их уголки загибались от влаги. Он рассеянно попытался разгладить один уголок пальцами.
– Все это сумасшествие, творящееся вокруг Келлхуса, заставило меня думать, – продолжал принц. – Особенно насчет тебя. Люди тысячами стекаются к нему, пресмыкаются перед ним. Тысячами… Но однако же ты, человек, знающий его лучше всех, не пожелал оставаться с ним. Почему, Найюр?
– Я же уже сказал – из-за женщины. Он украл мою добычу.
– Ты любил ее?
Памятливцы говорят, что люди часто бьют сыновей, чтобы оскорбить своих отцов. Но тогда зачем они бьют жен? Любовниц?
Почему он бил Серве? Чтобы оскорбить Келлхуса? Чтобы причинить боль дунианину?
Там, где Келлхус гладил, Найюр бил. Там, где Келлхус шептал, Найюр кричал. Чем большей любви добивался дунианин, тем большую ненависть вызывал Найюр – даже не понимая, что именно он делает. Иногда она вполне заслуживала его ярости. «Своенравная сука! – думал он. – Как ты могла? Как ты могла?»
Любил ли он ее? Мог ли любить?
Возможно, в мире, где не было бы Моэнгхуса…
Найюр сплюнул на циновки, устилающие пол.
– Я владел ей! Она была моей!
– И все? – спросил Пройас. – Это и есть все твои претензии к Келлхусу?
Все его претензии… Найюр едва не расхохотался. То, что он чувствовал, нельзя было изложить словами.
– Меня нервирует твое молчание.
Найюр снова сплюнул.
– А меня оскорбляет твой допрос. Ты слишком много на себя берешь, Пройас.
Осунувшееся, но по-прежнему красивое лицо исказила гримаса.
– Возможно, – сказал принц, глубоко вздохнув. – А возможно, и нет… Как бы то ни было, Найюр, я получу от тебя ответ. Мне необходимо знать правду!
Правду? И что эти псы будут делать с правдой? Как отреагирует Пройас, узнав ее?
«Он пожирает вас, и теперь ты это знаешь. А когда он закончит, останутся только кости…»
– И что за правда тебе нужна? – огрызнулся Найюр. – Действительно ли Келлхус – айнритийский пророк? Ты вправду думаешь, что я в состоянии ответить на этот вопрос?
Во время спора Пройас от возбуждения подался вперед; теперь же он снова откинулся на спинку кресла.
– Нет, – выдохнул он, проводя рукой по лбу. – Я просто надеялся, что…
Он не договорил и замолк, устало покачав головой.
– Все это несущественно. Я позвал тебя, чтобы обсудить другие дела.
Найюр повнимательнее пригляделся к принцу и поймал себя на том, что его беспокоит неопределенность в глазах Пройаса.
«Конфас вступил с ним в переговоры… Они замышляют выступление против Келлхуса».
А зачем ему лгать насчет дунианина? Все равно он больше не верит, что этот человек будет соблюдать условия их договора…
Тогда во что же он верит?
– Недавно ко мне приходил Саубон, – тем временем продолжал Пройас. – Он обменялся посланиями – и даже несколькими заложниками – с кианским офицером по имени Кепфет аб Танадж. Судя по всему, Кепфет и его товарищи настолько сильно ненавидят Имбейяна, что готовы пожертвовать чем угодно, лишь бы увидеть его мертвым.
– Карасканд, – сказал Найюр. – Он предложил Карасканд!
– Участок стены, если говорить точнее. На западе, рядом с небольшими боковыми воротами.
– И ты хочешь моего совета? Даже после Анвурата? Пройас покачал головой.
– Я хочу от тебя большего, скюльвенд. Ты всегда говорил, что мы, айнрити, делим честь, как другие делят добычу. И сейчас ничего не изменилось. Мы перенесли много страданий. Тот, кто войдет в Карасканд, обретет бессмертную славу…
– А ты слишком болен. Конрийский принц фыркнул.
– Сперва ты плюешь мне под ноги, а теперь заявляешь о моей немощности… Иногда я думаю: может, ты заслужил эти шрамы на руках, убивая не людей, а хорошие манеры?
Найюр почувствовал себя оплеванным, но сдержался.
– Я заслужил эти шрамы, убивая дураков.
Пройас рассмеялся было, но тут же закашлялся. Он повернулся и сплюнул мокроту в чашу, установленную в тени за креслом. Ее медный край поблескивал в неверном свете.
– Почему я? – спросил Найюр. – Почему не Гайдекки или Ингиабан?
Пройас застонал, его передернуло под одеялами. Он подался вперед и обхватил голову руками. Кашлянув, он взглянул на Найюра. Две слезы, следы борьбы с кашлем, скатились по щекам.
– Потому что ты, – он сглотнул, – самый способный. Найюр напрягся и почувствовал, как в горле зарождается рычание.
«Он имеет в виду, что без меня проще всего обойтись!» – Я знаю, ты думаешь, что я лгу, – быстро произнес Пройас. – Но я не лгу. Если бы Ксинем по-прежнему был… был…
Он моргнул и покачал головой.
– Тогда я попросил бы его. Найюр внимательно изучал принца.
– Ты боишься, что это может оказаться западней… Что Саубона обманули.
Пройас проглотил ком в горле и кивнул.
– Целый город за жизнь одного человека? Ненависть не может быть настолько велика.
Найюр не стал с ним спорить.
То была ненависть, затмевающая ненавидящего, голод, заключающий в себе саму суть аппетита.
Низко пригнувшись, держа меч наготове, Найюр урс Скиоата крался вдоль верха стены к боковым воротам, размышляя о Келлхусе, Моэнгхусе и убийстве.
«Нужен ему… Я должен найти способ стать нужным ему!»
Да… Безумие подступало.
Найюр замер, прижавшись спиной к мокрому камню. Следом за ним на небольшом расстоянии крался Саубон, а за принцем – еще около полусотни тщательно подобранных людей. Задержав дыхание, Найюр попытался успокоиться. Он взглянул на огромную паутину рассыпанных внизу построек, освещенных лунным светом. Странное чувство: увидеть как на ладони город, который так долго им сопротивлялся. Все равно что поднять юбки спящей женщины.
Тяжелая рука легла на его плечо. Найюр обернулся и разглядел в темноте Саубона, его ухмыляющееся лицо, обрамленное кольчужным капюшоном. Луна бросала блики на его шлем. Найюр уважал воинскую доблесть галеотского принца, но никогда не испытывал к нему ни доверия, ни приязни. В конце концов, этот человек тоже примкнул к своре дунианина.
– Вид почти как у распутницы… – прошептал Саубон, кивком указывая на лежащий внизу город.
Он поднял голову; глаза его сияли.
– Ты все еще сомневаешься во мне?
– В тебе я не сомневался никогда. Лишь в твоей вере в этого Кепфета.
Ухмылка галеотского принца сделалась еще шире.
– Истина сияет, – сказал он.
Найюр с трудом удержался от презрительной усмешки.
– Не лучше, чем свинячьи зубы.
Он сплюнул на древнюю каменную кладку. От дунианина некуда было деться. Иногда ему казалось, будто Келлхус разговаривает с ним из каждого рта, смотрит из каждой пары глаз. И от этого становилось еще хуже.
«Ну что-нибудь… Ведь что-то я наверняка могу сделать!» Но что? Их договор об убийстве Моэнгхуса был фарсом. Дуниане не чтят ничего, кроме собственной выгоды. Для них имеет значение лишь результат, а все прочее, от воинственных народов до робких взглядов, это лишь инструменты – нечто, что можно использовать. А Найюр не обладал ничем полезным – более не обладал. Он безрассудно растратил все свои преимущества. Он даже не мог предложить свою репутацию среди Великих Имен – после позора при Анвурате…
Нет. Келлхусу ничего больше не нужно от него. Ничего, кроме…
Найюр едва не произнес это вслух.
«Ничего, кроме молчания».
Краем глаза он заметил, как Саубон встревоженно повернулся к нему.
– Что случилось?
Найюр смерил его презрительным взглядом..
– Ничего, – отрезал он. Безумие подступало.
Выругавшись по-галеотски, Саубон двинулся мимо него, медленно пробираясь под парапетом с бойницами. Найюр двинулся следом; собственное дыхание казалось ему слишком хриплым и громким. Дождевая вода, собравшаяся в стыках каменных плит, блестела в свете луны. Найюр шел, расплескивая эту воду; пальцы его ныли от холода. Чем дальше они крались вдоль парапета, тем больше изменялось соотношение уязвимости. Прежде Карасканд казался обнаженным, незащищенным, но теперь, по мере того как приближались башни боковых ворот, уязвимыми стали казаться незваные гости. На верхних площадках башен мерцали факелы.
Они остановились у окованной железом двери и с тревогой посмотрели друг на друга, словно осознав внезапно, что наступает момент истины. В мертвенно-бледном свете Саубон казался почти испуганным. Найюр нахмурился и дернул за железную ручку.
Дверь со скрежетом отворилась.
Галеотский принц зашипел и рассмеялся, словно потешаясь над своим минутным сомнением. Прошептав «Победа или смерть!», он проскользнул в распахнутую черную пасть. Найюр в последний раз взглянул на залитый лунным светом Карасканд и последовал за принцем; сердце его бешено колотилось.
Двигаясь подобно призракам, они просочились по коридорам и спустились по лестницам. Выполняя просьбу Пройаса, Найюр держался рядом с Саубоном. Он знал, что планировка ворот должна быть простой, но напряжение и спешка превращали прямые ходы в лабиринт.
Протянутая рука Саубона остановила его в темноте и оттащила к растрескавшейся стенке. Галеотский принц замер перед дверью. Из щелей пробивались нити золотистого света. При звуках приглушенных голосов у Найюра по коже побежали мурашки.
– Бог отдал мне этот город, скюльвенд, – прошептал Саубон. – Карасканд будет моим!
Найюр уставился на него в темноте.
– Откуда ты знаешь?
– Знаю!
Так ему сказал дунианин. Найюр был в этом уверен. «Он позволил дунианину читать его лицо».
– Ты привел этого Кепфета к Келлхусу… Верно? Саубон усмехнулся и фыркнул. Так и не ответив, он повернулся к Найюру спиной и постучал в дверь яблоком меча.
Дерево, скользящее по камню, – кто-то отодвинул стул. Гулкий смех, голоса, говорящие по-киански. Если разговоры норсирайцев напоминают хрюканье свиней, подумал Найюр, то речь кианцев походила на гусиное гоготание.
Саубон развернул меч и занес его над головой. На какой-то безумный миг он сделался похожим на мальчишку, собравшегося бить рыбу острогой. Дверь распахнулась, в проеме показалось чье-то лицо…
Саубон ухватил появившегося на пороге человека за заплетенную в косички бороду и проткнул мечом. Кианец умер прежде, чем очутился на полу. Издав боевой клич, галеотский принц прыгнул в дверной проем.
Найюр вместе с остальными ринулся следом и очутился в узкой, освещенной свечами комнате. Перед ним оказался огромный барабан, сделанный из могучего дерева, обмотанный цепями, пропущенными через кольца в потолке. За барабаном он увидел нескольких кианских солдат в красных одеждах, пытающихся пробиться к собственному оружию. Двое просто сидели, оцепенев от неожиданности, за грубо обтесанным столом в углу; у одного во рту был кусок хлеба.
Саубон рубанул ближайшего из солдат. Тот с криком упал, схватившись за лицо.
Найюр ринулся в свалку, крича по-скюльвендски. Он ударил мечом по руке оказавшегося перед ним перепуганного язычника, сутулого юнца с жалкими клочками волос вместо бороды. Потом Найюр присел и полоснул по ногам второго стражника, кинувшегося на него сбоку. Стражник упал, и Найюр снова развернулся к юнцу, лишь затем, чтобы увидеть, как тот исчезает за дальней дверью. Галеотский рыцарь, имени которого Найюр не знал, пронзил раненого стражника копьем.
Рядом Саубон зарубил двоих фаним; принц размахивал мечом, словно дубинкой, и при каждом взмахе выкрикивал непристойные ругательства. Он потерял шлем, и спутанные белокурые волосы были покрыты кровью. Найюр отпрыгнул от упавшего кианца. Первым же ударом он расколол круглый черно-желтый щит ближайшего стражника. Язычник поскользнулся на крови, рефлекторно взмахнул руками, и Найюр всадил меч в его кольчугу. Крик стражника перешел в судорожное бульканье. Взглянув налево, Найюр увидел, как Саубон срубил противнику нижнюю челюсть. Горячая кровь брызнула Найюру в лицо. Язычник пошатнулся и взмахнул мечом. Саубон утихомирил его одним ударом, едва не снеся ему голову с плеч.
– Поднять ворота! – взревел галеотский принц. – Поднять ворота!
Теперь комната была набита воинами-айнрити, по большей части краснолицыми галеотами. Несколько человек кинулись к деревянным колесам. Их возбужденные голоса потонули в скрежете цепей.
Воздух наполнила пронзительная вонь вспоротых кишок.
Офицеры и таны Саубона собрались вокруг принца.
– Хорта! Зажигай сигнальный огонь! Меарьи, на штурм второй башни! Ты должен ее взять, сынок! Пусть твои предки гордятся тобой!
Сияющие голубые глаза отыскали Найюра. Невзирая на кровь на лице, во всей внешности Саубона сквозило величие, отцовская уверенность, от которой Найюру стало не по себе. Коифус Саубон уже был королем – и он принадлежал Келлхусу.
– Охраняй караульную, – велел галеотский принц. – Возьми столько людей, сколько сочтешь нужным…
Он обвел взглядом всех присутствующих.
– Карасканд пал, братья мои! Клянусь богами, Карасканд пал!
Комната наполнилась радостными криками, сменившимися хриплыми возгласами и грохотом сапог, превращающих блестящие красные лужицы на полу в непонятное месиво.
– Победа или смерть! – кричали айнрити. – Победа или смерть!
Протолкавшись в дальний коридор, Найюр отыскал караульную.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
– Все это сумасшествие, творящееся вокруг Келлхуса, заставило меня думать, – продолжал принц. – Особенно насчет тебя. Люди тысячами стекаются к нему, пресмыкаются перед ним. Тысячами… Но однако же ты, человек, знающий его лучше всех, не пожелал оставаться с ним. Почему, Найюр?
– Я же уже сказал – из-за женщины. Он украл мою добычу.
– Ты любил ее?
Памятливцы говорят, что люди часто бьют сыновей, чтобы оскорбить своих отцов. Но тогда зачем они бьют жен? Любовниц?
Почему он бил Серве? Чтобы оскорбить Келлхуса? Чтобы причинить боль дунианину?
Там, где Келлхус гладил, Найюр бил. Там, где Келлхус шептал, Найюр кричал. Чем большей любви добивался дунианин, тем большую ненависть вызывал Найюр – даже не понимая, что именно он делает. Иногда она вполне заслуживала его ярости. «Своенравная сука! – думал он. – Как ты могла? Как ты могла?»
Любил ли он ее? Мог ли любить?
Возможно, в мире, где не было бы Моэнгхуса…
Найюр сплюнул на циновки, устилающие пол.
– Я владел ей! Она была моей!
– И все? – спросил Пройас. – Это и есть все твои претензии к Келлхусу?
Все его претензии… Найюр едва не расхохотался. То, что он чувствовал, нельзя было изложить словами.
– Меня нервирует твое молчание.
Найюр снова сплюнул.
– А меня оскорбляет твой допрос. Ты слишком много на себя берешь, Пройас.
Осунувшееся, но по-прежнему красивое лицо исказила гримаса.
– Возможно, – сказал принц, глубоко вздохнув. – А возможно, и нет… Как бы то ни было, Найюр, я получу от тебя ответ. Мне необходимо знать правду!
Правду? И что эти псы будут делать с правдой? Как отреагирует Пройас, узнав ее?
«Он пожирает вас, и теперь ты это знаешь. А когда он закончит, останутся только кости…»
– И что за правда тебе нужна? – огрызнулся Найюр. – Действительно ли Келлхус – айнритийский пророк? Ты вправду думаешь, что я в состоянии ответить на этот вопрос?
Во время спора Пройас от возбуждения подался вперед; теперь же он снова откинулся на спинку кресла.
– Нет, – выдохнул он, проводя рукой по лбу. – Я просто надеялся, что…
Он не договорил и замолк, устало покачав головой.
– Все это несущественно. Я позвал тебя, чтобы обсудить другие дела.
Найюр повнимательнее пригляделся к принцу и поймал себя на том, что его беспокоит неопределенность в глазах Пройаса.
«Конфас вступил с ним в переговоры… Они замышляют выступление против Келлхуса».
А зачем ему лгать насчет дунианина? Все равно он больше не верит, что этот человек будет соблюдать условия их договора…
Тогда во что же он верит?
– Недавно ко мне приходил Саубон, – тем временем продолжал Пройас. – Он обменялся посланиями – и даже несколькими заложниками – с кианским офицером по имени Кепфет аб Танадж. Судя по всему, Кепфет и его товарищи настолько сильно ненавидят Имбейяна, что готовы пожертвовать чем угодно, лишь бы увидеть его мертвым.
– Карасканд, – сказал Найюр. – Он предложил Карасканд!
– Участок стены, если говорить точнее. На западе, рядом с небольшими боковыми воротами.
– И ты хочешь моего совета? Даже после Анвурата? Пройас покачал головой.
– Я хочу от тебя большего, скюльвенд. Ты всегда говорил, что мы, айнрити, делим честь, как другие делят добычу. И сейчас ничего не изменилось. Мы перенесли много страданий. Тот, кто войдет в Карасканд, обретет бессмертную славу…
– А ты слишком болен. Конрийский принц фыркнул.
– Сперва ты плюешь мне под ноги, а теперь заявляешь о моей немощности… Иногда я думаю: может, ты заслужил эти шрамы на руках, убивая не людей, а хорошие манеры?
Найюр почувствовал себя оплеванным, но сдержался.
– Я заслужил эти шрамы, убивая дураков.
Пройас рассмеялся было, но тут же закашлялся. Он повернулся и сплюнул мокроту в чашу, установленную в тени за креслом. Ее медный край поблескивал в неверном свете.
– Почему я? – спросил Найюр. – Почему не Гайдекки или Ингиабан?
Пройас застонал, его передернуло под одеялами. Он подался вперед и обхватил голову руками. Кашлянув, он взглянул на Найюра. Две слезы, следы борьбы с кашлем, скатились по щекам.
– Потому что ты, – он сглотнул, – самый способный. Найюр напрягся и почувствовал, как в горле зарождается рычание.
«Он имеет в виду, что без меня проще всего обойтись!» – Я знаю, ты думаешь, что я лгу, – быстро произнес Пройас. – Но я не лгу. Если бы Ксинем по-прежнему был… был…
Он моргнул и покачал головой.
– Тогда я попросил бы его. Найюр внимательно изучал принца.
– Ты боишься, что это может оказаться западней… Что Саубона обманули.
Пройас проглотил ком в горле и кивнул.
– Целый город за жизнь одного человека? Ненависть не может быть настолько велика.
Найюр не стал с ним спорить.
То была ненависть, затмевающая ненавидящего, голод, заключающий в себе саму суть аппетита.
Низко пригнувшись, держа меч наготове, Найюр урс Скиоата крался вдоль верха стены к боковым воротам, размышляя о Келлхусе, Моэнгхусе и убийстве.
«Нужен ему… Я должен найти способ стать нужным ему!»
Да… Безумие подступало.
Найюр замер, прижавшись спиной к мокрому камню. Следом за ним на небольшом расстоянии крался Саубон, а за принцем – еще около полусотни тщательно подобранных людей. Задержав дыхание, Найюр попытался успокоиться. Он взглянул на огромную паутину рассыпанных внизу построек, освещенных лунным светом. Странное чувство: увидеть как на ладони город, который так долго им сопротивлялся. Все равно что поднять юбки спящей женщины.
Тяжелая рука легла на его плечо. Найюр обернулся и разглядел в темноте Саубона, его ухмыляющееся лицо, обрамленное кольчужным капюшоном. Луна бросала блики на его шлем. Найюр уважал воинскую доблесть галеотского принца, но никогда не испытывал к нему ни доверия, ни приязни. В конце концов, этот человек тоже примкнул к своре дунианина.
– Вид почти как у распутницы… – прошептал Саубон, кивком указывая на лежащий внизу город.
Он поднял голову; глаза его сияли.
– Ты все еще сомневаешься во мне?
– В тебе я не сомневался никогда. Лишь в твоей вере в этого Кепфета.
Ухмылка галеотского принца сделалась еще шире.
– Истина сияет, – сказал он.
Найюр с трудом удержался от презрительной усмешки.
– Не лучше, чем свинячьи зубы.
Он сплюнул на древнюю каменную кладку. От дунианина некуда было деться. Иногда ему казалось, будто Келлхус разговаривает с ним из каждого рта, смотрит из каждой пары глаз. И от этого становилось еще хуже.
«Ну что-нибудь… Ведь что-то я наверняка могу сделать!» Но что? Их договор об убийстве Моэнгхуса был фарсом. Дуниане не чтят ничего, кроме собственной выгоды. Для них имеет значение лишь результат, а все прочее, от воинственных народов до робких взглядов, это лишь инструменты – нечто, что можно использовать. А Найюр не обладал ничем полезным – более не обладал. Он безрассудно растратил все свои преимущества. Он даже не мог предложить свою репутацию среди Великих Имен – после позора при Анвурате…
Нет. Келлхусу ничего больше не нужно от него. Ничего, кроме…
Найюр едва не произнес это вслух.
«Ничего, кроме молчания».
Краем глаза он заметил, как Саубон встревоженно повернулся к нему.
– Что случилось?
Найюр смерил его презрительным взглядом..
– Ничего, – отрезал он. Безумие подступало.
Выругавшись по-галеотски, Саубон двинулся мимо него, медленно пробираясь под парапетом с бойницами. Найюр двинулся следом; собственное дыхание казалось ему слишком хриплым и громким. Дождевая вода, собравшаяся в стыках каменных плит, блестела в свете луны. Найюр шел, расплескивая эту воду; пальцы его ныли от холода. Чем дальше они крались вдоль парапета, тем больше изменялось соотношение уязвимости. Прежде Карасканд казался обнаженным, незащищенным, но теперь, по мере того как приближались башни боковых ворот, уязвимыми стали казаться незваные гости. На верхних площадках башен мерцали факелы.
Они остановились у окованной железом двери и с тревогой посмотрели друг на друга, словно осознав внезапно, что наступает момент истины. В мертвенно-бледном свете Саубон казался почти испуганным. Найюр нахмурился и дернул за железную ручку.
Дверь со скрежетом отворилась.
Галеотский принц зашипел и рассмеялся, словно потешаясь над своим минутным сомнением. Прошептав «Победа или смерть!», он проскользнул в распахнутую черную пасть. Найюр в последний раз взглянул на залитый лунным светом Карасканд и последовал за принцем; сердце его бешено колотилось.
Двигаясь подобно призракам, они просочились по коридорам и спустились по лестницам. Выполняя просьбу Пройаса, Найюр держался рядом с Саубоном. Он знал, что планировка ворот должна быть простой, но напряжение и спешка превращали прямые ходы в лабиринт.
Протянутая рука Саубона остановила его в темноте и оттащила к растрескавшейся стенке. Галеотский принц замер перед дверью. Из щелей пробивались нити золотистого света. При звуках приглушенных голосов у Найюра по коже побежали мурашки.
– Бог отдал мне этот город, скюльвенд, – прошептал Саубон. – Карасканд будет моим!
Найюр уставился на него в темноте.
– Откуда ты знаешь?
– Знаю!
Так ему сказал дунианин. Найюр был в этом уверен. «Он позволил дунианину читать его лицо».
– Ты привел этого Кепфета к Келлхусу… Верно? Саубон усмехнулся и фыркнул. Так и не ответив, он повернулся к Найюру спиной и постучал в дверь яблоком меча.
Дерево, скользящее по камню, – кто-то отодвинул стул. Гулкий смех, голоса, говорящие по-киански. Если разговоры норсирайцев напоминают хрюканье свиней, подумал Найюр, то речь кианцев походила на гусиное гоготание.
Саубон развернул меч и занес его над головой. На какой-то безумный миг он сделался похожим на мальчишку, собравшегося бить рыбу острогой. Дверь распахнулась, в проеме показалось чье-то лицо…
Саубон ухватил появившегося на пороге человека за заплетенную в косички бороду и проткнул мечом. Кианец умер прежде, чем очутился на полу. Издав боевой клич, галеотский принц прыгнул в дверной проем.
Найюр вместе с остальными ринулся следом и очутился в узкой, освещенной свечами комнате. Перед ним оказался огромный барабан, сделанный из могучего дерева, обмотанный цепями, пропущенными через кольца в потолке. За барабаном он увидел нескольких кианских солдат в красных одеждах, пытающихся пробиться к собственному оружию. Двое просто сидели, оцепенев от неожиданности, за грубо обтесанным столом в углу; у одного во рту был кусок хлеба.
Саубон рубанул ближайшего из солдат. Тот с криком упал, схватившись за лицо.
Найюр ринулся в свалку, крича по-скюльвендски. Он ударил мечом по руке оказавшегося перед ним перепуганного язычника, сутулого юнца с жалкими клочками волос вместо бороды. Потом Найюр присел и полоснул по ногам второго стражника, кинувшегося на него сбоку. Стражник упал, и Найюр снова развернулся к юнцу, лишь затем, чтобы увидеть, как тот исчезает за дальней дверью. Галеотский рыцарь, имени которого Найюр не знал, пронзил раненого стражника копьем.
Рядом Саубон зарубил двоих фаним; принц размахивал мечом, словно дубинкой, и при каждом взмахе выкрикивал непристойные ругательства. Он потерял шлем, и спутанные белокурые волосы были покрыты кровью. Найюр отпрыгнул от упавшего кианца. Первым же ударом он расколол круглый черно-желтый щит ближайшего стражника. Язычник поскользнулся на крови, рефлекторно взмахнул руками, и Найюр всадил меч в его кольчугу. Крик стражника перешел в судорожное бульканье. Взглянув налево, Найюр увидел, как Саубон срубил противнику нижнюю челюсть. Горячая кровь брызнула Найюру в лицо. Язычник пошатнулся и взмахнул мечом. Саубон утихомирил его одним ударом, едва не снеся ему голову с плеч.
– Поднять ворота! – взревел галеотский принц. – Поднять ворота!
Теперь комната была набита воинами-айнрити, по большей части краснолицыми галеотами. Несколько человек кинулись к деревянным колесам. Их возбужденные голоса потонули в скрежете цепей.
Воздух наполнила пронзительная вонь вспоротых кишок.
Офицеры и таны Саубона собрались вокруг принца.
– Хорта! Зажигай сигнальный огонь! Меарьи, на штурм второй башни! Ты должен ее взять, сынок! Пусть твои предки гордятся тобой!
Сияющие голубые глаза отыскали Найюра. Невзирая на кровь на лице, во всей внешности Саубона сквозило величие, отцовская уверенность, от которой Найюру стало не по себе. Коифус Саубон уже был королем – и он принадлежал Келлхусу.
– Охраняй караульную, – велел галеотский принц. – Возьми столько людей, сколько сочтешь нужным…
Он обвел взглядом всех присутствующих.
– Карасканд пал, братья мои! Клянусь богами, Карасканд пал!
Комната наполнилась радостными криками, сменившимися хриплыми возгласами и грохотом сапог, превращающих блестящие красные лужицы на полу в непонятное месиво.
– Победа или смерть! – кричали айнрити. – Победа или смерть!
Протолкавшись в дальний коридор, Найюр отыскал караульную.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97