло древесным дымом; в одном пне еще торчал оставленный и уже заржавевший топор. В мирное время дровосеки и углежоги и свинопасы не оставляли следов своего пребывания, насколько она помнила. Значит, стали беженцами, ушли, причем не одну неделю назад.
Флора, как будто поняв, чего высматривает Аш, указала ей на мужчин в черных чепцах и промокших шерстяных туниках с босыми ногами. Они, оживленно разговаривая, шли рядом с охотниками, ведущими связки собак на поводке. Один пожилой тучный человек нес факел, пламя которого было почти незаметно при солнечном свете.
На этой культивированной опушке леса росли исключительно грабы, сейчас тут остались тонкие стволики толщиной в палец; и ясени, годные для изготовления бочек, и лещина — для получения орехов в сезон. Все ветви, покрытые зимней корой, были по-зимнему голыми. На самых больших деревьях еще висели последние каштаны и орехи. Аш посмотрела вниз и обвела мерина вокруг пня, а когда подняла глаза, то оказалось, что фланги толпы — пешеходы и всадники скрылись в густых зарослях тонких кустарников. Конские копыта звучали мягче по подстилке из листьев и по илистому мху.
Впереди, возле знамени де Ла Марша, бородатый охотник поднял к губам рог. Звонкий звук горна разорвал тишину заполненного людьми леса. Ведшие на поводках собак отстегнули поводки, расцепили собак, и поднялся крик:
— Ату его! Ату его!
Один охотник звал своих собак по именам:
— Марто! Клере! Рибани! Бодерон!
Сестра-настоятельница монастыря Дочерей Покаяния вонзила пятки в бока своей дамской кобылы и промчалась мимо Аш: Вперед! Вперед!
— Ату! — завизжала Джин Шалон. Ее маленькая кобылка цвета соломы вонзала копыта в слой сучков, устилавших землю под каштанами и дубами. Она энергично махнула Флоре:
— Поскачи за нас! Будь моей представительницей!
— Конечно, тетя!
Большая бегущая толпа оттеснила их от женщин на конях, поджарый конь Флоры подобрался ближе к кострецу мерина Аш. С бьющимся сердцем Аш чуть не поддалась и не пришпорила коня, чтобы скакать среди срубленных деревьев и пересеченной местности за бургундцами, участвовать во всеобщей скачке. Она всем телом наклонилась вперед, обернулась к Томасу Рочестеру, Виллему Верхекту и остальным.
— Въезжайте туда, под деревья! — крикнула она им. Взглянув назад, убедилась, что еще больше визиготов — всадников и пеших и их знамя только что появилось на опушке.
— Ату! — крикнула Флора собакам, сорвавшимся с поводка, и неохотно с раскрасневшимися щеками вернулась к Аш. Голые ветки цеплялись за их головы, их скрип под ветром был слышен из-за звуков быстрых шагов и цоканья подбитых гвоздями сапог. Впереди собаки заливались лаем. Бегущая сзади толпа вынудила Аш пойти шагом, ныряя под низко нависающие ветки, осторожно двигаться по неровной земле.
— Кого они рассчитывают загнать? — донесся сзади голос Флоры.
— В такое время дня? — Аш подставила большой палец ветру, солнце было еще низко над горизонтом, светило сквозь деревья, была середина утра. — Да ничего! Отсюда до Брюгге не осталось даже кролика. Скачи вперед, к тетке.
— Нет, я с тобой — потом вперед…
— Томас! — просигналила Аш. — Давай отсылай их. По одному. Сначала на север, потом через лес свернуть на запад.
Солдаты согласно кивнули, неуклюже развернули коней на склонах, поросших увядшим вереском и высохшим золотарником; и, пришпорив их, вернулись в кавалерию отряда. Она выждала несколько секунд, пока они заговорили с командирами копьеносцев.
— Флориан, — она проверила, где ее знамя, увидела, что хвост бегущей толпы исчезает в лесу, заросшем остролистом, грабами и дубами; а штандарт визиготов не виден, остался где-то сзади, на опушке. — Давай, двигай свою жопу поближе к охотникам. Когда вернешься в город, все подготовь для раненых.
Хирург ее не слушала:
— Они возвращаются!
Толпа пеших и конных возвращалась. Пара гончих рвалась в сторону с поводков, их собачники бежали слишком быстро по очень неровной лесной земле.
Аш снесли в сторону, в заросли остролиста, и она переместила тяжесть тела вперед и тронула поводья.
Светлый гнедой повернул. Аш снова откинулась на спинку седла, детали набедренников лат скрипнули друг о друга, и она развернула лошадь. Теперь рядом с ней из знакомых был только сержант Рочестера и знамя, находившийся в одном-двух ярдах сбоку, а все всадники и пешие вокруг нее — чужие. Она рискнула взглянуть направо — и увидела вдалеке спины в форме Льва, въезжающие в густые заросли, — и бросила еще один взгляд назад.
Прямо позади нее оказались два всадника в тяжелых кольчугах из панцирных пластинок, отсвечивающих в лучах солнца, косо падающих между деревьями; где-то позади них в ветвях запутался визиготский штандарт, и там же бежало около полусотни пеших рабов с копьями.
— Им не положено быть здесь! — проговорил кто-то сквозь зубы справа от Аш. Развернувшись в седле, Аш увидела совсем рядом дамскую лошадь Джин Шалон.
— Да и вам тут нечего делать! — добавила дама, правда, не враждебно, но неодобрительно.
Теперь в толпе не было видно ни сестры-настоятельницы, ни Флоры. Аш крепко натянула поводья, а мерин вытаращил глаза и стучал копытами по склону, опускающемуся впереди него.
— Будем надеяться, что охота не будет возвращаться по этой дороге! — Аш улыбнулась миссис Шалон и большим пальцем указала ей на рабов, мчащихся мимо них через вереск и пни деревьев. — Что будет с Бургундией, если оленя убьет визигот?
— Они права не имеют, — Джин Шалон еще больше поджала губы. — Впрочем, как и вы, в ваших жилах нет ни капли бургундской крови! Это вам ничего не даст — никакого титула герцога!
Аш сдержала гнедого. По безлистным деревьям бежали струйки черной воды. Бледное солнце с неба бросало бледный свет на верхние ветви. Впереди мужчины в рейтузах, грязных по бедра, и женщины, подоткнувшие назад юбки с почерневшими от грязи подолами, терпеливо ждали своей очереди, чтобы перебраться через ручеек. Аш еще выше задрала забрало шлема.
Ей прямо в нос ударил сильный запах конского пота — мерин вспотел, беспокойно передвигаясь в толпе людей, — и запах древесного дыма, от дальних костров, и зловоние, исходящее от людей, не часто моющихся и работающих на открытом воздухе: бесспорный запах застарелого пота. На глазах у нее выступили слезы, она встряхнула головой, в глазах у нее помутилось, и она подумала: «Почему? Что со мной?..»
О чем это мне напомнило?
В памяти всплыла картина: старый лес, который лето за летом становился серебряным и высыхал. А через шаг от него — деревянная ограда. Один из больших фургонов с крышей, ступеньки опущены в траву: земля перед ним истоптана до твердости, трава пробивается сквозь спицы колес.
Это какой-то лагерь. Во рту Аш ощутила на миг вдруг знакомый вкус: максимально разбавленный напиток из сброженного одуванчика и цветков бузины, до такой степени разбавлен, чтобы ребенку было не опасно пить. Она вспомнила, как сидела на ступеньках фургона. Большая Изобель — сама еще ребенок тогда, но постарше, — держит ее на колене; а дитя Аш выворачивается, чтобы слезть, убежать за ветром, колышащим траву между рядами палаток.
Запах готовящейся на кострах еды; запах пота от вернувшихся с тренировки мужчин; запах шерсти и льна после того, как их выбили валками на речном берегу и повесили на просушку на открытом воздухе.
«Назад хочу, — подумала она. Не хочу я отвечать за все это; просто хочу жить, как жила раньше. В ожидании дня, когда вместо тренировок начнется настоящая война и пройдет всякий страх».
— Вперед!
Где-то впереди послышался лай собак. Толпа кинулась вперед, через ручей, разбрызгивая воду. Исчезли ее сержант и знамя. Выругавшись, Аш отстегнула под подбородком пряжку и закинула шлем за спину. Сдвинула остриженные волосы с уха назад и, наклонив голову, прислушалась.
Между деревьями раздавалось отраженное от деревьев эхо лая собак.
Это не за запахом — или они его снова потеряли, — но оказалось, что она говорит в пустоту: мадам Шалон тоже исчезла в толпе.
По обе стороны от нее бежали рабы визиготов: практически на каждом был один шлем и темная льняная туника, они неслись босиком по лесной земле, ноги уже были сбиты в кровь. У нее мурашки пробежали по спине. Она не осмеливалась взяться за эфес меча. Сидела с обнаженной головой, ожидая, насторожив уши, когда холодный ветер донесет звук тетивы…
— Христос Зеленый! — сказал голос у ее стремени.
Аш посмотрела вниз. Рядом с ней остановился визигот в круглом стальном шлеме с стержнем вдоль носа, в грязной руке небрежно держит аркебузу; он смотрел на нее, подняв голову. Судя по сапогам и кольчужной рубахе — свободнорожденный; по худому, обветренному лицу видно, что среднего возраста.
— Аш, — сказал он, — девочка, Бог мой, они же говорили о тебе.
В бегущей толпе оба они не бросались в глаза: мерин Аш попятился в укрытие под березу, на которой несколько последних бурых листьев еще скорчились как коконы на сучках; верховой визигот-офицер был слишком занят — пытался построить своих людей в каком-нибудь порядке и заставить их освободить путь собакам.
Аш, насторожившись, сознавая, что доспех ее защищает, запихнула шлем подмышку и смотрела сверху вниз с высокого седла:
— Ты из рабов Леофрика? Я встречалась с тобой в Карфагене? Ты друг Леовигилда или Виоланты?
— А что, я похож на чертова визигота? — в грубом голосе прозвучала обида и насмешка. Он заткнул аркебузу под мышку и поднял руки, снял шлем. Длинные локоны белых волос висели вдоль лица, бахромой обрамляли лысину, занимавшую почти всю макушку, и он рукой со вздувшимися венами отбросил назад свои желто-белые волосы. — Христос Зеленый! Девочка! Ты меня не помнишь.
Лай собак удалился. Сотен людей рядом так же могло не существовать. Аш смотрела в черные глаза под грязно-желтыми бровями. И молчала: человек был вполне узнаваем, но в то же время она совершенно не могла установить, откуда. «Да, я тебя знаю, но откуда я могу знать кого-то из Карфагена?»
— Девочка, ведь готы тоже нанимают наемников; пусть ливрея тебя не одурачивает.
Глубокие морщины прорезали его лоб, спускались вниз от краешков рта; ему от пятидесяти до шестидесяти, видно брюшко, несмотря на кольчугу; зубы плохие, на щеках белая щетина.
Она почувствовала вокруг себя пропасть, глубокую, уходящую в самое детство; долгое падение в свои ранние годы, когда все было другим, и все было в первый раз.
— Гийом, — сказала она. — Гийом Арнизо.
Он стал меньше, не потому, что она сидела на коне высоко над ним. У него, конечно, появились неизвестные ей шрамы и раны, но он в сущности остался тем же — хоть и стал седым и старым, но он был до такой степени тем же пушкарем, которого она знала по отряду Гриф-на-золотом-фоне, что она задохнулась;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111