Паг понял, что участь Хочокены может служить знаком, насколько далеко зашел Стратег. Схватить преступника, объявленного вне закона, — это одно, а вот посадить в темницу Всемогущего — совсем другое. По традиции члены Ассамблеи не подчинялись Имперскому Стратегу, и только они да император, могли бросить вызов его могуществу. Камацу был прав. Стратег вступил в опасную фазу Большой Игры — арест Хочокены показывал его презрение к любой оппозиции.
Мичем застонал и поднял голову. Обнаружив, что он в цепях, воин подергался, чтобы проверить их прочность.
— Ну, — сказал он, глядя на Пага. — А теперь что?
— Подождем.
Они ждали долго — три или четыре часа. Потом дверь внезапно распахнулась, и вошел чародей в черных Одеяниях, а за ним солдат в белом. Хочокена с презрением сказал:
— Эргоран! Ты с ума сошел? Выпусти меня немедленно!
Чародей махнул рукой солдату, чтобы он освободил Пага.
— Я служу Империи, — сказал он. — А ты, толстяк, связался с врагами. Когда мы казним этого фальшивого чародея, я расскажу Ассамблее о твоем двуличии.
Пага быстро вывели.
— Миламбер, твое появление на Имперских Играх год назад снискало тебе некоторое уважение, — сказал ему Эргоран. Два солдата надели на запястья Пагу дорогие металлические браслеты прекрасной работы. — Кандалы в темнице препятствуют действию заклинаний. А за пределами темницы тебя будут держать эти браслеты. — Он махнул стражникам рукой, и один из них толкнул Пага в спину.
Паг не стал тратить время на Эргорана. Из тех чародеев, которых прикармливал Стратег, он считался самым рьяным, и, как немногие его единомышленники, считал, что Ассамблея должна стать орудием правительства Империи — Высшего Совета. Те, кто знал его лучше, говорили, что главной целью Эргорана было поставить Ассамблею на место Высшего Совета. Ходили слухи, что пока горячий Альмеко председательствовал в Совете, Эргоран за его спиной осуществлял политику партии Войны.
Длинный лестничный пролет вывел Пага на солнце. После темноты камеры он на мгновение ослеп. Но пока его вели по двору какого-то необъятного здания, глаза привыкли к яркому свету. Поднимаясь по широкой лестнице, Паг оглянулся через плечо. Он увидел достаточно, чтобы понять, где он. Он узнал реку Гагаджин, которая бежала с гор, называемых Высокая Стена, к городу Джамару. Река была главной дорогой, соединяющей север с южными и центральными провинциями Империи. Значит, их доставили в Священный Город Кентосани, столицу Империи Цурануани. Десятки стражников в белых доспехах могли охранять только дворец Имперского Стратега.
Подталкивая, Пага провели через длинный холл и центральный зал. Тяжелая расписная деревянная дверь в каменной стене откатилась в сторону. Стратег решил допросить пленника в своем кабинете.
В центре комнаты стоял чародей, дожидаясь, пока человек, что-то читавший за столом, обратит на него внимание. Этого чародея Паг знал только по имени. Он понял, что здесь не дождется помощи даже для Хочокены: Элгахар был братом Эргорана; в их семье многие обладали даром магов. Элгахар, похоже, полностью подчинился брату.
На подушках сидел человек среднего возраста в белой тунике, отделанной тонкой золотой каймой по вороту и рукавам. Вспомнив Альмеко, Паг не мог не подумать о том, как разительно отличается нынешний Стратег от своего предшественника. Аксантукар внешне являл полную противоположность дяде: Альмеко был плотным мужчиной с крепкой шеей — настоящим воином, а Аксантукар скорее напоминал ученого или писателя: тощее тело аскета, почти мягкие черты лица. Но, когда он поднял глаза от свитка, который читал, Паг нашел и сходство: у этого человека, как и у его дяди, в глазах горела та же безумная жажда власти.
Отложив свиток. Стратег сказал:
— Миламбер, вернувшись сюда, ты продемонстрировал если не благоразумие, то мужество. Конечно, тебя казнят, но прежде чем мы тебя повесим, хотелось бы узнать — зачем ты явился?
— В моем родном мире растет сила — черное и злобное чудовище, которое хочет добиться своей цели, и цель эта — уничтожение.
Стратег заинтересовался и сделал знак Пагу, чтобы тот продолжал. Паг рассказал все, что знал — без преуменьшений и преувеличений.
— При помощи магии я обнаружил, что эта сила пришла с Келевана, и теперь судьбы двух миров снова переплелись.
— Интересные сказки ты нам рассказываешь, — сказал Стратег, когда Паг замолчал. Эргоран, по-видимому, тоже не поверил Пагу, но Элгахар встревожился не на шутку. Аксантукар продолжал, улыбаясь: — Миламбер, жаль, что ты предал нас. Если бы ты остался с нами, ты бы неплохо преуспел на поприще сказочника. Могучая сила тьмы, исходящая из неведомого источника в нашей Империи. Чудесная сказка. — Улыбка пропала, и, подавшись вперед, Стратег уперся локтями в колени. — Ну а теперь к делу. Кошмар, о котором ты нам поведал, — лишь слабая попытка отвлечь меня от истинных причин твоего возвращения. Партия Синего Колеса и ее приспешники в Высшем Совете скоро падут. Вот поэтому ты и вернулся — те, кто считал тебя своим, теперь в отчаянии. Они знают: власть на самом деле принадлежит партии Войны. Ты и этот толстый опять в сговоре с теми, кто предал военный союз во время вторжения в твой родной мир. Вы боитесь нового порядка, который мы олицетворяем. Через несколько дней я объявлю о роспуске Высшего Совета, а ты явился, чтобы предотвратить это. Не знаю, что у тебя на уме, но мы выбьем из тебя правду, если не сейчас, то скоро. Ты назовешь наших противников. И мы узнаем, как ты сюда вернулся. Когда я буду править Империей, мы снова явимся в твой мир и сделаем то, что должен был сделать мой дядя.
Паг, переводя взгляд с одного лица на другое, прозревал истину. Ему доводилось встречаться и беседовать с Родриком, безумным королем. Стратег не был так безумен, как Родрик, но, без сомнения, о его душевном здоровье говорить не приходилось. За его спиной стоял тот, кто не проявлял никаких эмоций, но Паг понял — настоящей силой, внушавшей страх, здесь был Эргоран. Именно он был истинным правителем, дергающим за веревочки партию Войны. Именно он и будет править в Цурануани, может быть, когда-нибудь даже в открытую.
Вошел паж и, склонившись перед Стратегом, вручил ему свиток. Аксантукар быстро прочел его.
— Мне надо в Совет. Дайте знать инквизитору, что в четвертом часу ночи мне потребуются его услуги. Верните его в подвал. — Стражник дернул Пага за цепь, а Стратег сказал: — Подумай над этим, Миламбер. Ты можешь умереть быстро или медленно, но умрешь ты в любом случае. Тебе выбирать. Так или иначе, мы все равно узнаем у тебя правду.
Паг смотрел на Доминика, который погрузился в транс. Чародей рассказал товарищам о беседе со Стратегом. Хочокена побушевал некоторое время и замолчал. Как и все остальные Всемогущие, он не мог даже вообразить, что малейший его каприз не будет выполнен, и не находил слов, чтобы выразить свое негодование по поводу заключения в темницу. Мичем хранил молчаливое спокойствие, да и монах не взволновался. Разговаривали мало и неохотно. Даже в тюремной камере, не имея никакой надежды на спасение, они не собирались паниковать, теряя рассудок.
Паг вспомнил детство, проведенное в Крайди, — тяжелые уроки с Кулганом и Тулли, когда он пытался овладеть магическим искусством, которое, как оказалось годы спустя, он не мог использовать. Жаль, подумал он. В Звездной Пристани он наблюдал многие вещи, которые убедили его в том, что магия Малой Тропы, которую практиковали в Мидкемии, развилась там гораздо сильнее, чем на Келеване. Наверное потому, что иной магии в Мидкемии и не знали.
Паг для развлечения попытался припомнить один из тех трюков, которым его учили в детстве и которым ему так и не удалось овладеть до конца. Он стал рассматривать ту внутреннюю препону, которая мешала действовать заклинаниям, и даже увлекся. В детстве он боялся этого — ему казалось, что так у него вообще ничего не получится. Теперь он знал, что все дело в душевных силах, приспособленных для Великой Тропы и не воспринимавших приемы Малой Тропы. Теперь же, скованный воздействием противомагических заклятий, он решил вплотную заняться этой проблемой. Он закрыл глаза, представляя то, что пытался представить уже бессчетное количество раз и что ему никогда не удавалось. Весь порядок его внутреннего устройства восставал против требований этой разновидности магии, но, когда он решил переключиться на то, что было ему привычнее, что-то такое промелькнуло в мыслях и… Паг выпрямился, широко раскрыв глаза. Он почти нашел ответ! Он почти понял. Поборов волнение, он опять закрыл глаза, опустил голову и сосредоточился. Если бы только ему удалось вернуть этот миг, этот сияющий миг, когда на него снизошло озарение…. миг, который так быстро мелькнул и пропал! В темной сырой камере он оказался на пороге открытия, которое могло бы стать решающим в цуранской магии. Если бы только ему удалось вернуть этот миг…
Дверь камеры отворилась. Узники подняли головы. Доминик все еще был в трансе. Вошел Элгахар и махнул рукой стражнику, чтобы тот закрыл за ним дверь. Паг поднялся, разминая ноги, которые затекли на холодном полу, пока он сидел, вспоминая детство.
— Твой рассказ встревожил меня, — сказал вошедший.
— И должен был, ведь это правда. — Может быть, и нет, или, может быть, только тебе это кажется правдой. Я бы хотел услышать подробности.
Паг жестом пригласил чародея сесть, но тот, качнув головой, отказался. Пожав плечами, Паг вернулся на свое место на полу и начал повествование. Когда он добрался до видения Роугена, Элгахар пришел в волнение и, прервав Пага, стал задавать вопросы. Когда Паг закончил, Элгахар покачал головой:
— Скажи мне, Миламбер, многие ли в твоем родном мире поняли то, что было сказано этому пророку в его видении?
— Нет. Только я да еще двое. И только цурани из Ламута сказал, что это древний язык храмов.
— Если так, то это страшно. Мне надо знать, думал ли ты об этом.
— О чем?
Элгахар наклонился поближе к Пагу и прошептал ему в ухо одно слово. Краска сошла со щек Пага, и он закрыл глаза. Еще на Мидкемии он начал размышлять над тем же, пользуясь немногими сведениями, которыми обладал. Подсознательно он давно уже знал ответ. Вздохнув, он ответил:
— Думал. Я, как мог, старался найти другой ответ, но тем не менее находил только этот.
— О чем это вы? — спросил Хочокена.
— Нет, дружище, — покачал головой Паг. — Не сейчас. Я хотел бы, чтобы Элгахар сделал выводы сам, не зная, к какому решению пришли ты или я. Может быть, это заставит его пересмотреть некоторые взгляды.
— Все может быть. Но даже если так и случится, это может никак не отразиться на вашем теперешнем положении.
Хочокена взорвался:
— Как ты можешь так говорить? Что может сравниться с преступлениями Имперского Стратега? Или вы дошли уже до той точки, когда вся ваша свободная воля подавлена твоим братом?
— Хочокена, ты среди других, носящих черные одежды, мог бы понять меня: ведь именно ты вместе с Фумитой годами участвовал в Большой Игре на стороне партии Синего Колеса. — Элгахар напомнил о том, что эти два чародея помогли императору добиться мира в войне с Мидкемией. — Впервые в истории император получил такую власть и полностью потерял авторитет. Он утратил влияние. Свершилось предательство, и погибли пятеро военачальников самых могущественных кланов; именно эти пятеро и были самыми вероятными претендентами на место Имперского Стратега. После их смерти многие семьи потеряли былое влияние в Высшем Совете. Если император попытается диктовать кланам свою волю, он может встретить отпор.
— Ты говоришь о перевороте, о смене существующего режима, — сказал Паг.
— Это и раньше случалось, Миламбер. Но сейчас это означает гражданскую войну, потому что нет наследника. Свет Небес еще молод и вполне может стать отцом сыновей. Пока же у него лишь три дочери. Стратег желает только укрепления Империи, но не падения династии, которой уже больше двух тысяч лет. Я не испытываю к Аксантукару ни любви, ни ненависти. Но император должен понять, что его удел в мировом устройстве — только царствовать, оставив правление Стратегу. Тогда Цурануани вступит в эру вечного процветания.
Хочокена горько рассмеялся.
— Если ты поверил этому бреду, значит, вас в Ассамблее недостаточно крепко запирают.
Не обращая внимания на оскорбление, Элгахар продолжал:
— Как только внутри Империи будет наведен порядок, мы сможем встретиться с любой внешней угрозой, о которой ты возвещаешь. Даже если то, о чем ты говоришь, — правда, и мои догадки верны, пройдет не один год, прежде чем мы столкнемся с нападением на Келеван — времени приготовиться у нас хватит. Ты не должен забывать, что мы в Ассамблее достигли высот силы, немыслимой при наших предшественниках. То, что повергало их в ужас, для нас — пустяк.
— Самонадеянность тебя сгубит, Элгахар. Да и всех вас. Мы с Хочо давно об этом говорили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
Мичем застонал и поднял голову. Обнаружив, что он в цепях, воин подергался, чтобы проверить их прочность.
— Ну, — сказал он, глядя на Пага. — А теперь что?
— Подождем.
Они ждали долго — три или четыре часа. Потом дверь внезапно распахнулась, и вошел чародей в черных Одеяниях, а за ним солдат в белом. Хочокена с презрением сказал:
— Эргоран! Ты с ума сошел? Выпусти меня немедленно!
Чародей махнул рукой солдату, чтобы он освободил Пага.
— Я служу Империи, — сказал он. — А ты, толстяк, связался с врагами. Когда мы казним этого фальшивого чародея, я расскажу Ассамблее о твоем двуличии.
Пага быстро вывели.
— Миламбер, твое появление на Имперских Играх год назад снискало тебе некоторое уважение, — сказал ему Эргоран. Два солдата надели на запястья Пагу дорогие металлические браслеты прекрасной работы. — Кандалы в темнице препятствуют действию заклинаний. А за пределами темницы тебя будут держать эти браслеты. — Он махнул стражникам рукой, и один из них толкнул Пага в спину.
Паг не стал тратить время на Эргорана. Из тех чародеев, которых прикармливал Стратег, он считался самым рьяным, и, как немногие его единомышленники, считал, что Ассамблея должна стать орудием правительства Империи — Высшего Совета. Те, кто знал его лучше, говорили, что главной целью Эргорана было поставить Ассамблею на место Высшего Совета. Ходили слухи, что пока горячий Альмеко председательствовал в Совете, Эргоран за его спиной осуществлял политику партии Войны.
Длинный лестничный пролет вывел Пага на солнце. После темноты камеры он на мгновение ослеп. Но пока его вели по двору какого-то необъятного здания, глаза привыкли к яркому свету. Поднимаясь по широкой лестнице, Паг оглянулся через плечо. Он увидел достаточно, чтобы понять, где он. Он узнал реку Гагаджин, которая бежала с гор, называемых Высокая Стена, к городу Джамару. Река была главной дорогой, соединяющей север с южными и центральными провинциями Империи. Значит, их доставили в Священный Город Кентосани, столицу Империи Цурануани. Десятки стражников в белых доспехах могли охранять только дворец Имперского Стратега.
Подталкивая, Пага провели через длинный холл и центральный зал. Тяжелая расписная деревянная дверь в каменной стене откатилась в сторону. Стратег решил допросить пленника в своем кабинете.
В центре комнаты стоял чародей, дожидаясь, пока человек, что-то читавший за столом, обратит на него внимание. Этого чародея Паг знал только по имени. Он понял, что здесь не дождется помощи даже для Хочокены: Элгахар был братом Эргорана; в их семье многие обладали даром магов. Элгахар, похоже, полностью подчинился брату.
На подушках сидел человек среднего возраста в белой тунике, отделанной тонкой золотой каймой по вороту и рукавам. Вспомнив Альмеко, Паг не мог не подумать о том, как разительно отличается нынешний Стратег от своего предшественника. Аксантукар внешне являл полную противоположность дяде: Альмеко был плотным мужчиной с крепкой шеей — настоящим воином, а Аксантукар скорее напоминал ученого или писателя: тощее тело аскета, почти мягкие черты лица. Но, когда он поднял глаза от свитка, который читал, Паг нашел и сходство: у этого человека, как и у его дяди, в глазах горела та же безумная жажда власти.
Отложив свиток. Стратег сказал:
— Миламбер, вернувшись сюда, ты продемонстрировал если не благоразумие, то мужество. Конечно, тебя казнят, но прежде чем мы тебя повесим, хотелось бы узнать — зачем ты явился?
— В моем родном мире растет сила — черное и злобное чудовище, которое хочет добиться своей цели, и цель эта — уничтожение.
Стратег заинтересовался и сделал знак Пагу, чтобы тот продолжал. Паг рассказал все, что знал — без преуменьшений и преувеличений.
— При помощи магии я обнаружил, что эта сила пришла с Келевана, и теперь судьбы двух миров снова переплелись.
— Интересные сказки ты нам рассказываешь, — сказал Стратег, когда Паг замолчал. Эргоран, по-видимому, тоже не поверил Пагу, но Элгахар встревожился не на шутку. Аксантукар продолжал, улыбаясь: — Миламбер, жаль, что ты предал нас. Если бы ты остался с нами, ты бы неплохо преуспел на поприще сказочника. Могучая сила тьмы, исходящая из неведомого источника в нашей Империи. Чудесная сказка. — Улыбка пропала, и, подавшись вперед, Стратег уперся локтями в колени. — Ну а теперь к делу. Кошмар, о котором ты нам поведал, — лишь слабая попытка отвлечь меня от истинных причин твоего возвращения. Партия Синего Колеса и ее приспешники в Высшем Совете скоро падут. Вот поэтому ты и вернулся — те, кто считал тебя своим, теперь в отчаянии. Они знают: власть на самом деле принадлежит партии Войны. Ты и этот толстый опять в сговоре с теми, кто предал военный союз во время вторжения в твой родной мир. Вы боитесь нового порядка, который мы олицетворяем. Через несколько дней я объявлю о роспуске Высшего Совета, а ты явился, чтобы предотвратить это. Не знаю, что у тебя на уме, но мы выбьем из тебя правду, если не сейчас, то скоро. Ты назовешь наших противников. И мы узнаем, как ты сюда вернулся. Когда я буду править Империей, мы снова явимся в твой мир и сделаем то, что должен был сделать мой дядя.
Паг, переводя взгляд с одного лица на другое, прозревал истину. Ему доводилось встречаться и беседовать с Родриком, безумным королем. Стратег не был так безумен, как Родрик, но, без сомнения, о его душевном здоровье говорить не приходилось. За его спиной стоял тот, кто не проявлял никаких эмоций, но Паг понял — настоящей силой, внушавшей страх, здесь был Эргоран. Именно он был истинным правителем, дергающим за веревочки партию Войны. Именно он и будет править в Цурануани, может быть, когда-нибудь даже в открытую.
Вошел паж и, склонившись перед Стратегом, вручил ему свиток. Аксантукар быстро прочел его.
— Мне надо в Совет. Дайте знать инквизитору, что в четвертом часу ночи мне потребуются его услуги. Верните его в подвал. — Стражник дернул Пага за цепь, а Стратег сказал: — Подумай над этим, Миламбер. Ты можешь умереть быстро или медленно, но умрешь ты в любом случае. Тебе выбирать. Так или иначе, мы все равно узнаем у тебя правду.
Паг смотрел на Доминика, который погрузился в транс. Чародей рассказал товарищам о беседе со Стратегом. Хочокена побушевал некоторое время и замолчал. Как и все остальные Всемогущие, он не мог даже вообразить, что малейший его каприз не будет выполнен, и не находил слов, чтобы выразить свое негодование по поводу заключения в темницу. Мичем хранил молчаливое спокойствие, да и монах не взволновался. Разговаривали мало и неохотно. Даже в тюремной камере, не имея никакой надежды на спасение, они не собирались паниковать, теряя рассудок.
Паг вспомнил детство, проведенное в Крайди, — тяжелые уроки с Кулганом и Тулли, когда он пытался овладеть магическим искусством, которое, как оказалось годы спустя, он не мог использовать. Жаль, подумал он. В Звездной Пристани он наблюдал многие вещи, которые убедили его в том, что магия Малой Тропы, которую практиковали в Мидкемии, развилась там гораздо сильнее, чем на Келеване. Наверное потому, что иной магии в Мидкемии и не знали.
Паг для развлечения попытался припомнить один из тех трюков, которым его учили в детстве и которым ему так и не удалось овладеть до конца. Он стал рассматривать ту внутреннюю препону, которая мешала действовать заклинаниям, и даже увлекся. В детстве он боялся этого — ему казалось, что так у него вообще ничего не получится. Теперь он знал, что все дело в душевных силах, приспособленных для Великой Тропы и не воспринимавших приемы Малой Тропы. Теперь же, скованный воздействием противомагических заклятий, он решил вплотную заняться этой проблемой. Он закрыл глаза, представляя то, что пытался представить уже бессчетное количество раз и что ему никогда не удавалось. Весь порядок его внутреннего устройства восставал против требований этой разновидности магии, но, когда он решил переключиться на то, что было ему привычнее, что-то такое промелькнуло в мыслях и… Паг выпрямился, широко раскрыв глаза. Он почти нашел ответ! Он почти понял. Поборов волнение, он опять закрыл глаза, опустил голову и сосредоточился. Если бы только ему удалось вернуть этот миг, этот сияющий миг, когда на него снизошло озарение…. миг, который так быстро мелькнул и пропал! В темной сырой камере он оказался на пороге открытия, которое могло бы стать решающим в цуранской магии. Если бы только ему удалось вернуть этот миг…
Дверь камеры отворилась. Узники подняли головы. Доминик все еще был в трансе. Вошел Элгахар и махнул рукой стражнику, чтобы тот закрыл за ним дверь. Паг поднялся, разминая ноги, которые затекли на холодном полу, пока он сидел, вспоминая детство.
— Твой рассказ встревожил меня, — сказал вошедший.
— И должен был, ведь это правда. — Может быть, и нет, или, может быть, только тебе это кажется правдой. Я бы хотел услышать подробности.
Паг жестом пригласил чародея сесть, но тот, качнув головой, отказался. Пожав плечами, Паг вернулся на свое место на полу и начал повествование. Когда он добрался до видения Роугена, Элгахар пришел в волнение и, прервав Пага, стал задавать вопросы. Когда Паг закончил, Элгахар покачал головой:
— Скажи мне, Миламбер, многие ли в твоем родном мире поняли то, что было сказано этому пророку в его видении?
— Нет. Только я да еще двое. И только цурани из Ламута сказал, что это древний язык храмов.
— Если так, то это страшно. Мне надо знать, думал ли ты об этом.
— О чем?
Элгахар наклонился поближе к Пагу и прошептал ему в ухо одно слово. Краска сошла со щек Пага, и он закрыл глаза. Еще на Мидкемии он начал размышлять над тем же, пользуясь немногими сведениями, которыми обладал. Подсознательно он давно уже знал ответ. Вздохнув, он ответил:
— Думал. Я, как мог, старался найти другой ответ, но тем не менее находил только этот.
— О чем это вы? — спросил Хочокена.
— Нет, дружище, — покачал головой Паг. — Не сейчас. Я хотел бы, чтобы Элгахар сделал выводы сам, не зная, к какому решению пришли ты или я. Может быть, это заставит его пересмотреть некоторые взгляды.
— Все может быть. Но даже если так и случится, это может никак не отразиться на вашем теперешнем положении.
Хочокена взорвался:
— Как ты можешь так говорить? Что может сравниться с преступлениями Имперского Стратега? Или вы дошли уже до той точки, когда вся ваша свободная воля подавлена твоим братом?
— Хочокена, ты среди других, носящих черные одежды, мог бы понять меня: ведь именно ты вместе с Фумитой годами участвовал в Большой Игре на стороне партии Синего Колеса. — Элгахар напомнил о том, что эти два чародея помогли императору добиться мира в войне с Мидкемией. — Впервые в истории император получил такую власть и полностью потерял авторитет. Он утратил влияние. Свершилось предательство, и погибли пятеро военачальников самых могущественных кланов; именно эти пятеро и были самыми вероятными претендентами на место Имперского Стратега. После их смерти многие семьи потеряли былое влияние в Высшем Совете. Если император попытается диктовать кланам свою волю, он может встретить отпор.
— Ты говоришь о перевороте, о смене существующего режима, — сказал Паг.
— Это и раньше случалось, Миламбер. Но сейчас это означает гражданскую войну, потому что нет наследника. Свет Небес еще молод и вполне может стать отцом сыновей. Пока же у него лишь три дочери. Стратег желает только укрепления Империи, но не падения династии, которой уже больше двух тысяч лет. Я не испытываю к Аксантукару ни любви, ни ненависти. Но император должен понять, что его удел в мировом устройстве — только царствовать, оставив правление Стратегу. Тогда Цурануани вступит в эру вечного процветания.
Хочокена горько рассмеялся.
— Если ты поверил этому бреду, значит, вас в Ассамблее недостаточно крепко запирают.
Не обращая внимания на оскорбление, Элгахар продолжал:
— Как только внутри Империи будет наведен порядок, мы сможем встретиться с любой внешней угрозой, о которой ты возвещаешь. Даже если то, о чем ты говоришь, — правда, и мои догадки верны, пройдет не один год, прежде чем мы столкнемся с нападением на Келеван — времени приготовиться у нас хватит. Ты не должен забывать, что мы в Ассамблее достигли высот силы, немыслимой при наших предшественниках. То, что повергало их в ужас, для нас — пустяк.
— Самонадеянность тебя сгубит, Элгахар. Да и всех вас. Мы с Хочо давно об этом говорили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54