– Но ты ошибаешься.
Келлхус кивнул, но Найюру это было безразлично.
– Когда эта битва начнется, – сказал Дунианин, – ты должен наставлять меня… Ты должен обучить меня войне.
– Я скорее перережу себе глотку.
Внезапный порыв ветра налетел на костер и понес искры к берегу. Ветер был приятным – как будто женщина перебирает твои волосы.
– Я отдам тебе Серве, – сказал Келлхус.
Меч с лязгом упал к ногам Найюра. На миг он словно подавился льдом.
– А на кой ляд мне твоя беременная шлюха? – презрительно бросил скюльвенд.
– Она – твоя добыча, – сказал Келлхус. – Она носит твоего ребенка.
Почему он с такой силой желает ее? Глуповатая девица, случайно подвернувшаяся ему под руку, – ничего больше она из себя не представляет. Найюр видел, как Келлхус использует ее, как он ее обрабатывает. Он слышал слова, которые тот велел ей говорить. Для Дунианина не бывает слишком мелких орудий, слишком простых слов, слишком кратких мгновений. Он использовал резец ее красоты, молоток ее персика… Найюр это видел!
Так как же он может даже думать…
«Война – это все, что у меня есть!»
«Он мог бы быть моим сыном».
– Я одолею их, – сказал Найюр.
Но позднее, когда он уже шел к своей одинокой стоянке на продуваемом ветрами побережье Менеанора, он злился на себя за эти слова. Кто он такой, чтобы давать подобные гарантии принцу айнрити? Какая ему разница, кто будет жить и кто умрет? Какое это имеет значение до тех пор, пока он будет частью убийства?
«Я – один из Народа!»
Найюр урс Скиоата, неистовейший из мужей.
Той же ночью, позднее, он сидел на корточках у пенного прибоя и мыл свой палаш в море, размышляя о том, как он когда-то сидел на туманном берегу далекого моря Джоруа вместе со своим отцом и занимался тем же самым. Он слушал рокот далеких бурунов и шипение воды, утекающей через песок и гальку. Он смотрел на сияющие просторы Менеанора и размышлял над его бездорожьем. Иная разновидность степи.
Что бы сказал его отец об этом море?
Потом, когда он точил свой меч для завтрашнего ритуала, из темноты беззвучно выступил Келлхус. Ветер сплел его волосы в льняные пряди.
Найюр ухмыльнулся по-волчьи. Отчего-то он не удивился.
– Что привело тебя сюда, Дунианин?
Келлхус внимательно разглядывал его лицо в свете костра, и впервые это совершенно не беспокоило Найюра. «Я знаю твою ложь».
– Ты думаешь, Священное воинство возьмет верх? – спросил Келлхус.
– Великий пророк! – фыркнул Найюр. – Небось, другие приходят к тебе с этим же самым вопросом?
– Приходят, – не стал спорить Келлхус.
Найюр плюнул в костер.
– Как там поживает моя добыча?
– С Серве все в порядке… Почему ты уклоняешься от ответа на мой вопрос?
Найюр презрительно усмехнулся и снова принялся за меч.
Священное воинство весь этот день выбиралось из болота. Большинство народу ставило свои палатки уже в сумерках. Найюр слышал пение айнрити и насмехался над ними, как всегда. Он видел, как они преклоняли колени для молитвы, собравшись вокруг своих жрецов и идолов. Он прислушивался к их смеху и веселью и удивлялся тому, что это веселье кажется скорее искренним, чем наигранным, как следовало бы накануне битвы. Для них война не была свята. Для них война была средством, а не целью. Путем, ведущим к месту назначения.
К Шайме.
Но темнота приглушила их праздничное настроение. К югу и к западу, насколько хватало взгляда, пространство заполонили огоньки, словно угли, рассыпанные по складкам синей шерсти. Огни стоянок – бесчисленное множество костров, разведенных кианскими воинами, воинами с сердцами из дубленой кожи. Рокот их барабанов катился вниз по склонам.
На совете Великих и Малых Имен Люди Бивня, опьяненные успехом их бескровной высадки, провозгласили Найюра своим королем племен – у них это называлось Господин битвы. Икурей Конфас в ярости покинул совет, и его генералы и офицеры рангом пониже удалились вместе с ним. Найюр принял это молча; его обуревали слишком противоречивые чувства, чтобы ощущать гордость либо смущение. Рабам было велено вышить для него личное знамя – айнрити почитали их священными.
Некоторое время спустя Найюр наткнулся на Пройаса, когда тот стоял один в темноте и смотрел на бессчетные костры язычников.
– Как много… – негромко произнес принц. – Что скажешь, Господин битвы?
Пройас растянул губы в улыбке, но Найюру видно было в свете луны, как тот сжимает кулаки. И варвара поразило, каким юным сейчас казался принц, каким хрупким… Найюр словно бы впервые осознал катастрофические размеры того, что должно будет вскорости произойти. Народы, религии и расы.
Какое отношение этот молодой человек, этот мальчик имеет к этому всему? Как он будет жить?
Волны Менеанора вздымались и с грохотом разбивались о берега. Ветер пах солью. Найюру казалось, будто он смотрит на Дунианина целую вечность. В конце концов он кивнул, хотя и понимал, что отказывается от последней возможности влиять на творящуюся мерзость. После этого у него не будет ничего, кроме слова Дунианина…
У него не будет ничего.
Но когда Найюр закрыл глаза, он увидел ее, почувствовал ее, мягкую и податливую, смятую его телом. Она – его добыча! Его испытание!
Завтра, после ритуала… Он возьмет то возмещение, какое, сумеет…
ГЛАВА 14
АНВУРАТ
«Есть некое отличие в знании, что внушает уважение. Вот почему истинный экзамен для каждого ученика лежит в унижении его наставника».
Готагга, «Первый аркан»
«Дети здесь вместо палок играют с костями, и когда я вижу их, то невольно задумываюсь: правоверной плечевой костью они размахивают или языческой?»
Неизвестный автор. «Письмо из Анвурата»
4111 год Бивня, конец лета, Шайгек
Икурей Конфас просмотрел последние донесения разведки, заставив Мартема несколько мгновений простоять рядом в неведении. Полотняные стены штабного шатра были свернуты и подняты, дабы облегчить движение. Офицеры, гонцы, секретари и писцы сновали туда-сюда между освещенным шатром и окружающей темнотой нансурского лагеря. Люди восклицали и тихо переговаривались; их лица были настолько непроницаемы, что по ним почти ничего нельзя было понять; взгляды сделались вялыми от настороженного ожидания битвы. Эти люди были нансурцами, и ни один народ не потерял в стычках с фаним столько своих сыновей, как они.
Какая битва! И он – он! Лев Кийута! – будет в ней кем-то чуть повыше младшего офицера…
Ну да ничего. Пусть она будет солью к меду, как говорят айноны. Горечь сделает месть более сладкой.
– Я решил, что, когда рассветет и скюльвендский пес поведет нас в битву, – сказал Конфас, все еще изучая документы, разложенные перед ним на столе, – ты, Мартем, будешь моим представителем.
– Будут ли у вас какие-либо особые указания? – чопорно поинтересовался генерал.
Конфас поднял голову и на несколько мгновений удостоил этого человека с квадратной челюстью изучающего взгляда. Почему он до сих пор позволяет Мартему носить синий генеральский плащ? Ему следовало бы продать этого идиота работорговцам.
– Ты думаешь, что я даю тебе это поручение потому, что доверяю тебе так же сильно, как не доверяю скюльвенду… Но ты ошибаешься. Как бы я ни презирал этого дикаря, как бы мне ни хотелось увидеть его мертвым, фактически я доверяю ему в вопросах войны…
Да и неудивительно, подумалось Конфасу. Каким бы странным это ни казалось, некоторое время этот варвар был его учеником. Со времен битвы при Кийуте, если не дольше…
Неудивительно, что Судьбу называют шлюхой.
– Но ты, Мартем, – продолжал Конфас, – тебе я вообще едва ли доверяю.
– Тогда почему вы даете мне такое задание?
Никаких заверений в собственной невиновности, никаких уязвленных взглядов или стиснутых кулаков… Лишь стоическое любопытство. Конфас вдруг осознал, что Мартем, при всех своих слабостях, остается незаурядным человеком. Да, это будет серьезная потеря.
– Из-за твоего незавершенного дела. – Конфас вручил несколько листов своему секретарю, потом опустил голову, словно изучая следующий пергаментный свиток. – Мне только что сообщили, что скюльвенда сопровождает князь Атритау.
Он одарил генерала ослепительной улыбкой.
На миг Мартем застыл с каменным лицом.
– Но я же вам сказал… Он… он…
– Довольно! – прикрикнул Конфас. – Сколько времени прошло с тех пор, когда ты в последний раз извлекал свой меч из ножен, а? Если бы я сомневался в твоей верности, я бы посмеялся над твоей доблестью… Нет. Ты будешь только наблюдать.
– Тогда кто…
Но Конфас уже махнул рукой, подзывая троих - убийц, предоставленных его дядей. Двое, по внешности явные нансурцы, были всего лишь внушительными – а вот на третьего, чернокожего зеумца, даже самые встревоженные офицеры Конфаса поглядывали нервно. Он возвышался над толпой на добрую голову; у него была грудь, как у буйвола, и желтые глаза. Он был облачен в тунику в красную полоску и в чешуйчатый доспех императорских наемных частей, хотя за спиной у него висела кривая сабля, талвар.
Зеумский танцор с мечом. Ксерий проявил воистину императорскую щедрость.
– Эти люди, – произнес Конфас, холодно глядя на генерала, – выполнят работу…
Он подался вперед и понизил голос, чтобы его нельзя было подслушать.
– Но ты, Мартем, именно ты принесешь мне голову Анасуримбора Келлхуса.
Что промелькнуло в его глазах? Ужас? Или надежда? Конфас снова откинулся на спинку кресла.
– Можешь для удобства завернуть ее в плащ.
Протяжное пение труб айнрити разорвало предрассветный полумрак, и Люди Бивня поднялись, уверенные в своей победе. Они находились на южном берегу. Они уже встречались с этим врагом и сокрушили его. Они вступят в битву всей своей объединенной мощью. И что самое важное, среди них шел сам Бог – они видели его в тысячах блестящих глаз. Им казалось, будто копья превратились в знаки Бивня.
Повсюду звучали команды танов, баронов и их майордомов. Люди поспешно облачались. Между шатрами потоком текли всадники. Воины в доспехах становились в кружок, опускались на колени и молились. Они передавали друг другу вино, поспешно ломали и проглатывали хлеб. Отряды двигались к своим местам в строю; одни из них пели, другие держались настороженно. Жены и проститутки, сбившись в небольшие группки, махали руками и яркими шарфами проезжающим отрядам кавалеристов. Жрецы нараспев произносили самые проникновенные благословения.
К тому времени, как солнце позолотило воды Менеанора, айнрити уже выстроились на поле. В нескольких сотнях шагов напротив них протянулась огромная дуга – серебристые доспехи, пестрые халаты, гарцующие лошади. От южных возвышенностей до темных вод Семписа, и до самого горизонта, куда ни глянь, повсюду были фаним. Крупные отряды всадников рысцой двигались через северные луга. На стенах и башнях Анвурата поблескивало оружие. На юге, у мелководья, обнесенного дам – бой, темнел строй копейщиков. На южных холмах, спускающихся к морю, тоже скопились всадники. Казалось, будто все вокруг кишит язычниками.
Строй айнрити бурлил, в соответствии с привычками и ненавистью народов, составлявших его. Буйные Галеоты сыпали оскорблениями и насмешками, припоминая кианцам предыдущую бойню. Величественные рыцари Конрии выкрикивали проклятия из-за посеребренных боевых масок. Свирепые туньеры обменивались клятвами со своими братьями по оружию. Дисциплинированные нансурцы стояли неподвижно, ожидая приказов своих офицеров. Шрайские рыцари, сжав губы, смотрели в небо и страстно молились. Надменные айноны, тревожащие и бесстрастные в своей белой боевой раскраске. Шеренги тидонцев в черных доспехах, угрюмо оценивающих количество дворняг, которое им придется перебить.
Сотни сотен знамен реяли на утреннем ветру.
Что за сделку он совершил? Сменял войну на женщину…
Найюр во главе небольшого отряда офицеров, наблюдателей и гонцов поднялся по каменистому склону небольшого холма, возвышающегося над центральной частью лугов; Келлхус ехал рядом с ним. Пройас снабдил Найюра рабами, и они поспешно исполняли его приказы, сгружая подмости с повозок, устанавливая навесы и раскладывая ковры на земле. Они подняли его знамя, сделанное специально для этого случая: две молнии, вышитые белым шелком, каждая перехвачена поперечными красными нашивками, а по бокам размещены конские хвосты, развевающиеся на ветру с моря.
Айнрити уже прозвали это знамя «Штандарт-Свазонд». Знак их Господина битвы.
Найюр подъехал к краю вершины и изумленно оглядел открывшуюся его взгляду картину.
Внизу, насколько хватало глаз, темнело Священное воинство и терялось вдали – огромные прямоугольники и толпы пехотинцев, шеренги и колонны рыцарей в отполированных доспехах. Напротив них по холмам и лугам рассыпались ряды язычников, сверкающие под лучами утреннего солнца. В отдалении виднелась крепость Анвурат – настолько маленькая отсюда, что ее можно было заслонить двумя пальцами; ее стены и парапеты были разукрашены шафрановыми знаменами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97