«Я им покажу! Они меня еще узнают!»
Колесница выехала на огромную площадь Кмираля, и рев толпы достиг апогея. У Ксерия перехватило дыхание, он оцепенел. Ехавшие впереди кидрухили остановились, колонна смешалась. Ксерий увидел, как лошадь одного из кавалеристов поднялась на дыбы. Кидрухили, ехавшие сзади, послали коней в галоп, чтобы обеспечить безопасность с флангов. Все они выхватили дубинки и размахивали ими в качестве предупреждения, лупя всякого, кто подходил слишком близко. За пределами круга их сверкающих доспехов бушевало людское море. Сплошная толпа нищих, затопившая площадь от храмов до базальтовых колонн Ксотеи.
Ксерий вцепился в бортик колесницы с такой силой, что побелели костяшки пальцев. Все они… Снова и снова выкрикивали это имя…
Страх, головокружение, и такое чувство внутри, будто падаешь куда-то.
«Это он настроил их против меня? Это покушение?»
Император увидел, как кидрухили, работая дубинками, клином врезались в толпу. И внезапно усмехнулся, оскалился от свирепого наслаждения. Именно так боги утверждают себя – кровью смертных! Горожане шарахнулись в разные стороны, и шум возрос вдвое. Несколько сияющих всадников споткнулись и исчезли в толпе, но их место заняли другие. Дубинки вздымались и опускались. Засверкали мечи.
Колесничий, сдерживая лошадей, обеспокоенно взглянул на Ксерия.
«Ты смотришь императору в глаза?»
– Вперед! – взревел Ксерий. – На них! Пшел! Расхохотавшись, он перегнулся через бортик и плюнул на свой народ, на тех, кто смел выкрикивать другое имя, когда перед ними стоял богоподобный Икурей Ксерий III. Какая жалость, что он не умеет плеваться расплавленным золотом!
Колесница медленно покатилась вперед, кренясь и подбрасывая Ксерия всякий раз, когда под колесами оказывался кто-нибудь из упавших. Императора мутило, сердце от страха жгло как огнем, но им овладело неистовство, исступление, ликование от близости смерти. Факелоносцев одного за другим втягивали в толпу, но кидрухили держались стойко и с боем прокладывали дорогу императору. Их мечи поднимались и опускались, поднимались и опускались, и Ксерию казалось, что он карает чернь собственными руками.
Так, хохоча, словно безумец, император Нансурии проехал между рядами подданных к растущей громаде храма Ксотеи.
В конце концов поредевшая процессия добралась до эотских гвардейцев, выстроившихся на монументальных ступенях Ксотеи. Оглушенного, оцепеневшего Ксерия свели с колесницы на деревянный помост, ведущий к огромным вратам храма. Император всегда должен возвышаться над обычными людьми… В приступе злобы Ксерий схватил за руку одного из капитанов.
– Послать сообщение в казармы! Проучить их как следует! Я желаю, чтобы моя колесница плыла по крови, когда я буду возвращаться!
Дисциплина. Он их проучит.
Он зашагал к вратам Ксотеи, споткнулся, наступив на собственный подол, и почувствовал, как сердце от ярости пропустило удар, когда к реву толпы примешался хохот. Ксерий обернулся и посмотрел на бушующих от ярости и восторга людей. А затем, подобрав одеяния, бросился бежать по помосту. Массивная каменная кладка храма окружила его со всех сторон. Убежище.
Двери с грохотом захлопнулись за императором.
У Ксерия подкосились ноги. Короткое замешательство. Холодный пол под коленями. Ксерий прижал дрожащую руку ко лбу и с удивлением почувствовал, как из-под пальцев струится пот.
Потрясающая глупость! Что подумает Конфас?
Звон в ушах. Неестественная темнота. И все то же имя, эхом отдающееся от стен.
Майтанет.
Тысячи голосов, подобно молитве, твердили имя, которое Ксерий швырял, как ругательство.
Майтанет.
С трудом переводя дух и нетвердо держась на ногах, Ксерий прошел через притвор и остановился. Из огромных храмовых светильников были зажжены лишь немногие. Тусклые круги света падали на пол и на ряды потускневших молитвенных табличек. Колонны толщиной с нетийские сосны уходили во мрак. В темноте смутно виднелись очертания галерей для певчих. Во время официальных богослужений здесь клубились облака фимиама, придававшие залу призрачный и таинственный вид. Они окружали светильники сияющим ореолом, так что верующим казалось, будто они стоят на границе иного мира. Но сейчас храм был пуст и казался похожим на огромную пещеру. В воздухе отчетливо чувствовался запах подземелья.
Вдалеке Ксерий увидел его, преклонившего колени в центре большого полукруга, образованного статуями богов.
«Вот ты где», – подумал император, ощущая, как к нему постепенно возвращаются силы. Его туфли без задников шлепали при ходьбе. Руки Ксерия машинально пробежались по одежде, расправляя и приглаживая ее. Взгляд императора скользнул по высеченным на колоннах изображениям: короли, императоры и боги, застывшие со сверхъестественным достоинством изваяний. Ксерий остановился перед первым ярусом ступеней. Сейчас над его головой находился центральный, самый высокий из куполов храма.
Несколько мгновений Ксерий смотрел на широкую спину шрайи.
«Повернись к своему императору, ты, фанатичная, неблагодарная тварь!»
– Я рад, что ты пришел, – сказал Майтанет, так и не повернувшись.
Голос шрайи был звучен и словно бы окутывал собеседника. Но почтения в нем не слышалось. Согласно джнану, шрайя и император были равны.
– Зачем это, Майтанет? И зачем именно здесь? Шрайя обернулся. Он был одет в простую белую рясу с рукавами чуть ниже локтя. На миг он остановил на Ксерии оценивающий взгляд, потом вскинул голову, прислушиваясь к глухому гомону толпы так, словно это был шум первого после долгой засухи дождя. Сквозь черную, умащенную маслами бороду проглядывал волевой подбородок. Лицо у него было широким, словно у крестьянина, и на удивление молодым. «Сколько же тебе лет?»
– Слушай! – прошипел шрайя, указывая рукой в сторону площади, откуда доносилось его имя. «Майтанет-Майтанет-Майтанет…»
– Я не гордец, Икурей Ксерий, но их преданность трогает меня до глубины души.
Несмотря на нелепый драматизм сцены, Ксерий поймал себя на том, что присутствие этого человека вызывает в нем благоговейный страх. На миг у императора снова закружилась голова.
– Я недостаточно терпелив для игры в джнан, Майтанет. Шрайя выдержал паузу, затем обаятельно улыбнулся. Он начал спускаться по ступеням.
– Я приехал из-за Священного воинства… Я приехал, чтобы взглянуть тебе в глаза.
Эти слова усилили замешательство, овладевшее императором. Ксерию еще до прихода сюда следовало понять, что встреча со шрайей окажется не простым визитом вежливости.
– Скажи, – произнес Майтанет, – ты действительно заключил пакт с язычниками? Действительно дал слово предать Священное воинство прежде, чем оно достигнет Святой земли?
«Откуда он знает?»
– Что ты, Майтанет… Нет, конечно.
– Нет?
– Я оскорблен твоими подозрениями…
Хохот Майтанета был внезапен, громок и достаточно звучен, чтобы заполнить собой огромный зал Ксотеи.
Ксерий задохнулся от изумления. Предписание Псата-Антью, кодекс, управляющий поведением шрайи, запрещал громкий смех почти так же строго, как потворство плотским влечениям. Он понял, что Майтанет позволил императору на миг заглянуть в его душу. Но зачем? Все это – толпы, требование встретиться здесь, в Ксотеи, даже скандирование его имени – было преднамеренно грубой демонстрацией.
«Я сокрушу тебя, – тем самым говорил Майтанет. – Если Священное воинство падет, ты будешь уничтожен».
– Прими мои извинения, император, – небрежно обронил Майтанет. – Похоже, даже Священная война может быть отравлена лживыми слухами, не так ли?
«Он пытается меня запугать… Он ничего не знает и поэтому пытается меня запугать!»
Ксерий продолжал хранить зловещее молчание. Ему подумалось, что он всегда обладал большим умением ненавидеть, чем Конфас. Его не по летам развитый племянничек бывал свирепым, даже жестоким, но неизменно возвращался к той стеклянной холодности, которая так нервировала его окружение. С точки зрения Ксерия, ненависть должна была отличаться двумя основными качествами: устойчивостью и неукротимостью.
Что за странная привычка – вдруг понял император, – эти краткие экскурсы в характер его племянника. Когда, интересно, Конфас успел стать мерилом для глубин его сердца?
– Пойдем, Икурей Ксерий, – торжественно произнес шрайя Тысячи Храмов.
И Ксерий внезапно понял, какое счастливое свойство характера вознесло этого человека на такую высоту: способность наделять святостью любой момент жизни, внушать благоговение простому люду.
– Пойдем… Послушаешь, что я скажу моему народу.
Но за время их краткого диалога гул тысячи голосов, скандирующих имя Майтанета, стал изменяться – сперва почти нечувствительно, но потом все более и более определенно. Он преобразился.
В крики.
Очевидно, безымянный капитан ревностно исполнил приказ императора. Ксерий победно улыбнулся. Наконец-то он почувствовал себя ровней этому оскорбительно сильному человеку.
– Слышишь, Майтанет? Теперь они выкрикивают мое имя.
– Воистину, – загадочно произнес шрайя. – Воистину.
4111 год Бивня, конец лета, Хиннерет, побережье Гедеи
По мере приближения к побережью Гедеи местность пошла складками, словно бы здешняя природа преисполнилась отвращением к морю. Поскольку все прибрежные равнины, за исключением пойменных полей вокруг Хиннерета, были крайне узкими, то казалось, будто сама земля ведет Священное воинство в древний город. Когда первые отряды спустились с холмов, перед ними раскинулся Хиннерет: тесный лабиринт грязных кирпичных домов, окруженный известняковыми стенами. Заунывное пение рогов пронзило соленый воздух и прокатилось до самого моря, возвестив о судьбе города. С холмов спускались отряд за отрядом: храбрые бойцы Среднего Севера, рыцари Конрии и Верхнего Айнона, нансурские ветераны-пехотинцы. Хиннерет издавна был лакомым кусочком. Подобно всем землям, которым выпало очутиться между двух великих цивилизаций, Гедея была вечным данником, мимолетным эпизодом в хрониках своих завоевателей. Хиннерет, единственный ее город, заслуживающий упоминания, повидал бесчисленное количество чужеземных правителей: шайгекских, киранейских, кенейских, нансурских и – в последнее время – кианских. А вот теперь и Люди Бивня намеревались внести свои имена в этот список.
Священное воинство рассеялось по полям и рощам у стен Хиннерета, встав несколькими отдельными лагерями. Посовещавшись, Великие Имена отправили к городским воротам делегацию танов и баронов с требованием безоговорочной капитуляции. Когда фаним Ансакер аб Саладжка, кианский сапатишах Гедеи, прогнал их стрелами, тысячи людей были посланы на поля жать пшеницу и просо, сохранившееся благодаря передовым отрядам графа Атьеаури, палатина Ингиабана и графа Вериджена Великодушного, добравшимся сюда на неделю раньше. Немалая часть армии отправилась в холмы, рубить деревья для таранов, катапульт и осадных башен.
Осада Хиннерета началась.
После недельной подготовки Люди Бивня предприняли первый штурм. Их встретила туча стрел. На мантелеты полилось кипящее масло. Солдаты, крича, падали с лестниц либо гибли на стенах. Горящая смола превратила осадные башни в огромные погребальные костры. Они истекали кровью или сгорали под стенами Хиннерета, а фаним только насмехались над ними.
После этого бедствия некоторые Великие Имена отправили делегацию к Багряным Шпилям. Чеферамунни уже предупредил Саубона и прочих, что Багряные адепты не намерены помогать Людям Бивня в иных случаях, кроме атаки кишаурим и штурма Шайме, поэтому Великие Имена решили ограничиться скромным пожеланием. Они попросили одну брешь в стене, не более того. Отказ Элеазара был едким и презрительным, равно как и порицания со стороны Пройаса и Готиана, которые заявили, что не станут пользоваться помощью богохульников до тех пор, пока без нее можно будет обойтись.
Последовал еще один этап подготовки. Одни трудились в холмах, рубя лес. Другие горбатились во тьме саперных туннелей, выгребая камни и острый щебень стертыми до волдырей руками. Третьи продолжали разводить погребальные костры и сжигать убитых. По ночам они пили воду, привезенную с холмов, ели хлеб, золотисто-красные гроздья фиг, жареных куропаток и гусей – и проклинали Хиннерет.
Все это время отряды рыцарей айнрити совершали рейды на юг вдоль побережья, вступали в стычки с остатками войска Скаура, грабили рыбацкие деревни и обирали укрепленные города. Граф Атьеаури направился в глубь страны и принялся рыскать по холмам в поисках добычи. Неподалеку от маленькой крепости под названием Дайюрут он захватил врасплох отряд из нескольких тысяч кианцев и обратил их в бегство, хотя у него самого была всего лишь сотня людей. Вернувшись к крепости, он заставил местных жителей построить маленькую катапульту, а потом принялся с ее помощью швырять за стены Дайюрута отрубленные головы кианцев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97