Фасад библиотеки был квадратным, словно у кенейского храма; высокие колонны подпирали осыпающийся портик с фигурами не то людей, не то богов. Два рослых галеота с мечами стояли, прислонившись к колоннам у входа. Они встретили подошедшего Ахкеймиона скучающими взглядами.
– Приветствую вас, – сказал Ахкеймион, надеясь, что стражники говорят по-шейски. – Я – Друз Истафас, летописец Нерсея Пройаса, принца Конрии.
Ответа не последовало. Ахкеймион замер в нерешительности. Один из стражников, тип со шрамом, тянущимся через все лицо, от лба до подбородка, особенно его нервировал. Выглядели они недружелюбно. Хотя с чего веселиться воину, которого поставили охранять столь бесполезную вещь, как книжки? Ахкеймион кашлянул.
– Много ли посетителей бывает в библиотеке?
– Нет, – отозвался стражник без шрама и пожал плечами. – Несколько ворюг-торговцев, и все.
Он что-то выплюнул, и Ахкеймион понял, что стражник обсасывал персиковую косточку.
– Что ж, могу вас заверить, что я не принадлежу к торговцам. – И добавил со смесью любопытства и почтительности: – Дозволите мне войти?
Стражник кивком указал на мула.
– Только без этой твари. Нельзя же допускать, чтобы осел срал в священных залах, верно?
Он ухмыльнулся и повернулся к своему товарищу со шрамом, который все продолжал смотреть на Ахкеймиона. Вид у него был словно у скучающего мальчишки, который размышляет, не потыкать ли палкой дохлую рыбу.
Прихватив кое-какие вещи, Ахкеймион быстро прошел мимо стражников. Огромные двери были украшены потускневшей бронзой; одна створка оставалась приоткрытой ровно настолько, чтобы в нее мог проскользнуть человек. Уже нырнув в полумрак библиотеки, Ахкеймион услышал, как один из Галеотов – кажется, тот, со шрамом, – пробормотал: «Гнусный чурка».
Но Ахкеймиону было сейчас не до презрения норсирайцев. Его охватило радостное возбуждение. Он едва сдерживался, чтобы не расхохотаться. Окаянные сареоты собирали тексты на протяжении тысячи лет. Что он может здесь обнаружить? Все, что угодно, и не только работы по Гнозису. «Девять классиков», ранние «Диалоги Инсерути» – даже утраченные труды Айенсиса!
Ахкеймион прошел через темный просторный вестибюль с высокими сводами, по мозаичному полу, на котором некогда был изображен Айнри Сейен, тянущий к людям окруженные сиянием руки, – во всяком случае, до тех пор, пока фаним, которые, судя по всему, никогда не пользовались библиотекой, не изуродовали мозаику. Ахкеймион достал из дорожной сумки свечу и зажег ее тайным словом. И так, неся перед собой крохотный огонек, он вступил в священные залы библиотеки.
Сареотская библиотека представляла собой лабиринт непроглядно темных коридоров, где пахло пылью и гниющими книгами. Окруженный ореолом света, Ахкеймион брел сквозь мрак и подбирал сокровища. Никогда еще он не встречал подобного собрания. Никогда еще он не видел столько погубленных мыслей.
Из тысяч томов и тысяч свитков спасти можно было хорошо если несколько сотен. Ахкеймион не обнаружил ничего, что имело хотя бы малейшее отношение к Гнозису, зато отыскал кое-какие интересные вещи.
Он нашел книгу Айенсиса, о которой никогда прежде не слышал, но та была написана на вапарси, древнем нильнамешском языке, и познаний Ахкеймиона хватило лишь на то, чтобы разобрать заголовок: «Четвертый диалог о движении планет, как им свойственно…» – и дальше в том же духе. Но хотя бы то, что это был диалог, имело огромное значение. Ведь диалогов великого киранейского философа сохранилось очень мало.
Он нашел груду глиняных табличек с клинописным письмом древнего Шайгека и завернутых в поросшую пылью паутину. Ахкеймион выбрал одну, хорошо сохранившуюся, и решил, что попытается тайком прихватить ее с собой – хотя, судя по всему, это были учетные записи какой-нибудь житницы. Он решил, что это будет хорошим подарком Ксинему.
Он нашел множество других томов и свитков – древних и редких. Повесть об эпохе Воюющих городов некоего историка, с которым Ахкеймион никогда прежде не сталкивался. Странную книгу, написанную на пергаменте и озаглавленную «О храмах и их беззакониях», заставившую Ахкеймиона призадуматься – уж не симпатизировали ли сареоты еретикам? Ну, и еще кое-что.
Спустя некоторое время и радость от находки сохранившихся сокровищ, и гнев от вида сокровищ загубленных ослабели. Ахкеймион устал и, найдя каменную скамью в нише, разложил на ней книги и скромные пожитки, словно тотемы в магическом круге, съел немного зачерствевшего хлеба и выпил вина из бурдюка. За едой он думал об Эсменет, ругая себя за внезапно вспыхнувшее желание.
О Келлхусе он старался не вспоминать.
Ахкеймион заменил потрескивающую свечу и решил почитать. «Один среди книг. Опять». Внезапно он улыбнулся. «Опять? Нет, наконец-то…»
Книгу не «читают». Тут язык искажает истинную природу действия. Сказать, что книгу читают, означает совершить ту же самую ошибку, которую совершает игрок, хвастающийся своим выигрышем, словно добыл его благодаря решимости или силе рук. Тот, кто бросал игральные кости, переживал момент беспомощности, и только. Но открыть книгу – это куда более глубокая игра. Открыть книгу значит не только пережить момент беспомощности, не только отказаться от мгновений ревности при виде непредсказуемого следа, оставленного другим человеком, – это значит позволить себе быть написанным. Ибо что такое книга, как не долгая последовательная уступка движениям чужой души?
Ахкеймион просто не мог представить более серьезного отказа от себя.
Он читал и смеялся над иронией человека, умершего тысячу лет назад, и печально размышлял над претензиями и надеждами, пережившими свое время. Он сам не заметил, как уснул.
Во сне он видел дракона, древнего, ужасного – и злобного сверх всякой меры. Скутула, чьи лапы были словно узловатое железо, а черные крылья закрывали полнеба. Фонтан огня, извергшийся из пасти дракона, превратил песок в стекло. Сесватха упал на одно колено, чувствуя во рту привкус крови, но голова старого колдуна была запрокинута, пряди седых волос бились на ветру, поднятом драконьими крыльями, и невозможные слова срывались с губ, словно смех. Иглы ослепительного света вонзились в небо…
Но края этой картины скручивались, как будто сон был нарисован на пергаменте, а затем внезапно что-то свернуло пергамент и швырнуло во тьму…
Тьму при открытых глазах… Судорожное, прерывистое дыхание. Где он? Ах да, библиотека… Должно быть, свеча догорела.
Но затем Ахкеймион понял, что именно разбудило его. Его обереги, которые он держал наготове с тех самых пор, как присоединился к Священному…
«Сейен милостивый!.. Багряные Шпили».
Ахкеймион засуетился во тьме, собирая пожитки. Скорее, скорее… Он встал, глядя уже другими глазами.
Помещение, в котором он находился, было длинным, с низким потолком и рядами стеллажей и полок. Незваные гости находились неподалеку; они поспешно пробирались между стеллажей, приближаясь к нему с разных сторон.
Зачем они пришли? За Гнозисом? Знания всегда были объектом алчного вожделения, и, возможно, во всех Трех Морях не существовало знания более ценного, чем Гнозис. Но похищать адепта Завета посреди Священного воинства? Ведь, казалось бы, сейчас Багряных Шпилей должны волновать более насущные проблемы – хотя бы те же кишаурим.
Казалось бы… Но как насчет шпионов-оборотней? Как насчет Консульта?
Они знали, что слухи о текстах Гнозиса приведут его сюда. И знали, что в библиотеке он будет чувствовать себя в безопасности. Кто станет рисковать подобными сокровищами? Конечно же, не собратья-адепты, какими бы недобрыми ни были их намерения…
Ахкеймион понял, что все это было необычайно хитрой ловушкой – ловушкой, в которую попался даже Ксинем. Есть ли лучший способ убаюкать все подозрения адепта Завета, чем подкинуть ему приманку через друга, которому тот доверяет больше, чем кому бы то ни было?
Ксинем? Нет. Этого не может быть.
Сейен милостивый… Все это происходит на самом деле!
Ахкеймион схватил сумку, ринулся во тьму, врезался в тяжелый стеллаж со свитками и почувствовал, как папирус крошится в пальцах, словно засохшая грязь. Он сунул сумку в груду изломанных свитков. Скорее, скорее! Затем он принялся пробираться к выходу.
Они были близко. На потолке над черными полками, среди которых стоял Ахкеймион, появились пятна света.
Ахкеймион отступил в небольшую нишу, где перед этим дремал, и принялся бормотать серию оберегов, короткие цепочки невозможных мыслей. Свет срывался с его губ. Воздух вокруг него наполнился сиянием – так лучи солнца пронизывают туман.
Откуда-то доносилось невнятное бормотание – таящиеся, вкрадчивые слова, эдакие паразиты, грызущие стены мира.
Яростный свет, превративший на миг полки перед Ахкеймионом в рассветный горизонт… Взрыв. Гейзер пепла и огня.
От ударной волны у Ахкеймиона вышибло воздух из легких. Окружающие стены затрещали от жара. Но его обереги выдержали.
Ахкеймион зажмурился. Мгновение относительной темноты…
– Друз Ахкеймион, сдавайся. Ты в безвыходном положении!
– Элеазар? – крикнул в ответ Ахкеймион. – Сколько раз вы, дурни, пытались вырвать у нас Гнозис? И ни хрена не вышло!
Прерывистое дыхание. Бешено бьющееся сердце. – Элеазар!
– Ты обречен, Ахкеймион! Обречешь ли ты на гибель и сокровища, что окружают тебя сейчас?
Как бы ни были драгоценны эти книги, слова, что вращались и сваливались грудой вокруг него, не значили ничего. Не сейчас.
– Не делай этого, Элеазар! – крикнул Ахкеймион срывающимся голосом. – Ставки! Какие ставки!
– Уже…
Ахкеймион зашептал слова. Пять сверкающих линий протянулись вдоль узкого прохода между обгоревшими полками, через дым и осыпающиеся страницы. Воздух затрещал. Его невидимый враг вскрикнул от удивления – как и все, кто впервые сталкивался с Гнозисом. Ахкеймион пробормотал еще несколько древних слов, еще несколько Напевов. Делящие планы Мирсеора – для постоянного давления на обереги противника. Напевы принуждения Одаини, чтобы оглушить его, сбить с мысли. Затем мираж Киррои…
Ослепительные геометрические фигуры рванулись сквозь дым. Линии и параболы бритвенно острого света, пронзающие дерево и папирус, прорезающие камень. Багряный адепт закричал и попытался убежать. Ахкеймион сварил его заживо.
Темнота, если не считать враждебных огней, рассеянных среди руин. Ахкеймион слышал, как прочие колдуны перекликаются, потрясенно и испуганно. Он чувствовал, как они пробираются между стеллажами, спеша образовать Ансамбль.
Подумай, Элеазар! Сколькими ты готов пожертвовать?
«Пожалуйста. Не надо…»
Рев пламени. Грохот рушащихся полок. Огонь, бьющийся об его обереги, словно пенящийся прибой. Ослепительная вспышка, залившая светом все огромное помещение, от одной стены до другой. Раскат грома. Ахкеймион пошатнулся и упал на колени. Обереги у него в сознании затрещали.
Он ударил в ответ Выводом и Абстракцией. Он был адептом Завета, гностическим колдуном высокого ранга, мастером Напевов Войны. Он был словно маска, выставленная на солнце. Его голос разнесся по залу, над обломками и головешками.
Собранные сареотами знания взрывались и горели. Вырванные страницы кружились в вихрях. Книги летели по спирали, словно мотыльки на огонь. Драконье пламя низвергалось между уцелевших полок. Молнии сплетались в воздухе и потрескивали, сталкиваясь с оберегами Ахкеймиона. Он наконец увидел своих противников. Их было семеро. Они напоминали облаченных в багрец танцоров на поле погребальных огней. Адепты школы Багряных Шпилей.
Мимолетное видение шквала ослепительно белых молний. Головы призрачных драконов, изрыгающие огонь. Несущиеся горящие воробьи. Великие Аналогии, сверкающие и тяжеловесные, с грохотом бились о его обереги. А за ними – Абстракции, блистающие и молниеносные…
Седьмая теорема Кийана. Эллипсы Тосоланкиса… Ахкеймион выкрикнул невозможные слова.
Крайний слева Багряный адепт завопил. Его обереги рухнули под напором Гнозиса. Взрыв разворотил стены библиотеки, и его унесло в вечереющее небо, словно клочок бумаги.
На миг Ахкеймион оставил Напевы и принялся восстанавливать обереги.
Водопады адского огня. Пол провалился. Огромные камни посыпались вокруг, хлопая, словно ладони молящегося. Ахкеймион очутился в огне, в хаосе исполинских развалин. Но продолжал петь.
Он был наследником Сесватхи, ученика Ношайнрау Белого. Он был победителем Скафры, сильнейшего из враку. Он возвысил в песне свой голос против кошмарных высот Голготтерата. Он стоял, гордый и неколебимый, перед самим Мог-Фарау…
Резкий удар. Пол под ногами закачался, словно палуба корабля. Стены начали рассыпаться. Погружение в одно темное значение за другим, тяжкая суть рушащегося мира, ниспадающего, словно одежды любовницы, в ответ на его песню.
И наконец-то – небо, такое влажное и прохладное, когда смотришь на него из самого сердца ада.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
– Приветствую вас, – сказал Ахкеймион, надеясь, что стражники говорят по-шейски. – Я – Друз Истафас, летописец Нерсея Пройаса, принца Конрии.
Ответа не последовало. Ахкеймион замер в нерешительности. Один из стражников, тип со шрамом, тянущимся через все лицо, от лба до подбородка, особенно его нервировал. Выглядели они недружелюбно. Хотя с чего веселиться воину, которого поставили охранять столь бесполезную вещь, как книжки? Ахкеймион кашлянул.
– Много ли посетителей бывает в библиотеке?
– Нет, – отозвался стражник без шрама и пожал плечами. – Несколько ворюг-торговцев, и все.
Он что-то выплюнул, и Ахкеймион понял, что стражник обсасывал персиковую косточку.
– Что ж, могу вас заверить, что я не принадлежу к торговцам. – И добавил со смесью любопытства и почтительности: – Дозволите мне войти?
Стражник кивком указал на мула.
– Только без этой твари. Нельзя же допускать, чтобы осел срал в священных залах, верно?
Он ухмыльнулся и повернулся к своему товарищу со шрамом, который все продолжал смотреть на Ахкеймиона. Вид у него был словно у скучающего мальчишки, который размышляет, не потыкать ли палкой дохлую рыбу.
Прихватив кое-какие вещи, Ахкеймион быстро прошел мимо стражников. Огромные двери были украшены потускневшей бронзой; одна створка оставалась приоткрытой ровно настолько, чтобы в нее мог проскользнуть человек. Уже нырнув в полумрак библиотеки, Ахкеймион услышал, как один из Галеотов – кажется, тот, со шрамом, – пробормотал: «Гнусный чурка».
Но Ахкеймиону было сейчас не до презрения норсирайцев. Его охватило радостное возбуждение. Он едва сдерживался, чтобы не расхохотаться. Окаянные сареоты собирали тексты на протяжении тысячи лет. Что он может здесь обнаружить? Все, что угодно, и не только работы по Гнозису. «Девять классиков», ранние «Диалоги Инсерути» – даже утраченные труды Айенсиса!
Ахкеймион прошел через темный просторный вестибюль с высокими сводами, по мозаичному полу, на котором некогда был изображен Айнри Сейен, тянущий к людям окруженные сиянием руки, – во всяком случае, до тех пор, пока фаним, которые, судя по всему, никогда не пользовались библиотекой, не изуродовали мозаику. Ахкеймион достал из дорожной сумки свечу и зажег ее тайным словом. И так, неся перед собой крохотный огонек, он вступил в священные залы библиотеки.
Сареотская библиотека представляла собой лабиринт непроглядно темных коридоров, где пахло пылью и гниющими книгами. Окруженный ореолом света, Ахкеймион брел сквозь мрак и подбирал сокровища. Никогда еще он не встречал подобного собрания. Никогда еще он не видел столько погубленных мыслей.
Из тысяч томов и тысяч свитков спасти можно было хорошо если несколько сотен. Ахкеймион не обнаружил ничего, что имело хотя бы малейшее отношение к Гнозису, зато отыскал кое-какие интересные вещи.
Он нашел книгу Айенсиса, о которой никогда прежде не слышал, но та была написана на вапарси, древнем нильнамешском языке, и познаний Ахкеймиона хватило лишь на то, чтобы разобрать заголовок: «Четвертый диалог о движении планет, как им свойственно…» – и дальше в том же духе. Но хотя бы то, что это был диалог, имело огромное значение. Ведь диалогов великого киранейского философа сохранилось очень мало.
Он нашел груду глиняных табличек с клинописным письмом древнего Шайгека и завернутых в поросшую пылью паутину. Ахкеймион выбрал одну, хорошо сохранившуюся, и решил, что попытается тайком прихватить ее с собой – хотя, судя по всему, это были учетные записи какой-нибудь житницы. Он решил, что это будет хорошим подарком Ксинему.
Он нашел множество других томов и свитков – древних и редких. Повесть об эпохе Воюющих городов некоего историка, с которым Ахкеймион никогда прежде не сталкивался. Странную книгу, написанную на пергаменте и озаглавленную «О храмах и их беззакониях», заставившую Ахкеймиона призадуматься – уж не симпатизировали ли сареоты еретикам? Ну, и еще кое-что.
Спустя некоторое время и радость от находки сохранившихся сокровищ, и гнев от вида сокровищ загубленных ослабели. Ахкеймион устал и, найдя каменную скамью в нише, разложил на ней книги и скромные пожитки, словно тотемы в магическом круге, съел немного зачерствевшего хлеба и выпил вина из бурдюка. За едой он думал об Эсменет, ругая себя за внезапно вспыхнувшее желание.
О Келлхусе он старался не вспоминать.
Ахкеймион заменил потрескивающую свечу и решил почитать. «Один среди книг. Опять». Внезапно он улыбнулся. «Опять? Нет, наконец-то…»
Книгу не «читают». Тут язык искажает истинную природу действия. Сказать, что книгу читают, означает совершить ту же самую ошибку, которую совершает игрок, хвастающийся своим выигрышем, словно добыл его благодаря решимости или силе рук. Тот, кто бросал игральные кости, переживал момент беспомощности, и только. Но открыть книгу – это куда более глубокая игра. Открыть книгу значит не только пережить момент беспомощности, не только отказаться от мгновений ревности при виде непредсказуемого следа, оставленного другим человеком, – это значит позволить себе быть написанным. Ибо что такое книга, как не долгая последовательная уступка движениям чужой души?
Ахкеймион просто не мог представить более серьезного отказа от себя.
Он читал и смеялся над иронией человека, умершего тысячу лет назад, и печально размышлял над претензиями и надеждами, пережившими свое время. Он сам не заметил, как уснул.
Во сне он видел дракона, древнего, ужасного – и злобного сверх всякой меры. Скутула, чьи лапы были словно узловатое железо, а черные крылья закрывали полнеба. Фонтан огня, извергшийся из пасти дракона, превратил песок в стекло. Сесватха упал на одно колено, чувствуя во рту привкус крови, но голова старого колдуна была запрокинута, пряди седых волос бились на ветру, поднятом драконьими крыльями, и невозможные слова срывались с губ, словно смех. Иглы ослепительного света вонзились в небо…
Но края этой картины скручивались, как будто сон был нарисован на пергаменте, а затем внезапно что-то свернуло пергамент и швырнуло во тьму…
Тьму при открытых глазах… Судорожное, прерывистое дыхание. Где он? Ах да, библиотека… Должно быть, свеча догорела.
Но затем Ахкеймион понял, что именно разбудило его. Его обереги, которые он держал наготове с тех самых пор, как присоединился к Священному…
«Сейен милостивый!.. Багряные Шпили».
Ахкеймион засуетился во тьме, собирая пожитки. Скорее, скорее… Он встал, глядя уже другими глазами.
Помещение, в котором он находился, было длинным, с низким потолком и рядами стеллажей и полок. Незваные гости находились неподалеку; они поспешно пробирались между стеллажей, приближаясь к нему с разных сторон.
Зачем они пришли? За Гнозисом? Знания всегда были объектом алчного вожделения, и, возможно, во всех Трех Морях не существовало знания более ценного, чем Гнозис. Но похищать адепта Завета посреди Священного воинства? Ведь, казалось бы, сейчас Багряных Шпилей должны волновать более насущные проблемы – хотя бы те же кишаурим.
Казалось бы… Но как насчет шпионов-оборотней? Как насчет Консульта?
Они знали, что слухи о текстах Гнозиса приведут его сюда. И знали, что в библиотеке он будет чувствовать себя в безопасности. Кто станет рисковать подобными сокровищами? Конечно же, не собратья-адепты, какими бы недобрыми ни были их намерения…
Ахкеймион понял, что все это было необычайно хитрой ловушкой – ловушкой, в которую попался даже Ксинем. Есть ли лучший способ убаюкать все подозрения адепта Завета, чем подкинуть ему приманку через друга, которому тот доверяет больше, чем кому бы то ни было?
Ксинем? Нет. Этого не может быть.
Сейен милостивый… Все это происходит на самом деле!
Ахкеймион схватил сумку, ринулся во тьму, врезался в тяжелый стеллаж со свитками и почувствовал, как папирус крошится в пальцах, словно засохшая грязь. Он сунул сумку в груду изломанных свитков. Скорее, скорее! Затем он принялся пробираться к выходу.
Они были близко. На потолке над черными полками, среди которых стоял Ахкеймион, появились пятна света.
Ахкеймион отступил в небольшую нишу, где перед этим дремал, и принялся бормотать серию оберегов, короткие цепочки невозможных мыслей. Свет срывался с его губ. Воздух вокруг него наполнился сиянием – так лучи солнца пронизывают туман.
Откуда-то доносилось невнятное бормотание – таящиеся, вкрадчивые слова, эдакие паразиты, грызущие стены мира.
Яростный свет, превративший на миг полки перед Ахкеймионом в рассветный горизонт… Взрыв. Гейзер пепла и огня.
От ударной волны у Ахкеймиона вышибло воздух из легких. Окружающие стены затрещали от жара. Но его обереги выдержали.
Ахкеймион зажмурился. Мгновение относительной темноты…
– Друз Ахкеймион, сдавайся. Ты в безвыходном положении!
– Элеазар? – крикнул в ответ Ахкеймион. – Сколько раз вы, дурни, пытались вырвать у нас Гнозис? И ни хрена не вышло!
Прерывистое дыхание. Бешено бьющееся сердце. – Элеазар!
– Ты обречен, Ахкеймион! Обречешь ли ты на гибель и сокровища, что окружают тебя сейчас?
Как бы ни были драгоценны эти книги, слова, что вращались и сваливались грудой вокруг него, не значили ничего. Не сейчас.
– Не делай этого, Элеазар! – крикнул Ахкеймион срывающимся голосом. – Ставки! Какие ставки!
– Уже…
Ахкеймион зашептал слова. Пять сверкающих линий протянулись вдоль узкого прохода между обгоревшими полками, через дым и осыпающиеся страницы. Воздух затрещал. Его невидимый враг вскрикнул от удивления – как и все, кто впервые сталкивался с Гнозисом. Ахкеймион пробормотал еще несколько древних слов, еще несколько Напевов. Делящие планы Мирсеора – для постоянного давления на обереги противника. Напевы принуждения Одаини, чтобы оглушить его, сбить с мысли. Затем мираж Киррои…
Ослепительные геометрические фигуры рванулись сквозь дым. Линии и параболы бритвенно острого света, пронзающие дерево и папирус, прорезающие камень. Багряный адепт закричал и попытался убежать. Ахкеймион сварил его заживо.
Темнота, если не считать враждебных огней, рассеянных среди руин. Ахкеймион слышал, как прочие колдуны перекликаются, потрясенно и испуганно. Он чувствовал, как они пробираются между стеллажами, спеша образовать Ансамбль.
Подумай, Элеазар! Сколькими ты готов пожертвовать?
«Пожалуйста. Не надо…»
Рев пламени. Грохот рушащихся полок. Огонь, бьющийся об его обереги, словно пенящийся прибой. Ослепительная вспышка, залившая светом все огромное помещение, от одной стены до другой. Раскат грома. Ахкеймион пошатнулся и упал на колени. Обереги у него в сознании затрещали.
Он ударил в ответ Выводом и Абстракцией. Он был адептом Завета, гностическим колдуном высокого ранга, мастером Напевов Войны. Он был словно маска, выставленная на солнце. Его голос разнесся по залу, над обломками и головешками.
Собранные сареотами знания взрывались и горели. Вырванные страницы кружились в вихрях. Книги летели по спирали, словно мотыльки на огонь. Драконье пламя низвергалось между уцелевших полок. Молнии сплетались в воздухе и потрескивали, сталкиваясь с оберегами Ахкеймиона. Он наконец увидел своих противников. Их было семеро. Они напоминали облаченных в багрец танцоров на поле погребальных огней. Адепты школы Багряных Шпилей.
Мимолетное видение шквала ослепительно белых молний. Головы призрачных драконов, изрыгающие огонь. Несущиеся горящие воробьи. Великие Аналогии, сверкающие и тяжеловесные, с грохотом бились о его обереги. А за ними – Абстракции, блистающие и молниеносные…
Седьмая теорема Кийана. Эллипсы Тосоланкиса… Ахкеймион выкрикнул невозможные слова.
Крайний слева Багряный адепт завопил. Его обереги рухнули под напором Гнозиса. Взрыв разворотил стены библиотеки, и его унесло в вечереющее небо, словно клочок бумаги.
На миг Ахкеймион оставил Напевы и принялся восстанавливать обереги.
Водопады адского огня. Пол провалился. Огромные камни посыпались вокруг, хлопая, словно ладони молящегося. Ахкеймион очутился в огне, в хаосе исполинских развалин. Но продолжал петь.
Он был наследником Сесватхи, ученика Ношайнрау Белого. Он был победителем Скафры, сильнейшего из враку. Он возвысил в песне свой голос против кошмарных высот Голготтерата. Он стоял, гордый и неколебимый, перед самим Мог-Фарау…
Резкий удар. Пол под ногами закачался, словно палуба корабля. Стены начали рассыпаться. Погружение в одно темное значение за другим, тяжкая суть рушащегося мира, ниспадающего, словно одежды любовницы, в ответ на его песню.
И наконец-то – небо, такое влажное и прохладное, когда смотришь на него из самого сердца ада.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97