«Проклятье, проклятье, проклятье…»
Он оцепенело огляделся по сторонам и вяло вытер лицо рукавом. Шмыгнул носом и ощутил на губах соленые слезы.
– Ты сделал из нее шлюху, Келлхус… Ты сделал из моей Эсми шлюху…
Они вращались по кругу. Ночной ветер донес чей-то смех.
«Ахкеймион…» – вдруг прошептал Келлхус.
Это слово обвило его, заставив замереть от ужаса.
«Нет… Ему не полагается говорить…»
«Он сказал, что ты придешь», – донеслось от щеки мертвой женщины.
Келлхус смотрел, словно с поверхности монеты; его темные глаза блестели, лицо было прижато к лицу Серве. Ее голова запрокинулась, а распахнутый рот открывал ряд грязно-белых зубов. На миг Ахкеймиону показалось, что Келлхус лежит, распростертый на зеркале, а Серве – всего лишь его отражение.
Ахкеймион содрогнулся: «Что они сделали с тобой?»
Поразительно, но кольцо прекратило свое неторопливое вращение.
«Я вижу их, Ахкеймион. Они ходят среди нас, спрятавшись так, что их невозможно разглядеть…»
Консульт.
Волоски у него на загривке встали дыбом. Холодный пот обжег кожу.
«Не-бог вернулся, Акка… Я видел его! Он такой, как ты говорил. Цурумах. Мог-Фарау…»
– Ложь! – крикнул Ахкеймион. – Ты лжешь, чтобы избавиться от моего гнева!
«Мои наскенти… Скажи им, пусть покажут тебе то, что лежит в саду».
– Что? Что лежит в саду? Но глаза Келлхуса закрылись.
Горестный вопль разнесся над Калаулом, леденя кровь; люди с факелами ринулись в темноту под Умиаки. Кольцо продолжало свое бесконечное вращение.
Утренний свет струился с балкона, через кисейную занавеску, превращая спальню в подобие гравюры с ее сияющими поверхностями и темными пятнами теней. Заворочавшись на постели, Пройас нахмурился и поднял руку, защищаясь от света. Несколько мгновений он лежал совершенно неподвижно, пытаясь проглотить боль, засевшую в горле, – последний след гемофлексии. Потом его снова захлестнули стыд и раскаяние вчерашнего вечера.
Ахкеймион и Ксинем вернулись. Акка и Ксин… Оба изменились безвозвратно.
«Из-за меня».
Холодный утренний ветер пробрался через занавески. Пройас свернулся калачиком, не желая отдавать тепло, накопившееся под одеялами. Он попытался задремать, но понял, что просто хочет избавиться от тревоги. В детстве он любил роскошную леность утренних часов. Таким вот холодным утром он заворачивался поплотнее в одеяло и наслаждался этим, как люди постарше наслаждаются горячей ванной. Тогда тепло не утекало из его тела, как сейчас.
Прошло некоторое время, прежде чем Пройас понял, что на него смотрят.
Сперва он прищурился, слишком пораженный, чтобы шевельнуться или закричать. И планировка, и отделка усадьбы были нильнамешскими. Кроме экстравагантных скульптур, спальня отличалась низким потолком, который подпирали толстые колонны с каннелюрами, позаимствованные, несомненно, из Инвиши или Саппатурая. К одной из колонн у самого балкона прислонилась фигура, почти невидимая в утреннем свете…
Пройас резко отбросил одеяла.
– Ахкеймион?
Прошло несколько мгновений, прежде чем глаза приспособились к освещению и он смог узнать человека.
– Что ты здесь делаешь, Ахкеймион? Что тебе нужно?
– Эсменет, – проговорил колдун. – Келлхус взял ее в жены… Ты знал об этом?
Пройас изумленно смотрел на колдуна; в его голосе звучало нечто такое, что мгновенно погасило возмущение принца: какое-то странное опьянение, безрассудство, но порожденное не выпивкой, а потерей.
– Знал, – признался Пройас, щурясь. – Но я думал, что… – Он сглотнул. – Келлхус скоро умрет.
Он тут же почувствовал себя дураком: его слова прозвучали так, словно он предлагал Ахкеймиону компенсацию.
– Эсменет для меня потеряна, – сказал Ахкеймион. Лицо колдуна казалось тенью под ледяной коркой, но Пройас сумел разглядеть на нем изможденную решимость.
– Как ты можешь говорить такое? Ты не… – Где Ксинем? – перебил его колдун.
Пройас приподнял брови и кивком указал налево. – За стеной. В соседней комнате. Ахкеймион поджал губы. – Он тебе рассказал? – Про свои глаза?
Пройас уставился на собственные ноги под пунцовым одеялом.
– Нет. У меня не хватило мужества спросить. Я подумал, что Багряные…
– Из-за меня, Пройас. Они ослепили его, чтобы кое-чего от меня добиться.
Подтекст был очевиден. «Это не твоя вина», – говорил он. Пройас поднял руку, словно для того, чтобы смахнуть сон с глаз. А вместо этого вытер слезы.
«Проклятье, Акка… Мне не нужна твоя защита!»
– Из-за Гнозиса? – спросил он. – Они этого хотели? Крийатеса Ксинема, маршала Конрии, ослепили из-за богохульства!
– Отчасти… Еще они думали, что я располагаю сведениями о кишаурим.
– Кишаурим? Ахкеймион фыркнул.
– Багряные Шпили боятся. Ты что, не знал этого? Боятся того, чего не могут увидеть.
– Это-то очевидно: они только и делают, что прячутся. Элеазар по-прежнему отказывается выйти на битву, хоть я и сказал ему, что скоро они начнут с голодухи жрать свои книги.
– Тогда они не смогут слезть с горшков, – заметил Ахкеймион, и сквозь звучавшее в голосе изнеможение пробился прежний огонек. – Их книги такое гнилье!
Пройас расхохотался, и его окутало почти забытое ощущение покоя. Именно так они когда-то и разговаривали, выпуская наружу заботы и тревоги. Но вместо того, чтобы приободриться, Пройас впал в замешательство.
Воцарилось долгое молчание – результат внезапно исчезнувшего хорошего настроения. Взгляд Пройаса скользил по веренице людей, бронзовокожих и полунагих, вышагивающих по разрисованным стенам и несущих разнообразные дары. С каждым ударом сердца тишина звенела все громче.
Потом Ахкеймион произнес:
– Келлхус не может умереть. Пройас поджал губы.
– Ничего себе, – ошеломленно пробормотал он. – Я говорю, что он должен умереть, а ты говоришь, что он должен жить.
Принц нервно взглянул на рабочий стол. Пергамент лежал на виду, и его приподнятые уголки на солнце сделались полупрозрачными. Письмо Майтанета.
– Это не имеет никакого отношения к тебе, Пройас. Я более не связан с тобой.
И от самих слов, и от тона, каким они были сказаны, Пройаса пробрал озноб.
– Тогда почему ты здесь?
– Потому что изо всех Великих Имен лишь ты один способен понять.
– Понять, – повторил Пройас, чувствуя, как прежнее нетерпение вновь разгорается в его сердце. – Понять что? Нет, погоди, дай я угадаю… Только я способен понять значение имени «Анасуримбор». Только я способен понять опасность…
– Довольно! – громыхнул Ахкеймион. – Ты не видишь, что, принижая все это, принижаешь и меня? Разве я хоть раз насмехался над Бивнем? Разве я глумился над Последним Пророком? Когда?
Пройас молча проглотил резкое замечание, еще более резкое из-за того, что Ахкеймион сказал чистую правду.
– Келлхус был осужден, – спокойно заметил он.
– Осторожнее, Пройас. Вспомни короля Шиколя.
Для любого айнрити имя ксерашского короля Шиколя, приговорившего Айнри Сейена к смерти, было синонимом заносчивости и предметом ненависти. При одной лишь мысли о том; что его собственное имя может приобрести такую же славу, Пройасу сделалось страшно.
– Шиколь был не прав… А я прав!
– Интересно, что бы сказал Шиколь…
– Что? – воскликнул Пройас. – Неужто такой скептик, как ты, думает, что среди нас ходит новый пророк? Да брось, Акка… Это же нелепо!
«Именно так твердит Конфас…» Еще одна обидная мысль. Ахкеймион помолчал, но Пройас не мог понять, чем это вызвано, осторожностью или нерешительностью.
– Я не уверен, что он такое… Я знаю одно: он слишком важен, чтобы позволить ему умереть.
Неподвижно сидя на кровати, Пройас смотрел против солнца, силясь разглядеть своего старого наставника. Но если не считать силуэта на фоне синей колонны, все, что ему удалось рассмотреть, это пять белых прядей, прочертивших черноту бороды Ахкеймиона. Пройас с силой выдохнул через нос и опустил взгляд.
– Еще недавно я и сам так думал, – сознался он. – Я беспокоился: вдруг то, что говорит Конфас и другие, – правда, вдруг это из-за него гнев Божий обрушился на нас? Но я слишком часто делил с ним чашу, чтобы… чтобы не понимать, что он нечто большее, чем просто замечательный…
– А потом?
Как будто огромное облако вдруг наползло на солнце, и комнату заполнил сумрачный холод. Впервые Пройасу удалось отчетливо разглядеть старого колдуна: изможденное лицо, несчастные глаза и задумчивый лоб, синяя рубаха и шерстяная дорожная одежда, испачканная черным на коленях.
Такой жалкий. Почему Ахкеймион всегда кажется жалким?
– И что потом? – повторил колдун; его явно не волновало то, что он вдруг сделался видимым.
Пройас снова тяжело вздохнул и взглянул на письмо Майтанета. Ветер донес отдаленный раскат грома, и кроны черных кедров заволновались.
– Ну, – продолжил Пройас, – сперва был скюльвенд. Он ненавидел Келлхуса. Я подумал про себя: «Как человек, знающий Келлхуса лучше всех, может настолько презирать его?»
– Серве, – ответил Ахкеймион. – Келлхус однажды сказал мне, что варвар любил Серве.
– То же самое сказал мне и Найюр, когда я в первый раз спросил его… Но в его поведении было нечто такое, что заставило меня усомниться в его словах. За этим кроется что-то еще. Скюльвенд – человек неистовый и печальный. И сложный, очень сложный.
– У него слишком тонкая кожа, – сказал Ахкеймион. – Но, я думаю, на ней достаточно шрамов.
Кислая улыбка – вот и все, что позволил себе Пройас.
– Найюр урс Скиоата тоже куда больше, чем ты думаешь, Акка. Уж поверь мне. В некотором смысле он столь же необыкновенен, как и Келлхус. Мы должны радоваться, что это мы приручили его, а не падираджа.
– Ближе к делу, Пройас. Конрийский принц нахмурился.
– А суть дела в том, что когда я снова принялся расспрашивать его о Келлхусе, вскоре после того, как мы оказались в осаде…
– Ну?
– Он предложил мне пойти и спросить самого Келлхуса. Тогда…
Пройас заколебался, тщетно пытаясь сделать рассказ немного поделикатнее. С балкона донесся новый раскат грома.
– Тогда я и обнаружил Эсменет в его постели. Ахкеймион на миг зажмурился. Когда же он открыл глаза, взгляд его был тверд.
– И твои дурные предчувствия перешли в искренние сомнения… Я тронут.
Пройас предпочел не обращать внимания на сарказм.
– После этого я уже не мог отмахиваться от доводов Конфаса. Я размышлял над всем случившимся. То, что произошло, причиняло мне боль, и я боялся, что если приму сторону Конфаса, то брошу искры на трут.
– Ты боялся войны между ортодоксами и заудуньяни?
– И до сих пор боюсь! – вскричал Пройас. – Хотя это вряд ли имеет значение, раз снаружи нас поджидает падираджа со своими волками пустыни.
Как только все могло дойти до, такого критического положения?
– И что же ты решил?
– Конфас откопал свидетелей, – сказал Пройас, пожав плечами. – Они заявили, что знали человека, водившего караваны на север, и что этот человек до своей гибели в пустыне говорил, что в Атритау нет князя.
– Слухи, – отрезал Ахкеймион. – Никчемное доказательство… Ты сам знаешь. Вполне возможно, это было уловкой со стороны Конфаса. Мертвецы вообще имеют привычку рассказывать самые удобные истории.
– Так думал и я, пока это не подтвердил скюльвенд. Ахкеймион подался вперед, гневно и потрясенно нахмурившись.
– Подтвердил? Что ты имеешь в виду?
– Он назвал Келлхуса князем пустого места. Некоторое время колдун сидел недвижно, устремив взгляд в пространство. Он знал, какое наказание полагается за нарушение святости каст. Все это знали. Кастовые дворяне Трех Морей берегли свитки своих предков отнюдь не из сентиментальных соображений, а по гораздо более веским причинам.
– Он мог солгать, – задумчиво произнес Ахкеймион. – Например, чтобы вернуть Серве.
– Возможно… Если учесть, как он отреагировал на ее казнь…
– Казнь Серве! – воскликнул колдун. – Как такое могло произойти? Пройас? Как ты мог это допустить? Она была всего лишь…
– Спроси у Готиана! – выпалил в ответ Пройас. – Это была его идея – поступить с ними по закону Бивня. Его! Он думал, это придаст законность всему делу, чтобы оно казалось не таким… не таким…
– Не каким?! – взорвался Ахкеймион. – Не заговором перепуганных дворян, пытающихся защитить свои привилегии?
– Это зависит от того, о ком ты спрашиваешь, – напряженно отозвался Пройас. – Так или иначе, нам необходимо было предвосхитить войну. И до сих пор…
– Небо упаси, чтобы люди убивали людей из-за веры! – огрызнулся Ахкеймион.
– И пусть небо упасет нас от того, чтобы дураков убивали за их глупость. И пусть оно упасет нас от того, чтобы матери теряли плод, а детям выкалывали глаза. И пусть оно упасет нас вообще ото всех ужасов! Я полностью согласен с тобою, Акка…
Принц саркастически ухмыльнулся.
Подумать только, а он ведь почти соскучился по старому богохульнику!
– Но вернемся к делу. Я вынес приговор Келлхусу отнюдь не просто так. Многое, очень многое, заставило меня проголосовать вместе с остальными. Пророк он или нет, но Анасуримбор Келлхус мертв.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97