Мой принц Чивэл доверил мне своего единственного сына, приказав вырастить его достойным человеком. Я подвел моего принца. Я подвел Фитца и себя самого. Потому что я был слаб. Потому что мне не хватило силы воли быть с мальчиком достаточно строгим. И он стал жертвой мерзкой магии, которая навлекла на него смерть. Он заплатил высокую цену за любовь, направленную совсем не туда, куда ее следовало направить. Он умер страшной смертью, один, как животное.
Миледи, я любил Фитца, сначала как сына моего друга, затем как своего собственного. И я не отдам еще одного мальчика этой низкой магии. Ни за что на свете.
Только когда Баррич произнес свои последние слова, у него дрогнул голос. Он сжимал и разжимал кулаки и наконец нашел в себе силы посмотреть на Кетриккен и Чейда.
— Баррич, мой старый друг, — глухо сказал Чейд. — Давным-давно ты прислал мне письмо, где говорилось, что Фитц умер. Я тебе тогда не поверил. И продолжаю не верить. Почему ты так уверен в его смерти? Вспомни, что он нам обоим сказал. Что собирается отправиться на юг, в Чалсед, а потом дальше, в неизведанные края. Возможно, он так и сделал и…
— Нет, не сделал. — Баррич медленно поднес руку к горлу, расстегнул воротник и достал маленький блестящий предмет. Сердце сжалось у меня в груди, а на глаза навернулись слезы. Он раскрыл ладонь и показал предмет королеве и Чейду. — Узнаете? Это булавка, которую дал Фитцу король Шрюд, когда признал мальчика. — Баррич громко откашлялся. — Когда я обнаружил его тело, Фитц умер уже довольно давно. И над ним потрудились дикие звери. Но булавка была приколота к воротнику его рубашки. Он умер, как животное, сражаясь с себе подобными. Сын принца, сын самого лучшего в мире человека, которого мне довелось знать, умер как собака.
Баррич быстро зажал булавку в кулаке, а потом, не говоря ни слова, прикрепил к своему воротнику.
Я сидел в темноте, за стеной, прижав ко рту кулак и изо всех сил стараясь сдержать слезы, чтобы не выдать себя. Мне было необходимо сохранить свою тайну. Баррич должен думать, что я мертв. До сих пор я не представлял себе, какой виделась ему моя смерть. Я не знал о его боли и о том, что он винит себя за нее. Баррич продолжал считать, что я стал жертвой Уита, превратился в животное и жил в лесу, а потом на меня напали перекованные, которые меня и убили. Впрочем, он был совсем недалек от истины.
На некоторое время я действительно превратился в волка, живущего в теле человека. Но мне удалось выбраться из своего убежища и заставить себя снова стать человеком. Когда перекованные напали на мой дом, я бежал. Прошло много дней, прежде чем я сообразил, что потерял свою булавку, которая столько для меня значила. Баррич обнаружил тело перекованного, которого я прикончил. На нем была надета рубашка с булавкой в воротнике. Вот почему он решил, что нашел мои останки. Меня вполне устраивало, что он так подумал. Мне казалось, что так лучше для всех нас. Они с Молли полюбили друг друга и поженились, и я считал, что они должны оставаться в неведении относительно моей судьбы. Словно окаменев, я смотрел на человека, винившего себя в моей гибели. Ему придется и дальше нести свой груз вины. Я ничего не мог изменить.
— Баррич, я не считаю, что ты кого-то подвел, — мягко проговорила Кетриккен. — И не считаю Уит недостатком. Оставь сына у меня. Пожалуйста.
Баррич медленно, с трудом покачал головой.
— Вы бы не стали так говорить, если бы речь шла о вашем сыне. Если бы каждый день ему грозила опасность стать жертвой тех, кто ненавидит обладателей Уита.
Я увидел, как Кетриккен расправила плечи, и понял, что она собирается рассказать Барричу о своем собственном сыне и его Уите. Однако Чейд тоже почувствовал опасность и мягко вмешался:
— Я прекрасно все понимаю, Баррич. Но я с тобой не согласен. — Он помолчал, а потом спросил: — Что ты сделаешь с мальчиком?
Баррич удивленно на него посмотрел, но уже в следующее мгновение фыркнул.
— Что? Думаете, спущу с него шкуру? Нет. Я отвезу его домой и постараюсь не подпускать ни к каким животным. А еще нагружу работой так, чтобы к вечеру он валился с ног от усталости. И больше ничего. Думаю, мать отделает Свифта почище любой плети. Язык у нее, надо сказать, очень даже ядовитый. Да и сестра не простит его, что заставил ее волноваться. — Неожиданно Баррич помрачнел еще сильнее. — Неужели он сказал вам, что боится порки? Чистейшей воды вранье, и ему это известно. Вот за такие слова он может получить увесистую затрещину.
— Ничего подобного он не говорил, — ответила Кетриккен. — Свифт сказал только, что больше не может этого выносить, не может жить дома, где ему запрещают использовать Уит.
Баррич коротко рассмеялся.
— Еще никто не умер оттого, что ему запрещали практиковать Уит. Когда ты от него отказываешься, то начинаешь страдать от одиночества — мне тоже довелось это испытать. Избегать Уита не опасно, а вот его использование ведет к гибели. — Баррич резко поднялся со стула, и я услышал, как щелкнуло его больное колено. Он поморщился. — Моя королева, прощу меня простить, но, если я слишком долго сижу, нога начинает болеть сильнее, а мне предстоит дальняя дорога домой.
— В таком случае отдохни денек в замке, Баррич. Сходи в баню, прогрей ногу, которая пострадала, когда ты защищал жизнь Видящего. Поешь и выспись на мягкой постели. А завтра отправишься домой.
— Я не могу, миледи.
— Можешь. Неужели я должна отдать тебе приказ? — В голосе королевы я услышал любовь.
Баррич спокойно посмотрел ей в глаза и спросил:
— Миледи, неужели вы прикажете мне нарушить слово, данное моей дорогой жене?
Кетриккен грустно опустила голову.
— Дорогой мой, твоя честь является родной сестрой твоему упрямству. Нет, Баррич, я никогда не прикажу тебе нарушить данное слово. Слишком часто моя жизнь зависела от него. Я тебя отпускаю. Но тебе все равно придется немного задержаться. Я хочу передать подарки твоей семье. А пока я их собираю, ты вполне можешь спокойно поесть и согреться у очага.
Баррич помолчал несколько минут, а потом сказал:
— Как пожелаете, миледи.
И с трудом, но упрямо опустился на одно колено. Когда он поднялся, дожидаясь разрешения Кетриккен покинуть комнату, королева вздохнула.
— Ты можешь идти, друг мой.
Когда дверь за ним закрылась, Кетриккен и Чейд некоторое время молчали. Кроме них, в комнате никого не было. Затем Чейд повернулся к скрытому глазку в стене и сказал:
— У тебя есть немного времени, пока он будет на кухне. Подумай хорошенько. Мне позвать его сюда? Здесь вы будете наедине. Ты можешь его успокоить. — Чейд помолчал немного. — Решение принимать тебе, мой мальчик. Ни Кетриккен, ни я не сделаем этого за тебя. Но… — Он замолчал — может быть, знал, что мне не нужен его совет, — а потом тихо проговорил: — Если хочешь, чтобы я пригласил Баррича прийти сюда, попроси лорда Голдена написать мне записку. Если нет… не делай ничего.
Затем королева встала, и Чейд проводил ее в зал для аудиенций. Прежде чем выйти, она оглянулась и умоляюще посмотрела на стену.
Не знаю, сколько времени я просидел в темноте и пыли потайного коридора. Когда свеча догорела, я встал и вернулся в свою комнату. Коридор показался мне длинным и уродливым. Я шел, никем не видимый, и меня окружали пыль, паутина и мышиный помет. Точно призрак, я улыбнулся собственным мыслям. Ведь именно так я и иду сквозь свою жизнь.
У себя в комнате я повесил плащ на крючок, где ему полагалось висеть. Постояв несколько мгновений у двери и убедившись, что в соседней гостиной никого нет, я вышел из своей каморки. Лорд Голден сидел в полном одиночестве за столом. Поднос с завтраком был отодвинут в сторону. Поздороваться со мной он не посчитал нужным, и я сказал без всяких предисловий:
— Баррич здесь. Пришел за своим сыном Свифтом, близнецом Нимбла. Свифт наделен Уитом и попросил убежища у королевы. Он хочет, чтобы Кетриккен взяла его на службу. Баррич отказался отпустить к ней мальчика. Он собирается увезти его домой и заставить отказаться от Уита. Он считает, что Уит несет зло. И винит его в моей смерти. И себя — за то, что не выбил его из меня.
Через пару секунд лорд Голден повернул голову и посмотрел на меня.
— Какая интересная новость. Этот Баррич, он, кажется, был мастером конюшен в Баккипе, верно? По-моему, я его никогда не встречал.
Я некоторое время смотрел на него, и он встретил мой взгляд совершенно равнодушно.
— Я схожу в город, — лишенным эмоций голосом сообщил ему я.
Лорд Голден вернулся к изучению стола.
— Как хочешь, Том Баджерлок. Сегодня ты мне не понадобишься. Но будь готов завтра сопровождать меня во время прогулки верхом, в полдень. Леди Армерия и ее племянница предложили мне поохотиться с ястребами. Ты же знаешь, у меня нет своей птицы. Их когти портят рукава костюмов. Но, возможно, мне удастся добыть несколько новых перьев для коллекции.
Я положил руку на дверь еще прежде, чем он успел договорить, плотно прикрыл ее за собой и начал быстро спускаться по лестнице. Я бросал вызов судьбе и себе. Если я встречу Баррича в коридоре, он меня узнает.
Пусть боги решают, что для него лучше: продолжать жить, мучаясь чувством вины, или узнать правду и испытать боль. Но я не встретил его в залах Баккипа, даже не видел издалека, когда проходил мимо столовой, где обедала стража. И тогда я внутренне посмеялся над своими глупыми фантазиями. Конечно же, гостя королевы и его сына отвели в Большой зал, чтобы как следует накормить. Я не позволил себе больше искушать судьбу, вышел во двор и зашагал по направлению к городу.
День выдался чудесный, ясный и холодный. Мороз щипал меня за щеки и уши, но я шел быстро, и мне было тепло. Я представил себе дюжину самых разных сцен, если бы решил встретиться с Барричем. Он меня обнимает. Ударил и принимается поносить на разные лады. Он меня не узнает. Или вот еще: теряет сознание от потрясения. В каких-то вариантах он меня приветствовал со слезами радости на глазах. В других проклинал за годы, что прожил с чувством вины. Но ни в одном я не мог вообразить, как бы мы с ним заговорили о Молли и Неттл. И что будет потом. Если бы Баррич узнал, что я жив, смог бы он промолчать и ничего не сказать Молли? Захотел бы? Иногда его понятия о чести требовали от него вещей, которые другому человеку даже не пришли бы в голову, а ему казались единственно возможными.
Я тряхнул головой и обнаружил, что нахожусь в центре города. Мужчины и женщины опасливо меня обходили, и я понял, что мрачно хмурюсь и смотрю себе под ноги и, наверное, еще и бормочу что-то под нос. Я попытался нацепить беззаботную мину, но мое лицо, похоже, забыло, как это делается. А еще я никак не мог решить, куда идти.
Тогда я прошел мимо мастерской краснодеревщика, где учился Нед, и немного постоял, пытаясь разглядеть его внутри. Наконец, я его увидел. Он куда-то шел с инструментами в руках. Интересно, ему начали поручать более серьезные дела или просто попросили принести инструменты мастеру? Ну, по крайней мере, он находится там, где должен находиться. Я решил сегодня его не беспокоить.
Затем я отправился к дому Джинны, но обнаружил, что дверь заперта. Тогда я заглянул в сарай и не нашел там ни нашего пони, ни тележки. Наверное, какое-то дело заставило Джинну уехать сегодня из дома. Даже самому себе я не смог бы ответить, что испытал — облегчение или разочарование. Вряд ли ее общество помогло бы мне справиться с холодным одиночеством, но, будь она дома, я, наверное, не смог бы устоять перед искушением и постучался к ней.
Поэтому я принял самое глупое решение из всех возможных — отправился в «Заколотую свинью», таверну, где самое место бастарду, наделенному Уитом. Я вошел и несколько минут постоял на пороге. Зимнее солнце светило мне в спину, и я решил, что это одно из тех мест, которые выглядят уютнее при свете свечей.
Дневной свет слишком безжалостно показывает, какие вытертые здесь столы и стойка, какая старая, грязная солома на полу и какие жалкие посетители приходят сюда посреди дня. Типы вроде меня, мрачно подумал я. За столиком у камина играли в кости старик и человек без одной руки и с искалеченной ногой. За другим столом сидел человек с разбитым лицом, что-то бормотал себе под нос и не выпускал из рук кружку. Когда я вошел, какая-то женщина вопросительно приподняла бровь, но я покачал головой, и она вернулась к равнодушному созерцанию огня в камине. Мальчик с тряпкой и ведром в руках мыл столы и скамьи. Я сел, он вытер о штаны руки и подошел ко мне.
— Пива, — сказал я, но вовсе не потому, что хотел пива, просто, раз уж я сюда зашел, следовало что-нибудь заказать.
Он кивнул, взял у меня деньги, принес кружку и вернулся к прерванному занятию. Я сделал глоток и попытался вспомнить, почему решил отправиться в город. Наверное, мне просто требовалось движение. Но вот я сижу в грязной таверне и совсем даже не двигаюсь. Глупо. Я все еще сидел неподвижно, когда на пороге появился отец Сваньи. Не думаю, что он сразу меня заметил, ведь он вошел в полумрак таверны с улицы, где светило солнце.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106
Миледи, я любил Фитца, сначала как сына моего друга, затем как своего собственного. И я не отдам еще одного мальчика этой низкой магии. Ни за что на свете.
Только когда Баррич произнес свои последние слова, у него дрогнул голос. Он сжимал и разжимал кулаки и наконец нашел в себе силы посмотреть на Кетриккен и Чейда.
— Баррич, мой старый друг, — глухо сказал Чейд. — Давным-давно ты прислал мне письмо, где говорилось, что Фитц умер. Я тебе тогда не поверил. И продолжаю не верить. Почему ты так уверен в его смерти? Вспомни, что он нам обоим сказал. Что собирается отправиться на юг, в Чалсед, а потом дальше, в неизведанные края. Возможно, он так и сделал и…
— Нет, не сделал. — Баррич медленно поднес руку к горлу, расстегнул воротник и достал маленький блестящий предмет. Сердце сжалось у меня в груди, а на глаза навернулись слезы. Он раскрыл ладонь и показал предмет королеве и Чейду. — Узнаете? Это булавка, которую дал Фитцу король Шрюд, когда признал мальчика. — Баррич громко откашлялся. — Когда я обнаружил его тело, Фитц умер уже довольно давно. И над ним потрудились дикие звери. Но булавка была приколота к воротнику его рубашки. Он умер, как животное, сражаясь с себе подобными. Сын принца, сын самого лучшего в мире человека, которого мне довелось знать, умер как собака.
Баррич быстро зажал булавку в кулаке, а потом, не говоря ни слова, прикрепил к своему воротнику.
Я сидел в темноте, за стеной, прижав ко рту кулак и изо всех сил стараясь сдержать слезы, чтобы не выдать себя. Мне было необходимо сохранить свою тайну. Баррич должен думать, что я мертв. До сих пор я не представлял себе, какой виделась ему моя смерть. Я не знал о его боли и о том, что он винит себя за нее. Баррич продолжал считать, что я стал жертвой Уита, превратился в животное и жил в лесу, а потом на меня напали перекованные, которые меня и убили. Впрочем, он был совсем недалек от истины.
На некоторое время я действительно превратился в волка, живущего в теле человека. Но мне удалось выбраться из своего убежища и заставить себя снова стать человеком. Когда перекованные напали на мой дом, я бежал. Прошло много дней, прежде чем я сообразил, что потерял свою булавку, которая столько для меня значила. Баррич обнаружил тело перекованного, которого я прикончил. На нем была надета рубашка с булавкой в воротнике. Вот почему он решил, что нашел мои останки. Меня вполне устраивало, что он так подумал. Мне казалось, что так лучше для всех нас. Они с Молли полюбили друг друга и поженились, и я считал, что они должны оставаться в неведении относительно моей судьбы. Словно окаменев, я смотрел на человека, винившего себя в моей гибели. Ему придется и дальше нести свой груз вины. Я ничего не мог изменить.
— Баррич, я не считаю, что ты кого-то подвел, — мягко проговорила Кетриккен. — И не считаю Уит недостатком. Оставь сына у меня. Пожалуйста.
Баррич медленно, с трудом покачал головой.
— Вы бы не стали так говорить, если бы речь шла о вашем сыне. Если бы каждый день ему грозила опасность стать жертвой тех, кто ненавидит обладателей Уита.
Я увидел, как Кетриккен расправила плечи, и понял, что она собирается рассказать Барричу о своем собственном сыне и его Уите. Однако Чейд тоже почувствовал опасность и мягко вмешался:
— Я прекрасно все понимаю, Баррич. Но я с тобой не согласен. — Он помолчал, а потом спросил: — Что ты сделаешь с мальчиком?
Баррич удивленно на него посмотрел, но уже в следующее мгновение фыркнул.
— Что? Думаете, спущу с него шкуру? Нет. Я отвезу его домой и постараюсь не подпускать ни к каким животным. А еще нагружу работой так, чтобы к вечеру он валился с ног от усталости. И больше ничего. Думаю, мать отделает Свифта почище любой плети. Язык у нее, надо сказать, очень даже ядовитый. Да и сестра не простит его, что заставил ее волноваться. — Неожиданно Баррич помрачнел еще сильнее. — Неужели он сказал вам, что боится порки? Чистейшей воды вранье, и ему это известно. Вот за такие слова он может получить увесистую затрещину.
— Ничего подобного он не говорил, — ответила Кетриккен. — Свифт сказал только, что больше не может этого выносить, не может жить дома, где ему запрещают использовать Уит.
Баррич коротко рассмеялся.
— Еще никто не умер оттого, что ему запрещали практиковать Уит. Когда ты от него отказываешься, то начинаешь страдать от одиночества — мне тоже довелось это испытать. Избегать Уита не опасно, а вот его использование ведет к гибели. — Баррич резко поднялся со стула, и я услышал, как щелкнуло его больное колено. Он поморщился. — Моя королева, прощу меня простить, но, если я слишком долго сижу, нога начинает болеть сильнее, а мне предстоит дальняя дорога домой.
— В таком случае отдохни денек в замке, Баррич. Сходи в баню, прогрей ногу, которая пострадала, когда ты защищал жизнь Видящего. Поешь и выспись на мягкой постели. А завтра отправишься домой.
— Я не могу, миледи.
— Можешь. Неужели я должна отдать тебе приказ? — В голосе королевы я услышал любовь.
Баррич спокойно посмотрел ей в глаза и спросил:
— Миледи, неужели вы прикажете мне нарушить слово, данное моей дорогой жене?
Кетриккен грустно опустила голову.
— Дорогой мой, твоя честь является родной сестрой твоему упрямству. Нет, Баррич, я никогда не прикажу тебе нарушить данное слово. Слишком часто моя жизнь зависела от него. Я тебя отпускаю. Но тебе все равно придется немного задержаться. Я хочу передать подарки твоей семье. А пока я их собираю, ты вполне можешь спокойно поесть и согреться у очага.
Баррич помолчал несколько минут, а потом сказал:
— Как пожелаете, миледи.
И с трудом, но упрямо опустился на одно колено. Когда он поднялся, дожидаясь разрешения Кетриккен покинуть комнату, королева вздохнула.
— Ты можешь идти, друг мой.
Когда дверь за ним закрылась, Кетриккен и Чейд некоторое время молчали. Кроме них, в комнате никого не было. Затем Чейд повернулся к скрытому глазку в стене и сказал:
— У тебя есть немного времени, пока он будет на кухне. Подумай хорошенько. Мне позвать его сюда? Здесь вы будете наедине. Ты можешь его успокоить. — Чейд помолчал немного. — Решение принимать тебе, мой мальчик. Ни Кетриккен, ни я не сделаем этого за тебя. Но… — Он замолчал — может быть, знал, что мне не нужен его совет, — а потом тихо проговорил: — Если хочешь, чтобы я пригласил Баррича прийти сюда, попроси лорда Голдена написать мне записку. Если нет… не делай ничего.
Затем королева встала, и Чейд проводил ее в зал для аудиенций. Прежде чем выйти, она оглянулась и умоляюще посмотрела на стену.
Не знаю, сколько времени я просидел в темноте и пыли потайного коридора. Когда свеча догорела, я встал и вернулся в свою комнату. Коридор показался мне длинным и уродливым. Я шел, никем не видимый, и меня окружали пыль, паутина и мышиный помет. Точно призрак, я улыбнулся собственным мыслям. Ведь именно так я и иду сквозь свою жизнь.
У себя в комнате я повесил плащ на крючок, где ему полагалось висеть. Постояв несколько мгновений у двери и убедившись, что в соседней гостиной никого нет, я вышел из своей каморки. Лорд Голден сидел в полном одиночестве за столом. Поднос с завтраком был отодвинут в сторону. Поздороваться со мной он не посчитал нужным, и я сказал без всяких предисловий:
— Баррич здесь. Пришел за своим сыном Свифтом, близнецом Нимбла. Свифт наделен Уитом и попросил убежища у королевы. Он хочет, чтобы Кетриккен взяла его на службу. Баррич отказался отпустить к ней мальчика. Он собирается увезти его домой и заставить отказаться от Уита. Он считает, что Уит несет зло. И винит его в моей смерти. И себя — за то, что не выбил его из меня.
Через пару секунд лорд Голден повернул голову и посмотрел на меня.
— Какая интересная новость. Этот Баррич, он, кажется, был мастером конюшен в Баккипе, верно? По-моему, я его никогда не встречал.
Я некоторое время смотрел на него, и он встретил мой взгляд совершенно равнодушно.
— Я схожу в город, — лишенным эмоций голосом сообщил ему я.
Лорд Голден вернулся к изучению стола.
— Как хочешь, Том Баджерлок. Сегодня ты мне не понадобишься. Но будь готов завтра сопровождать меня во время прогулки верхом, в полдень. Леди Армерия и ее племянница предложили мне поохотиться с ястребами. Ты же знаешь, у меня нет своей птицы. Их когти портят рукава костюмов. Но, возможно, мне удастся добыть несколько новых перьев для коллекции.
Я положил руку на дверь еще прежде, чем он успел договорить, плотно прикрыл ее за собой и начал быстро спускаться по лестнице. Я бросал вызов судьбе и себе. Если я встречу Баррича в коридоре, он меня узнает.
Пусть боги решают, что для него лучше: продолжать жить, мучаясь чувством вины, или узнать правду и испытать боль. Но я не встретил его в залах Баккипа, даже не видел издалека, когда проходил мимо столовой, где обедала стража. И тогда я внутренне посмеялся над своими глупыми фантазиями. Конечно же, гостя королевы и его сына отвели в Большой зал, чтобы как следует накормить. Я не позволил себе больше искушать судьбу, вышел во двор и зашагал по направлению к городу.
День выдался чудесный, ясный и холодный. Мороз щипал меня за щеки и уши, но я шел быстро, и мне было тепло. Я представил себе дюжину самых разных сцен, если бы решил встретиться с Барричем. Он меня обнимает. Ударил и принимается поносить на разные лады. Он меня не узнает. Или вот еще: теряет сознание от потрясения. В каких-то вариантах он меня приветствовал со слезами радости на глазах. В других проклинал за годы, что прожил с чувством вины. Но ни в одном я не мог вообразить, как бы мы с ним заговорили о Молли и Неттл. И что будет потом. Если бы Баррич узнал, что я жив, смог бы он промолчать и ничего не сказать Молли? Захотел бы? Иногда его понятия о чести требовали от него вещей, которые другому человеку даже не пришли бы в голову, а ему казались единственно возможными.
Я тряхнул головой и обнаружил, что нахожусь в центре города. Мужчины и женщины опасливо меня обходили, и я понял, что мрачно хмурюсь и смотрю себе под ноги и, наверное, еще и бормочу что-то под нос. Я попытался нацепить беззаботную мину, но мое лицо, похоже, забыло, как это делается. А еще я никак не мог решить, куда идти.
Тогда я прошел мимо мастерской краснодеревщика, где учился Нед, и немного постоял, пытаясь разглядеть его внутри. Наконец, я его увидел. Он куда-то шел с инструментами в руках. Интересно, ему начали поручать более серьезные дела или просто попросили принести инструменты мастеру? Ну, по крайней мере, он находится там, где должен находиться. Я решил сегодня его не беспокоить.
Затем я отправился к дому Джинны, но обнаружил, что дверь заперта. Тогда я заглянул в сарай и не нашел там ни нашего пони, ни тележки. Наверное, какое-то дело заставило Джинну уехать сегодня из дома. Даже самому себе я не смог бы ответить, что испытал — облегчение или разочарование. Вряд ли ее общество помогло бы мне справиться с холодным одиночеством, но, будь она дома, я, наверное, не смог бы устоять перед искушением и постучался к ней.
Поэтому я принял самое глупое решение из всех возможных — отправился в «Заколотую свинью», таверну, где самое место бастарду, наделенному Уитом. Я вошел и несколько минут постоял на пороге. Зимнее солнце светило мне в спину, и я решил, что это одно из тех мест, которые выглядят уютнее при свете свечей.
Дневной свет слишком безжалостно показывает, какие вытертые здесь столы и стойка, какая старая, грязная солома на полу и какие жалкие посетители приходят сюда посреди дня. Типы вроде меня, мрачно подумал я. За столиком у камина играли в кости старик и человек без одной руки и с искалеченной ногой. За другим столом сидел человек с разбитым лицом, что-то бормотал себе под нос и не выпускал из рук кружку. Когда я вошел, какая-то женщина вопросительно приподняла бровь, но я покачал головой, и она вернулась к равнодушному созерцанию огня в камине. Мальчик с тряпкой и ведром в руках мыл столы и скамьи. Я сел, он вытер о штаны руки и подошел ко мне.
— Пива, — сказал я, но вовсе не потому, что хотел пива, просто, раз уж я сюда зашел, следовало что-нибудь заказать.
Он кивнул, взял у меня деньги, принес кружку и вернулся к прерванному занятию. Я сделал глоток и попытался вспомнить, почему решил отправиться в город. Наверное, мне просто требовалось движение. Но вот я сижу в грязной таверне и совсем даже не двигаюсь. Глупо. Я все еще сидел неподвижно, когда на пороге появился отец Сваньи. Не думаю, что он сразу меня заметил, ведь он вошел в полумрак таверны с улицы, где светило солнце.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106