Если ты отдашь мне то, в чем нуждается моя школа, твой друг станет мне не нужен. Я прикажу, чтобы его расковали и отпустили. Я даю тебе слово мага…
Ахкеймион верил ему и отдал бы все, если бы мог. Но из его глаз смотрел колдун, умерший две тысячи лет назад, и он следил за происходящим с ужасающей бесстрастностью…
Ийок наблюдал за Ахкеймионом; его тонкая кожа влажно Поблескивала в неверном свете. Он зашипел и покачал головой.
– Какое фанатичное упрямство! Какая сила!
Облаченный в красное колдун повернулся и кивнул рабу-солдату, держащему Ксинема. – Не-е-ет! – провыл жалобный голос.
Незнакомец забился в агонии, пачкая себя.
«Я не знаю этого человека».
Безымянный рыжий кот застыл, припал к земле и навострил уши, не сводя глаз с засыпанной битым камнем улочки. Что-то кралось в тени, медленно, словно ящерица в холодное время… Внезапно непонятное существо метнулось через освещенное солнцем пыльное пространство. Кот прыгнул.
Вот уже пять лет он шлялся но трущобам Иотии, питался мышами, охотился на крыс и изредка, когда выпадал такой случай, подъедал оставленные людьми объедки. Однажды он даже сожрал труп сородича-кота, которого мальчишки сбросили с крыши.
А с недавних пор привык обедать мертвыми людьми.
Каждый день рыжий кот с величием, присущим его породе, рыскал, бежал, крался по одному и тому же маршруту. По улочкам за Агнотумским рынком, где крысы выискивали отбросы, вдоль разрушенной стены, где сухая трава приманивала мышей, мимо трактиров на Паннасе, через руины храма, а потом через запутанные щели между готовыми развалиться кенейскими домами, где какой-нибудь ребенок мог почесать его за ухом.
И с некоторых пор на этом маршруте стали попадаться мертвые люди.
А теперь – вот это существо…
Прячась за обломками, рыжий кот прокрался к затененному уголку, где исчезло непонятное существо. Он не был голоден. Ему просто хотелось посмотреть, что это такое.
А кроме того, он соскучился по вкусу живой, истекающей кровью добычи…
Сгорбившись у обожженной кирпичной стены, кот высунул голову из-за угла. Он неподвижно застыл, впитывая шепот мира своими усами…
Ни биения сердца, ни пронзительного крысиного писка, который способен был слышать он один.
Но что-то двигалось…
Кот прыгнул на неясный силуэт, выпустив когти. Он сбил фигурку с ног, всадив когти ей в спину, а зубы – в мягкую ткань горла. Вкус был неправильный. Запах был неправильный. Кот ощутил первый режущий удар, за ним – другой. Он рванул горло, стремясь добраться до мяса, до великолепного потока живой крови.
Но там ничего не было.
Еще один порез.
Рыжий кот отпустил существо и попытался убраться прочь, но его задние лапы подломились. Кот взвыл, скребя когтями по булыжникам.
Руки куклы сомкнулись на горле кота.
Вкус крови.
4111 год Бивня, конец осени, Карасканд
Расположенный на великом пути, связывающем народы юга Каратая с Шайгеком и Нансуром, Карасканд издревле занимал важное стратегическое положение. Все те товары, которые торговцы боялись доверить своенравным морям, – зеумские шелка, корица, перец и великолепные гобелены Нильнамеша, галеотские шерстяные ткани и прекрасное нансурское вино – все это проходило через базары Карасканда, и так было на протяжении тысячелетий.
Карасканд, бывший во времена Древней династии шайгекским аванпостом, вырос за прошедшие столетия и в краткие промежутки между владычеством великих народов правил собственной небольшой империей. Энатпанея была гористой страной, и лето здесь было засушливым, как в Каратае, а зима – дождливой, как в Эумарне. Карасканд стоял посреди Энатпанеи, раскинувшись на девяти холмах. Его могучие стены были возведены при Триамисе I, величайшем из кенейских аспект-импе-раторов. Огромные рынки были устроены императором Боксариасом в те времена, когда Карасканд был одной из богатейших Провинций Кенейской империи. Подернутые дымкой башни и вместительные казармы Цитадели Пса, которую было видно с любого из девяти городских холмов, построили при воинственном Ксатантиусе, нансурском императоре, использовавшем Карасканд в качестве временной столицы в ходе бесконечных войн с Нильнамешем. А великолепный беломраморный дворец сапатишаха на Коленопреклоненном Холме был воздвигнут при Ферокаре I, самом яростном и самом благочестивом из падираджей древнего Киана.
Хоть Карасканд и находился на положении данника, это был великий город, способный поспорить с Момемном, Ненсифоном и даже Каритусалем.
Гордые города не сдаются.
Невзирая на официальные заверения падиражди, Священное воинство сумело выжить в Кхемеме. Люди Бивня больше не были пугающими слухами, доходящими с севера. За их приближением можно было следить по столбам дыма, встающим у северного края горизонта. Беженцы толпились у ворот, рассказывая о бойне, которую учиняли бесчеловечные айнрити. Священное воинство, говорили они, это гнев Единого Бога, пославшего идолопоклонников, дабы покарать нас за грехи.
Карасканд охватила паника, и даже заверения их знаменитого сапатишаха, Имбейяна Всепобеждающего, не могли успокоить город. Разве не Имбейян бежал при Анвурате, словно побитая собака? Разве не идолопоклонники перебили три четверти грандов Энатпанеи? Необычные имена передавались из уст в уста. Саубон, белокурый зверь из варварского Галеота, от одного взгляда которого с людьми приключается медвежья болезнь. Конфас, великий тактик, сокрушивший силой своего гения даже скюльвендов. Атьеаури, человек-волк, рыскающий по холмам и похищающий всякую надежду. Багряные Шпили, мерзкие колдуны, от которых бежали даже кишаурим. И Келлхус, демон, идущий с ними в обличье лжепророка, подталкивающий их к безумным, чудовищным деяниям. Их имена повторяли часто, но с опаской, словно это был глас судьбы – как звон гонга, которым отмечались вечерние казни.
Но на улицах и базарах Карасканда не шли разговоры о сдаче города. Мало кто из горожан обратился в бегство. Среди прочих крепло безмолвное соглашение: идолопоклонникам следует сопротивляться. Такова воля Единого Бога. От Божьего гнева не убежишь – ведь дитя не убежит от карающей руки отца.
Принять кару – это деяние веры.
Горожане заполняли огромные храмы. Они плакали и молились, за себя, за свое имущество, за свой город.
Священное воинство приближалось…
4111 год Бивня, конец осени, Иотия
Они на некоторое время оставили его в молельне, подвешенным на цепях и медленно задыхающимся. Огонь в треножниках угас, превратившись в груды тлеющих углей, и теперь границы тьмы очерчивали смутно различимые стены из оранжевого камня. Ахкеймион не осознавал присутствия Ийока, пока приверженец чанва не подал голоса.
– Тебе, конечно же, любопытно узнать, как поживает Священное воинство.
Ахкеймион даже не поднял голову.
– Любопытно? – прохрипел он.
Белокожий колдун был для него не более чем голосом, доно – сящимся издалека.
– Похоже, падираджа – очень коварный человек. Он составил план, распространяющийся далеко за пределы битвы при Анвурате. Видишь ли, это – признак интеллекта. Способность учитывать в планировании и то, что противоречит твоим чаяниям. Он понимал: чтобы продолжить продвижение к Шайме, Священному воинству придется преодолеть Кхемему.
Короткий кашель.
– Да… Я знаю.
– Ну так вот, еще когда Священное воинство осаждало Хиннерет, встал вопрос, почему падираджа отказался от войны на море. Нельзя сказать, чтобы кианский флот правил Менеано-Ром, но все-таки. Этот же вопрос встал, когда мы взяли Шайгек, но снова был забыт. Дескать, Каскамандри решил, что его флоту с нашим не тягаться. А почему бы, собственно, и не решить так? Изо всех побед, одержанных Кианом в войнах с Нансурской империей за многие столетия, мало какие были морскими… И это навело вас на ложное предположение.
– Что ты имеешь в виду?
– Священное воинство решило идти через Кхемему, используя имперский флот для подвоза воды. Как только Священное воинство зашло в пустыню достаточно далеко, чтобы у него не было возможности повернуть обратно, кианский флот обрушился на нансурский…
Ийок усмехнулся, язвительно и горько:
– Они использовали кишаурим.
Ахкеймион моргнул и увидел нансурские корабли, горящие в неистовом пламени Псухе. Внезапная вспышка беспокойства – он уже переступил те пределы, в которых испытывают страх, – заставила его поднять голову и взглянуть на Багряного адепта. Тот казался призраком на фоне мерцающих белых шелков.
– Священное воинство? – прохрипел Ахкеймион.
– Почти уничтожено. Бесчисленные трупы лежат в песках Кхемемы.
«Эсменет?» Ахкеймион давно уже не произносил ее имя даже в мыслях. Поначалу оно служило ему прибежищем, его звучание приносило ему облегчение – но после того, как они привели Ксинема и принялись использовать его любовь как орудие пытки, Ахкеймион перестал думать о ней. Он отказался от всякой любви…
Ради более глубоких вещей.
– Похоже, – продолжал Ийок, – мои братья-адепты тоже жестоко пострадали. Нас отзывают отсюда.
Ахкеймион смотрел на него сверху вниз, не осознавая, что по его запавшим щекам текут слезы. Ийок внимательно наблюдал за ним, стоя у самого края проклятого Круга Уробороса. – Что это означает? – проскрипел Ахкеймион.
«Эсменет. Любовь моя…»
– Это означает, что твои мучения завершены… Ийок заколебался, но все-таки добавил:
– Друз Ахкеймион, я хочу, чтобы ты знал: я был против твоей поимки. Мне уже приходилось руководить допросами адептов Завета, и я знаю, что это занятие утомительное и бесполезное… И неприятное… прежде всего – неприятное.
Ахкеймион смотрел на него, ничего не говоря и не испытывая никаких чувств.
– Знаешь, – продолжал Ийок, – я не удивился, когда маршал Аттремпа подтвердил твою версию событий под Андиаминскими Высотами. Ты действительно веришь, что советник императора, Скеаос, был шпионом Консульта – ведь так?
Ахкеймион сглотнул, преодолевая боль.
– Я это знаю. А вскоре узнаете и вы.
– Возможно. Возможно… Но на данный момент мой великий магистр решил, что это шпионы кишаурим. А легенды знанием не заменишь.
– Ты подменяешь то, чего боишься, тем, чего не знаешь, Ийок.
Ийок взглянул на него, сощурившись, словно от удивления, что настолько беспомощный, истерзанный человек все еще способен осмысленно говорить.
– Возможно. Но как бы то ни было, наше совместное времяпрепровождение завершилось. На настоящий момент мы готовимся присоединиться к нашим братьям, пересекшим Кхемему…
Ахкеймион кулем висел на цепях; мышцы окостенели от хранящейся в памяти мучительной боли. Он словно бы смотрел на стоящего перед ним чародея из трюма, расположенного внутри потерпевшего крушение корабля его тела.
Ийоку начало становиться не по себе.
– Я знаю, что такие люди, как мы, не питают… склонности к религии, – сказал он, – но я подумал, что могу позволить себе некую любезность. Через некоторое время в камеру спустится раб с Безделушкой и ножом. Безделушка – для тебя, а нож – для твоего друга… У тебя будет время приготовиться к путешествию.
Очень странные слова для Багряного адепта. Ахкеймион откуда-то знал, что это не очередная садистская игра.
– Ты скажешь об этом Ксинему? Полупрозрачное лицо резко повернулось к нему, но потом
как-то необъяснимо смягчилось.
– Полагаю, да, – сказал Ийок. – Он, по крайней мере, может надеяться на законное место в царстве мертвых…
Колдун развернулся и решительным шагом удалился во тьму. Дверь отворилась в освещенный коридор, и Ахкеймион разглядел профиль Ийока. На миг ему показалось, будто он смотрит на другого человека.
Ахкеймион подумал о покачивающейся груди, о коже, целующей кожу во время занятий любовью.
«Живи, милая Эсменет. Живи ради меня».
4111 год Бивня, конец осени, Карасканд
Распаленные своими злодеяниями, Люди Бивня собрались у стен Карасканда. Они бесчисленными вереницами спустились с высот и обнаружили, что их ярость остановлена могучими укреплениями. Крепостные валы протянулись по окружающим холмам – огромный каменный пояс цвета меди, поднимающийся и опускающийся вместе со склонами и теряющийся в дымке.
И в отличие от стен великих городов Шайгека эти стены, как обнаружили айнрити, оборонялись.
В каменистую почву были воткнуты древки знамен. Вассалы, потерявшиеся за время скитаний в пустыне, отыскали своих лордов. Воины возводили самодельные палатки и шатры. Шрайские и культовые жрецы собирали верных и служили панихиды по бессчетным тысячам, которых поглотила пустыня. Был созван совет Великих и Меньших Имен, где после долгого ритуала благодарения за спасение из Кхемемы разработали план захвата Карасканда.
Нерсей Пройас встретился с Имбейяном. Встреча состоялась у Ворот Слоновой Кости, прозванных так из-за того, что их огромная башня была построена не из красноватого камня энатпанейских каменоломен, а из белого известняка. Конрийский принц через переводчика предложил сапатишаху сдаться и пообещал жителям города жизнь, а свите Имбейяна – освобождение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
Ахкеймион верил ему и отдал бы все, если бы мог. Но из его глаз смотрел колдун, умерший две тысячи лет назад, и он следил за происходящим с ужасающей бесстрастностью…
Ийок наблюдал за Ахкеймионом; его тонкая кожа влажно Поблескивала в неверном свете. Он зашипел и покачал головой.
– Какое фанатичное упрямство! Какая сила!
Облаченный в красное колдун повернулся и кивнул рабу-солдату, держащему Ксинема. – Не-е-ет! – провыл жалобный голос.
Незнакомец забился в агонии, пачкая себя.
«Я не знаю этого человека».
Безымянный рыжий кот застыл, припал к земле и навострил уши, не сводя глаз с засыпанной битым камнем улочки. Что-то кралось в тени, медленно, словно ящерица в холодное время… Внезапно непонятное существо метнулось через освещенное солнцем пыльное пространство. Кот прыгнул.
Вот уже пять лет он шлялся но трущобам Иотии, питался мышами, охотился на крыс и изредка, когда выпадал такой случай, подъедал оставленные людьми объедки. Однажды он даже сожрал труп сородича-кота, которого мальчишки сбросили с крыши.
А с недавних пор привык обедать мертвыми людьми.
Каждый день рыжий кот с величием, присущим его породе, рыскал, бежал, крался по одному и тому же маршруту. По улочкам за Агнотумским рынком, где крысы выискивали отбросы, вдоль разрушенной стены, где сухая трава приманивала мышей, мимо трактиров на Паннасе, через руины храма, а потом через запутанные щели между готовыми развалиться кенейскими домами, где какой-нибудь ребенок мог почесать его за ухом.
И с некоторых пор на этом маршруте стали попадаться мертвые люди.
А теперь – вот это существо…
Прячась за обломками, рыжий кот прокрался к затененному уголку, где исчезло непонятное существо. Он не был голоден. Ему просто хотелось посмотреть, что это такое.
А кроме того, он соскучился по вкусу живой, истекающей кровью добычи…
Сгорбившись у обожженной кирпичной стены, кот высунул голову из-за угла. Он неподвижно застыл, впитывая шепот мира своими усами…
Ни биения сердца, ни пронзительного крысиного писка, который способен был слышать он один.
Но что-то двигалось…
Кот прыгнул на неясный силуэт, выпустив когти. Он сбил фигурку с ног, всадив когти ей в спину, а зубы – в мягкую ткань горла. Вкус был неправильный. Запах был неправильный. Кот ощутил первый режущий удар, за ним – другой. Он рванул горло, стремясь добраться до мяса, до великолепного потока живой крови.
Но там ничего не было.
Еще один порез.
Рыжий кот отпустил существо и попытался убраться прочь, но его задние лапы подломились. Кот взвыл, скребя когтями по булыжникам.
Руки куклы сомкнулись на горле кота.
Вкус крови.
4111 год Бивня, конец осени, Карасканд
Расположенный на великом пути, связывающем народы юга Каратая с Шайгеком и Нансуром, Карасканд издревле занимал важное стратегическое положение. Все те товары, которые торговцы боялись доверить своенравным морям, – зеумские шелка, корица, перец и великолепные гобелены Нильнамеша, галеотские шерстяные ткани и прекрасное нансурское вино – все это проходило через базары Карасканда, и так было на протяжении тысячелетий.
Карасканд, бывший во времена Древней династии шайгекским аванпостом, вырос за прошедшие столетия и в краткие промежутки между владычеством великих народов правил собственной небольшой империей. Энатпанея была гористой страной, и лето здесь было засушливым, как в Каратае, а зима – дождливой, как в Эумарне. Карасканд стоял посреди Энатпанеи, раскинувшись на девяти холмах. Его могучие стены были возведены при Триамисе I, величайшем из кенейских аспект-импе-раторов. Огромные рынки были устроены императором Боксариасом в те времена, когда Карасканд был одной из богатейших Провинций Кенейской империи. Подернутые дымкой башни и вместительные казармы Цитадели Пса, которую было видно с любого из девяти городских холмов, построили при воинственном Ксатантиусе, нансурском императоре, использовавшем Карасканд в качестве временной столицы в ходе бесконечных войн с Нильнамешем. А великолепный беломраморный дворец сапатишаха на Коленопреклоненном Холме был воздвигнут при Ферокаре I, самом яростном и самом благочестивом из падираджей древнего Киана.
Хоть Карасканд и находился на положении данника, это был великий город, способный поспорить с Момемном, Ненсифоном и даже Каритусалем.
Гордые города не сдаются.
Невзирая на официальные заверения падиражди, Священное воинство сумело выжить в Кхемеме. Люди Бивня больше не были пугающими слухами, доходящими с севера. За их приближением можно было следить по столбам дыма, встающим у северного края горизонта. Беженцы толпились у ворот, рассказывая о бойне, которую учиняли бесчеловечные айнрити. Священное воинство, говорили они, это гнев Единого Бога, пославшего идолопоклонников, дабы покарать нас за грехи.
Карасканд охватила паника, и даже заверения их знаменитого сапатишаха, Имбейяна Всепобеждающего, не могли успокоить город. Разве не Имбейян бежал при Анвурате, словно побитая собака? Разве не идолопоклонники перебили три четверти грандов Энатпанеи? Необычные имена передавались из уст в уста. Саубон, белокурый зверь из варварского Галеота, от одного взгляда которого с людьми приключается медвежья болезнь. Конфас, великий тактик, сокрушивший силой своего гения даже скюльвендов. Атьеаури, человек-волк, рыскающий по холмам и похищающий всякую надежду. Багряные Шпили, мерзкие колдуны, от которых бежали даже кишаурим. И Келлхус, демон, идущий с ними в обличье лжепророка, подталкивающий их к безумным, чудовищным деяниям. Их имена повторяли часто, но с опаской, словно это был глас судьбы – как звон гонга, которым отмечались вечерние казни.
Но на улицах и базарах Карасканда не шли разговоры о сдаче города. Мало кто из горожан обратился в бегство. Среди прочих крепло безмолвное соглашение: идолопоклонникам следует сопротивляться. Такова воля Единого Бога. От Божьего гнева не убежишь – ведь дитя не убежит от карающей руки отца.
Принять кару – это деяние веры.
Горожане заполняли огромные храмы. Они плакали и молились, за себя, за свое имущество, за свой город.
Священное воинство приближалось…
4111 год Бивня, конец осени, Иотия
Они на некоторое время оставили его в молельне, подвешенным на цепях и медленно задыхающимся. Огонь в треножниках угас, превратившись в груды тлеющих углей, и теперь границы тьмы очерчивали смутно различимые стены из оранжевого камня. Ахкеймион не осознавал присутствия Ийока, пока приверженец чанва не подал голоса.
– Тебе, конечно же, любопытно узнать, как поживает Священное воинство.
Ахкеймион даже не поднял голову.
– Любопытно? – прохрипел он.
Белокожий колдун был для него не более чем голосом, доно – сящимся издалека.
– Похоже, падираджа – очень коварный человек. Он составил план, распространяющийся далеко за пределы битвы при Анвурате. Видишь ли, это – признак интеллекта. Способность учитывать в планировании и то, что противоречит твоим чаяниям. Он понимал: чтобы продолжить продвижение к Шайме, Священному воинству придется преодолеть Кхемему.
Короткий кашель.
– Да… Я знаю.
– Ну так вот, еще когда Священное воинство осаждало Хиннерет, встал вопрос, почему падираджа отказался от войны на море. Нельзя сказать, чтобы кианский флот правил Менеано-Ром, но все-таки. Этот же вопрос встал, когда мы взяли Шайгек, но снова был забыт. Дескать, Каскамандри решил, что его флоту с нашим не тягаться. А почему бы, собственно, и не решить так? Изо всех побед, одержанных Кианом в войнах с Нансурской империей за многие столетия, мало какие были морскими… И это навело вас на ложное предположение.
– Что ты имеешь в виду?
– Священное воинство решило идти через Кхемему, используя имперский флот для подвоза воды. Как только Священное воинство зашло в пустыню достаточно далеко, чтобы у него не было возможности повернуть обратно, кианский флот обрушился на нансурский…
Ийок усмехнулся, язвительно и горько:
– Они использовали кишаурим.
Ахкеймион моргнул и увидел нансурские корабли, горящие в неистовом пламени Псухе. Внезапная вспышка беспокойства – он уже переступил те пределы, в которых испытывают страх, – заставила его поднять голову и взглянуть на Багряного адепта. Тот казался призраком на фоне мерцающих белых шелков.
– Священное воинство? – прохрипел Ахкеймион.
– Почти уничтожено. Бесчисленные трупы лежат в песках Кхемемы.
«Эсменет?» Ахкеймион давно уже не произносил ее имя даже в мыслях. Поначалу оно служило ему прибежищем, его звучание приносило ему облегчение – но после того, как они привели Ксинема и принялись использовать его любовь как орудие пытки, Ахкеймион перестал думать о ней. Он отказался от всякой любви…
Ради более глубоких вещей.
– Похоже, – продолжал Ийок, – мои братья-адепты тоже жестоко пострадали. Нас отзывают отсюда.
Ахкеймион смотрел на него сверху вниз, не осознавая, что по его запавшим щекам текут слезы. Ийок внимательно наблюдал за ним, стоя у самого края проклятого Круга Уробороса. – Что это означает? – проскрипел Ахкеймион.
«Эсменет. Любовь моя…»
– Это означает, что твои мучения завершены… Ийок заколебался, но все-таки добавил:
– Друз Ахкеймион, я хочу, чтобы ты знал: я был против твоей поимки. Мне уже приходилось руководить допросами адептов Завета, и я знаю, что это занятие утомительное и бесполезное… И неприятное… прежде всего – неприятное.
Ахкеймион смотрел на него, ничего не говоря и не испытывая никаких чувств.
– Знаешь, – продолжал Ийок, – я не удивился, когда маршал Аттремпа подтвердил твою версию событий под Андиаминскими Высотами. Ты действительно веришь, что советник императора, Скеаос, был шпионом Консульта – ведь так?
Ахкеймион сглотнул, преодолевая боль.
– Я это знаю. А вскоре узнаете и вы.
– Возможно. Возможно… Но на данный момент мой великий магистр решил, что это шпионы кишаурим. А легенды знанием не заменишь.
– Ты подменяешь то, чего боишься, тем, чего не знаешь, Ийок.
Ийок взглянул на него, сощурившись, словно от удивления, что настолько беспомощный, истерзанный человек все еще способен осмысленно говорить.
– Возможно. Но как бы то ни было, наше совместное времяпрепровождение завершилось. На настоящий момент мы готовимся присоединиться к нашим братьям, пересекшим Кхемему…
Ахкеймион кулем висел на цепях; мышцы окостенели от хранящейся в памяти мучительной боли. Он словно бы смотрел на стоящего перед ним чародея из трюма, расположенного внутри потерпевшего крушение корабля его тела.
Ийоку начало становиться не по себе.
– Я знаю, что такие люди, как мы, не питают… склонности к религии, – сказал он, – но я подумал, что могу позволить себе некую любезность. Через некоторое время в камеру спустится раб с Безделушкой и ножом. Безделушка – для тебя, а нож – для твоего друга… У тебя будет время приготовиться к путешествию.
Очень странные слова для Багряного адепта. Ахкеймион откуда-то знал, что это не очередная садистская игра.
– Ты скажешь об этом Ксинему? Полупрозрачное лицо резко повернулось к нему, но потом
как-то необъяснимо смягчилось.
– Полагаю, да, – сказал Ийок. – Он, по крайней мере, может надеяться на законное место в царстве мертвых…
Колдун развернулся и решительным шагом удалился во тьму. Дверь отворилась в освещенный коридор, и Ахкеймион разглядел профиль Ийока. На миг ему показалось, будто он смотрит на другого человека.
Ахкеймион подумал о покачивающейся груди, о коже, целующей кожу во время занятий любовью.
«Живи, милая Эсменет. Живи ради меня».
4111 год Бивня, конец осени, Карасканд
Распаленные своими злодеяниями, Люди Бивня собрались у стен Карасканда. Они бесчисленными вереницами спустились с высот и обнаружили, что их ярость остановлена могучими укреплениями. Крепостные валы протянулись по окружающим холмам – огромный каменный пояс цвета меди, поднимающийся и опускающийся вместе со склонами и теряющийся в дымке.
И в отличие от стен великих городов Шайгека эти стены, как обнаружили айнрити, оборонялись.
В каменистую почву были воткнуты древки знамен. Вассалы, потерявшиеся за время скитаний в пустыне, отыскали своих лордов. Воины возводили самодельные палатки и шатры. Шрайские и культовые жрецы собирали верных и служили панихиды по бессчетным тысячам, которых поглотила пустыня. Был созван совет Великих и Меньших Имен, где после долгого ритуала благодарения за спасение из Кхемемы разработали план захвата Карасканда.
Нерсей Пройас встретился с Имбейяном. Встреча состоялась у Ворот Слоновой Кости, прозванных так из-за того, что их огромная башня была построена не из красноватого камня энатпанейских каменоломен, а из белого известняка. Конрийский принц через переводчика предложил сапатишаху сдаться и пообещал жителям города жизнь, а свите Имбейяна – освобождение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97