Дьютифул сидел очень тихо, и я понял, что он пытается пробиться сквозь музыку, чтобы услышать наш с Олухом разговор. В его голосе я услышал отчаяние. И ревность.
Олух посмотрел на него, равнодушно и тупо.
— Не хочу, — заявил он и, отвернувшись от принца, принялся снова чесать за ухом.
Дьютифул был потрясен, сделал вдох и, с трудом сдерживая злость, заявил:
— А если я прикажу тебе? Я ведь твой принц.
Олух посмотрел на него и тут же перевел взгляд на меня. Потом еще больше высунул язык и задумался.
— Мы оба ученики? — наконец спросил он.
Я не ожидал этого от него. Не ожидал, что он запомнит мои слова, не говоря уже о том, чтобы повторить их к месту и вовремя. У меня появилась новая надежда, но вместе с ней и новые опасения.
— Оба ученики, — подтвердил я, и он откинулся на спинку стула, скрестив на груди руки.
— А я учитель, — продолжал я. — Ученики должны слушаться учителя. Олух, ты можешь заглушить музыку?
Он некоторое время на меня смотрел, а потом ответил, но уже другим тоном:
— Не хочу.
— Наверное, не хочешь. Но я твой учитель, а ты ученик. Ученик слушается учителя.
— Ученики подчиняются, как слуги? — он встал, собираясь уйти.
Ситуация была безнадежной, но я не сдавался.
— Ученики подчиняются, как ученики. Чтобы они могли научиться. Чтобы все могли научиться. Если Олух будет меня слушаться, тогда он останется учеником. Если же Олух слушаться откажется, он перестанет быть учеником. Мы его прогоним, и он снова превратится в слугу.
Он стоял молча несколько минут. Не знаю, раздумывал ли он над моими словами. И понял ли вообще что-нибудь из сказанного. Дьютифул с мрачным видом сидел на своем стуле, опустив подбородок на грудь и сложив руки. Он рассчитывал, что Олух уйдет, и не скрывал этого. Но дурачок снова сел.
— Остановить музыку, — сказал он и закрыл глаза. Потом открыл их и, прищурившись, посмотрел на меня. — Вот, сделал.
Раньше я даже не представлял себе, как сильно его Скилл бьется в мои защитные стены. В окружившей меня тишине я испытал невероятное облегчение. Словно во время бури вдруг наступило затишье и ветры перестали реветь. Я вздохнул, а Дьютифул неожиданно выпрямился и с удивлением потер уши, а потом взглянул на меня.
— И это все был он?
Я кивнул, медленно приходя в себя. На лице Дьютифула появилось озадаченное выражение.
— Но я думал… я думал, что это сам Скилл. Огромная река, о которой ты говорил…
Он снова посмотрел на Олуха, но теперь его отношение к маленькому человечку было иным. Нет, в нем появилось не уважение, а, скорее, осознание, которое предшествует уважению.
Затем, словно вдруг снова начался ливень, музыка ожила, проникла в мои мысли и отделила от Дьютифула — так охотники перестают видеть друг друга в тумане. Я посмотрел на Олуха. Его лицо снова приняло тупое, бессмысленное выражение. И я неожиданно понял, что пользование Скиллом для него — естественное состояние. А вот чтобы отказаться от Скилла, нужно прикладывать усилие. И где же он этому научился?
Твоя мама так с тобой разговаривала?
Нет.
Тогда как ты научился?
Она мне пела, — нахмурившись, ответил он. — И делала так, что плохие мальчики меня не видели.
Меня переполняло возбуждение.
Олух, где твоя мама? У тебя есть братья или…
— Прекратите! Это нечестно! — вскричал принц, как капризный ребенок.
Его крик вырвал меня из моих мыслей.
— Что нечестно?
— Вы разговариваете при помощи Скилла, а я вас не слышу. Это невежливо. Как будто вы шепчетесь у меня за спиной.
Я услышал в его голосе ревность. Олух, дурачок, умеет делать то, что не доступно принцу Шести Герцогств. А я, самым очевидным образом, не скрываю своего восхищения способностями убогого. Да, придется вести себя осторожнее. Мастер Скилла Гален наверняка сделал бы их соперниками, чтобы заставить каждого трудиться больше и старательнее. Но у меня были другие цели. Я хотел превратить их в единое целое.
— Извини. Ты прав, мы вели себя невежливо. Олух только что сказал мне, что его мать при помощи Скилла пела ему песни, а иногда делала так, что плохие мальчики его не видели.
— Значит, его мать обладала Скиллом? Она тоже была полоумной?
Я увидел, как Олух поморщился. Точно так же меня коробило, когда при мне говорили «бастард». Я хотел было отругать принца, но понял, что это будет лицемерием. Разве я сам не называл про себя Олуха дурачком? Ладно, решил я, пока промолчу, но обязательно позабочусь о том, чтобы Олух больше не слышал подобных слов от нас с принцем.
— Олух, где твоя мама?
Он несколько минут просто смотрел на меня и молчал. Затем, тоном обиженного ребенка, проговорил:
— Она ум-мерла. — Я понял, с каким трудом далось ему это слово.
Олух принялся оглядываться по сторонам, как будто что-то потерял.
— А можешь про нее рассказать?
Олух наморщил лоб.
— Мы пришли в город вместе с остальными. Когда там много людей, когда Весенний праздник. Да. — Он кивнул, гордый тем, что ему удалось вспомнить правильное слово. — Потом, утром, она не проснулась. А остальные все у меня забрали и больше не взяли с собой. — Олух с грустным видом почесал щеку. — И все, все пропало, а меня привели сюда. Потом… сюда.
Не слишком понятно, но я сомневался, что мне удастся вытянуть из него еще больше. Но тут вмешался Дьютифул, который мягко спросил:
— А что твоя мама и другие делали, когда вы путешествовали?
Олух тяжело вздохнул, словно не мог справиться с горем.
— Ну, знаешь… находили большую толпу. Мама пела, Проки играл на барабане, Джиму танцевала. Мама говорила: «Вы его не видите, не видите, не видите», а я маленькими серебряными ножничками срезал у них кошельки. Только Проки все забрал… и мою шапочку с кисточкой, и одеяло…
— Ты срезал кошельки? — недоверчиво переспросил Дьютифул.
Отличное применение Скилла — спрятать от посторонних глаз сына, который срезает у зевак кошельки, подумал я.
Олух кивнул, скорее, самому себе.
— Если я хорошо все делал, мне давали пенни на конфетку. Каждый день.
— А у тебя были братья или сестры, Олух? Он задумался.
— Мама была старая, слишком старая, чтобы у нее были дети. Вот я и родился глупым. Так Проки сказал.
— Боги… Похоже, этот Проки был симпатичным парнем, — язвительно заметил принц, и Олух с подозрением на него посмотрел.
— Принц хочет сказать, что Проки плохо с тобой обращался, — пояснил я ему.
Олух пожевал верхнюю губу, затем кивнул и сообщил нам:
— Никогда не называй Проки «папа». Никогда.
— Никогда, — согласился с ним Дьютифул, и я понял, что именно в этот момент его отношение к Олуху переменилось. Склонив голову набок, принц посмотрел на грязного, уродливого человечка. — Олух, а ты можешь обратиться ко мне при помощи Скилла, но так, чтобы только я тебя слышал, а Том нет?
— Зачем? — удивился Олух.
— Чтобы стать учеником, — вмешался я. — Учеником, а не слугой.
Олух несколько минут сидел, раздумывая над предложением Дьютифула. Кончик его языка касался верхней губы. И вдруг принц громко расхохотался.
— Песья вонючка? Почему ты его так называешь?
Олух скорчил гримасу и чуть приподнял одно плечо, показывая, что не знает. И вдруг я понял, что тут кроется какая-то тайна. Дело было не в том, что он не знал, он не хотел говорить. Неужели Олух чего-то боится? Я сделал вид, что мне весело.
— Все в порядке, Олух. Можешь ему рассказать, если хочешь.
Мне показалось, что мои слова его смутили. Может быть, кто-то сказал ему, что он не должен мне говорить? Чейд? Олух смотрел на принца и хмурился. Потом он заговорил. Я ожидал, что он расскажет принцу о моем Уите и что он каким-то образом почувствовал мою прежнюю связь с волком. Но он произнес слова, от которых я похолодел.
— Они так его называют, когда про него спрашивают. Которые в городе живут. Они дают мне денежки на орехи и конфетки. Песья вонючка и предатель. — Олух, улыбаясь, повернулся ко мне, и я заставил себя улыбнуться ему в ответ.
— Правда, они так говорят? Какие мерзавцы! Улыбайся, Дьютифул. Громко смейся, только не связывайся со мной Скиллом.
Я послал ему свою мысль, сузив ее до крошечной точки, но Олух все равно начал беспокойно переводить взгляд с меня на принца. Дьютифул побледнел, но послушно расхохотался. Его громкое «ха-ха-ха» не имело ничего общего со смехом, казалось, его вот-вот вырвет. Я решил предпринять последнюю попытку.
— Это говорит человек с одной рукой, так ведь?
Олух не слишком уверенно улыбнулся, и я понял, что ошибся.
— Нет, не он. Он новый. Он почти не говорит. Но когда я рассказываю, они дают мне денежку, а он повторяет: «Хорошенько следи за бастардом. Следи хорошенько». И тогда я отвечаю: «А я и слежу. Я слежу».
— Ну, ты все хорошо делаешь, Олух. И заслужил свою денежку.
Он принялся раскачиваться на стуле, довольный собой.
— Еще я слежу за золотым человеком. У него красивая лошадка. И шляпа с перьями, а на перьях глазки.
— Точно, — согласился я. Во рту у меня все пересохло. — Ты хотел получить такое перо.
— Я могу его получить, когда его не будет, — спокойно сообщил мне Олух. — Так сказали те, из города.
Я понял, что задыхаюсь. Олух сидел и кивал, довольный собой. Тупой слуга Чейда, слишком тупой, чтобы понимать, какая опасная тайна ему доверена, продал нас за несколько монет. И все потому, что я оказался слишком глуп, чтобы догадаться: человек, окруженный чужими секретами, сути которых он не понимает, может иметь собственные. Что он видел и кому успел об этом рассказать?
— На сегодня все, урок закончен, — с трудом проговорил я, надеясь, что Олух сразу же уйдет, однако он остался сидеть.
— Я все хорошо делал. Хорошо. И не виноват, что крыса умерла. Не хотел я, чтобы она умерла. Он сказал: «Крыса будет твоим другом», а я ответил: «Нет, меня один раз укусила крыса». А они говорят: «Возьми ее. Она хорошая. Корми и приноси с собой, когда будешь к нам приходить раз в неделю». Я так и делал. А потом она умерла, под миской. Наверное, миска на нее упала.
— Наверное, Олух. Наверное. Но ты не виноват. Ни в чем.
Больше всего на свете мне хотелось помчаться к Чейду, но я вдруг понял, что Чейд ничего этого не видел. Он не знал. И не может больше защитить своего ученика. Пора мне самому о себе позаботится. Я хлопнул себя по лбу, словно неожиданно вспомнил кое-что важное.
— Кстати, Олух, ты сегодня к ним не собираешься?
Олух посмотрел на меня так, будто я сказал страшную глупость.
— Нет. Не когда пекут хлеб. Когда стирают. Когда простыни вешают сушиться. Вот тогда я иду и получаю денежку.
— В день стирки. Конечно. Это завтра. Хорошо. Я ведь не забыл про пирожное с розовой глазурью. Я собирался дать тебе его сегодня. Ты можешь подождать меня в комнате Чейда? Я обязательно его принесу, только мне нужно время.
— Пирожное с розовым сахаром. — Олух напряженно пытался вспомнить.
Мне показалось, что он забыл о моем обещании. Я попытался вспомнить, что еще он просил. Шарф, как у Роуди. Красный. Изюм. Я напряженно думал, словно вернулся в детство и отвечал урок Чейду. Что еще? Нож. И перо павлина. А также деньги на конфеты или конфеты. Нужно все это добыть до завтра.
— Да. Пирожное с розовым сахаром. Не горелое. Я знаю, ты их любишь. — Я молил всех богов, чтобы такое нашлось на кухне.
— Да! — Маленькие глазки Олуха загорелись от предвкушения. — Да, я подожду. Принеси поскорее.
— Ну, очень быстро не выйдет. Но сегодня ты обязательно его получишь. Ты подождешь меня и не будешь никуда уходить?
Олух нахмурился, когда я сказал, что быстро не выйдет, а потом неохотно кивнул.
— Хорошо, Олух. Ты отличный ученик. А теперь иди в комнату Чейда и подожди меня.
Как только за ним закрылась потайная дверь, Дьютифул открыл рот, собираясь что-то сказать, но я знаком показал ему, чтобы он молчал. Я дождался, когда стихнут шаги Олуха, и опустился на свой стул.
— Лодвайн, — в ужасе прошептал Дьютифул.
Я кивнул, потому что еще не пришел в себя настолько, чтобы говорить. Лодвайн назвал меня «бастардом». Что он имел в виду — ублюдок или Бастард?
— Что делать?
Я поднял глаза на принца. Дьютифул был бледен и со страхом смотрел на меня. Нам не помогли ни стены, ни шпионы Чейда. Неожиданно я понял, что лишь я один стою между Дьютифулом и Полукровками. Возможно, так было всегда. Я вдруг обрадовался, что Лорел исчезла и Лодвайн не сможет до нее добраться. Значит, я могу, по крайней мере, не беспокоиться за нее.
— Ничего. Ты не должен делать ничего! — строго сказал я, когда он собрался запротестовать. — Веди себя так, будто ничего не произошло, чтобы никто не понял, что мы узнали о заговоре. Сегодняшний день не должен отличаться от всех остальных. Но тебе нельзя покидать замок. Ни на минуту.
— Я обещал Сивилу Брезинге, что поеду с ним кататься верхом, — помолчав, сказал Дьютифул. — Только он и я. Мы собирались незаметно выскользнуть из замка и поохотиться с его кошкой сегодня днем. Вчера поздно вечером он пришел ко мне в комнату. — Принц вздохнул, и я понял, что он увидел приглашение Сивила в новом свете. Следующие слова он произнес почти шепотом:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106