Пройас – рядом с ним стоял Найюр – прислонился к известняковому парапету на вершине Роговых Врат, глядя через бойницу на грязную равнину внизу. Окрестности кишели кианцами, которые стаскивали вещи и палатки айнрити на огромные костры, устанавливали яркие шатры, подновляли частоколы и земляные валы. Отряды всадников в серебристых шлемах патрулировали холмы.
Айнрити пришлось занять те же самые места, чтобы обстреливать нападающих; обгоревшая махина осадной башни стояла на расстоянии броска камня от того места, где устроился Пройас. Принц крепко зажмурился; глаза жгло, словно огнем. «Этого не может быть! Только не это!»
Сперва эйфория – полный экстаз! – вызванная падением Карасканда. Затем падираджа, который так долго оставался не более чем слухом об огромных силах, скапливающихся на юге, материализовался на холмах у города. Сперва в голове у Пройаса билась одна-единственная мысль: кто-то совершил чудовищную ошибку; все уладится само собой, как только прекратится хаос грабежей. Эти отряды всадников в шелковых одеяниях – они не могут быть кианской кавалерией… Язычники были смертельно ранены под Анвуратом – уничтожены! Священное воинство взяло могучий Карасканд, великие врата Ксераша и Амотеу, и уже готово было вступить в Священные земли! Они были так близко!..
Так близко, что в Шайме – Пройас был в этом уверен – видели на горизонте дымы Карасканда.
Но кавалеристы действительно были кианцами. Они охватили город огромным кольцом, и над ними реял Белый Лев падираджи. Они жгли оставшиеся без защиты лагеря айнрити, убивали больных и гнали прочь безумцев, которым хватало глупости препятствовать их продвижению. Каскамандри пришел. И Бог, и надежда покинули их.
– Сколько их, на твой взгляд? – спросил Пройас у скюльвенда, который стоял, скрестив покрытые шрамами руки поверх чешуйчатого доспеха.
– А какая разница? – отозвался варвар.
Его бирюзовый взгляд нервировал Пройаса, и принц снова принялся осматривать затянутые серым дымом окрестности. Вчера, когда масштабы бедствия постепенно прояснились, Пройас раз за разом спрашивал себя: почему? Почему? Его мысли, словно обиженный ребенок, топтались вокруг его благочестия. Кто из Великих Имен трудился столько, сколько он? Кто совершил больше жертвоприношений, вознес больше молитв? Но теперь Пройас не смел задаваться этим вопросом.
К нему вернулись мысли об Ахкеймионе и Ксинеме.
«Это ты, – сказал тогда маршал Аттремпа, – все предал..»
«Но это же во имя Бога! Ради славы Господней!»
– Большая разница! – прошипел Пройас.
Он знал, что скюльвенд ощетинится, заслышав подобный тон, но его это не волновало.
– Нам нужно найти способ выбраться отсюда!
– Вот именно, – отозвался Найюр, внешне совершенно невозмутимый. – Нам нужно найти способ выбраться отсюда… А насколько велико воинство падираджи – неважно.
Нахмурившись, Пройас снова повернулся к бойнице. Он был не в том настроении, чтобы выслушивать замечания.
Пройас поднес руки к лицу, провел ногтями по щекам. «Этого не может быть! Что-то… Я что-то упустил!»
– Мы прокляты, – пробормотал он. – Они правы… Бог наказывает нас!
– Ты о чем?
– О том, что Конфас и прочие, возможно, правы насчет него!
Грубое лицо превратилось в каменную маску.
– Него?
– Келлхуса! – воскликнул Пройас.
Он крепко сцепил дрожащие руки.
«Я дрогнул! Я потерпел неудачу!»
Пройас читал множество трактатов о том, как другие люди совершали ошибки в критических ситуациях, и вдруг осознал, что сейчас – сейчас! – его момент слабости. Но вопреки ожиданиям, это знание не придало ему сил. Скорее уж осознание того, что он потерпел неудачу, грозило ускорить его крах. Он был слишком болен… Слишком устал.
– Они бранятся из-за него, – резко произнес принц. – Сперва Конфас, а теперь даже Готьелк и Готиан.
Пройас судорожно вздохнул.
– Они утверждают, что он – лжепророк.
– Это не слухи? Они сами сказали тебе об этом? Пройас кивнул.
– Они думают, что при моей поддержке смогут открыто выступить против него.
– Ты рискнешь развязать войну? Войну айнрити против айнрити?
Пройас сглотнул, пытаясь придать взгляду определенную строгость.
– Да, если этого потребует Бог.
– А откуда вам знать, чего именно требует ваш Бог? Пройас в ужасе уставился на скюльвенда.
– Я просто…
К горлу подступила острая боль, по щекам потекли горячие слезы. Пройас мысленно выругался, открыл было рот, но вместо слов у него вырвался всхлип…
– А как насчет Конфаса? – спросил принц. – Есть ли шанс, что он солгал насчет запасов еды?
Варвар пожал могучими плечами.
– Нансурцы умеют считать.
– А еще они умеют лгать! – сорвался Пройас.
Ну почему этот человек не может нормально отвечать на вопросы?
– Ты думаешь, Конфас сказал правду?
Найюр сплюнул за край древней каменной стены.
– Придется подождать… Посмотрим, останется ли он жирным, когда мы отощаем.
Чума на голову скюльвенда! Как он может дразнить его сейчас, в таких тяжелых обстоятельствах?
– Ты оказался осажден, – продолжал скюльвендский воин, – в городе, который уже несколько недель голодал. Даже если Конфас и припрятал сколько-то еды, это не имеет значения. У тебя всего один выход, один-единственный. Нужно пустить в дело Багряных Шпилей – и немедленно, пока падираджа не успел собрать кишаурим. Священное воинство должно выйти в поле.
– Ты что, думаешь, я с этим не согласен? – воскликнул Пройас. – Я уже обращался к Элеазару – и знаешь, что он мне ответил? Он сказал: «Багряные Шпили уже понесли слишком много ненужных потерь…» Ненужные потери! Каково, а? Дюжина погибших при Анвурате, если не меньше! Чуть больше в пустыне – не так уж плохо по сравнению с сотней тысяч правоверных! И что? Человек пять сражены вчера хорами, – небо, спаси и помилуй! – убиты при уничтожении последних остававшихся в Карасканде запасов еды… Всем бы нам такие потери!
Пройас умолк, осознав, что начинает задыхаться. Мысли путались, как будто он по-прежнему страдал от лихорадки. Огромные, потрепанные временем камни башни словно кружились вокруг него. Если бы Триамис построил эти стены из хлеба! – мелькнула у него бредовая мысль.
Скюльвенд бесстрастно наблюдал за ним.
– Тогда вы обречены, – сказал он.
«О Господи!»
Все это длилось слишком долго. Ноша была слишком велика. Все – каждый день, каждое слово! – все было битвой. А жертвы – они оставляли слишком глубокие раны. Пустыня, даже гемофлексия – это все пустяки. Но Ахкеймион – о, это уже серьезно! И Ксинем, от которого он отказался. Два человека, которых он уважал, как никого другого, – и он отрекся от них ради Священного воинства… Но этого все равно недостаточно!
«Ничего… Ничего не достаточно!»
– Скажи мне, Найюр, – прохрипел принц. Странная улыбка, похожая больше на оскал, проступила на его лице, и он снова всхлипнул. Пройас закрыл лицо руками и осел на парапет.
– Пожалуйста! – крикнул он камню. – Найюр… Ты должен сказать мне, что делать!
Теперь, похоже, ужаснулся скюльвенд.
– Иди к Келлхусу, – сказал варвар. – Но я тебя предупреждаю, – он вскинул могучий, покрытый боевыми шрамами кулак, – береги свое сердце. Накрепко закрой его!
Он опустил голову и взглянул исподлобья – так мог бы глядеть волк…
– Иди, Пройас. Иди и сам спроси этого человека.
Кровать стояла из черном помосте, устроенном в центре спальни, словно постамент, вырезанный из каменной глыбы. Легкие покрывала, которые обычно натягивались между столбиками кровати, здесь были прикреплены к изумрудно-золотому балдахину. Закинув одну ногу поверх простыней, Келлхус нежно погладил Эсменет по щеке. Глядя на ее зардевшуюся кожу, он видел, как кровь питает бьющееся сердце, а затем разливается по всему телу.
«Наша кровь, отец…» В мире неискусных и тупых душ ничто не могло быть драгоценнее.
«Дом Анасуримборов».
Дуниане не только видели глубоко – они еще видели далеко. Даже если Священное воинство выживет в Карасканде, даже если удастся захватить Шайме, война все равно только начинается… Этому его научил Ахкеймион.
И в конечном итоге лишь сыновья смогут победить смерть.
«Ты поэтому вызвал меня? Из-за того, что умираешь?»
– Что это? – спросила Эсменет, подтягивая простыню к подбородку.
Келлхус резким движением подался вперед и уселся, поджав ноги. Он принялся вглядываться в освещенный свечами полумрак, прислушиваясь к приглушенному шуму возни за дверью. «Что он…»
Внезапно двустворчатая дверь распахнулась, и Келлхус увидел Пройаса, все еще слабого после болезни, – он скандалил с двумя из Сотни Столпов.
– Келлхус! – прорычал конрийский принц. – Отгони своих псов, или, клянусь богом, сейчас прольется кровь!
Повинуясь короткому приказу, телохранители отпустили Пройаса и вернулись на свои места. Принц остался стоять. Грудь его тяжело вздымалась, взгляд блуждал по роскошной полутемной спальне. Келлхус охватил его своими чувствами… Этот человек прямо-таки излучал безрассудство, но буйство его страсти создавало определенные трудности, в которых тяжело было разобраться. Он боялся, что Священное воинство погибло – как и все его люди, и что Келлхус каким-то образом послужил этому причиной.
«Ему нужно знать, что я такое».
– Что случилось, Пройас? Что это на тебя нашло, раз ты так возмутительно себя ведешь?
Но тут взгляд принца наткнулся на Эсменет, оцепеневшую от потрясения. Келлхус мгновенно распознал опасность.
«Он ищет повод».
У дверей была устроена внутренняя терраса; Пройас, пошатываясь, попятился к ограждению.
– Что она здесь делает?
Он в замешательстве смотрел на женщину.
– Почему она в твоей постели?
«Он не хочет понимать».
– Она моя жена… Так что случилось?
– Жена?! – воскликнул Пройас и поднес ладонь ко лбу. – Она твоя жена?
«До него доходили слухи…» - Пустыня, Пройас. Пустыня оставила след на всех нас. Принц покачал головой.
– К черту пустыню, – пробормотал он, потом, охваченный внезапной яростью, поднял взгляд. – К черту пустыню! Она же… она… Акка любил ее! Акка! Ты что, забыл? Твой друг…
Келлхус опустил глаза, с печалью и раскаянием.
– Мы подумали, что он хотел бы этого.
– Хотел? Хотел, чтобы его лучший друг трахал шлю…
– Да кто ты такой, чтобы говорить об Акке со мной! – выкрикнула Эсменет.
– Ты о чем? – спросил Пройас, бледнея. – Что ты имеешь в виду?
Он поджал губы; глаза его потухли, правая рука поднялась к груди. Ужас открыл новую точку в бурлении его страстей – возможность…
– Но ты же сам знаешь, – сказал Келлхус. – Изо всех людей ты менее всего имеешь право судить.
Конрийский принц вздрогнул.
– Что ты имеешь в виду?
«Давай… Предложи ему перемирие. Продемонстрируй понимание. Покажи бессмысленность его вторжения…»
– Послушай, – сказал Келлхус, потянувшись к собеседнику словами, тоном и каждым оттенком выражения. – Ты позволил своему отчаянию править собой… А я повелся на дурные манеры. Пройас! Ты – один из лучших моих друзей…
Он отбросил простыни, спустил ноги на пол.
– Давай выпьем и поговорим.
Но Пройас зацепился за его предыдущее замечание – как того и желал Келлхус.
– Я желаю знать, почему не имею права судить. Что это означает, «лучший друг»?
Келлхус с болью поджал губы.
– Это означает, что именно ты, Пройас, – ты, а не мы – предал Ахкеймиона.
Красивое лицо оцепенело от ужаса. Сердце лихорадочно заколотилось.
«Мне следует действовать осторожно».
– Нет, – отрезал Пройас.
Келлхус разочарованно прикрыл глаза.
– Да. Ты обвиняешь нас, хотя на самом деле считаешь, что сам должен нести ответ.
– Ответ? За что? – Принц фыркнул, словно испуганный юнец. – Я ничего не сделал.
– Ты сделал все, Пройас. Тебе нужны были Багряные Шпили, а Багряным Шпилям был нужен Ахкеймион.
– Никто не знает, что случилось с Ахкеймионом!
– Ты знаешь… Я вижу это знание в тебе. Конрийский принц отшатнулся.
– Ты ничего не видишь! «Так близко…»
– Конечно вижу, Пройас. Как ты можешь до сих пор сомневаться во мне, после всего, что было?
Но прямо у него на глазах что-то произошло: непредвиденная вспышка осознания, каскад противоречий, слишком сильных, чтобы их можно было заглушить. «Какое слово…»
– Сомневаться? – выкрикнул Пройас. – А как я могу не сомневаться? Священное воинство стоит на краю пропасти, Келлхус!
Келлхус улыбнулся, как прежде улыбался Ксинем над тем, что казалось ему одновременно и трогательным, и глупым.
– Бог испытывает нас, Пройас. Он еще не вынес приговор. Скажи, как может быть испытание без сомнений?
– Он испытывает нас… – с непроницаемым лицом повторил Пройас.
– Конечно, – печально произнес Келлхус. – Просто открой свое сердце, и ты сам все увидишь!
Открыть свое…
Пройас оборвал фразу; глаза его до краев наполнились недоверием и страхом.
– Он говорил мне! – внезапно прошептал он. – Так вот что он имел в виду!
Острая тоска во взоре, боль, сражавшаяся с дурными предчувствиями, – все это внезапно рухнуло, сменившись подозрительностью и недоверием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97